Интересная история     21   Ноября   2006

* * *

Усадьбы и их обитатели

Игорь ГАВРИЛОВ.

(1790-1863), граф, генерал-майор, политический деятель, поэт а вакантное место фаворита Екатерины Великой - статского советника Петра Александровича Ермолова, сосланного в свое имение в Мценском уезде Орловской губернии «к тамошним делам», генералфельдмаршал Григорий Александрович Потемкин устроил своего адьютанта - поручика Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова. «Рисунок недурен, но колорит плох», - посмеялась императрица, но приняла «человека светлейшего князя» и назначила его 19 августа 1786 года флигель-адьютантом с баснословным окладом по тем временам - 180 тысяч рублей в год, не считая 36 тысяч «столовых», 27 тысяч - на обновление гардероба, и еще11 тысяч экипажных денег. . .

Симпатии царствующей женщины к Александру Матвеевичу росли медленно, но неуклонно. Ей были приятны его литературные занятия, она поставила в Эрмитаже и напечатала в сборниках «Эрмитажного театра» несколько пьес водевильного и нравоучительного плана красавца автора. Императрице нравилась его неподкупная преданность, мно- гожды проверенная ею попытками стороннего подкупа и недвусмысленными обозначениями продажных девиц. Он пре- красно показал себя во время путешествия Екатерины II в Крым и был щедро одарен за службу - пожалован в премьер- майоры Преображенского полка, действительным камергером, корнетом Кавалергардского корпуса, а через год - генерал-адьютантом с вручением ордена Святого Александра Невского.

Государыня собиралась назначить любовника вице-канцлером, как нечаянно обнаружила его коварную измену - амурную связь с фрейлиной Дарьей Федоровной Щербатовой. Рано потерявшая родителей, девушка воспитывалась теткой, Дарьей Черкасской, затем ходотайством Потемкина была определена ко двору. Натура невоздержанная, воспитанная под присмотром баронессы Мальтиц в духе вседозволенности, девица Щербатова начала интриговать сначала с министром-резидентом при русском дворе Фитцем Гербертом, а затем с воздыхателем самой императрицы.

Мамонов открыл Екатерине свою привязанность, тем самым объясняя опоздания на царские свидания и даже пропуски в посещениях «верхних апартаментов» в Зимнем. Мудрая державная женщина, смотревшая на фаворитизм как на государственную службу, хотя и была оскорблена «дальше некуда», внешне сдержала свои порывы. Более того: выступила организатором свадьбы «лицемеров», одарила жениха и невесту перстнями, 100 тысячами рублей и 2250 душами крепостных. Но все же воспретила выезд обоим в Петербург.

Если бы молодожены знали наперед, что их ждало в Москве! На третий день пребывания в первопрестольной в дом к ним ворвались солдаты, предводительствуемые офицером в маске. Дарью Федоровну бросили на кровать, изнасиловали, Александра Матвеевича избили до потери сознания и привязали к постели. Преступников, естественно, не поймали. Через месяц молодые поспешили за границу. В этом же, 1790 году, у них родился первенец, Матвей Александрович. Отец и мать новорожденного умерли рано. Оба не сумели пережить общеизвестного позора и, к сожалению, невинно застигнутые несчастьем, не сохранили своего расположения друг к другу. Неприязненно относились и к «Матюше», подозревая в нем примесь солдатской крови. Он воспитывался в иезуитском пансионе во Франции, и, не умри в России императрица Екатерина, пропал бы отрок в безвестности.

Приняв престол, император Павел I, благоволящий всем, кто был как-либо обижен его матерью, пожаловал девятнадцатилетнего юношу в камер-юнкеры, восстановил его графское достоинство. Умственные, особено экономические и распорядительные способности, выдвинули Матвея в 1810 году советником Московского губернского правления, на следующий год - обер-прокурором 6-го (Московского) Департамента Сената.

В 1812 году, когда тучи бедствии нависли над Россией, в её пределы вторглись легионы Бонапарта, и каждый русский держал гражданский экзамен. Дмитриев-Мамонов вступил в Московское ополчение, с отличием участвовал в Бородинском, Тарутинском, Малоярославецком сражениях, был награжден золотой саблей «За храбрость». Верный сын отечества, Матвей Александрович на свои средства сформировал в Ярославле казачий полк. Московский генерал-губернатор Федор Ростопчин доносил императору Александру Павловичу:

« Известный Вашему императорскому величеству граф Матвей Дмитриев-Мамонов, исходя, что война становится более отрядной и отдельных корпусов, будучи объят патриотическими чувствами, собрал из вотчин своих едва тысячник поселян, выставил в ратники каждого десятого; крестьян обул, одел, вооружил, обучил; закупил лошадей, фураж, конные повозки; конный полк содержит на основании своих частных пособий».

