Евгений Гришковец— писатель, драматург, актер, режиссер и музыкант в одном лице, рассказал GZT.RU, почему он никогда не будет петь и писать о политике, что думает о Шевчуке, Шнурове и Noize MC, и почему его новый фильм «Сатисфакция» покажут в кинотеатрах только в следующем году.
Для Евгения Гришковца 2010 год оказался очень плодотворным и творческим. Ему удалось сделать что-то интересное в каждой из множества разновидностей искусства, которыми он занимается. В ноябре Гришковец совместно с группой «Бигуди» выпустил новый альбом «Радио для одного». В начале того же месяца вышла его новая книга «Сатисфакция»— сборник его текстов: сценарий одноименного фильма, четыре пьесы и тексты песен из совместных альбомов с группой «Бигуди».
Фильм «Сатисфакция», который летом показывали в конкурсе фестиваля «Кинотавр», по своим параметрам тоже необычный. Раньше Гришковец исполнял в кино небольшие роли, а теперь впервые сыграл главную. Кроме того, этот фильм сняла как режиссер молодая сценаристка Анна Матисон. Она была соавтором Гришковца в пьесе «Дом», и «Сатисфакция»— ее первая режиссерская работа в полном метре. Картина должна появиться в прокате позже, чем рассчитывали ее создатели. Евгений, вы написали сценарий фильма «Сатисфакция» и сыграли в нем главную роль. Чем вас зацепила эта история?
Она показалась мне кинематографичной. Я подумал, что она в пределах наших возможностей: Анны Матисон как режиссера и меня как актера. Нам показалось, что эта работа осуществима, она реальна. И при этом интересна, современна и дает возможность высказаться очень свободно, не пытаясь никому ничего доказать. Получилась картина, у которой точно будет зритель и длинная история.
Из чего вы делаете такой вывод?
Потому что ее герой не маргинал, а сегодняшний человек, житель большого города, который каждый день ходит на работу, вечером возвращается домой, с кем-то дружит, кого-то любит или нет. В сегодняшнем кинематографе таких героев практически нет. Насколько я знаю, вы любите американские фильмы. «Сатисфакция» по стилю на них похожа?
Нет, мы ориентировались на отечественное кино и подробнейшим образом изучали фильм Михалкова «Пять вечеров». Смотрели, как движется камера, как играют артисты, соотношение крупного и среднего плана. Какие там люди несуетные. Матисон по образованию сценарист. Из нее получился хороший кинорежиссер?
Анна— потрясающе одаренный человек. За время съемок фильма она стала матерым профессионалом, который может руководить съемочным процессом, прекрасно понимает свой киноязык, которым она снимает свое кино, свои возможности и недостатки. Она— режиссер, который имеет природный интерес к гуманистическому кино, продолжая традиции раннего Михалкова, Хуциева, Данелия. В этом фильме возникает разговор о людях разных поколений. Как вы относитесь к своему поколению?
Я не очень люблю свое поколение. Многие из тех, кто сегодня в нашей стране обладает колоссальными капиталами,— мои ровесники или чуть старше. У них фантастическая интуиция, но я не могу сказать, что они сделали что-то созидательное, например никто не сделал «Майкрософт». Они воспользовались структурами, которые уже существовали: заводы, шахты, предприятия, и никто не сделал ничего нового. Нефть или газ в том или ином виде может продать любой, равно как цветной и не цветной металл. Функции продажи нефти или других ресурсов мог бы осуществить не тот, так другой человек. Просто те, кто сейчас обладает огромными капиталами за счет ресурсов и государственной поддержки, полагают, что совершают что-то замечательное, и являются уникальными людьми, которым состояния достались по праву и по таланту.
Вы легко находите общий язык с теми, кто вас моложе?
