В последнее время меня стала раздражать реклама со словом «семья». Идеальная зубная паста для всей семьи! Здоровый завтрак для всей семьи! Замечательный отдых для всей семьи! На картинке обязательно моложавый бодрый папа, красивая мама, школьник-сыночек и лапочка-дочка. Все такие дружные, благополучные и оптимистичные, просто сил моих нет.

У меня есть семья, я счастлив в семейной жизни. Но я ведь не эгоист! Я же знаю, что неприлично хвастать достатком перед бедняками, жрать мясо с гарниром на виду у голодных! Я же знаю, что в нашей стране, да и во всем мире, существует масса неполных семей. Возможно, кто-то из них счастлив в своей ситуации — я встречал женщин, которые принципиально отказывались от замужества в пользу самостоятельного воспитания ребенка. Но все же большинство, я в этом уверен, страдает без семьи, нуждаясь как в человеческом тепле, так и в вещах более материальных — в деньгах, в удобном жилье, в одежде, в еде, наконец! И я уверен, что настойчиво пихать им в глаза эти рекламно-сусальные картинки — как минимум бестактно. А на самом деле — просто оскорбительно.

Ведь оскорблять можно впрямую, а можно косвенно. От этого еще обиднее. Впрямую — это если в школе учительница говорит: «Сидоров, какой ты тупой». Тут можно неслышно пробурчать в ответ: «Сама дура!» А косвенно — если она постоянно расхваливает отличника Сергеева. Он прилежный, он аккуратный, он способный и талантливый. Что тут скажешь в ответ? Нет, он тоже дурак? Не катит — у него же все пятерки и диплом олимпиады. А мы все, значит, раздолбаи и дурачки. Логика-с!

Поэтому я считаю, что рекламу с использованием образа счастливой семьи надо запретить решением суда. Надеюсь, кто-то вскорости подаст иск.

Я, конечно, шучу. А может быть, и нет.

Дело в том, что я недавно неосторожно произнес слово «дебил».

Но сначала немного теории.

Есть известная теория, или лучше сказать, гипотеза Сепира и Уорфа, известная также как «теория (гипотеза) лингвистической относительности». Не вдаваясь в подробности (а они весьма сложны), суть ее коротко можно сформулировать так: мышление неразрывно связано с языком, мы мыслим, очень грубо говоря, «словами». И вывод — каковы слова, таково и мышление.

Были проведены эксперименты. И действительно, носители языков, в которых, например, отсутствуют отдельные слова для «голубого» и «зеленого» или для «стыда» и «ярости», в реальности не отличают голубой цвет от зеленого, а переживание эмоции стыда — от переживания эмоции ярости. Или совсем близкое к родным пенатам: советским людям в течение трех поколений в школах и вузах долбили про «материализм» и «идеализм», и это, как ржавый гвоздь из кривой доски, не вытащишь из мозгов уже даже постсоветских студентов.

Отсюда — из теории Сепира и Уорфа — возникает соблазн сделать практический вывод: мы можем внедрять новые слова или запрещать старые слова, и, тем самым, внедрить в общественное сознание новые представления. Научить людей мыслить и вести себя по-другому, по-новому. Так, как нам нужно.

Это отчасти получается в области высокой идеологии. Можно заставить людей искренне верить в то, что «учение Маркса всесильно, потому что оно верно», что «под неустанным руководством партии, ее ленинского ЦК, Политбюро и лично Леонида Ильича Брежнева» мы достигли всего на свете. Но там, где речь идет о реальной, повседневной жизни — из этого ничего не выходит.

Зачем такие длинные рассуждения?

Повторяю, на днях я неосторожно использовал в разговоре слово «дебил» в его словарном, медицинском значении — человек с известными интеллектуальными проблемами. Человек, «умственный возраст» которого (при всей условности и вместе с тем интуитивной ясности этого понятия) остается на уровне ребенка десяти — двенадцати лет.

Но я тут же был втянут в полемику по поводу «унижающих и дискриминирующих» слов. Оказывается, некоторые люди считают, что медицинские диагнозы в части умственной отсталости являются оскорбительными и дискриминирующими. Они считают, что нельзя называть страдающего «олигофренией в степени дебильности» дебилом. Почему? По двум причинам. Во-первых, это слово в обиходной речи используется как оскорбление. Во-вторых, «никто не доказал, что дебил глупее не-дебилов. Он не умственно отсталый, а, как бы это выразиться, «умственно иной, непохожий на большинство». Он думает не неправильно, а просто по-другому». Он не дебил, а «особенный человек». В общем, мне объяснили, что надо срочно прекратить, запретить языковую дискриминацию. И перестать называть дебилов дебилами.

Боюсь, что сюда же относятся запреты называть толстых толстыми, худых — худыми, дармоедов — дармоедами. Возможно, скоро дело дойдет до преступников, и их будут считать «людьми альтернативного поведения».

Пресловутая политкорректность на самом-то деле произрастает из простой человечности. Любому доброму и разумному человеку ясно, что никого нельзя оскорблять по причине его расы, этничности, гендера и сексуальной ориентации, а также возраста и строения тела, и, разумеется, по причине его заболеваний или аномальных особенностей развития. То есть по причине того, что не является свободным выбором человека, что он получил при рождении или в результате заболевания или катастрофы (например, потерял ноги на войне или в результате ДТП). Политкорректность хороша и даже необходима, когда действует в строго очерченных рамках. Но запрет на оскорбление и запрет на общеупотребительные слова, которые кто-то считает «оскорбительными», — это разные вещи. Сам термин «дискриминация» означает не только умаление прав, но в своей основе это всего лишь «различение», «разграничение». Практически любое слово, любое название, любое имя прилагательное является по своему смыслу «дискриминирующим», то есть выделяющим данный объект из общей массы по тому или иному признаку. Красный — это не белый, не розовый, не синий. Кувшин — это не ведро и не лохань.