Государь 12 марта 1813 года подписал указ об организации Московского казачьего имени Дмитриева-Мамонова полка из 6 эскадронов и в знак благодарного поощрения назначил графа шефом полка с вручением аттестата генерал-майора.

Командиром полка был назначен князь Борис Антонович Святополк-Четвертинский, «славный участник сражений с Наполеоном в Европе». В час освящения казачьего войска Матвей Александрович рядом с присвоенным императором штандартом поставил стяг Дмитрия Пожарского, святыню хранившуюся в роду Мамоновых. Под знаменем великого патриота русской земли полк прошел весь свой боевой путь. Посчитал за честь сражаться в самобытном полку и вид- ный поэт, знаменитый литературный критик, влиятельный общественный деятель князь Петр Андреевич Вяземский: «рифмы прочь, и перья в папку, и долой мой модный фрак, я надел медвежью шапку, я - мамоновский казак» «Мамаевцы», - так еще при формировании полка были прозваны казаки-мамоновцы за некоторые вольности при попустительстве молодого неопытного шефа - свой ратный путь начали в ноябре 1813 года, принимали участие в осаде Данцига, были в деле при осаде Майнца. В компании 1814 года дошли до города Форлуи во Франции. В декабре « загра- ничного года» полк расформировали, а самого шефа отстранили от действительной службы, без назначения вновь прикомандировали к командиру 1-го кавалерийского корпуса генералу Федору Петровичу Уварову.

Российский император, милостивый освободитель Европы, не мог простить Дмитриева-Мамонова за покушение своим поступком - сожжением селения Борчет - на его, Александра I, величественный, непогрешимый облик миротворца. На самом деле дома подожгли «летучие» отряды поляков и французов в надежде застать глубокой ночью врасплох и уничтожить русских казаков. Врагам было невдомек, что все отряды казачьего полка Дмитриева-Мамонова содержали охотничьих и сторожевых собак (поэтому полк носил бытовое прозвище «собачий полк»), и что-что, а караульная служба в полку отличалась высочайшей бдительностью. Мамоновцы вышли из ночного боя, потеряв восемь человек и уложив 43 «вражины». Задним числом все же разобрались с «конфузным происшествием» и генерала - «обидчика иноземцев» - наградили орденом Св. Анны 2 степени и иностранным орденом. Но строптивый император своего расположения к заслуженному соотечественнику не вернул.

Во втором походе во Францию Матвей Александрович сблизился с начальником штаба 7-го пехотного корпуса - генерал-майором Михаилом Федоровичем Орловым, снискавшим в русской армии славу заступника солдат и нижних чинов от «кулачных» начальников, отменившим в покровительствуемых войсках экзекуции и карцер. Оба генерала стали основателями тайной организации «Орден русских офицеров», Союз сознательных офицеров для борьбы с аракчеевским режимом в армии, для практического сопротивления «плебейским видам русского воинства». Генералы составили Устав общества, разработали секретную структуру взаимодействия офицеров в частях и подразделениях. Вскоре Александр Муравьев доверился Орлову, сообщив ему, что подобное общество уже существует. Михаил Федорович посчитал целесообразным вступить в «Союз Благоденствия» и патронировал вступление в него Матвея Александровича.

Агенты царской канцелярии, приставленные скрытно наблюдать за Мамоновым, обнаружили в штабе полка стра- ницу тайнописи, подготовленную якобы рукой генерала, и донесли о том. Подвергнутый пристрастному допросу и пос- ледовавшему домашнему аресту, Дмитриев-Мамонов прекрасно разыграл роль оскорбленного верноподданного, и ничего не открыл.

В 1816 году он добился отпуска, выехал на лечение, путешествовал по странам Европы: Англии, Испании, Германии, Франции, Италии. Вернулся в Россию с обостренным чувством несправедливости. В его отчизне народ, победивший Наполеона, рабствует, кое-как приспасабливается к жизни; тогда как в государствах, обязанных своим спасением рус- ским, «свободствуют люди, трудятся на благополучие рода и племени, несут достойно человеческое без надзорной опеки - процветают».

