…А я вот что придумал: взял зеркальце и поставил его так, чтобы она отражалась. Она сидит на задней парте в среднем ряду, а я – на первой в правом. Если часто оборачиваться, учителя делают замечание. Вот я и решил никого не нервировать, а тихонько ею любоваться. Она заметила мой маневр и стала крутить пальцем у виска. Тоже мне удивила! Все давно говорят, что я не от мира сего. И что по уши влюблен в нее.

Я

Мама говорит, у меня мозги набекрень от того, что неправильно родился. Чуть не задохнулся, и врачи здорово помаялись, прежде чем заставили меня сделать первый вдох, заорать и из синюшного стать розовым. Потом мама долго лежала со мной в детской больнице, а когда выписалась, мучения продолжились. Я не спал ночами, плохо ел и все время орал как резаный. Папа выдержал всего пару недель и переехал к бабушке. Сказал, ему надо готовиться к диплому, поэтому нужны тишина и покой – «а с этим придурошным разве посидишь над книгами?». Вернулся он только за гитарой и пудовыми гирями.

Мама раньше плакала, когда рассказывала о нем, а теперь только улыбается: «Что взять со студента?». Хотя папа давно уже не студент, он строитель. У папы новая жена и две дочки, мои сестренки. Им повезло, они красивые и нормальные. Наверное, их все любят, дарят подарки и хвалят.

А меня хвалит только учительница по математике Нина Федоровна. Она старенькая и седая, ребята зовут ее бабой Ниной. Баба Нина называет меня Лобачевским, отправляет на олимпиады по математике и не берет с мамы денег за дополнительные занятия со мной. Говорит, я талантлив. Но никакого таланта нет, я уверен. Просто цифры говорят и играют со мной. Они разного цвета: двойка сиреневая, единица почти прозрачная, ноль – серый… Когда я вижу уравнение или читаю условия задачи, цифры в моей голое начинают жить самостоятельной жизнью. Они сбегаются в столбик, рассортировываются в кучки и в итоге ждут стройной группкой. Значит, остается только записать их перемещения и поставить знак «равно». Может, это и есть талант.

Хотя я бы с радостью отдал его за возможность быть как все, быть нормальным. Чтобы уметь шутить и смешить ее, видеть, как она морщит нос хохоча. Чтобы она смотрела на меня с восхищением, а я был бы ловким и сильным. Но она смеется, только когда я страдаю на физкультуре. Когда учитель заставляет сделать кувырок через голову, я обязательно застреваю на полпути – слишком длинные руки и ноги, не умею их сгруппировывать, вот и разваливаюсь по сторонам. А они гогочут. Я не умею взбираться по канату вверх, потому что забываю переставлять руки и подтягивать ноги. Когда мы прыгали через козла, я забыл оттолкнуться и оседлал снаряд. И они опять смеялись…

Нет уж, пусть у меня остается хотя бы талант к математике – быть круглым дураком было бы совсем обидно. И еще, когда я побеждаю на олимпиаде, в наш класс приходит завуч, объявляет мне благодарность и говорит, какой я способный. Баба Нина стоит рядом, улыбается и гладит меня по плечу. А я всегда смотрю только на заднюю парту среднего ряда. Она понимает, что это все – для нее? Если бы можно было называть свои победы именем кого-то любимого, как открытые острова или звезды, все выигранные олимпиады я бы именовал в честь Насти. Самой красивой девочки в классе и на Земле. Даже во Вселенной. Хотя с кем ей соревноваться во Вселенной, разве что с инопланетянами, которых, наверное, видел только Джордж Лукас, раз уж снял «Звездные войны»…

Мама

… Коленька – мое счастье и горе. Счастье потому, что это самый добрый мальчик на свете. А горе оттого, что он совершенно не приспособлен к жизни. И никогда не сможет приспособиться. Он наивный, бесхитростный. Когда был малышом, мне каждую неделю приходилось покупать ему новые игрушки. Коленька приглашал домой ребятню, маленькие оккупанты наперебой расхваливали кто машинку, кто солдатиков, а мой дуралей замирал от радости и раздаривал свои богатства. Я ругала его, отвешивала подзатыльники и ставила в угол. А он даже не плакал. Просто смотрел голубыми глазенками с застывшей слезой и спрашивал: «Мамочка, ну разве можно злиться на человека, если ему нравится машинка, а родители ему такую не купят? Мам, они же радовались, я видел!».

Мы воспитывали его сами – я и бабушка с дедушкой. Попробовали отдать в детский сад, привели нашего трехлеточку, переодели в шортики с сандаликами и снабдили плюшевым зайцем – чтобы детвору приманить игрушкой. А наш принц стал у окна, помахал деду ладошкой на прощание и… простоял так весь день, прижимая ушастого друга худенькими ручонками. Дедушка пришел вечером, а он зайца оторвать от себя не может, ничего не говорит, только рыдает в три ручья. Так и вели домой, с плюшевым защитником под курточкой…

Как он будет жить, если меня не станет? У какого зайца станет искать утешения? Тут новая беда – влюбился. Школьные фотографии, где запечатлен весь класс, повесил на стену в своей комнате, а Настино лицо обвел красным фломастером в сердечко. И я молюсь, чтобы девочка не сделала ему больно. Дружить с ним она, конечно, не станет, но пусть хотя бы не обижает и не смеется над ним. Он – единственное, что у меня есть…

Ты

Я приношу тебе конфеты, ты говоришь спасибо, отворачиваешься и угощаешь весь класс. Мне не жалко, принесу еще, лишь бы тебе было приятно. Ты не можешь разобраться с задачей про двух путников, вышедших друг другу навстречу из точек А и Б – ты только скажи, я все решу сам! Когда у нас контрольная по алгебре или геометрии, я сначала решаю твой вариант и передаю его тебе. Учительница замечает, ругает и обещает поставить мне двойку и выгнать из класса – да пусть ставит и выгоняет, лишь бы у тебя все было хорошо.

