В прошлое - на трамвае
В гостях у сына писателя П.А. Северного
... Все смешалось в нашем общем доме: немало подольчан давно стали заправскими столичными жителями, а москвичи, наоборот, осели в Подольске. И в былые времена, и в нынешние обмен культурной информацией идет постоянно.
Так случилось и с известием об открытии в Подольске мемориальной доски Павлу Северному, автору масштабной эпопеи «Сказание о старом Урале», романа «Ледяной смех», повести «Шумит тайга Маньчжурии» и многих других произведений. Стоило газете «Подольский рабочий» рассказать об этом, как номер с публикацией через знакомых попал к его сыну, живущему в Москве. Вскоре в редакцию пришло письмо, и вот по приглашению я держу путь в гости к Арсению Павловичу Северному.
У метро «Щукинская», как по заказу, поджидает трамвай, и через пару остановок я почти у цели. Район обжитой, институтский, поблизости от Москвы-реки. Светится огнями на набережной. Однако, не здесь обитает тот, к кому я направляюсь, - в обычной серийной московской двенадцатиэтажке. Правда, ухоженной, в вестибюле старанием жильцов - чуть ли не зимний сад.
Поднимаюсь на восьмой этаж, звоню. Дверь открывает высокий статный человек с приветливой мягкой улыбкой. Не скажешь, что разительно похож на отца, каким знаем его по воспоминаниям друзей и известным фотографиям, но неуловимое сходство в чертах лица все-таки угадывается.
-В маму я больше удался, - рассеивает мои сомнения Арсений Павлович. И для большей убедительности указывает на фотографию в рамке, висящую здесь же, в прихожей. На снимке - прелестная женская головка, темные глубокие глаза, на дне которых затаилась печаль. Словно в предчувствии грядущих испытаний, что придется делить с тем, кто был дарован ей судьбою, с кем покоится теперь рядом на старом подольском кладбище.
Ну а сам ее избранник продолжает жить в фотографиях и портретах в этой уютной московской квартире. И если в Подольске в свое время не удалось создать музей-квартиру в доме, где Павел Северный провел последние десятилетия своей жизни, то его сын в какой-то мере осуществил это у себя, в Москве.
Здесь все проникнуто любовью к памяти отца, незримо чувствуется его присутствие, хотя почти ничего из того, что окружало Павла Северного в быту, сыну не досталось (это особая история, вряд ли стоит ее ворошить). Есть лишь подаренные еще к новоселью несколько картин маслом, акварели, изящные китайские миниатюры и фарфоровые статуэтки.
Увлечение живописью у них семейное. По словам Арсения, отцовская коллекция насчитывала не менее 140 работ художников, в
частности, и подольских мастеров. Вот и у него на стене пейзажи Дмитрия Доильнева, Юрия Васильева (однофамильца Валентина Васильева), прекрасный портрет Павла Северного кисти Сергея Прошлякова.
Хозяин квартиры, по всему чувствуется, большой любитель дальних странствий. На карте мира разноцветными кружочками отмечены города и страны, где ему довелось побывать. С удовольствием демонстрирует коллекцию марок, что собирает всю жизнь. Продолжая экскурсию по семейным реликвиям, подводит к портрету отца.
-Этот портрет отцу очень нравился, - поясняет Арсений Павлович, - думаю, близостью к натуре. Парадную живопись он вообще не жаловал. С художниками особо дружил. Родство душ, знаете ли... Художники в большинстве своем хорошие психологи, тонко подмечают детали, тончайшие нюансы. Многих из старых подольских мастеров, увы, уже нет в живых. Знаете, кого я недавно навестил в Подольске? - Валентина Васильева. С отцом их многое связывало, несмотря на разницу в возрасте. Валентин с супругой тоже побывали у меня в гостях. Вспомнили старину, посмотрели слайды. Хотите, и вам покажу?
