Во-первых, это — приличное слово, если не отдавать его на откуп нацистам, а во-вторых, надо думать о том, как эту нацию сохранить

Два видео

В России стремительно растут националистические настроения. Главная новость недели — торговец арбузами Магомед Расулов, проломивший череп оперу, пришедшему арестовывать его брата за изнасилование. Видео, снятое случайным очевидцем, распространяется по Сети, как авирус. «Звери». «Негодяи». «Так их».

Скажу цинично: я не вижу в том, что произошло, вообще никакого повода для обсуждения. Систему характеризует не ошибка. Систему характеризует реакция на ошибку. Расулов пробил череп сотруднику полиции — Расулов арестован. Вот если бы его отпустили, как отпустили чеченских полицейских, уличенных в пытках и похищении человека, тогда был бы повод для рефлексии.

А так его нет: арестовали, срок вломят — мама не горюй, и еще рынки зачистили, что, с одной стороны, перебор — брать по второму кругу с людей, которых местная полиция и так обложила данью, а с другой — почти правильно, потому что у каждого российского гражданина, вне зависимости от национальности, должно сидеть в голове: полицейским проламывать череп нельзя, особенно за брата-насильника.

Одновременно с видео Расулова в Сети появилось другое видео, которое можно посмотреть по адресу http://nevex.tv/entries/52174/ и которое, к моему стыду и изумлению, не стало предметом такого всеобщего обсуждения.

Снято оно 27 июля в Санкт-Петербурге. Длительность — 28 минут. Аннотация: «Блондинка с битой! Радикальные правые националисты совместно с полицией проводят рейд по выявлению и пресечению незаконной торговли фруктами»

На этом видео банда русских нацистов в черных рубашках с надписью «С нами Бог» ходит по рынкам и громит ларьки торговцев-мигрантов. С ними — девушки. Наци сначала менжуются, потом входят во вкус, опрокидывают лотки, кричат: «Где хозяин?» Ловят какого-то несчастного таджика, окружают его всей толпой, кричат: «Ты толкнул девушку, извинись перед девушкой». Полиция стоит рядом, держит таджика. Таджик извиняется. Какая-то русская женщина, в ужасе наблюдающая за всем этим, спрашивает погромщика: «Разве так можно?» «Они насилуют наших детей!» — отвечает тот и идет переворачивать лотки дальше. В глазах его горит огонь Освенцима.

Видео нацисты вывесили сами. Обсуждения — ноль. Примечательно, что ребята эти достают не чеченцев. И даже не Магомеда Расулова — а я бы охотно полюбовалась на товарищеский матч этих двух команд — претензии нацисты предъявляют забитым мигрантам: по классической схеме, при которой трус вымещает свою агрессию на том, кто еще ниже.

Мигранты

Позвольте мне быть политнекорректной. У России есть национальная проблема. У нее вообще куча проблем, в том числе и национальная. Точнее — целых три национальных проблемы. Мигранты, жители Северного Кавказа вообще и чеченцы в частности. Это разные проблемы.

Проблема мигрантов заключается в следующем.

Национальный состав России меняется. Меняется в худшую сторону: из нее уезжают миллионы тех, кто хочет свободы, и приезжают миллионы тех, кто согласен на рабство.

Национальный состав России меняется в результате сознательной политики властей по отношению к собственному населению.

Если раньше власти хотя бы делали вид, что они занимаются проблемой миграции, то теперь — даже вида не делают. Московская мэрия является крупнейшим работодателем для мигрантов, хотя 77% москвичей этим недовольны.

На пропаганду «пользы миграции» брошены гигантские ресурсы. Обратите внимание, как часто вам встречаются статьи и «мнения экспертов» о «дефиците рабочей силы на рынке труда».

На самом деле «дефицита рабочей силы на рынке труда» не может быть по определению, так же, как не может быть «дефицита туалетной бумаги на рынке туалетной бумаги». Если дефицит есть — значит, рынка нету.

Проанализируем, например, механизм, почему в Москве почти нет российских дворников. Средняя стоимость уборки двора тщательно запрятана в других тратах управляющих компаний, получающих бюджетные деньги, но в реальности она не меньше 500—700 дол. Если нанять российского дворника, украсть можно будет 10% этих денег, а если нанять таджика, украсть можно 90%. Вот и все.

