Фильм Джима Джармуша «Выживут только любовники» в широкий российский прокат выйдет на следующей неделе — 10 апреля. Однако в «Пионере» и еще нескольких кинотеатрах его можно увидеть уже с 3 апреля, причем с оригинальной звуковой дорожкой и субтитрами. Главные герои фильма Джармуша — высококультурные вампиры Адам и Ева (Том Хиддлстон и Тильда Суинтон), которые за 500 лет жизни собрали выдающуюся коллекцию шедевров мировой литературы и музыки и встречались, кажется, со всеми достойными представителями науки и искусства; с Шекспиром, например, они дружат до сих пор. Саму пару, помимо любви, связывают отношения творца и музы: Адам — музыкант и композитор с диапазоном интересов от рока до Шуберта (музыку для фильма сочинили и исполнили Йозеф ван Виссем и группа SQÜRL, в которой участвует сам Джармуш). Герои не скрывают пессимизма относительно пути, по которому катится человеческая цивилизация, питаются не охотясь за людьми на улицах, а покупая кровь у проверенных поставщиков-медиков. И как простым смертным, вампирам-эстетам приходится выбирать, как жить: то ли сосредоточиться на ежедневной пище, то ли думать о высоком и творить, одновременно заботясь об анонимности, дабы остаться в тени. Разносторонний актер Том Хиддлстон (Локи в комиксах Marvel и шекспировский Кориолан на сцене лондонского театра) рассказал «Газете.Ru» о том, кто был для него образцом подлинного вампира, о своей работе с Джармушем и о том, как он играет на гитаре.
— C чем, на ваш взгляд, связана нынешняя популярность вампирской темы в кино?
— Признаться, я не так уж много смотрю вампирских фильмов. «Сумерки» видел, первую часть. Факт, что вампиры, как и оборотни, популярны среди тинейджеров, вряд ли должен удивлять. По-моему, это связано с процессом взросления, тут такая аллегория: ты растешь, меняется твое тело, пробуждаются внутренние силы, незнакомые прежде, и тема превращений становится близка.
— У вас есть (или был) любимый вампир в качестве образца для подражания?
— Пожалуй, Дракула Копполы в исполнении Гэри Олдмена: не то чтобы я пытался его воспроизвести, но картинка в голове отпечаталась. Мне было лет десять или двенадцать, когда я посмотрел этот фильм. Видел и других Дракул, фильм с Кристофером Ли например, но когда возникла эта работа, то вспомнил именно про олдмановский образ. Хотел, чтобы мой Адам у Джармуша получился таким же — чувственным, интеллигентным, креативным. Он музыкант и романтик, подверженный меланхолии. Вампирство в нем не главное.
— Что для вас значило оказаться в мире Джима Джармуша?
— Джармуш знает много людей и мест, которые, может, и немодные, незасвеченные, зато там водится потрясающая музыка. Получить пропуск в этот мир — счастье. Но сперва он должен как бы прослушать тебя, чтобы ты смог приобщиться к этому миру и выразить себя. У нас был подготовительный период, который состоял в том, что мы собирались — Джим, Тильда и я, — вместе ужинали и беседовали за жизнь. Постепенно наши беседы приближались к персонажам, Адаму и Еве, к тому, что они чувствуют, к городам, где живут, — Детройту и Танжеру, — к их прогулкам и разговорам, которые потом вошли и в фильм. В целом рабочая обстановка была крайне расслабленной. Джим как режиссер, конечно, знает чего хочет, но он еще и музыкант при этом, и его лучшие друзья — музыканты, поэтому он знает, что такое джем. Он слушает и слышит. Лучшие запилы случаются спонтанно, порой вы не можете их спланировать. Сценарий у нас был, но Джим прямо сказал: нужно ваше участие. То есть в Джиме соединяются авторское чутье и точность — и талант попасть в тон и ритм с остальными играющими.
— Большая часть фильма отснята в ночном Детройте, у вас впечатление об этом городе как о живом или, скорее, мертвом?
— Детройт — неоткрытый город. В смысле со множеством неизведанного, с неожиданными возможностями для открытий. Я в него влюбился, еще читая сценарий, и приехал осмотреться за пару недель до съемок. Прежде Детройт для меня был просто названием, связанным с определенными стереотипами, ну как Чикаго, к примеру, или Нью-Йорк. Но оказавшись в Детройте, я понял, в чем его уникальность. Мы все наслышаны о так называемой американской мечте. А это тот самый город, куда мечта пришла — и ушла. Центр Детройта по архитектуре — вылитый Манхэттен, только заброшенный. Опустевший.
