В Е.К. АртБюро - Мария Чуйкова «Рыбный заказ».
Замечательная художница Мария Чуйкова по образованию архитектор (МАРХИ). Ее выставки –всегда событие, действо, праздник, короче - настоящий перформанс. На вернисажах она не только показывает искусство, но еще и моет полы, готовит спагетти, варит борщ, делает тройную уху... Мария Чуйкова рассматривает простые человеческие занятия как социально важные действия и принципиально не делит их на «высокие» и «низкие».
«В делах человеческих есть как бы некая иерархия. Например, сочинение стихов или балет считаются высокими профессиями. Есть же, так сказать, занятия низкие. Низко, например, быть уборщицей или поварихой в столовой. Я пытаюсь менять эти роли в выставочном контексте».
Экспозиция из четырнадцати рисунков (цв. карандаш, тушь, бумага) формата А3 выглядит мило и привлекательно. Композиции, изображающие (очень красиво, в фирменной машиной манере) рецепты изысканных рыбных блюд - от фаршированной щуки до камбалы-тюрбо и прочих закусок - жизнерадостны и аппетитны. Но это только на первый взгляд. На второй, более пристальный, зритель вдруг видит, что рисунки закрыты стеклами, на которых нарисованы всевозможные закуски для… рыб. «Рыба тоже имеет очень разнообразное питание, начиная от маленьких червячков, личинок, всевозможных опорышей и кончая рачками и собственно рыбой. И рыбье меню ничем не уступает людскому». Именно рыбье меню, вывешенное отдельно, и стало замыкающей частью выставки. «Потому что рецепты можно составить для всех. Потому что в нашем материальном мире мы тоже являемся блюдами для кого-то. И человек, увы – не замыкающее звено. Червяки и нас съедят. И все мы находимся в круговороте обмена энергий. И все являемся в каком-то смысле едой для кого-то».
К вернисажу, как обычно, был присовокуплен перформанс. На это раз Мария Чуйкова варила уху, настоящую, тройную, по старинному рецепту. «Секрет приготовления ухи сводится к следующему: важны пропорции приправ, количество рыбин и качество воды. Самой вкусной уха получается на родниковой воде. Улов делится на три части: в одной мелкая рыба для навара, в двух остальных рыба крупная. Здесь могут быть: судак, голавль, язь. В первой части - ерши, бирючки, окуньки. Их варят неочищенными, но выпотрошенными. Слизь на ершах и бирючках дает ухе божественный вкус и аромат. Когда навар будет готов - дать бульону отстояться, слить его чистым и прозрачным, снова поставить на огонь. С последующей закладкой крупной рыбы положить разрезанную на четыре части крупную луковицу, морковь, маленький кусочек корня петрушки или сельдерея, добавить соль. Долить кипяток и варить на слабом огне 30 мин., не более, иначе рыба разварится. Когда варят крупную рыбу, то ложкой в котелке не ворочают. А чтобы рыба не пригорала, котелок время от времени поворачивают и тогда все куски крупных рыб не разламываются. После готовности рыбу вынуть, пока горячая, присолить, а в котелок заложить третью порцию. Нелишне положить плавательные пузыри крупных рыб и ленточки жира, снятые с внутренностей: тогда уха будет особо наваристой - с блестками жира размером в пятак…». Надо сказать, перформанс удался. «Съеденная еда – это основная часть искусства», - считает Маша.
По 20 июня

