Главного про Славу Полунина почти никто не знает. Знают, что он – звезда мировой клоунады наипервейшей величины. Но мало кто знает, что Полунин давно и осознанно посвятил свою жизнь созданию универсальной системы перманентного счастья…

Слава — Вячеслав Иванович — Полунин, уроженец городка Новосиль Орловской губернии и гражданин мира, отмечающий в нынешний День России своё шестидесятилетие, многажды названный гениальным, великим, величайшим клоуном нашего времени, и уж точно — один из успешнейших, обладатель очень престижной британской премии Лоуренса Оливье, мексиканской премии Луны, русской премии «Триумф», шотландского «Золотого ангела», испанского «Золотого носа», народный артист РФ, забывший захватить паспорт на церемониальную встречу с президентом Путиным и прошедший в Кремль без документов

Он же въедливый эффективный менеджер, неутомимый генератор идей и проектов, незабвенный Асисяй, создатель брендовых «Лицедеев», постановщик десятков спектаклей, организатор множества фестивалей, президент «Академии дураков» и король Петербургского карнавала, посол Андерсена в России и шевалье искусств Франции, реформатор славной советской школы клоунады, где в пантеоне Карандаш, Попов, Никулин, Енгибаров, фактический творец школы новой, человек, гастролировавший в сорока странах мира, автор хитового «сНежного шоу»… — словом, человек не валяющий дурак, а осуществляющий тонкую настройку своей жизни.

Нет. Всё неправильно. Конечно же, Слава Полунин именно и конкретно валяет дурака. И тем осуществляет тонкую настройку своей жизни. Потому что все знают: Слава Полунин — великий артист клоунады, а что и делать клоуну, как не валять дурака?

И мало кто знает, что полунинское дуракаваляние преследует некую цель. Что Слава Полунин на полном, весьма серьёзном несерьёзе работает над выведением универсальной формулы перманентного счастья.

— У нас, — говорит Слава Полунин, — чёткие принципы. Мы в семье никогда не смотрим телевизор. И никогда не слушаем радио. И вообще отключаем себя от негативной информации. Если что-то действительно важное случится — кто-нибудь из друзей нам расскажет.

— Мне, — говорит Полунин, — вообще нужно, чтобы минимум пять близких людей сказали: пойди на этот фильм, почитай этот журнал. Только тогда я иду или читаю.

И в театре я всегда сажусь на самый крайний стул в самом дальнем ряду. Сижу пятнадцать минут. И ухожу. Обычно. И только иногда, редко бывает такая радость — когда ты понимаешь, что происходящее стоит того, чтобы остаться, и перебраться в середку, и завтра ещё раз прийти!

Мы стараемся изъять себя из потока негативной информации. Наш век увеличил информационное давление на человека во много сотен раз. Нам нужно уметь защищаться. И когда мы с друзьями собираемся за столом — а рядом со мной за столом всегда оказывается минимум десяток друзей, иначе не бывает, — то работает закон положительной информации.

Мы рассказываем так же, как все люди в компаниях: я видел это, я слышал то, я прочитал в интернете… — но только о хорошем! Что кто-то что-то создал. Что где-то что-то родилось.

И ученикам моим я никогда не говорю, мол, что-то плохо, что-то не выходит. Из меня не вытянешь критики. Если хорошего нечего сказать — я смолчу, уйду от ответа. Но стоит углядеть что-то хорошее — вот об этом я говорить буду. За это уцеплюсь. И тогда человек начинает понимать, что ему стоит делать и как. Мы не говорим: тут дырка, тут недоделано… Мы говорим: вот тут что-то начало получаться. И вот здесь — да-да-да, здесь появилось… Мы говорим: вот идея пришла! — а если ничего не пришло, то и нечего говорить, и пошли лучше пиво выпивать. И нам поэтому радостно всегда.

Слава Полунин, излагая мне свою географическую философию, говорил (и ничуть не лукавил), как важно всё время двигаться, ездить как можно больше. «Шарик — штука небольшая, обязательно использовать его по назначению». Любому, говорил он, надо побывать в Индии: это опыт, который сильно меняет отношение к жизни, даёт наглядный пример переключения скоростей и смены ориентиров

Любому надо бывать в странах, где радость жизни растворена в воздухе, как пузырьки в шампанском, — в Италии, на Кубе. «На Кубе я как-то много часов наблюдал за парнем, вешавшим в гостиничном холле занавеску, — он приходил, пританцовывая, уходил, возвращался, включал магнитофон, примерялся к карнизу, снова уходил, напевал, прищелкивал пальцами; он повесил занавеску, она перекосилась и упала — он махнул рукой и ушёл, абсолютно довольный; он потрясающе, потрясающе провёл несколько часов!»

— Ты понимаешь, — говорит Слава Полунин, — про счастье у меня нету никакой специальной концепции. Я не очень сильный философ. Словом не слишком хорошо владею, анализом. Я как ребёнок: сейчас счастлив — сейчас нет.

