Мы в Церкви много лет и осознаем свою греховность и падшую природу – что с этим делать, как сформировать здоровую самооценку, полезно ли считать себя хуже всех и чем поможет Священное Писание – об этом наш разговор с протоиереем Константином Пархоменко, редактором сайта «Азбука веры», и его супругой, психологом Елизаветой Пархоменко.

В Церкви человек находит целое направление: он грешник, раб и червь

– Начиная разговор, хотелось бы первым делом услышать от психолога, что такое «здоровая самооценка»?

Елизавета Пархоменко: Мне кажется, мнение психолога не будет сильно отличаться от мнения пастыря. Если в двух словах, то самооценка – это то, как я воспринимаю себя. Однако нельзя относиться каким-то образом к себе в отрыве от других людей и от всего мира. То, как я отношусь к себе, связано с тем, как я отношусь к ближним и дальним людям, как я их оцениваю и как выстраиваю взаимоотношения с ними. Поэтому говорить отдельно о самооценке как таковой не совсем правильно.

Себя можно воспринимать в том числе и в отношениях с Богом – это крайне важно для верующего человека. Тем более, что Бог – для нас родительская фигура. И это непосредственно связано с самооценкой, с восприятием себя в мире. Все это – важная часть нас, которая закладывается в детстве. И то, как человек себя воспринимал и формировался в отношениях с родителями, будет очень сильно влиять на то, как он видит себя в отношениях с Богом и что в дальнейшем выберет в религии – сознательное бегство от мира или созидание чего-то доброго в окружающей действительности.

Когда приходят люди на консультацию, это становится особенно очевидно: у человека как будто закрыты глаза на одну часть веры, а другое, то, что откликается в нем, можно сказать, в связи с его самооценкой, он охотно принимает.

Я не люблю, когда говорят про высокую или низкую самооценку. Для того, чтобы она была здоровой и адекватной, важно просто ощущать себя ценным. Это глубоко христианская мысль – человек ценен сам по себе.

Однако очень мало кто может сказать: «Я хороший просто потому, что я есть. Я живу и радуюсь, потому что для этого был создан Богом». Подобное чувство испытывают лишь единицы.

Для того, чтобы человек мог однажды это сказать, у него в детстве должна быть фигура взрослого, который и себя ценит, и целиком принимает малыша, который родился. По сути – это залог дальнейших нормальных отношений с миром и с самим собой. Но, к сожалению, такое восприятие себя встречается редко в нашем поколении, тех, кому сейчас от 35 до 45. Мы выросли часто с огромным чувством вины и стыда, – это то, с помощью чего нами управляли, причем невольно, ведь наши родители тоже имели не лучший опыт.

Обычно люди на консультациях говорят: «Я какой-то не такой и делаю все неправильно, я должен стать другим, чтобы нравиться своим родителям». Человек с этим живет, вырастает, и это так глубоко и болезненно в нем укореняется, что потом он считает, будто заслуживает только наказания. Он приходит в Церковь и тут находит для себя целое направление, ворох молитв о том, что ты плохой, раб, червь, Господь тебя накажет.

На определенном этапе это полезно и необходимо, но со временем, когда происходит духовный рост, человек постепенно начинает переходить от положения раба к другим состояниям – наемника, а в итоге – сына. А многие в этом состоянии застревают, и тогда страдают окружающие, ведь если я – плохой, значит, и все вокруг – тоже плохие. Это закономерность. Низкая самооценка всегда связана с обесцениванием других людей, даже если внешне декларируется противоположное. Ну вот я поняла, что грешная, падшая – а что дальше

– Отец Константин, а какие параллели с самооценкой можно привести из религиозного опыта?

Священник Константин Пархоменко: Вообще, надо отметить, что у нас в Православной Церкви очень сильно разработано монашеское направление духовности, которое подразумевает осознание себя как человека недостойного и грешного. Но это только одна сторона монеты. Самая правильная диалектика обозначена в оде Державина «Бог»: «Я царь – я раб – я червь – я бог!» Это значит, что в человеке есть и низкое, и высокое. Так как наше богослужение и молитвы создавались монахами, вот эта негативная сторона «я раб – я червь» преобладает. И человек, который приходит в Церковь со своими комплексами и низкой самооценкой, получает этого с избытком.

