— Как вас зовут? — я задавала стандартные вступительные вопросы, не поднимая головы от журнала.

— Людмила Борисовна.

— Вы — мама Паши? (Паше 14, женщина моложава, других вариантов как будто быть не может, но я должна спросить).

Заминка. Я поднимаю взгляд.

— Ну, вроде как…

— Что значит «вроде как»? — удивляюсь я. Неужели парень так достал родную мать? Или его взяли из детдома?

— Он у нас вроде и родной, и приемный…

— Как это может быть?

— У мужа был двоюродный брат, они вместе росли, в одной семье, у того родители… ну, можно считать, умерли (я отметила это «можно считать, умерли» касательно предположительно родных бабушки и дедушки Паши). Он в восемнадцать лет женился… Там у них пятеро детей… было…

— Паша знает эту историю? — быстро спросила я.

— Знает, чего же… — кивнула Людмила Борисовна.

— Тогда рассказывайте.

Если честно, я так до конца и не поняла, кто именно в этом славном семействе спился, кто погиб от наркотиков, кто сидел (сидит) в тюрьме, а также кто, от чего и в какой последовательности сходил с ума. Но всех их — было. Отец Паши умер. Мать жива, но лишена родительских прав и ведет решительно асоциальный образ жизни. Паша — старший из четырех выживших детей невестки, и практически наверняка родственник мужа (всего их было пять, один умер в младенчестве — Людмила Борисовна утверждает, что до его смерти невестка «была еще ничего», то есть более-менее воздерживалась от применения психоактивных веществ, а вот потом ее «от горя понесло»). Непьющей и работающей до последнего года жизни была прабабушка Паши по матери — она и обихаживала как-то отпрысков непутевой внучки. Когда она умерла, все обвалилось окончательно.

Людмила с мужем познакомились еще до его службы в армии. Встречались, гуляли по городу, ходили в кино, целовались. Николай всегда был замкнутым, серьезным, немногословным, не курил, не пил даже пива. Про свою семью он ей ничего не рассказывал (парня можно понять), только однажды сказал: отслужу — к ним не вернусь. В армии Николай получил права и, вернувшись, устроился водителем в автобусный парк города Пушкина. Там же снимал комнату у уборщицы. Всю его службу молодые люди переписывались, она регулярно отправляла ему на север (он служил на полуострове Рыбачий) посылки с печеньем и конфетами.

— Ну давай, что ли, жениться? — спросил он спустя год после своего возвращения.

— Это, что ли, предложение руки и сердца? — спросила она, сдерживая слезы.

— Что-то не так? А как тебе надо? — серьезно поинтересовался Николай.

— Ты бы хотя бы цветов купил. Ну и про любовь все-таки… — пряча в улыбку обиду, сказала девушка.

— Да, — немедленно согласился молодой человек. — Сейчас. Ты подожди тут.

Спустя пятнадцать минут он вернулся с большим безвкусным букетом в руках.

— Вот. Это тебе цветы. Я тебя люблю. Если ты меня тоже любишь, тогда давай завтра подадим заявление, сегодня там уже закрыто, наверное.

Она до сих пор жалеет, что не сумела срежиссировать этот важный момент своей жизни подробнее (например, не предложила Николаю поехать на берег моря и встать там на одно колено — он, несомненно, скрупулезно выполнил бы все ее пожелания).

А потом она ему отказала.

Он выглядел ошеломленным и долго молчал, не мог сформулировать простой вопрос: почему?!

Людмила была абсолютно готова к ответу, она обдумывала его много лет, долгими бессонными ночами.

— Ты наверняка захочешь детей. А у меня их не может быть совсем. Врожденный порок развития органов, мне это сказали, когда УЗИ сделали в 15 лет, и потом я еще ходила, чтобы убедиться, все подтвердилось. Семья без детей — это не семья, я сама так думаю. Но мы можем по-прежнему встречаться, если ты захочешь после сегодняшнего…

По ее щекам текли слезы, но она их не замечала.

Он обнял ее и долго молчал. Потом заговорил, и сейчас ей кажется, что это была самая долгая речь, которую она от него слышала за все 18 лет их совместной жизни.

