Пришли впятером. Мама с папой зашли в кабинет, а бабушка с двумя детьми — мальчиком и девочкой — осталась в коридоре.

— Мы бы хотели сначала без них рассказать.

— Да, разумеется, проходите.

— Нас очень беспокоят отношения между нашими двойняшками, сыном и дочерью. Им почти шесть лет. Они ненавидят друг друга.

— Ну уж прям… — засомневалась я.

— Именно ненавидят! — горячо подтвердила женщина. — И мы уже просто не знаем, что нам делать. Мы все измотаны их враждой. У Вити больное сердце. Ему сделали операцию практически сразу после рождения и, скорее всего, будут делать еще одну. Ему многого нельзя, многое для него просто опасно. Соня вообще с этим не считается, может толкнуть его, ударить. Когда мы ее за это ругаем, она иногда прямо так и говорит: «Ну и что, а я и хочу, чтобы он поскорее умер! Тогда все мне одной будет!» Они никогда не делятся игрушками. Не радуются успехам друг друга, зато очень радуются неудачам. Почти никогда вместе не играют. Она может специально сломать робота, которого он три дня собирал из конструктора.

— А Витя? Как он относится к сестре?

— Точно так же. Но поскольку физически Соня сильнее, он научился действовать по-другому. Она шумная, активная, легко отвлекающаяся, в общем-то агрессивная (в садике тоже в обиду себя не дает и на площадке может подраться), любит бегать, лазить, проказничать. А Витя внимательный, спокойный, любит клеить, рисовать, конструировать. И теперь он у нас виртуозно играет в игру: «Она плохая, я хороший». «Мамочка, ты устала? Давай я с тобой посижу, песенку тебе спою», «Бабушка, давай я тебе очки найду», «Папа, а кто там вчера в футбол выиграл, когда я спать ушел, расскажи скорее, мне так интересно!» Плюс постоянно ябедничает: Соня то-то сказала, Соня туда-то залезла, Соню сегодня воспитательница в садике вот за это отругала. Может подставить ее, специально спровоцировать (он же знает, что мы за его сердечные дела боимся и, если она на него кинется, обязательно ее накажем). Я это иезуитство обычно вижу, стараюсь пресекать, а муж с мамой замечают далеко не всегда и то и дело ведутся. Соне обидно, она начинает беситься, все разносить, мы ее с трудом успокаиваем, иногда приходится в ванную тащить и под холодную воду, а Витя тихо сидит в уголочке и посмеивается.

— А когда все это началось?

— Да практически с самого начала. Я одного на руки брала, второй начинал так зло орать, что мне просто не по себе становилось. Соне было месяцев десять, когда она стала брата за пальцы кусать — только-только зубы появились, мы даже не сразу поняли, что за отметины такие. В два года она его чуть не задушила — бабушка вовремя вошла. В три он ее почти уговорил с зонтиком из окна выпрыгнуть, шестой этаж. Мы его спросили: ты понимаешь, что Соня могла разбиться? Он ответил: да, понимаю, я сам прыгать и не собирался, мне посмотреть хотелось.

Что-то в этой истории было не так. Вот прямо совсем-совсем не так. Но я не понимала что. Родители сидели передо мной и выглядели встревоженными и огорченными, но совершенно адекватными. Мужчина подтвердил все обозначенные женой факты, однако прибавил, что, на его взгляд, она все же излишне драматизирует: «Мы с братом тоже, бывало, до крови дрались…»

— Но это же не то! Это совершенно не то — как ты не понимаешь! — закричала женщина.

Я позвала из коридора детей и бабушку — раз уж их привели, надо же взглянуть. Мальчик был темненький и тщедушный, девочка — крупная, коренастая и намного светлее. Сразу пошли в разные углы. Витя заинтересовался трансформерами, понес папе. Соня экспериментировала с большим магнитом, ни с кем не контактировала. Когда спустя время Витя попытался что-то свое подсунуть к магниту, девочка лаконично и грозно сказала: «Лучше не лезь!» Витя, сидя на корточках, поднял страдальческий взгляд, встретился глазами с бабушкой: «Ну, ты видишь, я же не хотел ничего плохого…» Бабушка отреагировала предсказуемо: «Соня, дай ему тоже посмотреть!»

— Пусть зажрется! — Соня встала, пнула ногой магнит, едва не попав по брату, и ушла в предбанник.

Мама встретилась страдальческим взглядом со мной: ну вот, вы видели.

У меня нарастало ощущение неправильности, искаженности происходящего. Как будто я видела все в кривом зеркале. Есть что-то еще. Нечто, нарушающее видимую мною перспективу.