Механизм, почему россиян практически нет в строительстве, несколько сложней, но в конечном итоге сводится к той же коррупции.

В нормальной экономике цена 1 кв. м жилплощади равна 1—2 среднемесячным зарплатам в данном городе: это общемировая статистика. В Москве это соотношение превышено в 3—4 раза. При такой гигантской цене на жилье строителю можно платить любую зарплату: и 3, и 4, и 7 тыс. долл. — вот ту самую цену 1 кв. м в месяц.

Но приоритеты девелопера выглядят так: во-первых, получить сверхприбыль себе (что совершенно понятно), во-вторых, поделиться ею с чиновником (который нередко является партнером), а рабочие — что рабочие? Рабочим можно вообще ничего не платить. Их можно держать на положении рабов и заставлять работать за еду, а потом воспользоваться услугами того же партнера-чиновника, провести рейд и выдворить их за пределы России за счет государства.

Какой труд выдержит конкуренцию с трудом раба? Никакой.

В обоих вышеописанных случаях поведение и чиновника, и девелопера вполне рационально: они ищут наивысшую прибыль. Проблема в том, что при этом инструментом извлечения прибыли является само государство. Не то чтобы рынка нет: наоборот, его слишком много. Как при феодализме, где в частной собственности состояли армии, право сбора налогов и право суда.

С одной стороны, в России есть 10 млн мигрантов, а с другой — 10 млн принципиально неработающего населения, которое живет по развалившимся пятиэтажкам в медвежьих углах, пьет горькую и копает за 200 руб. картошку в огороде у соседа. Как бы ни были минимальны бенефиты этого населения, они есть — в виде бесплатной крыши над головой и нищенских, но пособий, и эти люди никогда не поедут туда, где есть работа, потому что при конкуренции со стороны рабского труда они не смогут обеспечить себе, по крайней мере на первых порах, уровень жизни лучший, чем в развалившейся пятиэтажке.

То есть «рынка труда» в России нет. Чтобы рынок появился, надо, например, убрать все пособия и выселить люмпенов из пятиэтажек на улицу — тогда им придется жить в вагончиках и работать, как мигранты. Но поскольку этого сделать нельзя ни при каких условиях, то выход один: запретить миграцию.

Тогда чиновникам и девелоперам придется поднимать заработную плату. Не говорите мне, что проблема не решаема, что российский народ отучился работать вообще и что если запретить мигрантов, то никто работать не будет. За день проблема не решится, за месяц — не решится, даже за полгода не решится, а за пять лет — решится. Особенно если к этому прибавить борьбу с воровством и пропаганду физического труда.

В высокоиндустриальной Японии с ее огромными зарплатами мигрантов нет. Даже дворники там — японцы. И ничего — выживают. И золотовалютные резервы в стране вторые по величине в мире.

Мы как нация обязаны понимать две вещи. Мигранты — это рабы. Являются ли они рабами юридически (как рабы в Римской империи) или только фактически (как индийцы в Гайане) — не столь важно. Важно то, что для всех стран, которые завозили рабов, это влекло катастрофические последствия.

Второе. Физический труд не является чем-то унизительным и опасным. Привычка к труду — такой же необходимый навык, как грамотность. Ситуация, при которой молодежь нации лишена возможности привыкнуть к физическому труду, — сама по себе катастрофа.

Как ни парадоксально, рабский труд не является самым прибыльным. Когда в Австралии в конце XIX в. испугались роста количества меланезийцев-мигрантов, использовавшихся на сахарных плантациях в качестве де-факто рабов, и стали замещать их мелкими фермерами, то хозяйство мелких фермеров оказалось продуктивней. Но рабский труд обладает другим качеством — он создает привилегированные категории населения, которые настолько выигрывают из-за наличия рабов в деньгах и статусе, что направляют все свое влияние на сохранение рабов. Тот факт, что при этом нация движется к катастрофе, ими не принимается во внимание.

В этом смысле существование мигрантов-рабов в России — это результат совокупной денежной заинтересованности чиновников и неоплантаторов (девелоперов, владельцев торговых сетей) и политической заинтересованности власти, для которой выгодно замещение работающего избирателя рабами, с одной стороны, и люмпенами — с другой.

Это ситуация, которая грозит нации культурной, нравственной и демографической катастрофой и должна быть изменена немедленно, если мы хотим сохраниться как Россия.

