Время от времени мне встречаются странные тексты на тему «как стать москвичом», «как понять, что вы москвич» и подобные им, бодрые и нахальные рассуждения о том, как хомо провинциал превращается в хомо москвича. Несмотря на желчность и ехидство, несмотря на выпады и даже несильные удары в спину, в этих мыслях ощущается неутолимая жажда стать этой высшей формой эволюции — столичным жителем.

И этот самый провинциал, от перевозбуждения своими успехами строчащий пособия для других ему подобных, — это не статус. Это состояние ума. «В нем было что-то неуловимо провинциальное. Мы бы, например, не удивились, если бы однажды увидали его в цветном жилете и в ботинках на пуговицах, с прюнелевым верхом» — это Валентин Катаев написал о Михаиле Булгакове. Провинциальность — это, конечно, и вкусы, отсталые и какие-то слишком уж нарядные и уютные. Но главное — это то смятение души, которое принуждает двигаться вперед, покорять, добиваться, завоевывать, но почему-то навсегда оставляет людей с ощущением собственной вторичности.

Обсуждаем с приятелями знаменитого сатирика N. Кто-то произносит что-то восторженное.

— Да я вашего N как облупленного знаю! — вдруг блямцает наш знакомый, который технически уже лет двадцать как столичный житель.

Мы ждем пояснений.

— Да я ему в Хабаровске делал концерт! — с таким же апломбом заявляет этот знакомый.

— И? — мы ждем драматической развязки.

Но это финал. Смысл в том, что он живого N видел — и тот ему то ли понравился, то ли не понравился, но и у них в Хабаровске обычные люди видят живых знаменитостей и даже устраивают им концерты.

Провинциализм может быть частный, а может — общественный. Знаю много людей, рожденных в СССР, которые до сих пор, и даже, вероятно, против собственной воли, испытывают особое волнение перед иностранцами. Не перед всеми, конечно. Каких-нибудь болгар или сербов они чуть ли не презирают. А вот англичане или немцы вызывают в них трепет. Даже молодые люди в наши дни не свободны от этой заразы — они каким-то образом разделяют людей на «наших» и «иностранцев».

В ресторане ждала приятеля, который пошел в туалет. Стояла на выходе, возле гардероба. И какой-то очень красивый и стильный молодой мужчина заговорил со мной по-английски. Мне-то все равно — я с ним поговорила, а потом выяснилось, что живет он в Москве. И он русский москвич. Он застеснялся и промямлил, что принял меня за «иностранку». По каким-то ему понятным признакам. Я ведь не была одета в национальную одежду, например, Швеции.

Русские за границей — тоже забавная история. В общении с местными все пыжатся доказать, что у них хороший вкус и правильные политические взгляды. Это все остальные — проправительственные плебеи, которые надевают лабутены на лапти, а мы-то сами очень прогрессивные и европеизированные.

Суть в том, что провинциалы всем очень хотят доказать, что они не хуже других. Хотя такими себя считают. И это мучение остается с ними навсегда, как вирус герпеса.

Вот приезжают в Москву такие милые девушки, с румянцем на щеках, с устаревшей прической и в модных три года назад джинсах. Казалось бы, и ничего страшного. Девушки славные, открытые, возбужденные новизной. В них есть эта прелесть, как в запахе летнего поля, которое всегда немного отдает навозом, — и ты, городской житель, удушенный испарениями бензина и хлорки, вдыхаешь все это с наслаждением, потому что оказался наконец на природе.

А потом меняется прическа. Наряды становятся такими, что уже можно фотографировать их для инстаграма. В манерах появляется надрывная светскость. Оказывается, что они уже все знают, во всем разбираются, бывают на всех мероприятиях и даже иногда удерживаются от снимков со знаменитостями, которых любит их мама. Они догадываются, что в этой Москве принято сниматься с известными людьми лишь в тех случаях, если они твои друзья.

Такой провинциал сразу после «здравствуйте» расскажет тебе о своих ошеломительных успехах. Упомянув между делом всяких значительных людей, которые для него просто Ленки и Сашки. Провинциал будет так старательно одет, что твой нарочно небрежный наряд вдруг покажется тебе неприличными лохмотьями. За пять минут ты узнаешь о светской жизни столицы столько, что задумаешься: а в том ли городе живешь?

В следующий раз провинциал бросится тебе на грудь как родной. Он расскажет тебе о своих делах и заботах. А потом окажется, что каким-то образом он живет в квартире твоих друзей, но ты об этом понятия не имеешь. Причем друзья будут уверены, что этот человек — твой лучший новый друг, в судьбе которого ты принимаешь самое страстное участие. И они сдадут ему квартиру за безобразно символическую цену. А тебе никто даже спасибо не скажет.

Конечно, нахальство приезжих можно понять: им приходится выкручиваться. Но есть нахальство честное и достойное, а есть то, что называется «без мыла в попу».

Однажды после клуба я поехала в гости к друзьям, и там была некая девушка — я думала, она их знакомая. Она под шумок переспала с хозяином, после чего вынула откуда-то большую сумку, которую никто раньше не заметил, и спросила, как долго у него можно пожить (потому что был секс и теперь он ей обязан).

В другой раз (было это давным-давно) мы с подругой поехали в гости к смешным молодым людям, и вдруг из одной комнаты появился разъяренный хозяин квартиры, у которого эти типы жили из милости, и выгнал всех на улицу. Потому что они попросились на неделю, жили два месяца, да еще и устроили пьянку среди ночи, пока тот мирно спал. Мы этих субчиков, конечно, бросили прямо там же. А они, кстати, еще и упрекнули нас в том, что мы не берем их к себе домой.

Провинциал всегда чего-то от тебя хочет. Причем с настойчивостью бульдозера. Ты не успеваешь сделать для него нечто полезное, как он без всякой благодарности желает чего-то еще. И пропадает навеки, осознав, что больше из тебя ничего не выжмешь. Наверное, они думают, что москвичей много — и от каждого можно что-нибудь получить. Или вообще не думают, а летают с москвича на москвича инстинктивно, собирая свой мед.

Подобными забавами отличались, кстати, эмигранты в США, только они потрошили не частных лиц, а систему, придумывая аферы со страховками и прочие мелкие пакости, ни секунды не сомневаясь, что имеют право терзать государство сколько их душе угодно. Особенная прелесть в том, что они без зазрения совести обманывали их новую страну, и граждан считали в лучшем случае лопухами, но при этом с еще большим презрением относились к «сраной рашке». Парадоксы сознания. В итоге они так и остались в транзитной зоне — не стали американцами, не остались русскими.

И так же наши внутренние хомо провинциалы — они, конечно, приспосабливаются и очень стараются походить на москвичей, но при этом до самой смерти остаются чужаками, которые всякий раз настороженно проверяют свой камуфляж, сравнивают себя с «местными жителями» и соревнуются с ними на каких-то воображаемых олимпиадах.

Откровенно говоря, это ужасно нелепо, потому что Москва — открытый город, где никому нет дела до того, откуда ты приехал, если ты интересный человек. До этого вообще уже давно на всей планете никому нет дела — если, конечно, ты не ведешь себя как злобный вампир. Или как человек, который пытается доказать, что он не хуже других. Мы ведь живем в таком мире, где давно нет никакой черты оседлости, где все приехали отовсюду, и где ты много раз в году и местный, и приезжий, и важно лишь, чтобы люди наслаждались всеми этими переменами, а не воспринимали жизнь как голодные игры.

Арина Холина