Евангельское повествование о суде над Христом кратко и лаконично. Из него ясно одно — суд иудеев над Иисусом был беззаконием. Однако то, что было ясно для евангелистов и первых христиан, совсем не очевидно для нас.

Закон…

Из Евангелия известно, как люто ненавидели Иисуса религиозные лидеры Иудеи, сколько было попыток с Ним расправиться. В Нем видели опасного бунтовщика, разрушителя устоев, самозванца и богохульника. А с того дня, когда он прилюдно воскресил умершего Лазаря, решение уничтожить Иисуса оформилось окончательно. Для этого специально был собран Синедрион во главе с Первосвященником, религиозным главой Израиля. И «с этого дня положили убить Его» (Евангелие от Иоанна, глава 11, стих 53). Однако сделать это было не так просто.

Две тысячи лет назад судопроизводство в Иудее проходило вовсе не по «законам джунглей». Тем более, когда вопрос стоял о жизни и смерти. Против подозреваемого необходимо было возбудить уголовный процесс и довести его до конца. А иудейское право тем и отличалось от знаменитого римского, что, оставаясь на законной почве, приговорить к смерти невинного человека было очень трудно, практически невозможно.

Римляне вели очень осторожную политику в отношении завоеванных стран, позволяя им во многом сохранять свою самобытность и культурно-религиозные традиции. В Иудее завоеватели не стали насаждать римское право, а оставили евреям их традиционное судопроизводство. Согласно Талмуду, судебный орган, называвшийся «малым синедрионом», существовал в каждом израильском городе, где было более 120 граждан. Он состоял из 23 судей. Над всеми этими «малыми синедрионами» стоял «верховный суд» Израиля — Великий синедрион. По иудейскому преданию, он ведет свое начало еще от Моисея, когда Бог повелел тому взять себе в помощь для управления народом семьдесят старейшин (Числа, глава 11, стихи 16-17).

В том виде, в котором мы знаем его из иудейских источников, Великий Синедрион включал 72 человека. Фактически это было высшее законодательное, административное и судебное учреждение страны. Однако уже ко времени римского завоевания былое величие сильно потускнело. А римляне довершили моральный разгром Великого синедриона, отняв у него право исполнения смертных приговоров.

Однако Великий синедрион продолжал приговаривать к смертной казни. Более того, по израильским законам это являлось исключительно его правом. Но любой такой приговор должен был утверждаться римским наместником в Иудее. Причем это не было пустой формальностью. Наместник мог провести собственное расследование, пересмотреть или отменить приговор иудеев.

Но вернемся к израильскому судопроизводству. Подозреваемый, которому грозила казнь, не сразу попадал в верховное судилище. Прежде он проходил среднюю судебную инстанцию. Председатель малого синедриона допрашивал подозреваемого, и если решал, что тот действительно заслуживает казни — собиралось заседание Великого синедриона, который и решал судьбу подсудимого.

При этом уголовное производство иудеев разительно отличалось от римского. Никакое дело не могло быть начато самой властью. Процесс возбуждался исключительно по заявлению свидетелей. Причем их должно было быть не менее двух. Свидетелями могли быть только непосредственные очевидцы преступления. Свидетельства типа «я слышал от кого-то» — не принимались. Но даже если перед судом стояли непосредственные очевидцы, закон требовал, чтобы они были людьми, известными своей высокой нравственностью. Родственники — как судей, так и обвиняемых, — свидетелями быть не могли.

Показания свидетелей — особая тема. Требовалось, чтобы они совпадали не только в главных, но и во всех второстепенных деталях. Свидетелей допрашивали отдельно друг от друга, и малейшего расхождения даже в чем-то второстепенном было достаточно, чтобы разрушить все свидетельство. Если кто-то из свидетелей высказывался в пользу обвиняемого, то он уже не мог говорить против него, хотя наоборот — допускалось. Но даже если все предыдущие условия были соблюдены, а показания обоих свидетелей совпадали абсолютно во всех деталях, судьи все равно пытались спасти подсудимого. И здесь проявляется второе разительное отличие древнееврейского права от римского. Согласно последнему, незнание закона не освобождает от ответственности. Не так было у древних евреев. Судьи предлагали свидетелям ряд вопросов, например, «знал ли обвиняемый о грозящем ему наказании?» или «пытались ли вы отвратить его от преступления?» Если на эти вопросы звучали отрицательные ответы, наказание подозреваемому впоследствии смягчалось.