Кто ж откажется! Откуда-то извлекается проектор, гасится свет. И вот во весь экран, как живого, вижу старого писателя. Полки с книгами, письменный стол, пишущая машинка... Отчетливо видно: это добротный портативный «ундервуд». Умница-объектив подробно запечатлел обитель, где протекали труды и дни Павла Северного. Кадры такие теперь бесценны. Мир этот безвозвратно канул в небытие, и все-таки вот он - почти осязаемый, «вещный», реальный. Если бы хозяин мог еще заговорить!
Легенды, мифы и реальность
Ровесник 20 века, Павел Северный закончил свой жизненный путь не так уж давно - в начале 80-х. Но столько бурных событий пришлись на десятилетия, венчающих век, что отодвинулось все остальное. И, может быть, только теперь настала пора остановиться, оглядеться, яснее представить культурный контекст и то место, которое занимает в нем Павел Северный. Волею судеб он оказался в Подольске, но был фигурой, по своему знаковой для всей нашей эпохи.
Сведения о жизненном пути писателя скудны и зачастую больше похоже на легенды. По сути дела, нет ни одной серьезной литературоведческой работы о его творчестве, ни даже внятной биографии. Туманом покрыты годы пребывания Северного в эмиграции. Харбин, Шанхай еще как-то в общих чертах слегка обозначено. Но совсем ничего неизвестно о парижском периоде жизни. А ведь существовал, как выяснилось, и такой. Когда конкретно - мой собеседник затрудняется ответить. Несомненно одно: еще до появления Арсения на свет (он - 1939 года рождения).
Не существует до сих пор окончательной ясности и с началом
начал - семейными корнями Северных. По одной из версий, Павел Северный - сын уральского золотопромышленника, женатый на пылко влюбившейся в него не то японской, не то китайской миллионерше. По другой версии, его отец - скромный горный инженер. На самом деле, по свидетельству Арсения Павловича, дед - Александр Ольбрих был управляющим горнодобывающими заводами на Урале, в демидовской вотчине. «Ольбрихи», судя по всему, выходцы их Германии, откуда встарь, еще чуть ли не с петровских времен Россия активно приглашала на службу специалистов. Родственники в шутку потом называли Арсения «красным бароном». И что абсолютно достоверно, Урал - родные места и вечная любовь писателя. Уральские предания, ремесла, обычаи, быт - тот мощный жизненный пласт, который всегда питал его творчество. Недаром печататься он стал под псевдонимом «Северный», ставшим потом официальной фамилией жены и сына.
Девичья фамилия матери Арсения - Тамара Купер. Она из богатой купеческой семьи. Во время революции семья уехала в Японию, обосновавшись в Иокагаме. Потом, как часто бывало, дети разлетелись по всему свету. Будущая супруга писателя училась на косметолога в Берлине у известного в то время профессора Крамайера, стажировалась в Париже. Там, очевидно, и повстречалась с интересным загадочным русским, пленившим ее воображение, и стала его женой.
В эмиграции Павел Северный оказался, пройдя горнило гражданской войны на Дальнем Востоке. Родители и сестры были расстреляны. Сам он воевал в армии Колчака, попал вместе с ним в плен. Каким-то чудом удалось бежать. Через Байкал, сквозь ледяные торосы и метели пробирался в Манчжурию. Многое из пережитого потом подвигло его спустя долгие годы на создание, пожалуй, самой сильной его вещи из опубликованного - романа «Ледяной смех». «Босховские» по выразительности и силе картины перехода измученных толп по байкальскому льду при обжигающем морозном ветре и дали название всему роману. «Ледяной смех» вырастает в метафору-символ той трагической для многих русских поры.
Что еще осталось за кадром и полную достоверную картину жизни вне родины, вряд ли когда-нибудь появится возможность восстановить полностью. Разве что фрагментарно, сравнивая и сопоставляя обнаруженные факты, свидетельства, воспоминания... Впрочем, ничего удивительного. Вероятней всего, даже самым близким знакомым Павла Северного не суждено было узнать все в подробностях. Время не располагало к откровенности: писатель-эмигрант все равно оставался изгоем даже вернувшись на родину.
Нечто подобное предвидел в свое время Иосиф Бродский, когда писал:
«Воротишься на родину. Ну что ж?