Если несчастлив — лезу из кожи вон, чтобы это устранить. Это формула моего существования. Если чувствую, что я не в гармонии, не в радостном созидании, — я воспринимаю это как болезнь. Болезнь может длиться день, неделю, год — но весь этот год я стремлюсь из неё выбраться. Это для меня ужас. Я не могу себе позволить быть несчастливым.

— У меня есть закон, — говорит он. — Называется «ноги в воду». Каждые три-пять лет надлежит сесть на берегу реки, опустить ноги в воду, ничего не делать, сидеть и думать: что ты сделал за эти годы? Зачем? Нужно ли это было делать? Куда ты идёшь?..

Каждые три-пять лет нужно сворачивать. Обновление, понимаешь? Ты не можешь всё время идти вот так, — он прямо и резко рубит рукой. — Даже если идёшь к какой-то определённой цели, то идти нужно вот так, — рука выписывает змеиный зигзаг.

— Идти всё время по одной дороге — скучно, неинтересно, неправильно. Ужас повторения: здесь уже сидел, здесь лежал, с этим пил, с этим ел, с этим плясал. Невозможно. Словом, ты должен устраивать себе ревизию: счастлив ты или нет. Этот самоконтроль — регулярная, обязательная процедура. Как умывание. И если ты чувствуешь на теле чесотку несчастья — её необходимо устранить.

— Ну хорошо, — говорю я. — Вот Слава Полунин просыпается поутру, смотрит в зеркало и думает: хм, чегой-то я несчастлив. И что дальше?

— Дальше, — говорит Полунин, — Славе Полунину нужно понять, почему он несчастлив.

— И всегда можно понять? — не верю я.

— Всегда, — говорит Полунин твёрдо. — Пусть не за один день, но можно. Вот смотри. Я работал в цирке «Дю Солей». Это лучший цирк в мире. И я — звезда великого цирка. Это гастроли в Нью-Йорке. И я — главный персонаж. Мечта, вершина карьеры… И — мне скучно. Неинтересно. Несчастливо. Почему? А — кончилось творчество.

Я ежедневно повторяю одно и то же. Развития нет. Не дают развиваться, нельзя, потому что формула коммерческого успеха — закрепление и повторение. И у меня начинается депрессия. Что-то неверно. Я нахожусь не там.

Депрессия длится несколько месяцев — страшная, тяжёлая… Хотя всё идеально, меня все любят, меня на руках носят! И вот я ищу возможность вырваться из этого прекрасного, выгодного, перспективного контракта. И вырываюсь. И депрессия проходит.

А раньше — ещё в советские времена — был у меня идеальный партнёр, Саша Скворцов. Мы с ним были абсолютная пара десять лет кряду, а то и пятнадцать… И вот однажды я сказал: нет, Сань, давай мы с тобой расстанемся — и каждый пойдёт своим путём.

Все цирковые люди крутили пальцами у виска: ты что, сумасшедший, найти партнёра — профессиональная мечта! Но мы всё друг другу сказали, всё сделали, и я понимал: теперь мы стоим на месте и держим друг друга, не даём двигаться.

И надо было решиться уйти — неизвестно куда, неизвестно зачем. И я решился. То есть нужно понять, что именно и в каком месте неправильно, — это раз. И найти в себе силы сделать из этого места шаг — это два. А это всегда очень больно. Очень непросто. И абсолютно необходимо.

— Слава, — говорю я, — а состояния творчески продуктивного НЕсчастья у вас никогда не бывает? Ну — плохо вам, муторно… а потом из этого что-то стоящее рождается?

— Я, — говорит Полунин, — жаловался как-то Райкину, Аркадию Исааковичу: мол, вот, сделал спектакль, а что-то не то, публика не понимает… А он мне на это: дурак ты, дурак, учиться тебе ещё и учиться. Вот сегодня ты наконец-то сделал шаг в правильном направлении. Ты натолкнулся на препятствие.

И теперь тебе придётся думать. Придётся понимать: что, и почему, и как. А до этого ты делал всё интуитивно, попал не попал, и цена этому грош. Так что без дискомфорта никуда не уедешь.

Но несчастье нужно только для того, чтобы сказать себе: я хочу быть счастливым. И — шаг за шагом идти к счастью. Счастье не может быть каждый день. Это нам хочется, чтобы каждый день. А на деле дорожка к счастью — трудоёмкая дорожка.

Но само стремление даёт тебе вдохновение. И когда ты выходишь наконец на желанную полянку и вдыхаешь полной грудью — ты говоришь себе: о, всё правильно, всё сошлось. А до того — зубы сжал, стиснул, и прёшь, прёшь, прёшь… аж трещит всё. И после — то же самое. Без этого самоистязания, без удовольствия преодоления себя ничего не будет.