Проблема в том, что у нас духовность мирян, мирских людей практически не развита. Как мы, например, не имеем стройного учения о браке христианском, – ну что могут по этому поводу сказать даже святые отцы, но монахи, аскеты, подвижники, которые реально не воспитывали детей? – так же не очень разработана система социального отношения человека к миру и к себе. Вот этого негативного аспекта много – «я плохой», а позитивного – «каким я должен быть, чтобы стать хорошим, что нужно делать», – этого недостаточно. Это мы можем почерпнуть в Евангелии, в Посланиях апостола Павла, в раннехристианской литературе, но не в монашеской, которая по преимуществу, повторю, сформировала нашу духовность.

И когда молодые люди приходят в церковь, сначала это их привлекает, а потом они же мне говорят: «Отец Константин, ну вот я поняла, что грешная, падшая, плохая и так далее. Ну а дальше что? Выход-то какой? Где тексты, где молитвы, в которых будет что-то позитивное утверждаться, что будет меня мотивировать к другой жизни?»

Я говорю: «Читайте Священное Писание, там всё есть». Потому что Священное Писание сформировалось до всей этой монашеской духовности, до негативного аспекта. Так что, действительно, человек может «застрять» в этом состоянии, осознавая себя «тварью дрожащей», и самооценка у него всегда будет низкой.

– Означает ли это, что самооценка у монашествующих и мирян должна быть разной?

Священник Константин Пархоменко: В идеале должно быть так: человек приходит в монашество от негатива, а потом достигает совершенно другой степени духовности. Почему монахи уходят от мира? Не потому, что они лучше, а потому, что считают себя хуже всего мира. Они уходят, молятся, каются в своих грехах, ищут связь с Богом и строят с Ним отношения. После этого монах возвращается в мир уже на новом витке и приносит что-то позитивное.

Как, скажем, отец Паисий Святогорец, который сначала лет тридцать был отшельником, и никто про него ничего не знал, затем он вернулся и вел самую что ни на есть активную деятельность – окормлял мирян, тысячи и тысячи людей, строил монастыри и так далее.

Призвания монаха и мирского человека – различны. Мирянин тем более должен занимать активную жизненную позицию.

Повторю: читайте Священное Писание и Послания апостола Павла. Все это сформировалось в здоровых, так сказать, условиях, когда Христос приходит на землю и посылает Своих учеников, чтобы они мир меняли, преображали. Ведь никто не скажет, что апостол Павел не обладал активной жизненной позицией. Он знал языки, был блестяще образован.

Я вспоминаю эпизод из Книги Деяний, как однажды саддукеи с ним поругались, после чего римский офицер пришел арестовать апостола Павла и тот заговорил с ним на таком чистейшем правильном красивом греческом языке, что офицер в изумлении воскликнул: «Ты так говоришь по-гречески?!» То есть он думал, что это какие-то иудейские разборки, и вдруг он видит человека абсолютно интеллигентного, открытого.

Апостол Павел путешествовал, у него было много миссионерских приключений, часто грустных, часто интересных. И он был трезв в своей самооценке, у него она не была, как мы сейчас говорим, заниженной. Он сам говорил: «Я потрудился больше всех». Потому что апостол Павел принадлежал к той античной домонашеской традиции, где главным критерием считалось разумное отношение к себе. Не заниженное, а адекватное.

Когда ко мне приходят люди и говорят: «Батюшка, я делаю много хорошего, но в разных текстах все время встречаю, что я “тварь падшая”, хуже меня никого нет – как с этим быть?», я обычно отвечаю: «Это такая ступенька, чтобы мы поняли свою слабость, свою зависимость от Бога. А теперь давайте посмотрим, что апостол Павел нам говорит: я потрудился больше всех. Так что если вы трудитесь – радуйтесь своим успехам!»

Читайте современных подвижников

Елизавета Пархоменко: Я бы хотела тут добавить вот что. Если вспоминать ранних святых отцов, то они говорили, что человек – это животное, которое призвано стать богом. Это высокая планка, но это и очень трезво. Потому что человек может двигаться как в одну сторону, так и в другую. Но, конечно, никто не говорит, что он – Бог с большой буквы.