— Идите опять в коридор, — попросила я бабушку. — Витя, трансформер, если хочешь, можешь взять поиграть.

— А магнит можно?

— Нет!

Ушли.

— Они не похожи. И он выглядит младше Сони, — задумчиво протянула я. — Наверное, это из-за операции…

— Нет, на самом деле он даже старше ее, — сказал мужчина. — На три месяца.

Я машинально кивнула, и только секунд через десять до меня дошло, что именно он сказал.

Вот оно?! Мелькнули воспоминания о какой-то мутной статье в желтой газетке о не одновременно родившихся близнецах. Нет, конечно, нет. Либо я неправильно услышала, либо этому должно быть простое разумное объяснение.

— Кто-то из ваших детей — приемный? — спрашивая, я уже знала, кто именно.

— Да. Мы взяли Витю, когда ему было четыре месяца.

— Зачем? — ситуация была такова, что я решила не церемониться. Я слышала, бывает, что прямо в роддоме кто-то отказался от ребенка, и только что родившая молодая мать… Но тогда Соня и Витя были бы ровесниками.

Мать глухо зарыдала. Муж обнял ее и поверх ее подрагивающей головы объяснил.

Девочек было две. Однояйцовые близнецы. Родители и вся семья знали о двойне. Все готовили на двоих. На последних сроках беременности врачи встревожились. Намекали, что с одной из близняшек могут быть проблемы. Наверное, ее сразу надо будет лечить. Может быть, операция. Супруги готовились, не разжимали рук: да, пускай, мы вместе, мы справимся. К тому, что девочка Люба проживет на свете всего двое суток, они оказались не готовы. Совсем.

У женщины не пришло молоко. Она все время плакала. Идея усыновления, как ни странно, родилась у мужа. Пусть их все-таки будет двое!

Витя, оставленный матерью в роддоме, находился в больнице. Там он плохо поправлялся после операции на сердце, плохо ел, плохо набирал вес. Он был никому не нужен и, скорее всего, умер бы. «Его можно выходить?» — спросил Сонин отец у кардиохирурга. «Однозначно да! — ответил врач. — Мы свое дело сделали. Семейный уход и любовь — это все, что ему теперь нужно, чтобы выжить».

«Сын и дочь сразу — так даже еще интереснее!» — бодро сказал сам себе мужчина.

Врач был прав. В семье Витя практически сразу пошел на поправку. Но внимания он, конечно, требовал много: врачи, лекарства, процедуры. У Сони всего сразу убавилось, даже не вдвое, больше.

Никто снаружи семьи даже не знал, что случилось. Анисимовы ждали двойню — так вот она. Увы, у мальчика были проблемы с сердцем, делали операцию, он долго лежал в больнице, теперь поправляется.

Детям было чуть больше года, когда женщина первый раз произнесла вслух уже давно для нее очевидное:

— Она его ненавидит. Хочет, чтобы его не было.

— Что за чепуха? — удивился мужчина. — Как ненавидит? За что?

— Наверное, за то, что его, чужого, подложили на место ее умершей сестры. Кажется, мы сделали ужасную ошибку!

— Да ну! Не может этого быть! Они же малютки. Ты все усложняешь!

С тех пор прошло пять лет.

— Мы были у десятка разных специалистов. Некоторые пытались что-то советовать, мы пробовали, ничего не помогало. Посещали игровую терапию. Без изменений. Воспитатели в садике удивляются: ваши дети как неродные. Сейчас готовим их к школе. Соня намного способнее, у нее все получается лучше и быстрее. Я вынуждена равняться по Вите. У нее теряется интерес. Я хвалю ее, признаю ее успехи, у Вити начинается аутоагрессия: он выдергивает брови, ресницы. С каждым годом все становится только хуже! Я вижу, как моя родная девочка на глазах превращается в озлобленную, жестокую, недоверчивую оторву, и понимаю, что только я сама в этом виновата. Я давно знаю, мы ошиблись тогда, но что же нам делать теперь?! Мы же не можем вернуть Витю в детдом! С подростками, я знаю, это бывает, но мы-то взяли его младенцем, и теперь это все равно, что отдать в детдом своего собственного ребенка!

— Точно, а давай их обоих в детдом отдадим! — пошутил муж и отец. — Им там вдвоем веселее будет. А себе еще одного родим.

Женщина застыла с раскрытым ртом.

— Кстати, насчет еще одного… — быстро встряла я. — Вы не думали? Это изменило бы центр тяжести.

— Да, нам несколько специалистов советовали, — кивнула она. — Но мне кажется безнравственным рожать следующего ребенка только для того, чтобы попытаться решить созданные нами проблемы предыдущих.

Тут я не могла с ней не согласиться.