Гляди вокруг, кому еще ты нужен,
Кому теперь в друзья ты попадешь?»
От Харбина до Шанхая
Возвращение на родину случилось после почти 30-летнего пребывания на чужбине. Когда в 1954 году семья Северных, покинув Шанхай, прибежище тысяч русских эмигрантов, ступила наконец на советскую землю, Арсению шел 15-й год. Не тот, естественно, возраст, чтобы в полной мере осознать значение происходящего, но многое прочно отложилось в памяти юноши .
Из рассказов отца запомнилось, что в Китае тот поначалу поселился в Харбине. Потом пешком (!) прошел от Харбина до Шанхая, чуть ли не через весь Китай, с севера на юг.
-В Шанхае родители одно время жили в красивом особняке, Но я тогда был еще младенцем, мало что помню, разве что сад с большими деревьями, собаку - тоже большую. После переселились по каким-то мне неизвестным обстоятельствам в двухкомнатную квартиру. Правда, прислугу все-таки держали, - рассказывает Арсений Павлович. - Отец работал в газете «Новая жизнь» - корректором, затем редактором. В свободное время любил гулять со мной по окрестностям города, показывал колоритные уголки Шанхая.
Эмигрантская публика была разнородной. Одни, в том числе и мои родители, тяготели к советскому консульству. Я учился в советской школе. Другие резко отрицательно относились к новой России. Даже в храмы разные ходили. Кто - в собор, кто - в Николаевскую церковь. Существовало «Общество граждан СССР в Шанхае». Мой отец состоял его членом, преподавал вплоть до самого отъезда русский язык и литературу в Футанском университете, престижном шанхайском высшем учебном заведении.
.. .Слушаю Арсения Павловича и припоминаю легенду о битом стекле, которое якобы подсыпали Павлу Северному в бокал шампанского недруги из стана непримиримых. Что здесь истина, а что игра воображения журналистской братии? Скорее, второе.
В любом случае какая-то серьезная причина порвать с эмиграцией существовала. Не в последнюю очередь, надо полагать, -ностальгия. Та самая неизбывная тоска по родине, которая, по искренним признаниям, изводила и мучила почти всех, вынужденно расставшихся с Россией.
Александр Вертинский, Олег Лундстрем при первой же открывшейся возможности постарались покинуть Поднебесную ради возвращения на родную землю. Марина Цветаева, Александр Куприн, находясь совсем в иных широтах, сделали то же самое. Иван Бунин так и не решился, но душой всегда пребывал в краю антоновских яблок и темных аллей. Недавний поразительный факт: в Россию уже в 90-летнем возрасте вернулась Ирина Одоевцева, привезя с собой архив, - тот богатейший, из «серебряного» века, чтобы он навсегда остался на родине. Еще немного - и не успела бы...
Павел Северный покинул Россию совсем молодым человеком: ему было всего двадцать лет. В таком возрасте адаптироваться к
новой жизни не так уж сложно. И он сумел-таки найти свое место на чужбине, уверенно вышел на литературную стезю, активно печатался. Но тяга на родину, видно, все перевесила. Иными виделись ему литературные горизонты, иными масштабы. Русская колония в Шанхае - все-таки не Россия. Да и читатель не тот...
Такая долгая дорога
Внешним толчком к возвращению, по воспоминаниям Арсения Павловича, стали акции по репатриации, проходившие под эгидой ООН. Первая волна пришлась на 47-й год. Как потом выяснилось, большинство репатриантов на родине ожидала печальная участь. С началом войны в Корее, когда стали распространяться слухи о бактериальных бомбах, ООН предоставила возможность очередной партии репатриантов выехать из Китая на выбор - в Австралию, Бразилию, Канаду.
-Прислал приглашение в Америку родной брат матери, - продолжает Арсений Павлович, - но отец настоял на своем: только Россия, как ни противилась мама. Слухи ведь бродили всякие. Слава Богу, все обошлось, но помытариться пришлось изрядно.