Представьте, в 30-40-е годы это был индустриальный центр, где квартировали автогиганты — «Форд», «Дженерал Моторз», «Крайслер», это был чуть ли не самый населенный город в Штатах, масса людей приезжала сюда за работой и деньгами. Теперь город — банкрот, заводы закрылись, и может показаться, будто все его покинули. Но на самом деле, если присмотреться, люди есть, и душа у города осталась. А первое ощущение отстраненности делает это место совершенно особенным. Я проникся атмосферой и понял симпатию Джима Джармуша: заброшенность Детройта — поверхностное впечатление. Городская жизнь всего лишь спряталась внутрь. И на площадке мы следовали этой философии, выстраивая свой город под чутким руководством нашего художника Марко Россера.
— Вы нарочно сделали персонажа похожим на рок-звезду 1960-х?
— Мы обсуждали с первой страницы сценария, как Адам должен выглядеть. Больше всего говорили про Сида Барретта (британский музыкант, основатель рок-группы Pink Floyd. — «Газета.Ru»). Рок-знаменитость 1960-х, непонятый гений, он производил сильное впечатление уже своим видом, даже на сцену не надо было выходить. Мы не брали Барретта за образец, но думали о том, что считалось радикальным и классным в его время. Джим и Тильда, со своей стороны, привносили соображения: не добавить ли Стоунз, Джаггера, особенно раннего, Кита Ричардса. Может быть, Боуи.
— Вы сами играете?
— Играю немного, но до моего персонажа мне как до Луны, он же адажио Шуберту дарил и чуть ли не Джимми Хендрикса учил, он музыкой живет на молекулярном уровне.
— Вашего вампира-музыканта одолевает депрессия и даже мысли о самоубийстве — но он же это не всерьез?
— Хоть Адаму и приписывают суицидальные настроения, не думаю, что он тянется к смерти. Скорее, он хочет пережить ощущение близости к некоему концу. Накопилась усталость от жизни, груз опыта. Ему несколько сот лет, он бессмертный, а бессмертным не надо беспокоиться о времени. И вот представьте, ваше время неограниченно, и вам раз за разом приходится искать новый повод для вдохновения. Обычный человек, просыпаясь каждое утро, может планировать жизнь, составлять список дел, которые необходимо доделать до такого-то возраста или прежде, чем умереть. А если вы бессмертны — что вы сделаете, чем заполните дни? Пессимизм Адама сродни еще и ощущениям человека, который выложился по полной, исчерпал душевные и физические ресурсы и вдруг задумался, на что же, собственно, потратился.
— Зато Ева, героиня Тильды Суинтон, уводит возлюбленного от пессимистичных мыслей. Вообще, эти двое вроде похожи и в то же время — противоположности, дополняющие друг друга: вы ощущаете сходство, как вам работалось вместе?
— Тильда в некотором роде кумир моей юности. Пока я учился, трудно было пройти мимо столь глубоких вещей, как фильмы Дерека Джармена или «Орландо». А когда уже пробовался на первую роль в фильме «Чужая» (Unrelated) у режиссера Джоанны Хогг, она мне вдруг говорит: «Ты напоминаешь мне Тильду Суинтон». Ничего себе, думаю, интересно! А они с Джоанной работали вместе, хорошо друг друга знали, так что нас с ней познакомили. И позже, когда Джармуш предложил мне роль, Тильда была за меня, всячески поддерживала. Она очень открытый, благодарный и щедрый человек, работать с ней изумительно.
— Не сложно для актера так переключаться, как вы — с работы у Джармуша и в пьесах Шекспира на съемки в комиксах или «Маппет-шоу»?
— Поверьте, каждый персонаж, что я сыграл или еще сыграю, мне дорог и интересен. Во всех есть потенциал для эксперимента и поиска. Даже если вещь сугубо коммерческая, развлекательная, я все равно обязан сделать героя реальным. Какие бы ни изобрели технологии и спецэффекты, актерство остается тем же искусством, что и тысячу лет назад. Выучиваешь текст, открываешься публике и стараешься быть правдивым, насколько возможно. Разные жанры — это лишь разные октавы. Тот же Локи, он неоднозначный характер, не просто глумливый хулиган. С точки зрения актерства вполне достойная задача — сделать его достоверным, чтоб вы поверили в сложность его натуры. И он, может, и бог, но его высокомерие, тщеславие, как и его чувство юмора, — качества вполне человеческие. Комикс перед тобой или Шекспир, ты все равно копаешься в вечных категориях, имеешь дело с человеческими переживаниями. Любовь, смерть, скорбь, радость могут посетить кого угодно.