Он рассказал ей о своей семье и сказал, что сам решил никогда не иметь детей, потому что у всех у них плохая наследственность, это ему еще в школе учительница объяснила. Только переживал из-за нее, мечтал даже о странном: вот бы она забеременела от кого-нибудь, пока он в армии, а тот бы ее потом бросил. И вот он бы вернулся и сразу благородно женился на женщине с ребенком, и никто бы так ничего и не узнал… А теперь получается, что их свела судьба.

Они поженились и жили счастливо. У нее умерла двоюродная бабушка, им досталась однокомнатная квартирка, они откладывали каждую копейку и поменяли ее на двухкомнатную, потом купили старые «жигули», съездили на них по «Золотому кольцу»…

Однажды Николай пришел после смены домой темнее обычного.

— Что случилось? — сразу спросила она.

— Мать звонила. Васькиных детей в детдом забирают, бабка там умерла, а мать ихняя совсем… Плачет. Ей-то никого не отдадут, она сама пьяница…

— Сколько их там?

— Трое вроде. Старший точно Васькин, я его видал когда-то, похож…

— Сколько ему лет?

— Четыре вроде…

— Николай? — она заглянула ему в лицо.

— Люда, ну может, мы съездим туда просто?

Она сразу поняла, что «просто» не получится.

* * *

Первый раз Пашка украл пятьсот рублей, когда ему было пять лет. Сам пошел в торговый центр, купил шоколаду и даже успел в автомат поиграть, пока его поймали.

Потом Людмила уже никуда не отпускала его от себя, караулила. Впрочем, мальчишка был ласковый, всегда умел подлизаться и добиться своего. Приемными родителями вертел как хотел. Жаловался на здоровье, его все время лечили, то животик болит, то головка — ну как отказать больному ребенку? — да плюс он в своей родной семье настрадался… В школе сразу не пошло: «Мне неинтересно», — сказал Пашка на третий день первого класса. Самое обидное, что учителя в один голос утверждают: интеллект у парня сохранный, мог бы учиться не хуже других. А так… из класса в класс переползал с помощью репетиторов, которых нанимали к концу года по всем предметам. Впрочем, до недавнего времени прогуливал мало, находил чем заняться в школе. В третьем классе два месяца вместе с подельником шарил по карманам в раздевалке. Потом поймали. Приблизительно тогда же была игра «в трясучку» на деньги, причем даже в ней Пашка умудрялся жульничать, за что был неоднократно бит старшеклассниками. До пятого класса Людмила ходила в школу сама, боялась, что Николай, вернувшись, убьет приемыша. Потом сказала: будь что будет, но ходи ты, я больше не могу это слушать. С 12 лет Пашка состоит на учете в детской комнате милиции. Курит то ли с 9, то ли с 10. В 11 лет первый раз напился до положения риз. Азартные игры — любимое. Пробовал легкие наркотики. Из школы выгоняют, да он туда уже и ходить перестал. Врет так же естественно, как дышит… Все?

При этом неагрессивен, коммуникабелен, изобретателен, практически не хамит, любит маленьких детей, животных, комнатные растения и… читать.

* * *

— Что бы вы хотели от меня? — спросила я, будучи уверенной, что все возможное Пашке уже сказано, и многочисленные неглупые взрослые люди уже неоднократно пытались «наставить его на путь истинный».

— Да я сама не знаю, — вздохнула Людмила Борисовна. — Может быть, мне просто выговориться было надо. Хоть с кем-то поговорить. Я же никому не рассказываю, ни на работе, ни даже матери своей. Мне стыдно…

— А с Николаем?

— Что же ему лишний раз нервы трепать? У него и так сердце уже… Паша ваши книжки читал, детские. Ну я когда узнала, что вы психолог, подумала: может, вы ему чего-то скажете… Он с удовольствием пошел-то… А я выйду сейчас…

* * *

— Пашка, мне нечего тебе сказать, — грустно и честно призналась я, когда за Людмилой Борисовной затворилась дверь кабинета.

— Как, совсем?! — удивился парень.

— Совсем, увы. Нет у меня в голове ничего такого, что ты бы не слышал уже сто раз. Если оно тогда не сработало, так и сейчас — тоже. Ну мы сейчас поговорим, конечно, чтобы время прошло, и мама подумала, что я тебя воспитываю. Я тебе каких-нибудь историй про цирк, или зоопарк, или экспедиции расскажу, ты же про животных любишь…

— Я не хочу про животных! — строптиво тряхнул челкой мальчик.