Сейчас я часто встречаюсь со студентами, это радостные встречи, и я не вижу большой разницы между ними и тем, каким был в их возрасте я (конечно, я не говорю о студентах творческих вузов и МГИМО). Им сейчас приходится гораздо труднее, чем нам: у них гораздо меньше времени, им приходится подрабатывать, на них сваливается гораздо больше информации, и им гораздо труднее найти в себе силы читать Гомера. Вы стали одним из продюсеров «Сатисфакции». Скажите, тяжело продюсировать кино?
Невыносимо тяжело. Кино снимать— счастье, но все, что связано с последующим процессом проката— это горе и отчаяние. Кино прокатчикам понравилось, я видел, как они рекомендовали друг другу его посмотреть. Но я понял, что они его в прокат не возьмут, нашим фильмом нужно заниматься, он не американский блокбастер и не молодежная комедия. Культурной, культрегерской задачи— сделать, так, чтобы хорошее отечественное кино посмотрели зрители, – у подавляющего большинства наших прокатчиков нет. Добиваясь, чтобы фильм вышел в прокат, как будто натыкаешься на стену. Книга или спектакль доходят до зрителя и читателя гораздо быстрее. Все-таки в производстве книги и спектакля задействованы не такие большие деньги, как в производстве кино. Говорили, что «Сатисфакция» должна выйти на экраны осенью.
Уже готовый фильм был показан на «Кинотавре» в июне, а дойдет до экрана только 20 января. Это мучительный и не интересный процесс. Я вообще был не сторонник участия в фестивале «Кинотавр», я не хотел. Участие отечественного фильма в любом кинофестивале— Берлинском, Каннском или Венецианском,— это практически печать, означающая, что этот фильм не дойдет до зрителя. Есть ли хотя бы один фильм, получивший приз на международном фестивале за последние пять— шесть лет, у которого был бы успешный прокат в России? Нет таких фильмов.
И это говорит не о том, что у нас зритель плохой, все же наш зритель не поддался «Утомленным солнцем— 2» и фильму «Край», что говорит о том, что наши зрители не идиоты. Это говорит о том, что фильмы, которые едут на международные фестивали, сделаны только для этих фестивалей, а никак не для отечественного зрителя. Какие тиражи у лауреатов премии «Русский Букер»? Премия «Русский Букер»— это печать на книге, означающая, что книга, получившая ее,— скучная и читать ее нормальному читателю не надо. «Кинотавр» очень хочет быть похожим на иностранные кинофестивали. Если фильм— лауреат «Кинотавра», то зритель знает, что, как правило, в нем будет что-то страшное, отталкивающее, не связанное с нашей повседневной жизнью.
Давайте поговорим о вашем новом альбоме. Он называется «Радио для одного», а предыдущий назывался «Секунда». Они сильно отличаются друг от друга?
Конечно. Иначе, зачем их записывать? По привычке что ли? Мы знаем, как существует музыка «по привычке». Есть музыканты, которые давно уже умерли как композиторы и как поэты, продолжают по привычке выпускать какие-то совершенно не обязательные альбомы, у которых, тоже по привычке, находятся слушатели. Так мне существовать не хочется. Каждый наш альбом— результат очень серьезной работы, потому что каждый раз, после каждого нового альбома мы говорили, что этот альбом— последний, искренне в это веря. Что изменилось за четыре года, разделяющие оба альбома?
Мы работали, давали концерты, находили для композиций какие-то новые звучания. У нас сильно расширилась аудитория: некоторые люди знать не знают, что я писатель и что-то играю в театре, а слушают наши пластинки и все. Последний альбом я писал, когда мне не было 40, сейчас мне за 40, и с моей стороны это совсем другое высказывание. Более искреннее, более свободное. В предыдущем альбоме Максим Сергеев (лидер группы «Бигуди». — GZT.RU) показал многие свои возможности, причем не только как композитора или аранжировщика, но и как изощренного музыканта. Сейчас изощренность будет в очень ясных, простых формах. И самое главное в нашем альбоме, который будет коротким— всего 40–42 минуты (как в старые времена, когда был винил)— мы хотим, чтобы мелодия была важнее средств. Вы сказали о людях, записывающих альбомы «по привычке». Но они-то чаще всего уверены, что творят. Что помогает избегать такого самообмана?