В галерее «Роза Азора» - Елизавета Плавинская и Сергей Горшков «Розы и Азоры».
Галерея справляет свой день рождения. «Розе Азора» - 20 лет. К юбилею художники Лиза Плавинская и Сергей Горшков представляют свою экспозицию из деревянных роз, высеченных топором (Горшков) и роз, написанных на холсте (Плавинская). Среди роз встречаются и Азоры. Знаменитый полиндром Афанасия Фета «А Роза упала на лапу Азора» исследуется и иллюстрируется.
«Как арт-критик я дружу с галереей все 20 лет, - говорит Елизавета Плавинская. Теперь выступаю здесь как художник. Работа была очень сложная. По желанию галереи выставка должна состоять только из Роз и только из Азоров. Мы провели исследование и точно выяснили, кто они такие. Все оказалось не так просто. Роза и Азор – это Красавица и Чудовище, это Аленький Цветочек и любимый, впавший в глубокую депрессию. В конце концов мы остановились на расхожей трактовке фетовского полиндрома и у нас остались только розы и собаки». Розы и лабрадоры Елизаветы Плавинской написаны легко и быстро. Палитра воздушна. Белый космос холста возмущен, а пустота содержит всё, ибо она всемогуща… «Потому что я – «китайский» художник. Люблю живопись даосизма. И рисую быстро, хотя за этим стоят годы размышлений».
До 27 июня

Так что модель художника, с которой он лепит тот или иной образ - это всегда Время, в бесконечных своих ипостасях. Именно это имеет сказать Вермеер своей глубокомысленной картиной-притчей «Искусство живописи» 1666 года, где изображён сидящий спиной к публике живописец и его подопечная - тихая женщина с фанфарой наготове и лавровым венком. Женщина эта - Клио, муза истории. По нашей версии, это не столько муза истории, сколько - муза истории Искусств.

Согласимся с Гeгeлeм, что история есть череда бeсчислeнных попыток конфигурации духа врeмeни. Но и возразим ему: поступь времени слышна не в повседневной политической истории с её эфемерными триумфами и поражениями, не в социальной канве смут, переворотов или династической хронологии. Всё это - оборотная сторона Времени, причём сторона позорная для репутации человечества (назовём его «дурное Время»: так, интриги бирж, потуги наций). История как таковая - это всегда безвременье, хорошо документированное газетами и закамуфлированное сенсациями безвременье, и только в развитии искусств (будь то музыка, изобразительные, театр, наука, словесность, хореография, философия, архитектура), бъётся истинный пульс Времени. И это единственная история, ради которой стоит жить.

Ответ же всему остальному: полная и безоговорочная беззаботность. И пусть под сводом Прокураций дух беззаботности живёт!

Да, у человечества нет другой более отрадной истории, кроме истории искусства - ибо она есть история бессмертий. Вот в этом-то и состоит самая большая польза искусства.

Художник есть человек, азартно заинтригованный течением времени, - он единственный, кто его слышит, чувствует кожей и именно поэтому способен выражать в том или ином Языке. Искусство, по сути, - коллeктивная потуга таких людей угодить Хроносу, материализовав его. Вот на чём построено мистическое возбуждение в той азартной art-game, разворачивающейся на Бьеннале и подобных мероприятиях. Тут всe больше сообщники, нежели конкуренты. Кто сознательно, кто инстинктивно, но все движимы амбициeй создать вeщь, которая подвeрсталась бы к Истории искусств, оставшись знаком эпохи, «логотипом» данного момента.

Отсеивается подавляющее большинство желающих. Но тот, кому удалась попытка угадать и осалить, - получаeт всё. Время целует его и дарует ему что угодно: имя, славу, дeньги, судьбу, миф, вечность, обожествление. Вспомним слово Одена: "Время боготворит Язык, и всех, кем он жив".

Но как мало тех, кто оказывается способным на современность (и следовательно, на вечность)! А все остальные, горе-соискатели - добыча вод Леты, куда и соскользнут; а соскользнут почти все с этих пологих берегов, как ни цепляйся… Именно водами Леты, водами Забвения, и омывается этот город.

Маршрут 1.
Где пропустить стаканчик.

