Мы привыкли, что люди переосмысливают свою жизнь, становятся неравнодушными, когда с их здоровьем случается что-то серьезное. Но есть и те, кто во внешне благополучном состоянии спешат помогать ближнему, делать добро. Когда их собственное здоровье в полном порядке, задумываются о здоровье других. Их называют волонтерами — добровольно помогающими. Что движет ими? Что происходит в душах этих людей?

Некоторое представление о волонтерской работе я имел: геронтологическому центру немного помогал, пытался работать в фонде помощи ВИЧ-инфицированным, собирал книжки для детского дома... Но все это как-то по касательной, недолго и не совсем серьезно: я не чувствовал, что способен проникнуться болью другого человека, отдать ему часть своего личного пространства и времени. Именно не чувствовал. Это ведь как с доказательством бытия Божия: можно усвоить несколько силлогизмов и признать их неопровержимость, но не иметь душевного позыва к богообщению. Понимать, что жизнь только для себя и для своей семьи пуста, что душевные силы, прибереженные «на всякий случай», только выжигают изнутри, — совсем не то же самое, что иметь желание делать что-то хорошее. Откуда берется это желание, внутренняя потребность помогать другому? Я спросил об этом двух волонтеров петербургского фонда «АдВита» — Сергея Шороха и Екатерину Воронову — людей с разным опытом, по-разному этот опыт осмысливающих.

«Что-то, что-то не так...»

Первое, что меня интересовало, — момент душевного сдвига, когда человек, закованный в треугольник «работа-семья-досуг», выходит за его пределы, ставит себя в ситуацию каждодневного стресса и большой духовной опасности. Мои собеседники, конечно, не смогли указать конкретную точку во времени, когда этот сдвиг произошел, но кое-что я понял. Еще до встречи с Сергеем я узнал, что четыре года назад он тяжело заболел (острый лейкоз), и именно фонд «АдВита» помог ему, собрав деньги на трансплантацию костного мозга. В моей голове сработал шаблон: понятное дело, человека подтолкнула к помощи ближнему собственная болезнь... Но Сергей решительно отказался от подобной установки: «Когда я болел, думал только о том, как бы побыстрее выздороветь, и после выздоровления еще долго продолжал жить по-старому». «А что же произошло потом?» — спрашиваю я. «Возникло ощущение, что у меня во всем что-то не так: проблемы с девушками, с профессией... Короче говоря, пришло осознание, что я все делаю неправильно, хотя внешне все было в порядке».

Почти то же самое мне сказала и Екатерина, у которой уж точно не было внешней причины для изменения жизненной позиции. Она работала на телевидении, но работа ей не нравилась. По словам Кати, она остро ощущала бесполезность и ненужность своего дела. Она отправляла электронные письма по нескольким адресам, предлагая себя в качестве волонтера, но никто не откликался. Однажды ее попросили написать статью о фонде «АдВита». Катя пришла брать интервью, да так и осталась — сначала рядовым волонтером, а потом и штатным сотрудником фонда. «Я работала в больнице, и если за день удавалось пообщаться с одним или двумя детьми, то я уже не считала этот день потерянным». «Получается, — преждевременно пытаюсь резюмировать я, — если человек приносит пользу на своей работе, чувствует себя нужным, то потребности работать волонтером у него не возникает?» И опять я ошибся. Главным мотивом была потребность в подлинном общении. «Отпадает шелуха условностей, остается человек с его потребностями, которому просто нужна твоя дружба. Отношения становятся более обнаженными», — говорит Катя. Волонтерство в больнице не просто помогает забыть о нелюбимой работе, заполнить пустое время, победить тоску. Нет, оно создает ситуацию, когда мы можем «прорваться» к настоящему человеку — не только к другому, но и к себе самому.

Опасность подмены

И все-таки меня не оставляет чувство, что работа волонтеров — как бы приложение к «нормальным» государственным и социальным структурам. «Когда о фонде узнают французы или американцы, они очень удивляются, — говорит Катя, — потому что тем же самым в их странах занимается государство». Конечно, волонтерская организация выручает человека, которому не могут помочь чиновники и зависящие от них медики. Но нет ли опасности, что волонтер выйдет за рамки своих полномочий и почувствует себя незаменимым? Волонтер, который берет на себя слишком много, может навредить делу: обнадежить больного или его родных в той ситуации, когда для этого нет оснований, дать какой-то медицинский совет, мало понимая в природе болезни и способах лечения. Но есть опасность и для самого волонтера, духовная опасность. По словам Кати, «то, что ты владеешь некой уникальной информацией о человеке, о его состоянии здоровья, входишь в его ближайшее окружение, часто кружит голову. Ты начинаешь считать того или иного ребенка „своим“, даже ревновать его к другим волонтерам». Но у этой посвященности в дела другого человека есть оборотная сторона — необходимость отдавать ему не только то время, которое ты сам сочтешь нужным для этого выделить, но и то, что тобой не предусмотрено. Короче говоря, если ты вошел в чью-то жизнь, будь готов, что и другой войдет в твою — через ночные телефонные звонки, неожиданные просьбы... Вот к этому не все оказываются готовы. И потому стоит брать ношу по себе. Волонтеру важно не подменять своим служением работу врача, психолога и священника.

Молчание о Боге

Для Сергея приход в «АдВиту» в качестве волонтера практически совпал с воцерковлением. После выздоровления он принял католичество, но к вере долгое время относился формально. Когда он попытался изменить жизнь, оказалось, что это невозможно без «переоценки всех ценностей». Началось с попытки разобраться в религии, а закончилось сознательным принятием православия, миссионерскими курсами и мечтой о священстве. Сергей подводит под свое служение в фонде богословскую базу: «Как Господь милостив к человечеству, к нашей стране, погрязшей в грехах, ко мне, так и я должен быть милостивым к ближнему». Екатерина особенно не богословствует. Впрочем, по ее словам, вера позволяет переносить страшные потери, которые неизбежны в работе волонтера, и при этом обходиться без психолога.

Сложно сказать, сколько среди волонтеров верующих людей (агрессивных атеистов точно нет), ведь религиозная тема сознательно не педалируется. Волонтеру опасно вторгаться в ту сферу, в которой он не разбирается: при необходимости больной всегда может поговорить со священником. «Мы все помним матерей Беслана, — говорит Екатерина, — образованные женщины всерьез поверили, что их детей можно воскресить. Люди в таком состоянии очень внушаемы. Поэтому от волонтера требуется просто поговорить с человеком, выслушать его, а не заниматься катехизацией».

Для Сергея «АдВита» — один из эпизодов его бурной жизни, наряду с фотографией, служением в алтаре, борьбой с абортами, чтением огромного количества православной литературы. Для Кати — дело всей жизни. Объединяет их неприятие человеческого равнодушия. Сергей и Катя дружно возмущались одним и тем же и почти одинаковыми словами: «Стоим мы на выставке, продаем открытки, значки с рисунками больных детей за символическую цену — 20 рублей. И люди, представляете, думают: „Купить или не купить?“» «И я бы задумался», — произнес автор этих строк про себя и испугался. А что, если мои доказательства бытия Божия стоят меньше 20 рублей? Ведь это такая ничтожная плата за возможность стать ближе страдающему человеку.

Тимур Щукин