— ОК. А про что хочешь?

— Про меня.

— Ну давай про тебя, — вздохнула я. — Только что же про тебя говорить? Ты же, как я поняла, уже сбросил карты, сдал эту партию.

— В каком смысле — сдал?

— Ну, знаешь, есть такая теория, что люди рождаются много раз, душа перевоплощается…

— Знаю, — кивнул Пашка. — Я читал.

— Ну вот, это перевоплощение ты, получается, уже как бы списал. Теперь проживешь, как большинство твоих родственников, пить-курить-воровать-колоться, к тридцати точно помрешь или убьют, ну, может, в следующем перевоплощении как-нибудь иначе решишь, должно же быть развитие… Обычное дело, Николая с Людмилой только жалко, конечно…

— А почему это вы решили, что я уже… это… списал?

— Ну… чисто по фактам… — пожала плечами я. — По чему же еще? В голову-то я тебе залезть не могу, да и не нужно это, важно, что человек реально делает, а не что он собирается или там предполагает…

Пашка задумался. Я его не торопила. Людмила сидит в коридоре и надеется на чудо, пусть чуть-чуть побудет в этом состоянии, оно дает силы.

— А почему оно так выходит? — наконец спросил он.

— Да нипочему, — вздохнула я. — Говорю же: жизнь — это как в карты сыграть. Умеешь в карты?

— А то! — усмехнулся Пашка.

— Ну и вот. Карта может изначально, на раздаче по-разному лечь. Тебе вначале очень слабые карты в этой игре достались: семья, да и генетика — ну надо бы хуже, да поискать куда. Потом тебе вдруг, тоже нипочему, выпала счастливая карта: тебя взяли в семью хорошие порядочные люди, а твои братья и сестры оказались в детдоме. И вот ты со своими картами сел за стол: ставка — прорвешься в нормальную жизнь или нет? За столом много игроков. Против тебя играет твоя генетика, первые четыре года твоей жизни, то, что тебе все позволяли и жалели потом, твоя лень, неумение сосредотачиваться, работать… что, кто еще?

— Учителя… им от меня скорее избавиться надо… Друзья?..

— Наверное, да… я плохо представляю себе твоих нынешних друзей, но… И вот… что-то тут, конечно, зависит и от мастерства игрока. Иногда можно выиграть и с плохими картами. Особенно, если от тебя этого уже никто не ожидает, тебя не берут в расчет… Но, ты сам понимаешь, намного проще просто сдаться…

— А если я не сдаюсь и играю с плохими картами против всех, то это — что? — тихо и зло спросил Пашка. Ноздри его хищно раздувались.

— Ну это, считай, все наоборот от нынешнего, — подумав, сказала я. — Тебя выгоняют из школы за двойки, а ты им всем назло получаешь пятерки и остаешься. Тебе предлагают покурить и выпить, а ты — на спорт идешь или уроки делать. Тебя мир изначально списал в генетический брак, а ты не только сам вылезешь, но еще потом найдешь младших и им поможешь…

— Я вправду больной, — сказал Пашка. — У меня по-честному ведь голова, давление… и ноги часто болят… Это тоже против.

— Лапшу — в кастрюлю! — отрезала я. — Самый крутой президент крутых США с детства ездил в инвалидной коляске. Правда, у него были хорошие семейные карты. Но ты-то все-таки пока ходишь…

* * *

— Он просил вам передать, что он выиграл! — радостно улыбаясь, сказала Людмила. — Представьте: он сидел над учебниками как проклятый и закончил триместр с одной тройкой. Все учителя, да и мы тоже — в шоке! Но он теперь точно сдаст экзамены за девятый класс! Сможет поступить в училище, в техникум, даже в десятом классе остаться, если захочет!

— Передайте ему, что партий будет еще много, — вздохнула я. — И до выигрыша еще очень-очень далеко. Но у него теперь есть опыт его собственного успеха, а это очень ценно…

— Кажется, он понимает… Он просил спросить: как узнать, когда конец игры?

Я надолго задумалась.

— Когда он оглядится и вдруг увидит вокруг себя только город, лес, море, друзей, птиц, книги… счастье, несчастье… и не увидит карточного стола с готовыми играть противниками. Тогда. А до этого надо садиться, играть и стараться выиграть при любом раскладе.

Катерина Мурашова