Дальнейшая служба в армии для Матвея Александровича потеряла смысл. Через три года он «за болезнью» получил полную отставку, поселился в подмосковном имении Дубровицы, занялся литературной деятельностью, изучением философии, «прошлых и длящихся обусловений помещиков и крестьян», истории «богатств российских умов и материальных состояний», сбором фактических сведений для написания энциклопедии правления Екатерины Великой.

Работоспособность его была поразительной, ничто не отвлекало графа от задуманного. В помощники он нанял двух архивариусов Министерства иностранных дел, пять студентов филологического факультета Московского университета. В дневнике Дмитриева-Мамонова значилось 95 (! ) исторических лиц, с потомками которых вдохновенный сочинитель собирался встретиться в интересах « обширности и достоверности» материалов эпохи. Он счел необходимым лично переговорить с великим реформатором Михаилом Сперанским. Не беря предосторожности и не задумываясь, что за ним могут следить (а это так и было), в 1820 году граф отправился в Сибирь к опальному преобразователю, провел у генерал-губернатора месяц.

«Он сделал решительный переворот в моих нестройных мыслях, - записал восхищенный Матвей Александрович в своем подневнике , - дал мне новый взгляд на протекшую жизнь России. Я теперь просто обязан добывать новый граж- данский строй и новую государственную жизнь».

Неожиданно открывшаяся в нем страсть к философии, побудила Мамонова собрать библиотеку произведений отечественных и зарубежных мыслителей. Для этой цели он командировал своих агентов в Германию и Францию. Задавшись теоретическим поиском справедливого устройства России, он написал сравнительный трактат о монархическом и республиканском правлении - 630 страниц! Исследовательская работа, достойная академического внимания, создавалась на фактическом материале исторических судеб народов Европы и Азии от древних времен руководства государством. Трудясь над монографией, отставной генерал одновременно обдумывал проект республиканской конституции России.

В марте 1823 года Дмитриева-Мамонова арестовали. Предлогом стало избиение камердинера: граф открыл основания подозревать слугу шпионом сыскного ведомства. При обыске были изъяты до сотни томов книг, запрещенных цензурным комитетом, философский трактат, черновой проект конституции, дневниковые записи, открывавшиеся заметкой « О величии Александра I, мнимом и без прикрас». Следствие по делу графа длилось шесть месяцев и кончилось штрафом в пять тысяч рублей за нанесение побоев дворецкому, запретом посещать Москву и Петербург в течение двух лет и уничижительным приговором всем сочинениям автора, составлением акта о помутнении разума у создателя произведений, пугающей резолюцией императора Александра Павловича на докладе:

«Природу, давшую Дмитриеву-Мамонову умственную самостоятельность, изменить невозможно, и взыскать с графа за это нечего; не свихнется ли друг просвещения и приверженец прогресса с ума от тяжести предмета, им разрабатываемого?».

Судебные определения Матвей Александрович воспринял легко, без тени смущения; о начертании высшего мнения с иносказанием, как следует действовать против республиканца, если он не одумается, преследуемый даже и не подозревал. Но конфискация философского трактата, главного труда своей жизни, с помощью которого он намеревался «войти в мыслящую часть общества», была воспринята им как пример изощрённой грубости правительства, духовного насилия, вызвала в нем приступ негодования, граничащий с одержимостью. В 1826 году Дмитриев-Мамонов отказался присягнуть Николаю I, на присяжном листе написал: «С удовольствием присягнул бы Конституции!». Мщение последовало незамедлительно: графа объявили сумасшедшим, назначили над ним опекунов, изолировали от общества, ограничив перемещение двадцатью шестью комнатами и тремя домами его дворца на Воробьевых горах.

«Вот я уже, по милости государевой, человек ненадежного ума. Узнаю стиль римского двора! - с сарказмом записал в дневнике невольник собственных палат. - Ай, да Николаша! Веет, где хочет! Так и пропасть не за нюх табаку легче легкого... Теперь нужно управлять своим настроением, или оно, если не повинуется, то повелевает и губит. На то! На то надеются доктора царские, николаевские придумщики!».