А если посмотреть на древние религии, то там человек – либо воплощенное божество (вспомним императоров), либо разница между тем и этим миром такая колоссальная, что ее никогда ни при каких обстоятельствах не преодолеть. То есть, по сути, их можно назвать религиями неадекватной самооценки. А вот христианство приносит нечто совершенно новое. «Возлюби ближнего как самого себя» – это же прямое указание на ценность себя самого как личности.

Христианство пришло, окунулось в ветхозаветный мир и начало постепенно свою работу с тем, что есть, с людьми, которые жили в тех жестких условиях. Нужно понимать, что вся монашеская традиция – это все-таки еще и традиция той культуры, того времени. Даже в средние века люди еще были другими, и христианство их понемногу меняло. Поэтому когда сейчас мы говорим, что какие-то молитвы нам не так уж и нравятся, не так уж и откликаются – так это как раз и есть результат той работы, которая проделана в том числе монашеством.

Пройдя этот долгий путь, мы снова можем вернуться к истокам. То же самое касается, например, практики частого Причастия. Иоанн Кронштадтский начал, а Шмеман, наверное, активнее всех стал возвращать это отношение к Евхаристии, которое было у ранних христиан. И мы сейчас говорим примерно о том же.

Священник Константин Пархоменко: Дело в том, что в средние века именно эта монашеская ориентация на то, чтобы человек осознал себя плохим, была очень важна. Потому что люди действительно часто несли на себе звериный образ. Люди и сейчас-то, если честно, не всегда соответствуют высокой планке, замыслу Божию о них. Но, тем не менее, мне кажется, что человек сегодня стал как-то порядочнее и нравственнее. Этичнее, чем был тысячу лет назад.

Я глубоко убежден, что сейчас, в XXI веке, мы должны «переоткрыть» для себя христианство.

Потому что в том формате, в котором оно еще сто лет назад работало, сегодня оно уже пробуксовывает – не удовлетворяет людей активных и целеустремленных, которые хотят идти как воины Христовы в мир, чтобы нести что-то позитивное. У нас нет святоотеческих творений, которые мотивировали бы людей так действовать, так поступать. Что мы можем посоветовать?

Современных подвижников, начиная с отца Иоанна Кронштадтского, целый сонм новомучеников, которые занимали активную позицию, уже упомянутого нами преподобного Паисия Святогорца. Когда ко мне приходят люди и спрашивают, с чего начать свою христианскую жизнь, я предлагаю также почитать митрополита Антония Сурожского – вот у него есть позитивное измерение. И не советую начинать со святых отцов.

– Может быть, такая ситуация сложилась из-за того, что в своих молитвах люди передавали свой покаянный опыт, а то, что было, как вы говорите, позитивное – оставалось уже «за кадром»?

Священник Константин Пархоменко: Ну, вот я – человек активный. Говорю это адекватно, без похвальбы, во славу Божию, это Господь таким меня создал, и родители потрудились. Но когда я читаю покаянные молитвы – они меня не удовлетворяют. То есть я чувствую, что для меня лично – это фальшь. Вот это постоянное сравнение себя с прахом и пеплом, «яко свиния в калу лежу» – для меня это необъективно, я не считаю себя свиньей, лежащей в калу. Где вот эта мотивация? Я ее черпаю в Священном Писании.

Конечно, когда я пришел к вере, можно сказать, с завышенной самооценкой, нагловатый, самоуверенный такой комсомолец, то для меня все эти покаянные мотивы были очень важны, они меня отрезвили. Это был как ушат холодной воды. Но потом в нас происходит какая-то работа, мы до чего-то дорастаем, двигаемся дальше, мы просто не можем вращаться все время на одном уровне.

Елизавета Пархоменко: Я тоже вспоминаю, что в какой-то момент у меня лично произошел переход на любимые молитвы, в общем-то очень древние, как Акафисты Божией Матери и Иисусу Сладчайшему, которые несут позитивный компонент. Еще можно привести в пример молитву Оптинских старцев.