Прием закончился. Я обещала еще подумать, и напоследок посоветовала несколько разделить ребят: пусть папа занимается с Витей, а мама — с Соней.

Они сказали, что попробуют, и ушли.

***

Через три недели выяснилось, что от моего совета все стало только хуже.

Папа спокойно занимается с Витей, Витя туповат, но усидчив и услужлив. Папа всем доволен: мы движемся, потихоньку, но вперед. Честолюбивая мама требует от Сони большего: теперь ты не можешь на Витю кивать, что он тебе мешает, так покажи, на что ты сама способна! Сделай это еще раз, как следует! Нервы в клочья у обеих, каждое занятие заканчивается воплями, накануне Соня встала в дверях и заорала: если он у вас всегда хороший, а я плохая, так отдайте тогда меня в детдом!

У матери — нервный срыв, вызывали неотложку.

Витя сказал Соне: вот видишь, что ты наделала! Вот мама умрет, и ты будешь виновата!

Соня сказала Вите: ты умрешь раньше. Я об этом позабочусь.

***

— Сепсис, — сказала я. — Общее заражение семейной крови. Надо вскрывать нарыв. Кажется, лекарство только в правде.

— Нет! Мы не можем! — тут же сказала мать. — Как это мы ему скажем: ты нам не родной?! У него же сердце! А она что? Она же тогда его совсем затравит!

— А давай тогда скажем, что мы их обоих из детдома взяли! — жизнерадостно предложил папа. — Чтоб никому не обидно!

— Придумала! — воскликнула я. — И волки сыты, и овцы целы. Мертвые сраму не имут.

— Э-э-э? — заинтересованно обернулся ко мне папа (я чем дальше, тем больше видела, что Соня похожа именно на него, Витя же, как это ни странно, походил на приемную мать).

***

По общему согласию детям и всей семье вернули Любу. Сказали, что изначально их было трое. Но Люба прожила всего два дня и умерла. Вспомнили. Поплакали. Съездили на ее могилку.

— Вот! — сказала Соня.— Теперь я, наконец, все поняла. У меня была настоящая сестра, а не этот… задохлик. Я всегда это чувствовала. Как жаль, что она умерла.

Витя нарисовал шесть портретов Любы в ее дни рождения. По портрету на каждый год. Как если бы она росла вместе с ними. Рядом торт с соответствующим количеством свечек. Повесил портреты на стену, у себя над кроватью. Соня хотела было их сорвать, но потом передумала.

— Это ты неплохо придумал, — признала она. — Но вот такое дурацкое платье она бы носить не стала. В брюках удобнее.

— Это только на день рождения, — сказал Витя. — Праздник же. Гости. И знаешь, что я еще подумал: когда у нас будет день рождения, мы теперь можем и ее день праздновать тоже. Мы же в один день родились.

— Да, — подумав, согласилась Соня. — Точно. И ты нарисуешь еще один портрет.

Теперь она иногда заходила в Витин угол и молча смотрела на Любины портреты. Часто говорила:

— Вот моя сестра бы, если бы она была жива…

Стала спокойнее, ведь появился человек, который точно принял бы ее, понял, разделил ее интересы, встал на ее сторону. Уверенность — сто процентов.

— Люба ваша общая сестра, — говорила наученная мною мать. — Твоя, Соня, и твоя, Витя.

Витя молчал.

Потом однажды Соня застала его плачущим, на кровати, под Любиными портретами. Обычно в таких случаях она высовывала язык и дразнилась: слезки, сопли, слезки, сопли! Витька — слюнтяй!

А в этот раз почему-то спросила:

— Ну чего ты опять разнылся?

Витя сел на кровати, вытер рукавом нос, собрался с мыслями:

— Ты все время говоришь: если бы моя сестра… Ну вот и я подумал: она же могла всякое любить. И такое, как я, тоже. И если бы она была… она бы со мной сейчас в морской бой сыграла. Я бы ей даже поддался, если надо. Но ее нигде нету. И мне так грустно стало. И одиноко.

Соня некоторое время стояла рядом и молча сопела. Потом неуверенно, словно пробуя слова на вкус, сказала:

— Я могу сыграть с тобой в морской бой.

— Правда? — просиял Витя. — Давай скорей, пока ты не передумала.

— Но я тебя, плаксу, все равно в два счета обыграю!

— А это мы еще посмотрим!

***

Мать, рассказывая мне этот эпизод, плакала.

У меня тоже как-то подозрительно запершило в горле.

— Вы знаете, как вам теперь себя вести?

— Да! — весело откликнулся папа. — Как ежики из анекдота! О-очень осторожно!

— Именно! — подтвердила я. — И скажите спасибо Любе!

Катерина Мурашова