Исторически сложилось, что это мероприятие, Биеннале, проходит под высочайшим патронатом Бахуса - так что всё то, что удается вспомнить, годами происходило не иначе, как в приятном угаре этильных паров. Великолепный венецианский остроумец и opinion-maker, мистер Энтони Кларк, которого знают многие бьеннальные старожилы, произнес однажды бессмертную фразу, которой сказано всё: «О да, господа, во всём мире существует только одно событие, сравнимое по своему значению с венецианской Биеннале. Это - Октоберфест в Мюнхене!»

Вообще и в принципе, Венеция довольно пьяный город. Местные жители за воротничок закладывают постоянно (впрочем никогда не напиваясь) - их так меньше укачивает. Впрочем, аутентичных мест, где ещё жив дух беззаботного пропускания омбр («омбра», дословно «тень» - венецианское название для стаканчика домашнего вина) с каждым глобалистским годом всё меньше; одной из последних цитаделей остаётся винный погребок «Bottegon»

Enoteca Al Bottegon
Dorsoduro 2104
Пн-сб 08:30 - 21:30
Закр. в воскр.

где ошиваются художники, здесь постоянно живущие, да и наезжающие. Андрей Бильжо, сам частично венецианец, метко прозвал её «библиотека вин» (вообще-то по-здешнему - «энотека»). Ещё уцелела «Rivetta» недалеко от церкви Фрари, куда ходят музыканты, вроде Марка Рибо (гитарист Тома Уейтса), какие-то профессоры философии поют с пьяных глаз, обнявшись за плечи, медитирует японский монах-дзенбуддист - всякий раз неизвестно, что увидишь… Иногда там спонтанно рождаются непредсказуемые инсталяции, не догадывающиеся о том, что они - современное искусство.

Osteria Rivetta
Santa Croce 637a
Пн-сб 8:30 - 21:30
Закр. в воскр.

Дерябнуть и поклевать закусочки в хорошей немажорной компании венецианских аборигенов недурно ещё вот где: «Da Lele» кондовое место у церкви Толентини - в малюсенькой забегаловке тесно, но тут же просторная площадь отменной красоты, приятный контраст: маленькие бутербродики под колоссальными колоннами. Отличное разливное вино. Публика очень разная, и все со всеми дружатся. Открывается в 6 утра, делайте выводы.

Bacareto Da Lele
Santa Croce 183
6:00 - 20:00
Закр. в воскр. и в субб. пополудни.

По-прежнему зажигает «Парадизо пердуто» - место настолько свойское и нами облюбованное, что когда туда в неурочный час явился Илья Уткин отпраздновать приз Бьеннале 2005 года за лучшую фотографию, хозяин заведения Маурицио предложил ему отложить статуэточку и сварганить ужин себе самому, раз проголодался. Что тот с большим энтузиазмом проделал, вертя домашнюю пасту через что-то вроде мясорубки.

Paradiso perduto
Fondamenta della Misericordia
Cannaregio 2640
с 19 − до 01:00, закрыто пн-вт

Если уж вы оказались в тех краях - всенепременно надо нарисоваться «У вдовы», Alla vedova:

Alla Vedova (Osteria Ca' d'Oro)
Cannaregio 3912
11:30 - 14:00; 18:30 - 22:30
Закр. в четверг и в воскр. на обед.

И, конечно, намоленное место - кампо Санта Маргарита; наиболее душевно сидится у увальня-Франко в «Бифоре» (любимое заведение Коли Молока, Солдатовой, и ……… [рекламное место продаётся]).

Osteria Alla Bifora
Dorsoduro 2930
12:00-15:00; 18:00-2:00

Знающие люди, вроде Джонни Деппа (торчал тут долго во время недавних съёмок «Туриста»), ходят именно в такие места, а не по глянцево-бархатным помостам при отелях.