И это не значит совершенно, что я себя считаю какой-то внутренне очень хорошей. Когда восстанавливается более или менее зрелое, трезвое отношение к себе и окружающему миру, ты начинаешь понимать, что все так, как есть, ты растешь. Светские люди чаще имеют завышенную самооценку, а церковные – заниженную

– Если посмотреть на наших современников, можно сделать вывод, что у многих людей есть проблемы с самооценкой. И если все закладывается в детстве, в семье, становится понятнее, почему так – не все родители представляют, как правильно воспитывать детей, а сколько у нас неполных, разрушенных семей…

Елизавета Пархоменко: На мой взгляд, сейчас не самое плохое время. Наше поколение, как я вижу, гораздо лучше относится к своим детям. А вот наши родители и их родители – там, конечно, все было совсем плохо. И это не их вина, это просто результат исторических событий. То есть война и годы правления советской власти не могли не дать своих результатов. Чем больше душевных травм, тем больше это сказывается на детях.

Если в блокаду малыши с несчастными лицами – я видела эти фотографии – бродили по улицам под обстрелом и не знали, что будет завтра с ними и их родителями, то, конечно, сложно говорить о какой-то нормальной самооценке. Представляете, что это такое, когда родители говорят: сиди тут, иначе тебя съест сосед? Они должны были реально запугивать детей, чтобы сохранить им жизнь. В принципе, в таких условиях было не до отзывчивости, лишь бы выжить.

– Как вы думаете, сейчас чаще встречается завышенная или заниженная самооценка? И от чего это зависит?

Елизавета Пархоменко: На самом деле это одно и то же. То, что принято называть «завышенной самооценкой» – это компенсация низкой самооценки. Если человек всем своим видом показывает, что он «крутой» – это сто процентов какие-то компенсаторные вещи, внутри он себя ощущает совершенно не ценным и очень испуганным.

Нужно, чтобы было восприятие себя и другого как ценного. Но достигнуть этого сложно. И в этом смысле может помочь Церковь. Потому что если ты растешь личностно, в тебе это восприятие постепенно меняется. Меняются отношения с родителями, с другими людьми, меняется отношение к себе и к Богу. Но бывает, что какие-то глубокие внутренние повреждения остаются до конца жизни.

Священник Константин Пархоменко: Вообще, по моим наблюдениям, светские люди чаще имеют завышенную самооценку, а церковные – заниженную. Есть определенный слой бабушек-старушек, которые, видимо, настолько глубоко повреждены были своей жизнью, что так и вращаются на одном каком-то обрядовом уровне, для них Церковь – это ковчег, в котором они могут укрыться и тихонечко, не высовываясь, плыть. Для них это – микромир со своим микроклиматом, в котором они себя комфортно чувствуют и так живут, боясь лишний раз нос высунуть. Все светское их пугает.

Я в нашем соборе 18 лет служу, и есть старушки, с которыми я постоянно работаю, исповедую их, проповедую им, но вижу, что дело не сдвигается с мертвой точки. Как им было плохо, одиноко, грустно, так и осталось. То есть это очень глубокие повреждения. А что касается людей молодых и среднего возраста, которые приходят в Церковь, чтобы себя найти, то эти, как правило, дозревают до понимания того, что они – великая ценность в очах Бога.

Елизавета Пархоменко: Я бы добавила, что если есть этот поиск, то человеку, травмированному в детстве не очень хорошим к себе отношением, религия может помочь. Потому что, если у него не было добрых, хороших, принимающих родителей, то по мере пребывания в Церкви он открывает для себя Бога, Который его любит и ценит. Вот это знание, что у тебя есть Высший Родитель, даже на чисто психологическом уровне не может не помогать расти. А мы верим, что еще и мистический элемент есть – благодать Божия, которая меняет человека.

Самый правильный вариант – самому стать святым

Священник Константин Пархоменко: Очень важно, действительно, признавать свою немощь, свою падшесть, но, осознав это и поработав с этим, переходить на следующий уровень и спрашивать себя: что я могу сделать, как воин Христов, как человек, в этом мире призванный к активному сотрудничеству с Богом.