Врачи совместно с надзирателями ежемесячно составляли отчеты о состоянии графа в царскую канцелярию. Красок в доносах не жалели: «обуяла непомерная гордыня, смотрит поверх воображаемой им толпы; представляет себя то царем, чаще конституционным царем, то римским папою; требует, чтобы врачи перед ним ходили без головного покрова; поучает всех презабавно - будто трибун, цитирует то Аристотеля, то Солона, Нериандра, Ликурга - числа им нет; характерно выражается; мания величия; часто впадает в угнетенное состояние духа, озирается по сторонам, прислушивается, бегает по комнатам с криком и хлопаньем дверьми; вопил, указывал в пустоту: «Вы что же! не видите людей Аракчеева? они грабить явились!» - явная мания преследования».

Набор медицинской помощи был всего в четырех позициях: смирительная рубашка, ледяная вода на голову, кровопускание, «выхлестка» - баня с дубовым веником. Опекуны проворно пользовались моментом, сами крали, для себя, и помогали ловчить на богатстве «откровенно опального» придворным чиновникам.

Бедный русский Крез мог пожаловаться только бумаге:

«Фи, стыдно! Как меня мучили и, муча, обкрадывали!».

В начале 1831 года по настоянию родной сестры Марии Александровны, озабоченной в первую очередь стяжатель- ством несметных богатств брата в Дубровицах и в Московском доме на Покровском бульваре, Матвея Александровича принудили к безвыездному проживанию во дворце стомильной Васильевской дачи на Воробьевых горах.

Через четыре года, перед отстранением от обязанностей домашнего лекаря Матвея Александровича (практичная Мария Александровна прислала из Петербурга бездарного и ленивого медика Генриха Левенгейма, по слухам, «в корыс- тных целях»), один из признанных талантов Москвы в области лечения меланхолии Аристид Петрович Остапенко убедил министра императорского Двора Владимира Федоровича Адлерберга разрешить Дмитриеву-Мамонову беспрепятственно и подолгу посещать «лоно естественной природы имения Васильевское, что в черте Рузского уезда»:

«Это совместит его желание рассмотреть и, возможно, приобрести райский уголок за долги у только что вступившего во владение Николая Павловича Голохвостова с намерением окончательно выздороветь. Вокруг овражистые леса с бурными ручьями по весне и осени Москва-река, быстротечная и глубокая, сопровождает пашные земли, заливные луга, и холмы , в которых под корнями елей, сосен, мелких дубков, осинника кроется белый плоский камень. Много воздуха, сонный покой, но по утрам - птичьи хоры, вечерами - молельная тишина. Общественная жизнь - за десятки верст. Идеальное место для горячечных больных».

Матвею Александровичу не удалось заполучить Васильевское. Но его должник Голохвостов, отчаянный мот и транжир, предпочитавший блеск Москвы и Петербурга деревенской глуши, даровал ему возможность наезжать и господствовать в имении беспредельно, «пока душа не насытится».

Врачующая сила природы вернула Дмитриеву-Мамонову душевное равновесие, обласкала в нем поэта. Сельский затворник вернулся к литературным занятиям, создал оды о временах героической доблести русских воинов в ледовом побоище шведов Александром Невским, в щвейцарском походе Александра Суворова, в Бородинском сражении Михаила Кутузова. Многие стихи возникли под впечатлением от окрестных мест: о Пореченских ярмарках (бойкое село Поречье в трех верстах вверх по Москве-реке), о Колюбакинской охоте на медведя (село в шести верстах), о ледоходе, о «бобряных домах» в Хотяжах и их охране (сельцо в пяти верстах), о ведьмах в Юровом болоте, об артельных покосах в ладыгинских отлогах.

Матвей Александрович воссоздал плачи, забытый жанр народного изъявления чувств по какому-либо значительному событию, - по убиенной боярыне Морозовой, по смерти Петра Ивановича Багратиона от известия о захвате Наполеоном Москвы, по скорбной судьбе казака Сереброва - героя заграничного похода мамоновского полка 1814 года и безответного раба самодура помещика Людена. По загубленным в Рузском уезде посевам в знойный 1841 год, по утраченному былинному могуществу Рузы.

Из ближайших к Васильевскому «местных столиц» неоднократно бывал в Звенигороде, Рузе (посвятил им стихи в прозе «Панорама древних городков), Можайске (создал духовную оду о деяниях святого Николы Можайского), Волоколамске (написал философские заметки о противостоянии Иосифа Волоцкого и Василия Патрикеева-Косого, Ва- сиана, в вопросах церковного бескорыстия).

В 1840 году в «блокадное» Васильевское «прорвался» сенатор Павел Алексеевич Тучков. Его имение Ляхово распологалось в 12 верстах от временного обиталища Мамонова, у Большой Смоленской дороги. Охранники не посмели препятствовать столь значительному лицу.