Во-первых, сама дорога. По Китаю еще ничего: ехали с вещами в вагонах второго класса (так тогда назывались купейные вагоны). Китайские пограничники отнеслись к переселенцам лояльно, особо нас не трясли. А вот с советской стороны встречали солдаты с автоматами и собаками - в шеренгу, через каждые 20 метров. Теплушки приказано было задраить, выходить по одному. Само название станции чего стоило -«Отпор»! При осмотре вещей сразу отобрали ящик с отцовскими книгами. Правда, дали расписку. Книги вернули только через полгода и то не полностью. Но это я тороплю события...
После проверки багажа и документов всех репатриантов - с детьми, стариками, вещами - как есть, погрузили в теплушки. Сразу предупредили: повезут на целину. 13 дней продолжалось путешествие. Больше всего мучила июльская жара и жажда. Выгрузили, как сейчас помню, на станции Дубиновка. Местом жительства нашей семье определили так: совхоз «Бурлыкинский», 1-я ферма.
Теперь представьте себе на минуточку мою маму косметолога, маму, владеющую несколькими иностранными языками, всегда с наманикюренными пальчиками, прической, посреди глухой Оренбургской степи... Впрочем, не в ее характере было предаваться унынию. Она в семье у нас была «мотором». Главным считала создать отцу условия для творческой работы. Ему пообещали должность зав. библиотекой. А в библиотеке той насчитывалось аж 200 книг! Кстати, в его личной библиотеке их было до 3-х тысяч.
Скромная библиотекарская должность отцу так и не досталась - потребовалась вдруг дочери директора совхоза. Пришлось писать в Москву, Молотову, в то время министру иностранных дел, с просьбой о какой-либо работе. Ответ пришел на удивление быстро - лаконичный, с назначением на должность технического редактора в Чкаловское книжное издательство.
И вот со всеми нашими пожитками на открытом грузовике мы трясемся 350 км по степи в цивилизацию, в славный город Чкалов, ныне Оренбург. Наконец прибываем. Запомнилась дата - 6-е ноября, как раз под праздник. В Чкалове я и окончил школу, отсюда призывался в армию. У отца здесь вышла первая после возвращения из эмиграции небольшая книжечка - «Топтыгин с Косьвы». Потом и другие - уже в центральных издательствах.
Что таилось под обложкой?
Года два тому назад в Ленинской библиотеке устроили выставку «Русские в Китае». Арсений Павлович с трудом отыскал ее в залах, надеясь увидеть там отцовские произведения. В витринах нашел лишь «Ветер с Урала» и ничего больше из шанхайского периода. Написано же там, по его словам, немало.
-Хотя бы что-нибудь с той поры у вас сохранилось? - вопрошаю с робкой надеждой.
-К сожалению, только это, - и он протягивает мне аккуратно переплетенную книгу. Под переплетом, на мягкой обложке значится: Павел Северный «Следы лаптей», изд. «Стожары», Шанхай, 1943. Вместо нынешнего «е» в фамилии и всюду, где требуется, упрямо стоит старинный «ять». Видно, даже в 40-е годы шанхайские издатели принципиально не признавали реформу русского языка.
С интересом листаю пожелтевшие страницы, рассматриваю выходные данные, и вдруг в самом конце - неожиданная находка. В рамке, на весь лист перечень: «Книги Павла Северного».
Под заголовком «Вышли из печати» значится аж 15 наименований. Перечислю их полностью и в той же последовательности: «Только мое, а может быть и Ваше»; «Тургеневская сказка»; «Косая мадонна» (первое издание); «Косая мадонна» (второе издание, дополненное); «Женщины у полярных звезд» (роман); «Фарфоровый китаец качает головой»; «Лэди» (роман); «Озеро голубой цапли»; «Лики неповторимой России»; «Ветер с Урала»; «Золото на грязи» (книга первая) роман; «Золото на грязи» (книга вторая) роман; «Черные лебеди»; «Туман над Камой»; «Следы лаптей».
Там же анонс. Говятся к печати: «Трещины белых коллон» (роман); «Домны плавят» (роман); «Роза Суворова» (Жизнь и смерть князя италийского графа Александра Суворова-Рымникского).