Еще три атмосферных исторических места с хорошим вином и закусками: Al ponte,

Osteria Al Ponte
Cannaregio 6378
07:30-15:30 e 16:30-22:00

Закр. в воскр.
куда ходят призраки дожей из соседней церкви-пантеона, где они похоронены; Марино Фальер-путчист ищет свою отрубленную за все проделки голову, слепой дож Дандоло с мечом бродит наощупь, чертыхаясь, и заламывает руки скелет звонаря с колокольни св. Марка, который при жизни продал свои бренные останки анатомическому театру, и призрак расстриги Джордано Бруно, сидевший при соседнем монастыре под арестом. Из окошка вид - ну совершенно картина Каналетто.

Хорошая уютная энотека, где собираются знатоки вина и обсуждают его со знанием дела - Mascareta.

Enoteca Mascareta
Castello 5183
19:00-02:00
Закр. среда и четверг.

Известное место, оно закалило многих.
Рядом с Риальто целая россыпь забегаловок, там в ночи кишит университетская молодёжь. Особого внимания заслуживает малюсенькое Do mori,

Do mori
San Polo, 429,
8:30-21:30
Закр. в воскр.

открытое последние лет 600, посреди бывшего района красных фонарей; на самой дальней полке стоит граппа в специальной муранской стклянке ручной работы - уникальна как граппа, так и бутылка, пузатая с длинным горлышком, стоящий сувенир. Закуски там - strepitosi! - артишоки, каракатицы, «бакала». Стоит зайти тут же недалеко и в скрытую от нескромных глаз

Osteria Al Sacro e Profano
San Polo 502
11:30 − 13:00 18:30 − 01:00.
Закр. среда и воскр утро.

Итак, возьмём «Bottegon»: облокотившись о гранит, благостно пропустить стаканчик здешнего домашнего и, свершая «клюновения» (термин великого искусствоведа М.М. Алленова) вкуснейших бутербродиков «чикетти», наблюдать живую жизнь вокруг, на лодке грузчик занят перебранкой с альбатросом, - вы когда-нибудь слышали венецианский мат? (Ах да, дамам: строжайше рекомендуется попробовать, отведя глаза, фраголино).

Но на Бьеннале зажигаются и свои, временные, очаги. Один из них - стратегически расположенный Haigs Bar - между Сан Марко и Академией, рядом с чередой отелей, рядом с церковью, которая подаёт плохой пример сотрудничества денег и идеи: на фасаде церкви - портреты спонсоров. Хе, Haigs видал многое. Перед глазами сцена: немолодой уже Акилле Бонито-Олива, изобретатель Трансавангарда, изрядно поддав, молодецки преклоняет колени перед некоей бразилианской красоткой, ведя себя ну как мальчик прям рагаццо, - что впрочем, в его стиле. Да: сцена была не немая, а со взвизгами.

Другие очажки злачности появляются самопроизвольно, обычно на тихих венецианских площадях, в ночи, когда нарядно одетая публика расходится с вечеринок, и здесь нет предела эротической комбинаторике или просто задушевным разговорам до утра, до тех пор пока чайки не начинают клекотать дурными голосами, и усталые гладко выбритые мужчины в смокингах с безразличными дамами под руку бредут, бодро держась и думая каждый о своём, в отель.

Вестимо, и русский павильон (в остальном мало чем примечательный - так, искусство, эка невидаль) не ударил лицом в грязь и просиял однажды на горизонте городской забубёной жизни. Было это в ноябре 1999 года во время демонтажа выставки Сергея Африки. Какая-то шантрапа - о ужас! - развела костёр прямо на террасе щусевского шедевра. Слетевшиеся по тревоге (костёрчик виден был издалека по всей акватории лагуны) карабиньеры, пожарные и чуть ли не полиция нравов выяснила, что так русские решили погреться, да и к тому же была прощальная вечеринка в полном разгаре. «И вообще костёр наш имеет чисто концептуальный смысл, кретины!» - горячился Африка, и я по дури взялся торжественно и велеречиво разъяснять оный смысл профанам в униформе. Что это русская традиция народная, сейчас прыгать будем; а вы, робкие снегурки, отойдите. Хотя, между нами, конечно всё враки, про концептуализм: костёр соорудили просто красоты чисто ради, да и потом, как-то всем было зябко, ноябрь всё-таки.