Нам необходимо, чтобы были написаны современные жития.

Почему мы так любим, например, отца Иоанна Кронштадтского? Потому что он был предельно честен в своих дневниках. Это не какой-то лубочный персонаж. Это человек со своими метаниями, поисками, падениями, соблазнами.

Но который каждый день вставал, отметал это и шел дальше. Это был реальный человек, такой же, как мы, который работал над собой каждый день.

– Помимо храма, есть ли какие-то практические советы из области психологии для тех, кто чувствует, что у него с самооценкой что-то не так?

Елизавета Пархоменко: Это глубокая и серьезная внутренняя работа. Таких упражнений, чтобы «делай раз – делай два» и у тебя все изменится, конечно, не существует. Иначе все было бы слишком просто. Это выстраивание взаимоотношений с близкими, с родственниками, с друзьями, с миром. Как и в духовной жизни – это долгий и непростой путь.

Священник Константин Пархоменко: Многие не хотят над собой работать. Меня порой это поражает как пастыря. Приходят люди: в семье нет мира, супруги ссорятся, чужими друг для друга стали, полное взаимонепонимание. Я говорю: приходите оба, давайте работать. Нет, вы нам скажите, какую молитву почитать.

– Если видишь, что кто-то из близких страдает от низкой самооценки, можно ли как-то человеку помочь?

Елизавета Пархоменко: Только если вас об этом просят. В остальных случаях лучше не вмешиваться. Если, на ваш взгляд, кто-то из членов семьи страдает от низкой самооценки, не надо его «срочно спасать» и что-то там внутри «подкручивать».

Священник Константин Пархоменко: Психологи вообще никого к себе не тянут, они считают, что только когда ты дозрел и сам попросил о помощи, тогда что-то можно сделать. В Православной Церкви все похоже, но чуть иначе: мы никого не тащим в веру, но мы свидетельствуем. Величественные храмы своим видом, колокола, проповеди священников – все это зовет человека к изменению его жизни. Но обращать кого-то насильно мы не собираемся.

Елизавета Пархоменко: Есть глубоко святоотеческая мысль о том, что «спасись сам – и вокруг спасутся тысячи». То есть надо заниматься прежде всего собой.

Священник Константин Пархоменко: Но это очень тяжело. Хотя самый правильный вариант – самому стать святым, и люди вокруг тебя, увидев твое сияние, потянутся и захотят подражать тебе.

Елизавета Пархоменко: Мне кажется, тут даже не нужно сияния, просто люди увидят нормального, трезвомыслящего человека, который потихонечку меняется, который с юмором относится к своим странностям, и этот пример на них положительно подействует.

– Как вы считаете, можно ли сказать, что самооценка – это любовь к себе?

Священник Константин Пархоменко: Я бы сказал по-другому.

Это не любовь к себе, а принятие себя. И взгляд на себя – адекватный, честный. Посмотреть на себя без Церкви так очень сложно. Потому что современный мир говорит человеку, что то состояние, в котором он находится, по сути, падшее – это нормально.

Примирись с этим и живи дальше.

Так, есть психологи, которые помогают своим клиентам избавиться от чувства вины перед супругами, если у них любовник или любовница. Изменникам говорят – это нормально, прими себя таким, какой ты есть. Таким путем прийти к здоровой самооценке практически невозможно. А церковный вариант – когда человек воспринимает себя через призму замысла Божия о нем, через то, каким он должен стать. И видит свое абсолютное несовершенство. И начинает сначала очищаться от старой чешуи вот этими жесткими вещами – «яко червь на навозе».

Так что хорошо, когда есть такое отрезвление. Оно позволят сначала хотя бы немного смириться, что дает более трезвый взгляд. А после этого начинается процесс постепенного восхождения.

Елизавета Пархоменко: На мой взгляд, чувствовать себя по-настоящему ценными мы можем только в отношениях с Богом. Христианство – это безусловно религия высокой ценности человека. Часто мы приходим в храм без этого понимания в силу своей личной истории жизни. Но Церковь дает нам возможность дорасти до здорового отношения к себе. Этого не надо пугаться, это хорошо, это правильно.

Беседовала Ксения Вохминцева