Как-то поздним сентябрьским вечером, в субботу, трое филологов – Джон Рональд Руэл Толкиен, Клайв Стейплз Льюис и Хьюго Дайсон – приятно отужинав в колледже Магдалины, степенно прогуливались по Оксфорду и рассуждали о значении мифов.
- Мифы лгут, - утверждал мистер Льюис, - хотя это и посеребренная ложь.
- Нет, они вовсе не лгут, - отвечал профессор Толкиен. – Ты называешь дерево деревом и более не думаешь об этом слове. Но оно не было «деревом», пока кто-то не дал ему такого имени. Ты называешь звезду «звездой» и говоришь, что это всего лишь шар из материи, который движется по рассчитанной орбите. Но это только ты так видишь звезду. Называя и описывая вещи подобным образом, ты всего-навсего сам придумываешь для них названия. И так же как речь – изобретение слов, называющих объекты или идеи, миф – изобретенный язык для рассказа о правде.
- Мы все сотворены Богом, - продолжил Дайсон, - и потому неизбежно, что мифы, которые нами плетутся, хоть и содержат ошибки, все же позволяют нам увидеть и мелкие брызги истинного света, той извечной Истины, что от Бога. Поистине, лишь выдумывая легенды, Человек может надеяться достичь того совершенства, какое он знал до своего падения. Мифы, быть может, не слишком хорошие лоцманы, но они ведут, пусть даже кружным путем, в гавань Истины, тогда как материалистический "прогресс" тянет в зияющую бездну и к Железной Короне зла.
- Вы хотите сказать, джентльмены, что история Христа – это просто истинный миф, воздействующий на нас, как и любой другой, но при том миф, который случился на самом деле? В таком случае, я начинаю понимать.
Первого октября 1931 года Льюис напишет: «Я только что перешел от веры в Бога к осознанной вере во Христа – в христианство. Долгий ночной разговор с Дайсоном и Толкиеном подтолкнул меня к этому».
Джон и Клайв сошлись немного раньше, на почве большой любви к средневековой литературе и настоящему мужскому братству, с которым оба имели возможность познакомиться в окопах. Но, по сути, именно из этой исторической беседы вышел знаменитый литературный клуб «Инклинги», собиравшийся раз в неделю, главным образом в задней комнате паба с романтичным названием «Орел и ребенок», или просто – «Птичка и малыш».
По всей вероятности, вывеска этого уютного заведения и подарила образ для крылатых спасателей из «Властелина колец». В «Инклингах» слышалось сразу два слова – «чернила» и «намек». И то и другое вполне подходило для общества любителей изящной словесности, чьим главным занятием было чтение вслух и последующий критический разбор неопубликованных произведений его членов, которыми, по оксфордской традиции, могли стать все желающие, кроме женщин.
"Однажды Льюис сказал мне: «Толлерс, уж больно мало на свете того, что мы на самом деле любим в историях. Боюсь, придется нам самим что-нибудь написать». Мы договорились, что он возьмется за «путешествие в пространстве», а я за «путешествие во времени». Главное условие, чтобы присутствовал Миф". Толкиен
Друзья-преподаватели были убеждены, что только сказка может передать христианское мировоззрение и Правду в той степени, в какой большинство неподготовленных, и особенно, молодых людей способно ее понять и принять. Поэтому их оружием становится самый волшебный на свете жанр.
После бесед с Льюисом на свет стал появляться «Хоббит», при обстоятельствах, которые требуют от нас небольшой исторической прогулки. Весной 1909 года семнадцатилетний Джон влюбляется в прекрасную Эдит Бретт. «В те дни волосы ее были, как вороново крыло, кожа – атласная, глаза сияли ярче, чем звезды, и она умела петь и танцевать».
Эдит была тремя годами старше, но ее круглое сиротство и одиночество, столь близкие Джону, рано потерявшему и мать, и отца, устраняли и малейшую трудность в общении, и они поддерживали друг друга в этом, порой, не очень приветливом для них мире.
Вскоре всем стало ясно, что ни о каком поступлении в Оксфорд предполагаемый студент думать не в состоянии, и тогда его опекун отец Френсис строго настрого запретил ему встречи и даже переписку с мисс Бретт на целых три года.