— А как насчёт того, что вы общаетесь только со счастливыми людьми?

— О! — Полунин оживляется. — Это великая история! Потому что на деле плюс притягивает плюс, а не наоборот. Как выяснилось, физические формулы, в которых плюс притягивает минус, не работают в человеческом пространстве. Чем больше плюсов ты собираешь, тем больше плюсов на выходе, и никак иначе.

Чтобы создать спектакль, мне надо сначала создать пространство спектакля. Иногда на это требуется год-два. Пока я не найду идеальное место, идеальных людей, не вычислю их идеальную личную заинтересованность — я не могу ничего делать. Потому что мне нужна энергия вдохновения каждого.

Когда я создал это пространство — я легко, как бы между прочим, начинаю что-то по нему вышивать. Вот это и есть креативный идеал. И однажды я понял, что это надо делать не только для достижения художественного результата. Это надо делать для жизни.

И теперь у меня удивительная коллекция вдохновенных, счастливых, радостных людей. Кто-то думает, что счастливые люди — это те, кто ДОБИЛИСЬ. Чем дольше живу, тем больше понимаю, что всё наоборот. «Добился» — это когда взобрался на вершину, видную отовсюду. Водрузил знамя, получил медаль, премию, прославился, обронзовел в памятник. Чушь. Меня интересуют те, кто добился чего-то внутри себя.

У меня сейчас больше десятка друзей, которые все — удивительно счастливые люди. Так счастливы, что ищут — с кем бы поделиться, разбрасывают счастье пригоршнями и охапками. Они — мои учителя. Хотя я как раз вроде бы чего-то «добился». А они ухитряются транслировать это счастье независимо от того, каковы их формальные достижения, сколько у них денег, есть ли у них трудности. Они сильнее мира. Они не зависят от мира, а помогают ему.

— Любовь, — говорит мне Полунин, — любовь и положительная энергия — это закон клоунады. Чем больше ты любишь всех — тем больше тебе возвращают. Сколько отдал — столько получил. На этом равновесии всё и держится. Все талантливые клоуны — электростанции любви. И только потому они получают энергию в ответ.

— Клоуны, — говорит он мне почти ласково, — они же интуиты. Они никогда не знают, что делают. Они существуют, как ребёнок. Они идеальная мембрана и поэтому резонируют с тем, что другим, даже умным, не очевидно. Но чаще всего они от этого не умеют строить формулу своего развития, выбирать свой путь. И живут, сколько живут.

А потом раз — попали в нехорошую ситуацию… и всё, они беспомощны, не могут проявить силу. И поэтому пьянство — да, очень частая вещь среди клоунов. Половина клоунов заканчивает пьянством. Как минимум половина. И самоубийство — нередкая вещь. Именно потому, что они не приспособлены к этому миру. Их талант — именно в неприспособленности.

— Но МОИ дураки, — говорит он мне так, словно это всё ставит на свои места, — мои дураки, которых я люблю и у которых учусь, ухитряются из всего делать счастье. Они постигли: для того чтобы быть ПРОСТО счастливым, не надо переворачивать свою жизнь. Надо только захотеть, чтобы счастье было. И ценить. Друзей, детей, тишину, погоду. Просто внимания больше — и все.

— И всё? — спрашиваю я сварливо.

— Да нет, не всё! — Полунин ухмыляется. — Дальше начинается сто-о-олько градаций! Счастье же бывает любой сложности. Можно вот и синхрофазотрон соорудить. Адронный коллайдер счастья!

— Слава, а вы встречали по-настоящему злых людей?

— Наверное… — говорит Полунин неуверенно. — Наверное. Пытаешься их всегда оправдать — что, мол, судьба им не дала чего-то или, наоборот, дала по шеям, и оттого всё. Но до конца их понять сложно. Наверное, их мир всё-таки очень больно ударил — мамой, папой, детством, чем-то ещё.

Или чего-то очень недодал. И они потому не задумались о том, что важно в мире. И не могут почувствовать боль других… Но ведь мы — мы же и производим то, что кладётся на другую чашу! Чем больше будем стараться — тем больше она будет перевешивать. Это единственный способ. Я другого не знаю.

— А как, — настаиваю я, — насчёт противления злу насилием?

— Ну, это же, — говорит Полунин удивлённо, — предназначение. У каждой личности своё. Один борец, другой творец, третий философ. Кто-то берёт меч, кто-то иначе действует. Ты рождаешься с этим уже. Это нормально. Я вот не борец. Меня революционные действия напрягают и пугают. Это всё-таки не мое.

Я к Толстому ближе, что ли. Моё — это вот… в отшельники. И в кругу своих друзей вести жизнь, которую я считаю правильной. А круги расходятся. И кому-то помогают. Поэтому я и ищу не битвы — а ситуации, где могу проявить свою силу восторженности.

По материалам Журнала «Сноб», статьи Александра Гарроса