- …В каком бишь заведении это было? Уже не вспомнить, допустим, в любимом ресторанчике «Beccafico» на Кампо Санто Стефано. Какое-то открытое допоздна питейное место (а всё кстати закрывается строго в 2 ночи, таковы суровые законы!). Посреди шумной кодлы журналистов, коллекционеров и кураторов, ты уже пол-часа клюкаешь с этим симпатичным темнокожим господином, который, как выясняется - представитель полиции Нью-Йорка, должность которого: ответственный за контроль над художественной жизнью города… Матушки свет, кто бы мог подумать, что есть такая должность! (Я и не верил, пока товарищ не показал свою аккредитацию). Когда оба поднабрались изрядно, я поведал ему, преисполнившись чувств и в порядке пьяной искусствоведческой откровенности, о философе Герберте Маркузе, который еще в 60-ые годы нашёптывал спецслужбам в том смысле, что искусства как подрывной элемент чрезвычайно опасны для стабильности общества и судеб цивилизации, а посему государству в лице сил порядка следует установить вкрадчивый контроль над деятельностью неблагонадёжных сих элементов. Жизненно необходимо как-то гасить их разрушительно-деструктивные действия и предугадывать намерения, предотвращая тем самым революции и переводя их нежелательный потенциал в мирное русло, - например при помощи аппетитных премий типа Кандинского, наград, мастерских, льгот, лестного внимания власти (советники Президента по делам культуры?). На этих словах искусствовед с горящими глазами порывисто обнимал стража порядка и благодарно рыдал в его полицейскую бляху… Афроамериканец вежливо и недоуменно кивал и подливал мне, цереушник, какого-то пойла. «Будьте бдительны! нижайше благодарю Вас за стабильность миропорядка, но еще раз напоминаю о нависшей над человечеством опасности, каковой чревата художественная деятельность этих субъектов!» - и приводил в пример художника Гитлера, писавших стихи Мао и Сталина, и авангардного Ленина, который был, как известно, тайным дадаистом.

Воистину, лучше всего создавать свои альтернативные точки по принципу «где мы, там и праздник». Пример: как-то мы со Звездочётовым выбрали себе самое красивое место Венеции, на заброшенном плоту-террасе с тыльной стороны нынешнего фонда Пино, в самом начале Цаттере (где теперь очень пакостный, пардон, пафосный ресторан). И ночь напролет орали, не давая спать старику Эмилио Ведове сверху, о богословии и о том, за какие профессиональные грехи художников возьмут в рай, а за какие отправят в ад.

Короче, господа, принцип такой: бес с ней, с великосветской тусой! По наблюдению Канта, никогда не удаётся поговорить по душам, если собутыльников больше чем число Муз (а их 9). Лучше всего самому быть хозяином ситуации и поступить так: в ночи, взявши чего надо с собой, двинуть крадучись на Сан Марко - и выйти на площадь, и крутануть антраша и, захватив в плен одинокий столик, рассесться, да и загудеть. Вот это святое. Это вам не тот Сан Марко, куда надо бы сходить чтобы ребятам сказать что в Венеции был. Это настоящее. Вынимаем, стало быть, бутылочку, и посреди итальянского далёка, бормочем мантру-заклинание:

Ночь тиха. В небесном поле
Ходит Веспер золотой.
Старый дож плывет в гондоле
С догарессой молодой.

Эти стихи сочинил Пушкин (который, в отличие от нас, в Венеции никогда не бывал, но диалог с ней наладил славно). И вот тогда такое начнётся! Как минимум, на горизонте материализуется какой-нибудь Гринувей, как было однажды, и не побрезгует нашей компанией.

