Признаюсь, что последний роман Аксенова я начинал читать с опаской.

Появление этой книги уже после смерти писателя, да и сам, якобы мемуарный, жанр, наводили на мысль о чьем-то возможном желании подзаработать, опубликовать что-то скандальное, то, что автор не хотел публиковать при жизни.

К моей величайшей радости, все оказалось не так. Перед нами последний роман Мастера, может быть, и не самый лучший, но уж точно ничем не уступающий другим его произведениям. Это все та же прекрасная проза, перемежаемая стихами, все тот же «сладостный стиль».

Только на этот раз герои Аксенова живые люди, шестидесантники – Евтушенко, Рождественский, Окуджава, Высоцкий, Ахмадулина и, конечно же, сам автор – еще молодой прозаик, автор прогремевших на всю страну «Коллег». Действие романа начинается на закате хрущевской оттепели – после разгрома выставки художников в манеже – и катится вплоть до 94-го, заканчиваясь смертью одного из главных героев – Роберта Рождественского. Это роман о времени и о людях. И о дорогах, которые выбрал каждый. Взгляд из настоящего, совсем не претендующий на какую-либо объективность.

Казалось бы, подобный роман – прекрасное средство свести счеты. Но нет – Аксенов никого не обличает, не уличает. Единственный его враг – это система. Та система, что сослала в лагеря его родителей и выдавила его самого из страны. И те, кто этой системе верно служил. Для друзей же, пусть даже пошедших другим путем, у Аксенова всегда находятся слова оправдания, понимания. Ведь главное это то, чем все они дышали в те далекие шестидесятые, это та таинственная страсть, давшая название роману – страсть к творчеству.

Как я уже сказал, роман заканчивается смертью Роберта Эр. И вот эти строки написаны от его имени, но по страшной иронии судьбы они оказались пророческими:

«Когда в крематории мое мертвое тело начнет гореть, Вздрогну я напоследок в гробу нелюдимом. А потом успо­коюсь и молча буду смотреть, Как моя неуверенность становится уверенным дымом. Дым над трубой крематория, дым над трубой. Дым от сгоревшей памяти, от сгоревшей лени. Дым от всего, что когда-то называлось моей судь­бой И выражалось буковками лирических отступлений... Усталые кости мои, треща, превратятся в прах. И нервы, напрягшись, лопнут. И кровь испарится. Сгорят мои пре­жние страхи и нынешний страшный страх. И стихи, кото­рые снились и перестали сниться. Дым из высокой трубы будет плыть и плыть. Вроде бы мой, а по сути вовсе ничей... Считайте, что я так и не бросил курить, Вопреки запретам жены и советам врачей. Сгорит потаенная радость. Уйдет ежедневная боль. Останутся те, кто заплакал, те, кто ос­танутся рядом... Дым над трубой крематория, дым над тру­бой... Представляю, какая труба над адом!»

Пожалуй, после этих строк любое добавление будет лишним. Прощайте, Василий Палыч. Как жаль, что Вас больше не будет с нами…