Нужно жить подлинной жизнью, не отрываться от нее, например не уезжать в Тибет (я имею в виду и конкретную географическую точку, и «тибет» условный), понимать своих современников и любить их. Слушать и слышать тех, кто моложе, пытаться услышать сегодняшнюю музыку, пытаться слышать сегодняшнее кино. Знать, сколько стоит хлеб в магазине. Интересно, вы знаете, сколько стоит хлеб в Москве? Когда вы в последний раз заходили здесь в магазин?
Пару дней назад. Приехал в Москву и купил себе на ужин две бутылки кефира, половинку бородинского, 200 грамм чайной колбасы и российского сыра. Еще купил 2 бутылки воды без газа и заплатил за это 700 рублей. В центре Москвы все чертовски дорого.
В Калининграде, где вы живете сейчас, жизнь дешевле?
Знаете, продукты в магазинах «Копейка», «Пятерочка» или «Перекресток» в Москве много дешевле, чем в целом по стране. Дешевле, чем в Калининграде, в Иркутске и других городах. В целом по стране нет магазинов с таким ассортиментом и цены на продукты там выше, я уже не говорю о медикаментах. В Москве они гораздо дешевле, чем в провинции. Значит, неправда, что Москва— один из самых дорогих мире городов?
Это дорогой город, если ходить в рестораны, покупать продукты в «Азбуке вкуса» и останавливаться в дорогих гостиницах. Но жизнь человека, который живет, допустим, на улице Крупской, между Ленинским проспектом и проспектом Вернадского, работает где-то поблизости учителем в школе, покупает продукты в местном магазине и редко бывает в центре Москвы, будет дешевле, чем у нас в Калининграде. Давайте вернемся к разговору о музыке. Правда ли, что сейчас состав группы «Бигуди» разительно отличается от первоначального?
От первоначального состава группы остался только один человек— это Максим Сергеев. Группа «Бигуди» сейчас, как группа, по сути дела, не существует. Есть профессиональные музыканты, которые с известной периодичностью с нами играют. Но если один не может приехать на концерт, мы можем пригласить другого гитариста или барабанщика. И при этом звучание будет чуть-чуть другим. Максим за это время стал высоким профессионалом, и наш коллектив— абсолютно профессиональный, мощный коллектив, к которому свысока могу относиться только идиоты. Скажите, вы когда-нибудь будете петь о политике?
Нет, никогда. Потому что мне нечего об этом сказать.
Многих музыкантов тревожат ситуации, возникающие время от времени в нашей стране. Например, Юрий Шевчук пел на митинге в защиту Химкинского леса, обращался к премьер-министру.
Я считаю, что художник напрямую к власти обращаться не должен. Потому что, как бы дерзко это не выглядело, его обращение всегда будет челобитной. Я уже высказался по поводу того, что Шевчук поступил неправильно, нехорошо и, главное, неуместно. Вы наверняка знаете, что Сергей Шнуров написал после этого песню «Химкинский лес», а рэпер Noize MC ответил на песню Шнурова. Что вы думаете по этому поводу?
Noize MC, конечно, резкий парень, и он заработал себе очки только на этом скандале, да еще на том, что его арестовывали. То, что сделал Шнуров,— это омерзительно. Он осудил своего товарища по цеху не фразой, сказанной в интервью, не высказыванием в блоге, а написал пасквильную песню. Когда я ее услышал, у меня сразу возникло ощущение госзаказа. Юра поступил неумно, но он поступает искренне. Понятно, что ему важен был даже не Химкинский лес, ему важно было не допустить произвола. Обвинять его в пиаре просто подло.