Маршрут 2.
Променад по Дорсодуро.

Целесообразно начать прогулку по южной набережной Цаттере, где недавно установили Бродскому, от лица партии и правительства, мемориальную доску, где сказано что он что-то там «воспел», и по тюремной привычке официоза поэт назван сначала по фамилии, а потом по имени, по типу «Бродский, шаг вперёд». В остальном набережная по-прежнему радует.

Рядом с безотрадной табличкой Бродскому - другая, на пансионе «Calcina», где жил в своё время английский теоретик эстетики Джон Рёскин, «священнослужитель искусств», - читаем, на этот раз удачную, надпись. При пансионе есть ресторанчик над водой. Там хорошо бывает похлебать протёртого супчика. Однажды сидючи на этой террасе с Пашей Пепперштейном, мы были свидетелями довольно частого в тех краях явления - мимо медленно проплывал 12-ти палубный титаник, переполненный возбуждёнными людьми. Паша проводил его взглядом и молвил: «Ух ты, как здорово! вон я всё детство провёл в Москве на «Войковской», там из всех окон торчали такие примерно тупые многоэтажки, но только они никуда не уплывали»… И витающий над этими местами дух доброго Джона Рёскина, ненавистника Нового времени, согласно закивал и взмыл на тёплом поддуве.

Далее можно прошествовать мимо церкви Сан Барнаба с пошлой выставкой моделей летательных аппаратов Леонардо, но с оригинальным решением углов фасада - «цыганочка с выходом» - чисто гармошка; там похоронен композитор Альбинони, её прихожанин. По ходу дела, попробуйте вспомнить всех композиторов знаменитой венецианской школы музыки, кроме Альбинони: гений полифонии Вилларт, Монтеверди, Орландо Лассо, Кавалли и Габриэли, Чимароза, Хассе, братья Марчелло, Вивальди, родоначальник русской музыки Галуппи.

Не премините заглянуть в Ка’ Реццонико, с восхитительно барочного причала которого автор этих строк полетел как-то ночью в канал, не сумев совладать с инерцией вихря вальса. Дело было увы не на Бьеннале, а зимой, на Старый новый год, после бала. Каракулевая шапка уплыла в ночь... Во дворце прекрасная коллекция искусства XVIII века, закатного века старой Европы: виртуозы Тьеполо и Гварди, и - сделавший правильные из них выводы - первый «примитивист» Лонги. Масса сюрпризов (в т.ч. наглядное пособие, как библейские жёны расправлялись со всякими мужланами).

На всегда приятно оживлённой кампо Маргарита - ещё порция Тьеполо в Скуоле Кармини у церкви Кармини, в которой таится прелестное полотно Чимы да Конельяно, ренессансное (1509) «Рождество» с щеглами, пёсиком и сказочным пейзажем, с ним спорит пейзаж напротив кисти Лоренцо Лотто (1529). Там за углом дворец Зенобио в приятной патине, которую ещё не счистили эти чистоплюи - зайти всенепременно в сад! Чтобы сказать, как говорил Энди Уорхол - "о, вандерфул!». Там 3-его июня 2011 года после семи будет большая (открытая) вечеринка, с музыкой, выпивкой и сразу несколькими вернисажами.

Не премините заглянуть в Ка’ Реццонико, с восхитительно барочного причала которого автор этих строк полетел как-то ночью в канал, не сумев совладать с инерцией вихря вальса. Дело было увы не на Бьеннале, а зимой, на Старый новый год, после бала. Каракулевая шапка уплыла в ночь... Во дворце прекрасная коллекция искусства XVIII века, закатного века старой Европы: виртуозы Тьеполо и Гварди, и - сделавший правильные из них выводы - первый «примитивист» Лонги. Масса сюрпризов (в т.ч. наглядное пособие, как библейские жёны расправлялись со всякими мужланами).

