Глейзер начинал в мире рекламы и музыкальных клипов, где быстро стал одним из самых прославленных имён, а в большое кино прибыл с «Сексуальной тварью», после которой его, даже оглядываясь на особенно эксцентричные моменты фильма, можно было вписывать в поток бодрых посттарантиновских британцев конца девяностых и начала нулевых. «Рождение», позорно непонятое и непринятое на фестивалях, его из этого потока тут же вырвало, поместив, на неограниченный период времени, уже в абсолютно отдельное пространство. Почти десяток лет спустя — новый фильм, наиболее завершённый и сильный из трёх. Не в последнюю очередь потому, что оба предыдущих в те или иные моменты сбивались с ритма, выскальзывали из режиссёрской хватки; «Побудь в моей шкуре» существует на совершенно ином уровне, от первого до последнего кадра находится под необычайно стальным режиссёрским контролем.

Вторжение похитителей тел переносится в Шотландию — холодную, промозглую, пустую, удалённую от мира, во многом, соответственно, формирующую дух фильма. Глейзер делает ставку на минимализм — долгие планы, отточенный монтаж, создаваемый исключительно намёками фон, немногочисленные, безымянные и нередко бессловесные персонажи. Вся завязка, имеющаяся в фильме, по факту представляет собой смесь «Особи» и «Плохого вкуса» Питера Джексона, к которому отсылает ровно один из многих эффектных кадров, но Глейзер демонстративно отказывается от языка трэша, да и вообще от всяческих жанровых конвенций. Как и в «Рождении», он берёт неправдоподобный элемент в основе сюжета за данность, и итоговый фильм упорно отказывается давать зрителю точку опоры, принимает форму текучего, ни за что не отпускающего зловещего сна.

Особенно важно — вызывающе пренебрежительное отношение к столь важному, казалось бы, в инди-фантастике подтексту, будь он социального, политического, гендерного или какого-либо иного толка. Основа для него в фильме есть, но режиссёру не особенно интересно что-то на ней возводить. Ему интересно другое, и тут господа прокатчики, сменившие не только само название, но и его характер — с наблюдательного на призывной — то ли намеренно, то ли неожиданно для самих себя угодили в самую суть. Подходов к фильмам о пришельцах существует немало, но невероятно редко используется тот, при котором итоговый результат не пережёвывает на свой лад тему того, что значит быть человеком, но подходит с прямо противоположной стороны и исследует то, каково это — быть чужим.

Глейзер первым за долгое время задаётся именно этим вопросом, и на поиск ответа точно настроены все до единого элементы фильма. Даже в те моменты, когда камера не смотрит на мир глазами центрального персонажа, она ведёт себя подобно невидимому инопланетному наблюдателю. Смотрит ли этот наблюдатель на происходящее свысока или вглядывается крупным планом, поворачивается ли или стоит, не моргая, на одном месте, молчит или издаёт жуткую потустороннюю музыку Мики Леви — он делает это в одной и той же поразительно бесстрастной манере, нередко превращающей фильм в документальное наблюдение за жизнью на незнакомой и странной планете Земля.

Пустое выражение лица Йоханссон в нужные моменты сменяется фальшивой улыбкой и механистическими диалогами; впоследствии изображаемое ею существо познает любопытство, смятение и страх, но в ответ не встретит ни понимания, ни жалости. Не гнушаясь очевидных метафор, в самой середине повествования Глейзер заводит свою героиню в непроглядный туман, в котором она потеряет не только агрессию, но и почти всю свою активность и контроль над происходящим. Вторая половина фильма становится, по сути, зеркальным отражением первой, история о безжалостном отлавливании чужих — историей о провальной (ещё бы) попытке ассимиляции среди них же. Финальное достижение фильма — в том, как он, оставаясь бескомпромиссно закрытым от любой сентиментальности и вовсе не полагаясь на слова, находит в своих заключительных сценах, ни много ни мало, трагедию.

Автор: Никита Комаров