В своей новой картине "Центурион" режиссер Нил Маршалл обращается к неприятной истории с одним римским легионом, который не смог завоевать Шотландию в 117 году, столкнувшись с сопротивлением кельтских партизан. Самую ожесточенную партизанку играет Ольга Куриленко, своей прической из черных локонов напомнившая ЛИДИИ МАСЛОВОЙ героиню сериала "Моя прекрасная няня".

Несколько лет назад англичанин Нил Маршалл обнадежил киноманов своим дебютным боевиком про оборотней "Псы-воины" и спелеологическим хоррором "Спуск" и даже вызвал комплиментарные сравнения с Сэмом Пекинпа (прежде всего своей раскованностью в применении насилия), а пару лет назад порадовал весьма энергичной антиутопией "Судный день". Его новый фильм "Центурион", к сожалению, трудно охарактеризовать как шаг вперед в творческой эволюции, хотя все вкусовые пристрастия автора вроде бы на месте: его любимая Шотландия опять предоставляет живописные декорации и кровь льется галлонами, но в целом история о римском девятом легионе, сгинувшем в шотландских лесах, представляется довольно типовым и невыразительным батальным полотном.

Его содержание исчерпывающе описывает фраза "Земля у тебя под ногами превращается в жижу из блевотины, крови, мочи и потрохов", принадлежащая заглавному герою (Майкл Фассбендер), центуриону, который подбирает нескольких бойцов девятого легиона, попавшего в лесную засаду, устроенную местным племенем пиктов, и почти полностью истребленного. Горстка римлян начинает пробираться к своим, надеясь также как-нибудь вызволить взятого пиктами в плен генерала, всеобщего солдатского любимца, но скоро становится не до того, потому что за римлянами идет по пятам остервеневшая девушка-следопыт (Ольга Куриленко) — про нее знающие люди говорят, что ее душа подобна пустому сосуду, который может наполнить только кровь римлян. Причина такой озлобленности в том, что в детстве девочку изнасиловали римляне и отрезали ей язык, возможно, из тех соображений, что избавиться от украинского акцента актрисе Куриленко пока не удается, как и не удалось ей научиться ездить верхом. Кельтская следопытка сидит в седле как мешок с картошкой, и авторам приходится следить, чтобы она пореже попадала в кадр на общем плане, и пытаться что-то высмотреть на крупных — трагическую судьбу и незаурядный характер, изображая которые актриса глядит букой и хмурится абсолютно таким же образом, как в "Кванте милосердия".

Как и следовало ожидать, ближе к развязке римское руководство, которое предпочло бы забыть бесславный провал шотландской кампании и сделать вид, что никакого девятого легиона вообще не было, оказывается сволочами похуже пиктов, которые хотя бы свои родные земли защищают и их беспредельная жестокость по-человечески понятна. Когда на экране в промышленных масштабах сворачивают шеи, протыкают животы и со свистом отрубают конечности, зрители только знай покряхтывают и поеживаются, но в целом мотивации, по которым человек может добровольно терпеть эти полтора часа кровавой скуки, остаются загадочными, и реакции тех 20 человек, которые смотрели картину в одном зале со мной, не пролили свет на эту тайну. Например, когда на экране появился волк (там волки в принципе нужны по сюжету, они даже съедают одного из персонажей, хотя в натуралистических подробностях это почему-то не показано, вопреки общей кровожадной и людоедской эстетике фильма), соседний со мной молодой человек сказал своей девушке: "Волчара. Красивый!" — а девушка что-то промычала в смысле "Угу". И еще когда в романтичной финальной сцене пошел крупный лирический снег, мой эстетически чуткий сосед опять заметил задумчиво: "Красиво..." Девушка уже ничего ему не ответила — не то онемела от такой красоты, не то просто спала, а центурион перед заключительными титрами озадачил присутствующих туманным сообщением, что это, мол, не начало моей истории, но в то же время далеко и не конец, выделив, таким образом, фильм Нила Маршалла из длинного ряда аналогичных трэш-пеплумов самой нетривиальной финальной репликой.