Ты корчишь рожицы в отражении зеркальца, и я счастлив. Ты такая красивая, что дух захватывает. Мне так хочется подарить тебе все, что пожелаешь. Какой все-таки дурак этот Перельман, что отказался от денежной премии за доказанную теорему Пуанкаре! Я бы все отдал тебе…

Когда меня вызывают к доске по географии, истории и литературе, все смеются. Я не могу запомнить названия городов, рек, даты и события путаются. Голова начинает болеть, я замолкаю, опускаю голову… На тебя в эти моменты я не смотрю. Стыдно, что я такой глупый. И посмел влюбиться в самую красивую девочку во Вселенной.

На школьной дискотеке я осмелился и пригласил тебя на медленный танец. А ты разозлилась: «Дебил математический, ты зачем меня позоришь своими приставаниями? Я что, последняя?». Почему позорю, почему последняя… Разве можно опозорить кого-то любовью?.. Да, я глупый, нескладный и несуразный, но я хочу для тебя только хорошего.

Она

Этот алгебраический урод уже достал. Сидит на уроках, пялится на меня в зеркало и пускает слюни. Да как он посмел даже смотреть в мою сторону?! Дома пожаловалась матери, а она вдруг сказала: «Знаешь, милая моя, плохо мы с отцом тебя воспитали. Красота просто дана тебе природой, твоей заслуги в этом нет. И Коля не виноват, что отличается от вас. Так кто же тебе дал право решать, кому позволено любоваться тобой, а кому нет?» Мать дура. И отец дурак. Вот закончу школу и уеду поступать в школу моделей. Я ни за что не буду работать в библиотеке, как мать, или врачом, как отец. Получают жалкие гроши и лезут с поучениями. На день рождения подарили новый телефон – ха, обрадовали, можно подумать. Да у половины класса есть такие «нокии», причем родители им купили просто так, не дожидаясь единственного в году дня, когда можно рассчитывать на приличную тряпку или вещь.

…Что же одеть? Завтра всем классом идем в картинную галерею, классуха сподобилась вывести нас в люди, чтобы духовно обогатить. Надо будет сбежать с экскурсии и прошвырнуться по магазинам в центре города. Во стократ интереснее, чем слушать про всяких там Дейнек и Шагалов…

Я

… Мы стояли у картины, а Настя тихонько развернулась и пошла к выходу. Я пошел вслед за ней. Она увидела и кинулась бежать, я следом. У выхода она остановилась и закричала: «Что ты все ходишь за мной, урод несчастный! Таких как ты усыплять надо еще при рождении!». Наверное надо. Я же не виноват, что меня не усыпили…

Она шла по улице, разглядывала витрины магазинов, когда заходила внутрь, я садился на лавочку и ждал. Может, она наконец перестанет дуться, подойдет ко мне, возьмет за руку и дальше мы пойдем вместе. Дед дал денег на всякий случай, и я очень хочу почувствовать себя нормальным парнем. Как все. Мне тоже хочется, чтобы у меня была девчонка. Не такой уж я и дурак, если разобраться…

Как же жарко на улице, ужасно болит голова. Как будто кто-то сжимает виски и бьет по макушке молотком. Настя давно выскочила из очередного магазина и ушла, а я даже не могу встать. Если резко поднимаю голову, в глазах плывут оранжевые круги. Наверное, происходит то, о чем маму предупреждали врачи: когда я стану взрослеть, боли участятся и усилятся. Надо позвонить деду с бабушкой…

Дома меня уложили в постель, накормили таблетками до отвала и велели лежать в полной темноте и тишине. А я рисовал Настин портрет из цифр: единичка – носик, нолики – глаза, две перевернутые тройки – губы… Как хорошо быть красавицей, как плохо быть таким чудовищем, как я…

Если боли не пройдут и станет хуже, меня переведут в специальную школу. И я не смогу видеть Настю каждый день.

Там, за дверью, плачет мама, охает бабушка, из угла в угол шаркает тапками дед. А я снял с полки одноглазого плюшевого зайца – говорят, очень любил его в детстве – и укладываю в коробку из-под плеера. Заяц сопротивляется и не хочет помещаться в картонный плен. А что, пусть уши остаются на свободе! В лапы зайца я впихнул портрет Насти из цифр и написал: «Ты самая лучшая!». Пусть мама передаст ей завтра. Хочу, чтобы те, кого я любил и люблю, были вместе.

Автор: Наталья Гребнева