Вообще же дело куда серьезнее.

Культура дихотомична, двоична. Возможно, это связано со структурой мозга, с нейронными связями, которые могут находиться в одном из двух состояний — «вкл». и «выкл». Единичка или нолик. Все.

Но и без нейронных связей ясно, что культура — это противопоставление Добра и Зла, Истины и Лжи, Прекрасного и Безобразного. Да, люди разных племен и времен считают добром или злом, правдой или враньем, красотой или уродством самые разные вещи. Но все они настаивают на разграничении. Взглянем хотя бы на эволюцию женского образа за последние 100-150 лет: эталоном красоты полтора века назад была «полная дама» — сейчас совсем наоборот. Не в том дело. Дело в том, что люди не могут обойтись без черного и белого, без «хорошо» и «плохо», без «молодец, пять» и «садись, два». Запреты на «оскорбительные» слова — это выступление против культуры в ее главных основаниях. Попытка устранить культуру как структуру.

Да, я настаиваю на том, что в самом широком смысле — это борьба с культурой. Wenn ich Kultur hore, entsichere ich meine Toleranz! («Когда я слышу слово «культура», я хватаюсь за толерантность!» Шутка, шутка, шутка!) Толерантность жизненно необходима (как необходимо оружие), но нельзя поливать из нее, не разбирая цели.

Иначе все это становится похоже на коммунизм, который тоже хотел уничтожить эксплуатацию и дискриминацию — ведь как хорошо! — а привел к кровавой диктатуре посредственностей, недоучек, «телеграфистов и семинаристов». Или эти слова тоже оскорбительны для недоучек или людей со средним специальным образованием? Культура держится на различиях. Умных и глупых, богатых и бедных, добрых и злых, образованных и неучей. Мы запретим слово «дебил» или «душевнобольной», а потом запретим слово «бедняк», «нищий», «худенький», «коротышка», «дылда», «хромой», «еврей», «русский». А потом слова «бездарность», «графоман», «безголосый». А потом и «конформист», «продажная тварь», «преступник», «коррупционер».

Но язык (и народ) не обманешь. Слова «альтернативно одаренный» означают «идиот» — и ничего более.

Так давайте же признаем, что у дебила не «особый» интеллект, как у математика, а именно «нарушенный» или «недостаточный», не позволяющий ему трудиться на позициях, требующих высокой квалификации. Зачем так бояться слова «дебил»? Может быть, наоборот, надо употреблять его шире, лишать негативной окраски? Сообщить, что дебилов не менее 1% населения. Значит, у нас в стране полтора-два миллиона человек — дебилы. Что Брежнев в последние годы проявлял все признаки дебильности в нетяжелой форме. Что некоторая не самая малая часть тружеников низкой квалификации — дебилы. При том они обладают всей полнотой человеческих и гражданских прав: дебильность — это вовсе не «умалишенность» в правовом смысле слова.

А что до оскорбительных слов… Ведь в 1950-1980-е годы в СССР слово «еврей» было сродни ругательству. А в 1920-е — слово «интеллигент». А в 1930-е — «монархист» или «белогвардеец». И почти на всем протяжении советской истории — слово «предприниматель». Но ничего, потом освоились. Да и вообще слишком многие русские слова можно использовать как тонкое оскорбление или грубое ругательство. Чайник. Кошелка. Метла. Тряпка. Подстилка. Валенок. Лапоть. Пиджак. Шляпа.

Требование «запретить языковую дискриминацию» противостоит культуре. Но мышление — да и сама жизнь — сильнее навязанных норм выражения. Ни в сознании, ни в жизни людей не получилось и не получится создать усредненный однообразный политкорректный мир, где все равны, все одинаково хорошие, где нет умных и глупых, сильных и слабых, больных и здоровых.

Можно подчиниться диктату новых словарей, но нельзя исправить мышление, основанное на матрицах различения.

И самое главное. Инвалиды — не хуже нас. А некоторые — гораздо лучше нас, средне-нормальных и обычно-здоровых. Вспомним хотя бы писателей Николая Островского и Рубена Гонсалеса Гальего, ученого Стивена Хокинга и многих других. Я сам с юности знал инвалидов — и колясочников, и незрячих — которые жили полнокровной интеллектуальной и социальной жизнью, подавая окружающим пример силы и бодрости, активности и жизнелюбия. Простите, что получилось слишком газетно и фанфарно. Однако все эти прекрасные сильные люди были инвалидами, и сами себя называли именно так, а вовсе не «людьми с ограниченными возможностями». Хотя бы потому, что они презирали эти ограничения и преодолевали их. Да и простые, ничем особым не прославившиеся инвалиды — тоже имеют безусловное право на уважение, помощь и поддержку, на социальную интеграцию.

В якобы политкорректном переименовании недугов есть еще одна скрытая опасность. Если перед нами умственно отсталый, психически больной или инвалид, то всякий добрый и разумный человек понимает, что ему нужна наша помощь. Найти работу по способностям и возможностям, предоставить необходимую заботу и лечение, общение и моральную поддержку. Однако если это просто «человек с особенностями» — то и флаг ему в руки: все мы по-своему особенные.

Не надо бороться с языком. Он сильнее и мудрее, чем нам кажется, и он разрушит все планы непрошеных «полит-корректоров».