В этом районе - сердце Венеции, огромный собор Фрари, францисканский монастырь, излюбленный художниками. Там похоронен Тициан в довольно безвкусной эклектической гробнице: подарок от австрийского императора, потомка того императора, который к изумлению придворных в 1553 году возвёл Тициана в графское достоинство, что сильно подняло социальный статус художников в Европе. Напротив покоится великий скульптор Канова (автор эрмитажевских трёх Граций, гробница - по его эскизу, шедевр классицизма; с девочками и гирляндами переборщил), и создатель оперы Монтеверди («Орфей», 1613) под скромнейшей плитой в капелле слева от алтаря. Рядом с шикарной и развеселой барочной гробницей одного бездарного Дожа, где, по слову художника Луиджи Серафини, «скелетики держат свои диеты» (на самом деле послужной список дожа) - убийственная картина Тициана, «Мадонна семейства Пезаро» (фото справа). Это шедевр психологизма и модернистского сарказма. Тициан сумел исподволь вынести беспощадный приговор своим заказчикам: Мадонна на них и смотреть не желает, младенец Христос и подавно (он играет с Франциском), Пётр указывает им, олигархам, вписанным в «Бархатную книгу знатных семейств» на их отсутствие в Книге Жизни, и сами физиономии этих высокомерных и лицемерных господ в богатых одеждах - вполне говорят за себя. Только один персонаж на картине - мальчик из этого клана, ещё освещается лучом надежды, и Тициан высветляет его чистое лицо.

В церкви, кроме редчайшего хора с инкрустациями, двумя кафедрами для прилюдных богословских споров (эх, нам бы туда со Звездочётовым!) и оргàнами для стереоэффекта - другое полотно Тициана в алтаре (довольно незатейливое по замыслу: круг Небесного и квадрат Земного, много жестикуляций, как в плохом театре). В капелле справа - совершенно нереальное по объёмности - практически голография! - «Святое Собеседование» кисти Беллини, родоначальника венецианской школы, причём объёмен у него даже чёрный цвет.

Бок о бок с Фрари - Скуола Сан Рокко (св. Роха), гильдия адвокатов; фасад её - образчик нуворишеского вкуса в архитектуре, противоположный аристократическому: вот оно, купеческое "богато". Но зато там едва ли не лучший Тинторетто, и совершенно буйный. Смотришь и думаешь: во загнул! А загибать в бараний рог он умел - мало не покажется, причем не только персонажей, а само пространство. Драматизм накаляет так, что Достоевский ахнул бы. Тинторетто - предшественник интерактивного искусства, вортицистов и кинетиков. Недаром в этом году его, единственного из «старых мастеров», куратор Венецианской биеннале Биче Куригер смело включила в основной проект этого ВДНХ современного искусства.

Он вообще много наломал дров, этот Тинторетто (родился в Венеции осенью 1518, настоящее имя – Якопо Робусти, Jacopo Robusti), он совершенно сбивает искусствоведов с толку - не считаясь с плавным ходом истории искусств, взял и переплюнул всё барокко задолго до его начала… Иногда такое бывает. Революционеры торопливы. Тинторетто можно насобирать много в Венеции в кузовок зрительной памяти, он заслуживает отдельной прогулки: особенно Страшный Суд в церкви Мадонна дель Орто (фото справа), в церкви Сан Поло (там же и лучший Тьеполо!), в Санто Стефано (в ризнице), и ещё кое-где.

Его много в Венеции, так как он не был моден в XIX веке, когда формировались коллекции крупных музеев, и посему он остался в неприкосновенности там, где и был - при церквях и гильдиях-скуолах.

В самой крупной из них, в скуоле Сан Рокко, на масштабной «широкоугольной» картине с казнью трёх на Голгофе, обратите внимание как ведёт себя у Тинторетто левое крыло креста – вот-вот завалится, - натянута правая веревка, надо срочно поддержать, не то грохнется. Тинторетто заставляет бояться, переживать полотно на мышечном уровне – зритель хочет подхватить, подаётся вперед, - это захватывает физически. Чёрные танцующие ноги с угловатыми напряжёнными икрами.

