Дело происходило в начале девяностых. Оптинский монастырь тогда начал издавать Жития Святых. И я каждый месяц ездил туда, чтобы успеть приобрести очередной том. Раскупали книги быстро, а мне очень хотелось иметь все собрание Житий. Сейчас это может показаться смешным, но в ту пору многим не верилось, что свободу Церковь получила надолго. Вот и я торопился запастись христианской литературой – «пока опять не запретили».

В ту поездку мне посчастливилось кроме раззолоченного томика Житий прикупить еще несколько душеполезных книжек. С этим драгоценным багажом в рюкзаке я помолился в Введенском храме, приложился к мощам преподобного Амвросия, и отправился в обратный путь. Ехать нужно было на двух электричках с пересадкой. Под стук колес, в тепле вагона я как-то незаметно уснул.

И приснился мне хороший такой, добрый сон – Оптина Пустынь. Только не та, какой она была тогда, а другая – с достроенной уже колокольней, с восстановленными храмами, с золотыми крестами на куполах. Почему-то виделось это все в странном ракурсе – будто бы сверху, с большой высоты…

Проснулся я от радостного крика:

— О, мужичок, ну это ты попал!

Еще ничего не соображая открыл глаза и увидел вокруг себя толпу ухмыляющихся гопников. Человек десять, наверное. Постепенно начал понимать, что действительно – попал. Где-то в районе солнечного сплетения сразу образовался противный ледяной комок.

Один из хлопцев, самый куражливый, сел напротив меня и с деланным сочувствием покрутил головой:

— И как же это тебя так угораздило, а? Надо ж было тебе именно в этот вагон сесть…

Другой, менее говорливый, бесцеремонно выдернул у меня рюкзак из-под руки, сел рядом и принялся в нем рыться, перемежая свое занятие короткими вопросами:

— Мужик, водка есть, нет? Деньги есть, нет?

Остальная братва тем временем расселась на сиденьях через проход и сзади, предоставив разбираться со мной этим двоим. Больше в вагоне не было никого.

— Нету водки, ребята, — пробормотал я. – И денег тоже. На последние билет купил.

— Врешь, небось, — улыбнулся парень напротив. – А в рюкзаке у тебя чего лежит, колись, давай.

— Там книжки…

— Ты и читать умеешь? Ну молодец ваще. Дай-ка гляну, — он потянул на себя рюкзак, в котором рылся его товарищ, и вытащил оттуда томик Житий Святых. Повертел его в руках, и с какой-то совсем уж нехорошей улыбкой протянул:

— Так ты еще и… это…

Развернулся к своим и крикнул:

— Пацаны, смотри чего тут! Мужичок-то еще и богомольный!

Все происходило слишком быстро, я даже испугаться как следует не успел. Просто понимал, что сейчас будет какое-то гадкое продолжение, которое вряд ли закончится для меня хорошо. Видимо, гопники, приняв меня за поездного бомжа, решили позабавиться на всю катушку.

И тут с сиденья через проход поднялся невысокий, но крепко сбитый парень, до этого что-то оживленно рассказывавший приятелям. Внимательно посмотрел сначала на книгу, потом на меня – бородатого, растрепанного, в телогрейке и в разбитых сапогах:

— Ты не из Козельска едешь? Не из монастыря? — Да, из Оптиной Пустыни.

Дальше события начали разматываться как бы в обратную сторону, причем, столь же стремительно. Невысокий парень тут же подсел к нам и развернулся к моему соседу:

— Так, быстро отдал ему рюкзак.

Тот замешкался, непонимающе.

— Я сказал – быстро. И книгу на место положи.

Куражливый сосед протянул мне рюкзак, со словами:

– Извини, мужик, обознались, – и пересел назад. Коренастый дружески хлопнул его по спине:

— Ты не подумай, мы не бандиты. Просто выпили ребята, догнаться хотели. Ну и решили – может, у тебя есть.

— Я и не думаю… Все нормально… — уже бодрее ответил я, чувствуя, как ледяной комок в животе начинает потихоньку таять.

Коренастому явно хотелось пообщаться:

— Я вообще-то спортсмен. У нас парашютный клуб здесь, в Воротынске. А про Козельск я чего спросил – мы там в прошлом году на соревнованиях были. Прыгали на поле за рекой, прямо напротив монастыря. Никогда не забуду – самолет идет тысячи две метров. Внизу сплошные облака, серые, тяжелые. И вдруг – ровный такой круг в облачности, как по циркулю. А в нем – Оптина. Белые стены, башенки по углам… Как игрушка. Прикинь, кругом – облака, а над монастырем – солнце! Я тогда подумал – нет, что-то там точно есть. Не просто так все это. Ну, ты понимаешь, о чем я, да?

— Понимаю, — улыбнулся я. – Конечно, понимаю. Рад, что ты это увидел.

— Да, увидел… Так что ты не думай. Извини, что так вышло.

Тут электричка начала притормаживать, и братва потянулась к выходу. Все по очереди попрощались со мной за руку. Их лица теперь уже не казались мне бандитскими. Хотя, конечно, еще неизвестно, как все могло обернуться, если бы не… И вот тут вопрос – а что именно «…если бы не»? Как это можно назвать?

В книге Деяний есть место, которое я часто вспоминаю. Когда апостол Павел в Коринфе столкнулся со злобой своих соплеменников и хотел уйти проповедовать Евангелие язычникам, Бог остановил его неожиданным аргументом: …Господь же в видении ночью сказал Павлу: не бойся, но говори и не умолкай, ибо Я с тобою, и никто не сделает тебе зла, потому что у Меня много людей в этом городе.

Нет, конечно же я не равняю себя с апостолом Павлом. Но вот это – не бойся, у Меня много людей в этом городе – не дает мне покоя. Кто они, эти люди Божьи вокруг нас, еще не проявившие себя как христиане, но уже причисленные Богом к своим? Как научиться видеть их? И в каком месте их нет, если даже в лихие девяностые, в пустой электричке среди десятка грабителей оказался парень, сердце которого когда-то откликнулось на увиденное в Оптинском небе чудо?

ТКАЧЕНКО Александр