Когда они истекли, бакалавру Толкиену пришлось отбивать невесту у другого; потом долго просвещать ее и готовить ее переход в лоно Католической церкви; а потом – заканчивать учёбу. Они обвенчались только весной шестнадцатого, а 4 июня Джон пошел на войну.
14 июля вместе со своей ротой ланкаширских стрелков младший лейтенант Толикен попадает в одну из самых страшных мясорубок Первой мировой – в битву при реке Сомме, во Франции, где погибли десятки тысяч его соотечественников. Он чудом выжил, но тут же подхватил «окопную лихорадку». Врачи были уверенны, что сыпной тиф сделает то, что не удалось бомбам и ядовитым газам. Несколько месяцев он провалялся в полевом госпитале, почти не приходя в сознание, а затем вдруг стал поправляться и «редкого счастливчика» отправили на долечивание в одну из британских больниц, где его уже могла навещать Эдит.
Ровно через год у них появляется первый малыш – Джон. За ним Майкл. За ним Кристофер. И, наконец, Присцилла. Вся эта озорная кампания и заставила отца взяться за сказки.
На каждое Христово Рождество, начиная года с двадцатого, Толкиен стал посылать детям «Письма Рождественского деда», в которых были небольшие повести, стихотворения и разного рода пожелания добра. Со временем в этом эпистолярном сериале появилась целая поэма, которую Джон задумал еще в госпитале, о Берене и Лутиэн – девушке эльфийского, ангельского, рода, попросившей у Бога разрешение стать смертной, чтобы навсегда соединиться со своим возлюбленным. Малыши понимали, что речь идет о маме и папе, и требовали подробностей этой истории.
Так появился «Сильмариллион» – повесть о сотворении Средиземья, то есть всех земель мира и его обитателей. С каждым годом семейство Толкиенов все больше узнавало о Создателе Вселенной, об ангелах, которых он сотворил, об отпадении гордого Люцифера и о его мести людям – любимым детям Творца. О том, как дьявол построил крепость и стал собирать орочьи полки, бесовские силы, чтобы низвергнуть все живое в ад. И о том, как Добро должно было этому противостоять. И вот в этот удивительный и опасный мир попадают хоббиты – маленькие человечки с типично английскими привычками и невероятно поэтичным отношением ко всему, чем окружил нас Господь. Им предстоит научиться выбирать между добром и злом, а, выбрав, – сражаться.
«Хоббит» попал к читателям почти случайно. Мистер Джон дал почитать рукопись одной из своих студенток. Та – игуменье одного монастыря. Она – знакомому издателю Стэнли Анвину, а тот – своему главному советнику по детской литературе, одиннадцатилетнему сынишке Райнеру, который и решил судьбу книги.
«До чего же мне симпатичен Ваш сын! – Пишет Толкиен. – Прочесть машинописную рукопись, в которой строчки налезают друг на друга, а чернила едва просматриваются, - деяние само по себе благородное; перечесть же все творение от начала до конца, да так скоро, - это комплимент не из малых». На особый успех никто не рассчитывал. Иллюстрации профессор подготовил сам и совершенно бесплатно. А Льюис, чтобы поддержать друга, анонимно опубликовал рецензию в «Таймс», которая заканчивалась перефразированными словами из «Энеиды» sic hobbitur ad astra – так «хоббитают» к звёздам! Но он оказался пророком. Изданный в сентябре тридцать седьмого, тираж разлетелся уже к Рождеству. И его пришлось допечатывать. «Когда я не выразил по этому поводу особой радости, мне пояснили, что обыкновенно допечатывают экземпляров по сто, и среди авторов это считается большой удачей. А ваших сказок допечатали шесть тысяч!»
Толкиена стали заваливать письмами, приглашать на «BBC» и дружно требовать продолжения. Толкиен попробовал, было, предложить Анвину свое главное детище, «Сильмариллион»: «Понятия не имею, что еще можно сказать о хоббитах; зато я готов поведать многое, очень многое, - а многое уже и написано, - о том мире, в который хоббиты вторглись». Но публика категорично наставала на новых приключениях, так что в декабре Джону пришлось взяться за «Властелина колец».
«Я родился на восьмой день после праздника Святого Иоанна Евангелиста, - пишет Толкиен, - и считаю его своим небесным покровителем».