Дальше следовали продолжительные дебаты судей. В них могли принимать участие и кандидаты в члены Великого синедриона, однако только если их мнение было в пользу обвиняемого. После того, как все судьи высказались, следовало голосование. Причем начиналось оно с самых младших членов синедриона. Таким образом, мнение старших и более авторитетных судей никак не могло повлиять на младших. Приговор выносился большинством голосов. Но если для оправдательного приговора нужен был перевес всего в один голос, то для обвинительного — в два. Предположим, из 23 судей 12 вынесли оправдательный вердикт, а 11 — обвинительный. Подозреваемый немедленно освобождался и уходил домой. Противоположенная ситуация. 12 человек — против, а 11 — за. В этом случае в ряды голосующих допускались кандидаты. Так продолжалось до тех пор, пока подсудимый либо не оправдывался, либо не обвинялся.

Если римляне выносили кому-то смертный приговор — он приводился в исполнение немедленно. В Иудее же, после того, как Синедрион приговаривал кого-то к смерти, через сутки он собирался снова по тому же уголовному процессу. За это время члены суда могли еще раз взвесить и обдумать свое решение. Причем, заседание имело своей целью только одно — оправдание подсудимого, потому что те судьи, которые уже высказались в пользу обвиняемого, то есть оправдали его, более не могли поменять своего решения. А вот наоборот — разрешалось.

И только если Великий синедрион оставался при своем мнении, преступника вели на казнь. Но даже здесь еврейское уголовное судопроизводство сохраняло возможность оправдания подсудимого. Процессию сопровождал специальный человек, который шел ровно до того места, откуда можно было видеть двери суда. Дальше процессию сопровождал уже другой человек, который, в свою очередь, двигался до того места, откуда можно было видеть первого и так далее. У дверей суда тоже стоял человек, и если в последний момент кто-то приходил в Синедрион и заявлял о новых обстоятельствах, которые могут оправдать преступника, человек, стоявший у дверей, давал отмашку, процессия возвращалась и суд возобновлялся.

И последнее, что стоит сказать о древнееврейском судопроизводстве. Великий синедрион мог заседать только в светлое время суток. Ни в коем случае нельзя было проводить заседания суда ночью или в праздники. А так как между первым и вторым заседаниями должны пройти сутки, то процесс нельзя было начинать накануне праздников или субботы (суббота — день покоя, когда по иудейским законам практически ничего нельзя делать).

Таким было уголовное судопроизводство иудеев времен Христа. Они поступали по принципу: лучше отпустить десять виновных, чем наказать одного невиновного. Читая все эти законы (зафиксированные в Талмуде), ясно видишь, что выросли они из Библии и буквально пропитаны ее духом. Эти законы пронизаны идеями милосердия и презумпции невиновности подсудимого, они намного мягче и гуманнее знаменитого римского права, из которого выросло законодательство современной Европы.

Если ты солжешь…

В Талмуде есть речь председателя Великого синедриона, которую он произносил перед свидетелями, готовыми говорить за или против подсудимого. И вполне возможно, что Каиафа произнес такие слова перед лжесвидетелями, которых его слуги только что нашли на улицах ночного Иерусалима: «Не будьте несведущи, что иное дело денежная тяжба и иное — суд, на котором решается вопрос о жизни. В первой, если твое свидетельство будет ложно, все дело может быть исправлено деньгами. Но если ты солжешь в суде, решающем вопрос о жизни, кровь обвиняемого и кровь его семени до скончания века вменится тебе… Человек одною печатью своего перстня может сделать много оттисков, но только совершенно сходных между собою, а Он, Царь царей самых высоких, Он, Святый и Благословенный, со Своего образа — первого человека — взял образы всех людей, но так, что нет ни одного человека, совершенно подобного другому…»

…и беззаконие

Сегодня, читая скупые евангельские строчки про суд над Христом, мы удивляемся и не понимаем многого, что там происходило. Но у евангелистов и в мыслях не было объяснять все это. Ведь они — иудеи — прекрасно знали свои законы, или, лучше сказать, понимали то беззаконие, которое произошло в Великом синедрионе в ночь с четверга на пятницу 14-го дня месяца нисана за несколько часов до смерти Христа. Давайте и мы перенесемся в ту ночь.

После ареста Спасителя провели по спящим улица Иерусалима в дом тестя Первосвященника Каиафы по имени Анна (Анан). Это был очень влиятельный человек, основатель рода, из которого выходили первосвященники, правившие в Иудее более пятидесяти лет.

Как уже говорилось, подозреваемый не мог сразу предстать перед Великим синедрионом, не пройдя малый. Возможно, Анан был председателем местного Иерусалимского синедриона. Против Иисуса решили возбудить уголовный процесс. Это могли сделать только свидетели Его «преступления». Однако никаких свидетелей в доме Анана нет. И он самостоятельно пытается возбудить процесс, спрашивая Христа о Его учениках и учении. Толкователи Евангелия в один голос говорят, что хитрый Анна хотел спровоцировать Иисуса на какие-нибудь слова, за которые можно бы было зацепиться и, соблюдя все формальности, возбудить уголовное дело.

