«Масса — это средний человек», — писал Хосе Ортега-и-Гассет в классической работе «Восстание масс» в главе под названием «Стадность». Средним человеком измеряются «стабильность» и «консолидация». Он стоит, засыпанный колючим мартовским снегом, в середине толпы на Васильевском спуске, держа в окоченевших руках древко с нацепленным на него плакатом «Крым наш!», как когда-то уныло таранил на ноябрьскую демонстрацию такую же конструкцию с надписью «Народ и партия едины».

Он — основа основ, становой хребет и социальная база. Лица его не видно под капюшоном: как пела Толкунова, «обыкновенный советский человек, каких у нас в Союзе миллионы».

Эта «обыкновенность» объясняет ту твердокаменную стабильность одобрения присоединения Крыма

— 82–83%, которая незыблемее рейтинга одобрения деятельности Путина, гуляющего в не слишком широком, но все-таки коридоре.

Константа, прочная, как замерзшая — до следующей оттепели — глыба.

Массовый человек не рефлексирует, покупает угрозы и раздаривает прохожим частицы приобретенного. «С праздником!» — сказал один сослуживец другому. С каким праздником, подумал я. Может, православный важный день какой, тем более что как раз в это время патриарх Кирилл произвел человека в тварь дрожащую, поразив в само сердце многовековую гуманистическую традицию, христианское «Се человек» и вот это, из Тарковского: «Я человек, я посредине мира, за мною — мириады инфузорий, передо мною мириады звезд…»

Нет, это был еще один светский праздник еще одной победы. День взятия Крыма, который рискует стать государственным. У нас все праздники и войны — победные. Включая вывод (якобы) войск из Сирии, совпавший со второй годовщиной присоединения полуострова. 23 февраля — война и победа. 9 мая, приватизированное нынешней властью, — тем более. Теперь вот 18 марта. Даже 4 ноября мы отмечаем военную победу над какими-то поляками. Но ведь военную! И победу!

Средних людей сгоняют на «путинги». Средние люди — в полном соответствии с психологией толпы — не выделяются из нее и поддерживают то, что положено поддерживать. Ортега-и-Гассет: «Масса сминает все непохожее, недюжинное, личностное и лучшее. Кто не такой, как все, кто думает не так, как все, рискует быть отверженным».

С той же легкостью средний русский человек демонстрирует нерусскому миру средний же палец и показывает старинный русский народный жест-фокус, который называется «затягивание пояса». Навык не утрачен, так опять же чему удивляться? Постсоветский человек он что — родом из Цюриха или Оксфордшира? Ему ли, неоднократно пережившему обмен купюр, удивляться их нынешнему обесценению? И что, он всю жизнь лопал «фромаж крю» и прочие пармезаны: костромской сыр был, исчез и снова вернулся — эка невидаль.

Почему бы массовому человеку не узнавать, что он думает, прямо из речей первого лица, и судить о том, как он смотрит на мир, по телевизионной картинке? Он даже готов воевать за родину, но с пультом от телевизора и в домашних тапочках. И бомбить Сирию, как в компьютерной игре — издалека, слегка отстраненно.

Его мнение — это мнение Путина В.В.

И если «общественное мнение» меняется, значит, изменились слова или дела главы государства.

Есть и другая субстанция, связанная с понятием середины, — российский средний класс. Это неправда, что он против, он — за. Не только он был на Болотной площади — там были представители разных классов, сословий, страт.

Переход постсоветского человека в среднее состояние дался ему слишком легко. И благодаря восстановительному росту и мировой нефтегазовой конъюнктуре это класс-конформист. Да, часть его — агенты модернизации и перемен. Как часть богатых — такие же агенты. И часть бедных — тоже, особенно из интеллигентских слоев.

Постсоветский «миддл» быстро нарастил искусственный жирок, но вестернизированный образ жизни вовсе не означал впитывания и одомашнивания западных универсальных ценностей.

Существо в шортах и шлепанцах, отдыхающее с бутылкой пива в руке в тени кафедрального собора европейской столицы, вовсе не наследник Мартина Лютера.

С быстро и легко давшимся достатком он готов так же быстро и легко расстаться — жила бы страна родная вместе с Крымом и побеждала бы супостатов в далекой сирийской пустыне. Он еще не забыл субкультуру бедности (в которой был виноват какой-нибудь Рейган, а теперь вот Обама) и легко переходит от модели потребления, предполагавшей покупку товаров длительного пользования, машин и квартир, к модели широких трат на питание и одежду. А иной раз и просто на питание.

И последние стали первыми. Но некоторые первые стали средними, средние — провалились в низший средний класс, а низшие средние — в бедность.

Пирамида поплыла, как песочная башня на некогда доступной испанской Коста-дель-чего-то там.

Потенциальный агент модернизации быстро и безболезненно превратился в агента архаизации. Такова сила адаптивности массового среднего человека.

Средний человек не предъявил спрос на политику. Предложение сверху сформировало у него другой спрос снизу. На Крым в расширенном понимании — чувство гордости за державу, которая так и остается скорее виртуальной. И даже многие из тех, кто стоял на Болотной и на Сахарова, задумались, как Хоботов из «Покровских ворот»: наверно, так нужно, так надо? Наверное, так важно быть со своим народом. Там, где мой народ, к несчастью, был…

Массу развернуть трудно. Масса разворачивается медленно. Однако, говоря о том, что нынешний политический режим — «народный», стоит вспомнить рейтинги, ну, например, Ельцина.

Больше того, это был тот же самый народ, что и сегодня. Как в анекдоте: мальчика назвали Изяславом. Когда надо — он Изя, когда надо — Слава. Так и народ — в кавычках и без. Когда надо — он агент перемен. А когда оно того стоит — застоя.

Андрей Колесников