Откровение Иоанна Богослова – что может быть более подходящим для загадочного, тревожного и вместе с тем светлого и радостного повествования новой книги!
Джон решает, что кульминацией «Кольца» станет Армагеддоне – последняя битва добра со злом; конец истории человечества, без которого, ее надо признать бессмысленной.
- Король Теоден: На бой! На бой! Последний бой этого мира! На смерть!
Армагеддон или горы Мегиддо – это уголок на севере Святой Земли, неподалеку от Фавора, где произошло первое, известное военной науке и археологии большое сражение. Круг замкнется, когда антихрист соберет всех ненавидящих Бога и поведет их против Христа и Его Церкви.
Увы, в этой сечи защитников добра будет значительно меньше, а на сторону дьявола встанут не только «орки». Там будет очень много людей, попавших во тьму по разным причинам – зло притягательно. Но, прежде всего, из-за гордости, из-за стремления повелевать, жажды безграничной власти, и из желания самим стать «как боги». Добрым будет страшно, но этот страх можно преодолеть, если помнить, что даже от самого хрупкого и беззащитного существа зависит исход последнего боя.
- Пиппин: Наверное, это конец…
- Гендальф: Конец!? Нет, наш путь не кончается смертью. Смерть лишь продолжение пути, начертанного всем. Завеса, серая, как дождь, упадет, и ты увидишь белые берега, а за ними – далекие зеленые холмы под восходящим солнцем…
- Пиппин: Это неплохо!
- Гендальф: Нет, конечно…
«Продолжение к «Хоббиту», - пишет Джон в издательство, - уже продвинулось до третьей главы. Мистер Льюис и мой младший сын глотают ее кусками, как своего рода сериал. Не знаю, удобно ли беспокоить Вашего сына, хотя я был бы рад узнать его мнение. Если и он не прочь читать «выпусками», так добро пожаловать!»
Клайв сделался редактором «Властелина колец», и весьма требовательным: он торопил, исправлял, подбадривал, а иногда кричал «Да нет же, Толлерс! Ты умеешь писать лучше, уж можешь мне поверить!» Если им не удавалось посидеть в пивной, Джон направлял другу такое письмо: «Я думаю, наши встречи по средам – это священный долг, иначе, зачем было бы врагу рода человеческого строить нам такие козни?» И Анвину, и Льюису Толкиен обещает закончить рукопись в самом скором будущем, но сдержит слово только через двенадцать лет…
Первым на войну ушел Майкл, потом, добровольцем, Кристофер. «Всего тебе хорошего, дорогой мой сынок, в темную пору мы родились, в неподходящее время. Утешение одно: в противном случае мы так и не узнали бы и не полюбили бы так сильно все то, что на самом деле любим. Кроме того, остались же у нас еще наши маленькие мечи. Задай же оркам жару, забросай их крылатыми словами, острыми стрелами – но только, прежде чем стрелять, хорошенько прицелься».
С каждым новым письмом на фронт отправляются новые главы о великой битве за Средиземье. Подбадривая сыновей и их боевых товарищей, из фраз полюбившихся им героев он черпает веру для сражающихся детей; и, наоборот, в своих же строчках находит фразы для рыцарей из Братства кольца. «Зло пускает в ход громадные силы и с неизменным успехом – да только тщетно; оно лишь подготавливает почву, на которой пустит ростки нежданное добро. Так оно происходит и с нашими собственными жизнями. И хотя нам необходимы вся наша врожденная человеческая храбрость и мужество, и вся сила нашей веры, чтобы выстоять перед лицом приключившегося с нами зла, все равно нам дано молиться и надеяться. Для меня это так. С любовью, ваш родной папа».
- Арагорн: Сыны Гондора, Рохана, мои братья! Возможно, настанет день, когда мужество оставит род людей, но только не сегодня! Сегодня мы сразимся! За все, что вы любите на этой земле, зову вас на бой!