Пылают лестницы и мраморы нагреты,
Но в церковь и дворец иди, где Тинторетты
С багровым золотом мешают желтый лак,
И сизым ладаном напитан полумрак.
Там в нише расцвела хрустальная долина
И с книгой, на скале, Мария Магдалина.
Лучи Спасителя и стол стеклянных блюд.
Несут белеющее тело, ждёт верблюд:
Разрушила гроза последнюю преграду,
Язычники бегут от бури в колоннаду
И блеск магический небесного огня
Зияет в воздухе насыщенного дня.

Магдалина - тоже там, тревожная до оторопи, а вот знаменитый верблюд а призрачные язычники - из музея Академия, куда грех не заглянуть… Хотя бы из чувства справедливости - автор этого прелестного стихотворения 1912 года, Василий Комаровский, в отличие от нас никогда в Венеции, да и вообще в Италии, не бывал; так насладимся и за него. Он побывал здесь только мысленно, mental travelling, - зато как качественно, так не многим из нас под силу! Так же её «посетил» Мандельштам, бессмертным стихотворением «Веницейской жизни мрачной и бесплодной Для меня значение светло». Художники умеют путешествовать!

Венеция, как бы к ней не относиться, подарила человечеству огромную радость для глаз, в просторечии это называется «венецианская школа живописи». Беллини, Кривелли, Чима, Карпаччо, Джорджоне, Лотто, Тициан, Веронезе, Тинторетто, Тьеполо, Лонги, Каналетто… Всё это есть в Академии. Желающие понежить глаз на мякине прекрасного! любите старых мастеров! Но без фанатизма. Никогда не забуду, как чуткие смотрительницы выгнали Жанну Агузарову из залов Академии - и поделом! - она с таким пристрастием, рвением и въедливостью смотрела на полотна, что те начинали съёживаться под её взглядом.

Вообще-то, мост у Академии - никакой не мост, а прежде всего смотровая площадка, виды оттуда открываются знатные: купол Салуте, золотой шар флюгера вдали, палаццы из палацц, в которых «живёт неведомый паяц»; готика да ренессанс.

Некоторые правда используют его и как спортивный снаряд: так, ранними сентябрьскими утрами 2007 года Вуди Аллен имел обыкновение практиковать джоггинг через мост Академии в довольно смешном трико. Сосредоточенной трусцой он профыркал мимо, я обернулся и пропел ему вслед ломаным голосом Вертинского:  "И смея-я-ялась Коломбина, ну какой же ты мужчина, ты чудак, ты пахнешь псиной, бе-е-едный пикколо-бамбино..."

Маршрут 3.
Остров Торчелло.

Торчелло, - вот лучший подарок любителю современного искусства. Там, среди тишины самого отменного качества, имеется, кроме вкусного ресторана Cipriani (того самого где столовался один из крупных мифоманов XX века, Хемингуэй, и любила бывать Жанн Моро и Обри Хёпбёрн, да и кого там только не было!) - так вот, там имеется первый «Чёрный Квадрат» Малевича в истории искусств. Находится он на византийской мозаике Страшного Суда, XII век. Собственно, это изображение Тьмы Кромешной, одной из семи казней Ада. Наказание тьмой положено за гордыню и духовную нерадивость…. Так что в принципе, правильным будет и мирское прочтение этой «тьмы кромешной»: царство невежества и самомнения.

Ехать туда, если на водном такси, минут 20, если своим ходом на вапоретто, то почти час, мимо Мурано и особенно Бурано, где тоже обязательно надо выйти посмотреть полчасика на конфетный этот городок и умилиться. Выехать эдак часов в 11, вернуться около 5 - отлично проведенный день
перед выходом на светские вечеринки.