Но сам факт отсутствия свидетелей говорит о нарушении процессуального закона — то есть процесс не мог быть даже начат. На отсутствие каких-либо очевидцев Его «преступных деяний» и указывает Господь в Своем ответе Анану: «Я говорил явно миру; Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда Иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Что спрашиваешь Меня? Спроси слышавших, что Я говорил им» (Ин. 18:21).

В ответ произошло новое нарушение закона. Один из слуг Анана ударил Иисуса по щеке, хотя иудейский закон категорически запрещал бить подозреваемых, предоставляя им полную свободу слова. Ничего не добившись, Анан отправляет Спасителя к своему зятю — Первосвященнику Каиафе. В доме Каиафы, несмотря на глубокую ночь, собрался Великий синедрион (хотя по закону суд не мог собираться в такое время). Иисус вошел в зал, где полукругом сидели судьи. В центре полукруга — председатель Синедриона — Каиафа. Свои обычные места заняли два секретаря — один ближе к правой стороне полукружия, чтобы записывать показания в пользу подсудимого, а другой — ближе к левой, чтобы записывать показания обвиняющие. Все было как обычно. Обычной была и одежда судей: талит — белое шелковое покрывало, накинутое поверх черной мантии — тоги. Необычной была только личность Подсудимого и приговор, вынесенный уже заранее. Теперь во что бы то ни стало Великому синедриону надо было сделать это формально.

Перед глазами судей прошла вереница свидетелей — точнее, лжесвидетелей. Но даже немногословное Евангелие замечает, что их свидетельств было недостаточно. Мы помним, как трепетно иудейское судопроизводство относилась к свидетельским показаниям. Можно предположить, что не нашлось даже двух человек, говоривших одно и то же. По закону Иисуса должны были тут же отпустить, но это не входило в планы Синедриона. Поняв, что с помощью лжесвидетелей, спешно набранных на улицах спящего города, он ничего не добьется, Каиафа решил действовать сам. Он встает со своего места и подходит ко Христу со словами: «Что же ничего не отвечаешь? что они против Тебя свидетельствуют?» Иисус молчал.

И Господь, и Каиафа прекрасно знали, что по иудейским законам обвиняемый не может говорить против себя. Даже если бы подсудимый вдруг начал себя оговаривать, его никто не стал бы слушать, и такое свидетельство не стоило бы ровным счетом ничего. Единственными, кто мог свидетельствовать против подозреваемого и кто мог доказать его вину, были непосредственные очевидцы его преступления. Если бы обвиняемый мог сам доказать свою вину — зачем тогда нужен закон о двух свидетелях?

Но Каиафа не остановился на этом. И он произносит слова: «Заклинаю тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?» Для любого иудея заклятие именем Божьим было священным. Но в уголовных процессах оно применялось только по отношению к запиравшимся свидетелям. К подсудимым же это право вовсе не применялось. Так закон заботился о самих же подозреваемых. Представьте себе человека, которому грозит смерть. Но он знает, что, дав ложную клятву именем Божьим, выйдет на свободу. Конечно, не все решатся на это, но все же… И вот чтобы не прибавлять к злодеяниям преступника еще и грех клятвопреступления, иудейское право не применяло заклятия для подсудимого.

В ответ на заклятие Иисус исповедует Себя Сыном Божьим, а Первосвященник рвет на себе тогу от подбородка до пояса в знак того, что слышит богохульство, которое по иудейским законам было серьезнейшим преступлением. Синедрион выносит приговор: повинен смерти. И опять же, вопреки закону, второе заседание Синедриона собирается не через сутки, а спустя всего лишь несколько часов. Но оно, конечно, ничего уже не изменяет в участи Подсудимого. Кстати, через сутки судьи собраться и не смогли бы, потому что наступал праздник Пасхи, который длится у иудеев целую неделю.

Так завершился этот уголовный процесс. Господа повели к Пилату, чтобы тот утвердил смертный приговор. И когда римский чиновник услышал от иудейской толпы, что Иисус должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божьим, он суеверно испугался и потребовал от Спасителя объяснений, говоря, что имеет власть и распять Его, и отпустить. На это Господь ответил: «Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе».

Эти слова означают, что и перед Великим синедрионом, и перед Понтием Пилатом Спаситель стоял только потому, что Сам этого захотел. Бог добровольно отдал Себя в руки людей, которые решали Его судьбу. Он знал, каким будет решение — Крест. Это решение остается на их совести. А для христиан — без Креста никогда бы не было пасхальной радости — сначала робких и недоверчивых слов учеников Спасителя: «Христос Воскресе!», а затем уже твердой уверенности в том, что Он действительно Воскрес, подарив людям жизнь, рядом и вместе с Богом.

МАХАНЬКОВ Роман