Такой полной библиографии Павла Северного зарубежного периода до сих пор мне нигде не встречалось. Какое убедительное свидетельство широты литературных интересов и пристрастий писателя! И как явственно видно, что русская тема у него неизменно -главная.
После возвращения в СССР последовал новый, очень продуктивный этап творчества. Но как профессиональный писатель Павел Северный, безусловно, состоялся еще в эмиграции.
В свете сказанного стоит пересмотреть датировку романа «Косая мадонна». Считалось, что над ним писатель работал уже в
Подольске, и роман о Натали Гончаровой, супруге великого поэта, так и остался неизданным. Судя же по только что приведенному списку, первый вариант не только существовал, но успел дважды издаться еще в Шанхае.
Окончательно прояснить ситуацию помогла небольшая книжечка «В гостях у Северного» Елены Виноградовой, которую презентовал мне Арсений Павлович. По свидетельству автора, посетившего писателя в Подольске, Павел Северный сообщил тогда, что небольшой роман о Наталье Гончаровой он написал еще в 30-е годы в Париже, познакомившись с архивами и письмам современников поэта.
Да, да, в рассказе Елены Виноградовой есть интереснейшее свидетельство о дружбе Северного с Рерихом: «.. довелось дружить с ним, путешествовать, проводить бессонные ночи за беседой у костра» - цитирует слова Северного Е.Виноградова. И далее его же признание: « У меня хранились десятки писем Рерихов, но, увы, при выезде из Китая дорогую мне переписку китайцы уничтожили, как и уникальную коллекцию книг...да и мои собственные произведения пострадали. Несколько экземпляров удалось вывезти тайком. Любопытную вам «Косую мадонну» и эти письма сын Арсюша спрятал под своей рубашкой, так и провез через кордон...»
Достоверность приключений подтвердил сам «Арсюша» -Арсений Павлович - с той только поправкой, и весьма существенной, что пострадали книги не от китайцев, а от своих. Что касается «Косой мадонны», в рассказе есть еще одно интересное свидетельство: «...теперь исполнилась моя старинная мечта - только что закончил вот этот основательный роман...»
«Теперь», судя по датировке, - 1975-й год и, значит, это уже третья переработка романа, после чего из небольшого он превратился в «основательный». По объему - несомненно, по глубине раскрытия темы - вопрос спорный, мнения критиков неоднозначны. Тем не менее, учтем: роман не претендует на истину в последней инстанции. Это не литературоведческое исследование, а художественный текст со своими внутренними закономерностями и мерой условности. Отрывки из романа писатель (существуют свидетельства) читал на встречах в библиотеках Подольска и района. Публиковался небольшой отрывок из «Косой мадонны» в «Подольском рабочем».
Все дороги ведут в Подольск
Чтобы представить, как Павел Северный после всех перипетий обосновался в Подольске, вспомним о «моторе» - прекрасной спутнице писателя - Тамаре Алексеевне Северной. Это во многом ее заслуга.
Отлично владея английским языком, она устроилась в Чкалове преподавать английский язык. Однако советский диплом, «корочка» как теперь говорят, у нее отсутствовала. Отсюда всякие сложности. Тогда она заочно поступает в Московский институт иностранных языков, и все присланные контрольные выполняет так блестяще, что ей разрешают сдачу экстерном. Так она становится обладательницей заветного документа. Более того, когда в 1957 году Москва готовится принимать Всемирный фестиваль молодежи и студентов, ее приглашают работать в штаб фестиваля.
По окончании фестиваля, сознавая, как важно мужу-писателю жить в Москве, поближе к центральным издательствам, она пытается получить столичную прописку. Затея в то время почти безнадежная, но в Московской области - в Подольске ей каким-то образом удается зацепиться. И с конца 50-х годов Северные становятся подольчанами.
Рассчитывать на безбедную жизнь с их биографиями не приходилось. Гонорары у Павла Александровича случались нечасто. Пришлось искать дополнительные заработки. К своему удивлению, узнала, что Павлу Северному довелось даже работать в Зеленом театре парка им. Талалихина. При нем строилась кирпичная эстрада. Между прочим, в эмиграции Северный пробовал себя и в качестве актера. Играл, по свидетельству Арсения, Барона в пьесе Горького «На дне», участвовать в балетных постановках. Фуэте, конечно, не крутил, на сцене появлялся в качестве миманса - распорядителем бала, например. Наверное, в «Щелкунчике, или в «Лебедином озере»...