Подводя итоги ответа на ваш вопрос, скажу, что про политику исполнять какие-то художественные произведения не буду, поскольку существующая сегодняшняя политика (не политика как некое явление, а сегодняшняя политика в нашей стране, международная политика) не является чем-то, что можно освоить художественно. Я слышал высказывания Noize MC, который полагает, что он— художник, что его высказывания носят художественный характер. Ничего подобного. Как бы он не старался от этого откреститься, это все равно часть политики. К сожалению, все это выглядит дерзко, можно сказать, по-хулигански и поэтому имеет малое значение и смысл. Хотя он сам к себе относится серьезно, как любой политик. А в блоге вы могли бы высказаться на политическую тему?
Политическое высказывание всегда предполагает, что человек с чем-то не согласен и что-то предлагает взамен. У меня нет предложений. Я только понимаю, что такого состояния культуры не было в стране никогда со времен Ломоносова. Полное отсутствие контекста в любых сферах: в кино, литературе, музыке. Поэзии вообще не существует.
Когда министр культуры какой-то губернии гордится, что он идет на концерт Стаса Михайлова, и еще подчеркивает, что у него есть возможность достать туда билеты, вот это ужас. Он может слушать эту музыку дома, но должен стесняться присутствовать на таком мероприятии: люди же увидят, он же министр культуры. В России никогда не было такого количества пошлости и отсутствия людей, чей голос был бы значим.
С чем это, по-вашему, связано?
Не знаю. Может, потому, что та апатия и то ощущение псевдосамобытности при совершенно разгульном псевдопатриотизме успокаивают и можно не напрягаться. Может, люди, которые занимаются в России культурой, не выдержали испытания деньгами. До октябрьской революции культурой за редким исключением занимались аристократы. После революции деньги вообще ничего не значили. Сейчас талантливые люди пошли в смежные профессии, пишут сценарии телесериалов или играют корпоративы. Все это убивает талант.
Помню, я спросил художника, который рисовал на Арбате: «Наверное, такая работа— это тренировка и школа?». Он ответил: «Еще месяц я здесь посижу, и вообще писать не смогу». Потому что ему приходится рисовать так, чтобы его работы понравились публике и их купили. Собственные идеи, видение и собственное художественное значение человека исчезает, это понятно. Я иногда покупаю картины 1960—1970-х годов: индустриальные пейзажи, портреты каких-то теток или мужичков в фуфайках. Художники знали, что эти полотна никто не купит, они писали так, как хотели, пусть даже на не интересующие их темы. Даже производственные фильмы, от которых нас в свое время тошнило, были хорошо сняты, хорошо смонтированы, и играли в них замечательные актеры. Был определенный художественный уровень, которого сейчас нет даже близко.
Все же даже в том обществе присутствовало большое количество больших писателей, поэтов, ученых, само присутствие которых в мире создавало некое сопротивление воздуха. При них стыдно было совершать откровенно пошлые и откровенно подлые поступки. Их совершали, конечно, и пошлость, и подлость производили в большом количестве, но всегда было некое сопротивление, и всегда зрителям и читателям было на что ориентироваться. Сейчас этих ориентиров нет. Условно говоря, в сегодняшнем обществе нет ни одного академика Лихачева. Да, размышления о том, что происходит, не внушают оптимизма. Напоследок задам вопрос о литературе. Бунин в воспоминаниях о Чехове писал, как тот хвастался запасом сюжетов в записных книжках. Много ли сюжетов у вас? Есть ли у вас записная книжка?
Записной книжки у меня нет, и если у меня есть замысел для воплощения, то всегда один, я с ним довольно долгое время живу. Замыслов приходит довольно много, но я практически моментально от них отказываюсь, понимая, что замысел— тот, который пришел,— не то чтобы не очень интересен или не существенен, но как-то я не имею возможности потратить на него необходимое время. Замысел приходит быстро, и, условно говоря, в записную книжку идею некоего сюжета записать нетрудно. А потом на воплощение этого сюжета нужно потратить полгода жизни. Вот на большинство тех замыслов, которые ко мне приходят, у меня нет полгода жизни. Равно так было и у Чехова, то есть все эти его сюжеты остались только в записных книжках, если они были и если Бунин сказал правду.
Ольга Романцова