Годом назад Николай I ввел Тучкова в состав Секретного комитета, который должен был подготовить Положение о преобразовании крепостной деревни.

В сельской тиши известный на всю страну герой Отечественной войны двадцатого года, сумевший малочисленным отрядом пехоты в Валутинском сражении задержать пятикратно превосходящий авангард Наполеона и тем самым обеспечить стратегически необходимое соединение Первой и Второй русских армий, работал над докладом императору об освобождении крестьян. Он составлял критическую записку о всех проектах об отмене крепостного состояния, поступивших в комитет. Мысль посоветоваться по крестьянским проблемам с одним из крупнейших землевладельцев России - Дмитриев-Мамонов владел до 15 тысяч душ крестьян и 90 тысячами десятин земли - привела Тучкова в Васильевское, к близкому и таинственному соседу.

Беседы, к обоюдному удовлетворению, продлились две недели, и весь этот срок Павел Алексеевич жил у Матвея Александровича. Граф высказался за полную волю кормильцам России, «и обязательно с землей, и хорошей, иначе и свобода им никчемна, а нам, дворянам, вопросительна - кем живы будем?».

Сенатор многократно гостил и в Васильевском доме на Воробьевых горах. В начале пятидесятых, когда болезнь оригинального соседа резко обострилась, Тучков выписал для него из Германии европейское светило психиатрии - про- фессора Иоганна Вургцойга. Павел Алексеевич через всесильного П. Д. Киселева, главного советника императора в крестьянских делах, уговорил министра имущества сменить алчных опекунов, совсем убрать жандармские заслоны из усадьбы страдальца.

По совету Тучкова Дмитриев-Мамонов начал писать «Мемуары», ему было о чем рассказать потомкам. Он много читал и на несколько взволновавших его книг откликнулся критическими статьями. Историко-литературный анализ книги Костера «Екатерина Великая и её время» хотел приобрести для своего журнала «Москвитянин» Михаил Петрович Погодин.

С кончиной в 1858 году «мил-друга» Тучкова Матвей Александрович совсем осиротел, потерялся: «Моё сердце отжило для мира, и хотя бог милостив, у меня впереди уже нет времени и мои глаза глядят без цели. Тучкова нет, и меня окружила пустота, которую нечем заполнить».

Незадолго до смерти он доверил бумаге исповедальный «Перечень людей, которые участвовали в моей гибели»:

« - Екатерина II - императрица Российская - ненасытной страстью своею отца моего, Александра Матвеевича,завлекла в круг порочных одолжений;

- Потемкин Григории Александрович - светлейший князь Таврический - с его игривой руки началась трагическая фан- тазия на тему моих несчастий; при себе держал отца моего за честнейшего человека, а с легкостью бросил его в подлый разврат Двора, из которого, если и выходили, то без души, но с омерзительным клеймом;

- Щербатова Дарья Федоровна - княжна - мать моя; у неё было много причин иметь первенцем не меня (для умного сказано достаточно);

- Дмитриев-Мамонов Александр Матвеевич - граф - вероятный отец мой; не дай мне граф своего имени, был бы я сам по себе - всем выигрыш! сыновей-то рождают для продления и приумножения чести фамилии;

- Офицер в маске - и не человек, это лишь денежный довод;

- Александр I - император Российский - пустил борзых по несуществовавшему следу несуществовавшей вины моей и полка моего, оскорбил наши гражданские чувства; на нем лежал долг благодарности казачьему полку Дмитриева-Ма- монова за ратные подвиги, долг не оплатил и в угоду немцам полк уничтожил; ханжа;

- Николай I - император Российский - свирепый душегуб; последующие тираны ему будут обязаны сочинением «гуманной» расправы; объяви подданного душевнобольным и «лечи» его, как вздумается!

Жизнь моя потому исковеркана, что на меня пал жребий искупить их грехи, ничто содеянное не остается без возмез- дия».

11 июня 1863 года во время утреннего туалета Матвей Александрович случайно поджег на себе рубашку, обильно смоченную одеколоном, и скоропостижно скончался от ожогов. - Вот я и умираю. Ну что же, я довольно пожил, - были его последние слова.

* * *

Chmorbid Подольский

nickpo

Allent

allent

allent

nickpo

Chmorbid

Chmorbid

Chmorbid

nickpo

nickpo

nickpo

nickpo

Chmorbid

Chmorbid

Chmorbid