Когда в Подольске открылся кинотеатр «Родина», Северного перевели туда, он стал его директором. Во всяком случае, так это выглядит в рассказе Арсения Павловича. Не исключено, что добрейший Петр Гаврилович Солнцев, заведовавший в ту пору отделом культуры, таким образом пытался помочь писателю. Некоторое время чета Северных даже жила в гостеприимном доме Солнцевых. Кочевали по многим съемным углам, прежде чем получили наконец собственную квартиру на улице Клемента Готвальда.
Рукописи не горят?
К тому времени Арсений уже не жил с родителями. Отлужив в армии в парашютно-десантных войсках, некоторое время работал на подольском заводе им. Калинина, в ПНИТИ. Потом устроился в Москве инженером по подготовке производства в системе «Союзпечати», много бывал в заграничных командировках. Литературные лавры его не прельщали, но своего сына в честь отца назвал Павлом.
На дарственном экземпляре романа «Ледяной смех» рукой Павла Северного сделана трогательная надпись: «Родному, любимому внуку Павлу Северному от дедушки Павла Северного». - 14.8.1981». Ниже приписка: «Всегда помни, что ты для дедушки радость».
Павел Александрович любил делать посвящения. Первая книга «Сказаний о старом Урале» - «Рукавицы Строганова» - посвящена художнику Олегу Коровину. Книге третьей - «Камешки Ерофея Маркова» лаконично предпослано: «Сыну Арсению Павловичу».
«Ледяной смех» вышел в 1981 году в издательстве «Современник». Счастье, что писатель успел подержать книгу в руках и подарить родным и друзьям. Это был последний год его жизни, сдавало здоровье. Еще с эмиграции жил с одной почкой, тяжело перенес смерть жены, умершей раньше его на 10 лет.
Так получилось, что одно из последних его пребываний в больнице совпало с серьезной болезнью Арсения, проходившего курс лечения в институте радиологии в Обнинске. Арсений Павлович бережно хранит письма, которые отец присылал ему по почте. А 12 декабря 1981 года отец скончался....
Литературное наследство Павла Северного значительное. Но что-то могло остаться и в рукописях! Продлись его жизнь, когда ослабел цензурный гнет, какие бы достоверные свидетельства о судьбах русской эмиграции вышли бы из-под его пера. И сколько бы еще он мог рассказать об уральском крае, заповедную красоту которого так талантливо описывал, куда постоянно приглашали его земляки.
Есть свидетельство почти сенсационное: сын Северного утверждает, что видел у отца готовую рукопись романа об Андрее Рублеве. Высочайшее благословение работать с архивными материалами писатель получил якобы от самого Патриарха всея Руси - Пимена.
Сохранилась ли эта рукопись? Какая судьба ей уготована? Что вообще сталось с архивом Павла Северного? История, таким образом, далеко не закончена...
Несомненно одно: в литературной жизни Подольска имя Павла Северного не предано забвению, его аура ощутима и сейчас. В свое время как писатель-профессионал он был живым классиком для начинающих, центром притяжения, сыграв роль своего рода катализатора творческой энергии молодых подольских литературных сил.
Тонкими таинственными нитями он оказался связанным и с нашим «Подольским альманахом». В первом же его выпуске - фотография Павла Северного с дарственной надписью Алексею Агафонову - главному редактору, основателю Подольского альманаха. Работая в издательстве «Московский рабочий», Алексей Андреевич познакомился с писателем, держал в руках его рукописи, не раз с ним беседовал. Кстати, именно Агафонова Павел Северный попросил как-то достать книгу об Андрее Рублеве из серии «ЖЗЛ».
Рукописи не горят, не теряются, не тонут. Так хочется надеяться, что рукописям Павла Северного тоже суждено подтвердить эту истину...