Многие знали, что Гитлер язычник и претендует на роль антихриста. Во всяком случае, в «Майн кампф» он подробно описывает, как однажды, еще в Вене, в Хофбурге, наслушавшись мистических преданий о Копье Судьбы, он предал душу Сверхчеловеку – дьяволу. С тех пор Адольф Шикльгрубер не принимал никаких серьезных решений, не посоветовавшись с астрологами, и особым почтением дарил знаменитый Пергамский алтарь, перевезенный в Берлин из Турции в 1914 году. Фюрер полагал, что это именно тот «престол сатаны», о котором говорится в Апокалипсисе. Хотя, скорее всего, Иоанн Богослов писал о храме, в котором как божеству поклонялись императору. Ведь по-гречески «антихрист» – это не только тот, кто против Христа, но больше тот, кто хочет быть «вместо» Него. Так что верующие мало сомневались в том, что фашизм – это своего рода прообраз, жуткая репетиция последних времен. А, значит, можно было с полным основанием надеяться на его бесславный конец.
"Седьмой Ангел вылил чашу свою на воздух: и из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий: совершилось! И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле. Такое землетрясение! Так великое! И город великий распался на три части, и города языческие пали, и Вавилон великий воспомянут пред Богом, чтобы дать ему чашу вина ярости гнева Его". Апокалипсис
6 июня 1944 года – открытие второго фронта; знаменитый день «D». Из письма Кристоферу. «Встал в пять утра, чтобы успеть на мессу в Корпус-Кристи. Потом печатал, не покладая рук. На собрании «инклингов» посидели очень даже приятно. Дайсон тоже был: выглядит усталым, но шуму от него достаточно. Клайв читал свою новую повесть. Я – очередные две главы «Кольца», который Льюис полностью одобрил – просто-таки в бурный восторг пришел».
Джентльмены бурно обсуждали военные события и пришли к заключению, что Гитлеру – конец, но большая война на этом не закончится.
«Когда американская гигиена, - пишет Джон сыну, - подъем боевого духа, феминизм и поточное производство распространятся по всему Ближнему, Среднему и Дальнему Востоку, СССР, Пампасам, Экваториальной Африке, по Где-то-Таму и Внутренней Мумбо-Юмбо, то-то счастливо мы все заживём! По крайней мере, на путешествиях удастся сэкономить – ехать-то будет некуда! Журналисты утверждают, что одна восьмая населения мира говорит по-английски, и что это самое большое языковое сообщество. Если и так – то позор и еще раз позор, говорю я. Да поразит их проклятие Вавилона!»
В конце сорок девятого Льюис заканчивает знаменитые христианские сказки – «Хроники Нарнии», а Толкиен – «Властелина колец». С тысячью извинений он отдает рукопись Стэнли Анвину, но просит издать роман не иначе, как вместе с «Сильмариллионом». Рецензентом снова выступает Анвин-младший. «Властелин Колец», - заключает он, - по-своему великая книга, своеобразная, но весьма любопытная, и, так или иначе, публиковать ее стоит. В дорогом варианте. Как своего рода рекламу издательства, а на «Сильмариллион» гляньте еще раз – да и ну его».
Через три года препирательств Джон сдался, и в 1954 году началось триумфальное шествие «Властелина колец» по миру, сопоставимое разве что с распространением «битломании». Через четырнадцать лет книгу будут изучать в школе, и когда внучку Анвина, Камиллу, попросят на основе «Кольца» написать сочинение о смысле жизни и спросить об этом самого писателя, Толкиен ответит ей так.
"Уважаемая мисс Анвин! Если вы не верите в своего Бога, вопрос «В чем состоит цель жизни?» задавать бесполезно: ответа на него нет. Основная же цель тех, кто верит в своего Создателя, это умножать в меру наших способностей наше знание о Боге всеми доступными нам средствами и через него быть подвигнутыми к восхвалению и благодарению. «Хвалим Тебя, благословляем Тебя, поклоняемся Тебе, благодарим Тебя, ибо велика Слава Твоя". С наилучшими пожеланиями, Джон Рональд Руэл Толкиен
PS. "Наконец-то занялся маминой могилой... Мне бы хотелось следующую надпись: "ЭДИТ МЭРИ ТОЛКИЕН. 1889 - 1971. Лутиэн". Она знала самымй ранний вариант легенды (написанный в госпитале), а также и стихотворение, впоследствиии опубликованное как песнь Арагорна в ВК" Джон Р.Р. Толкиен. Из письма к Кристоферу. 11 июля 1972 года