Кавказская проблема

Вторая национальная проблема, с которой сталкивается Россия, — это проблема Северного Кавказа.

Это принципиально другая проблема, нежели проблема мигрантов. Во-первых, жители Северного Кавказа являются гражданами России. Во-вторых, поведение дагестанца — это не поведение забитого раба-таджика. Дагестанец приезжает в Москву не затем, чтобы работать дворником и отдавать 90% заработка чиновнику в управе. Кавказцев к рабам не приравняешь.

Проблема кавказцев очень проста. Это традиционное общество с крепкими родственными связями, взаимовыручкой, почитанием старших и высокой рождаемостью, которая порождает т.н. youth bulge — избыток молодежи, который и является движущей силой любых революций, милленаристских движений и пр. Именно избыток молодежи и делает нацию пассионарной.

Почему в Татарстане нет сильного салафитского подполья, в отличие от Кавказа? Да очень просто, потому что в Татарстане нет youth bulge. В Татарстане тип рождаемости такой же, как в России.

Скажем прямо. Те качества, которые отличают «типичного» кавказца, достойны зависти и подражания. Уважение к старшим, крепкая семья, готовность постоять за товарища, мужская честь — это все качества, которых сейчас остро не хватает русской нации.

Но проблема в том, что в отсутствие государства любая крепко сплоченная группа превращается в банду. А готовность помочь родственнику — в готовность дать по голове гирей полицейскому, задержавшему родственника за изнасилование.

Вторая проблема заключается в том, что все эти замечательные вещи — в частности, высокая рождаемость, — приходят за счет российского бюджета. На Северном Кавказе, как в Афганистане, работы нет. Главным источником дохода являются бюджетные деньги. Деньги эти получают воровством, а распределяют насилием. И каждый кавказец вырастает с простым пониманием того, что насилие — эффективно.

Северный Кавказ является самой пассионарной частью России. Это — ядерный реактор. Если эта реакция будет управляема — то есть если вокруг активной зоны будет существовать система охлаждения и графитовые замедлители в виде полиции и ФСБ, — то эта реакция будет работать в интересах всего государства. Но без системы управления, более того, с переродившимся государством, которое поощряет клановость, кумовство и насилие, это будет социальный Чернобыль.

Чечня

И, наконец, наша третья национальная проблема — Чечня. О ней говорить не любят, глаза прячут, а если говорят, то вместо слова «Чечня» употребляют псевдоним «Кавказ». А между тем собственно чеченская проблема отличается от кавказской.

Чечня — это все тот же Кавказ — youth bulge, бюджетные деньги, отсутствие работы, клановость, эффективность насилия, только на эти первоначальные условия наложилось еще кое-что.

Во-первых, два геноцида, 40-х и 90-х, учиненных над народом, у которого долгая память и у которого сельский мальчишка, когда ему было 10 лет, а школ вокруг не было и героем был Басаев, мечтал взять автомат и застрелить «своего» русского. А во-вторых, реальная ситуация, при которой эти мальчишки выросли и оказались вдруг — не в лесу, и не в университете, и не на заводе — а в «Президент-отеле», на «Лексусе», в тапочках и со «стечкиными».

На обиду побежденных наложился беспредел победителей.

С чеченцами в России случилось то же, что с неграми в Америке. Да, были когда-то проклятые плантаторы, ужасы рабства и «Хижина дяди Тома». Но сейчас негры в Америке не являются угнетенной и обделенной категорией населения. Ровно наоборот — если что-то и мешает афроамериканцам, так это как раз ощущение «нам все должны».

Вот с Чечней — то же самое. Давно нет зачисток в Старых Атагах, а есть сотрудники чеченской полиции, которых отпускают после того, как уличили в пытках и похищении. Но левая русская интеллигенция, которая считает слово «нация» таким же неприличным, как в СССР считали слово «секс», до сих пор живет в конце даже не XX, а XIX века, — в рамках представлений о вечной вине колонизаторов перед колонизированными.

Довольно поразительным обстоятельством, на мой взгляд, является следующее. Обычно та или иная нация страдает от какой-то одной проблемы. Либо от агрессивного поведения победителей, либо от изобилия рабов. К примеру, китайцы в XVII в. страдали от маньчжуров (1,5 млн победителей-маньчжуров на 150 млн китайцев, примерно то же соотношение, что между чеченцами и русскими). Благодаря действующему режиму и переродившемуся раковому государству, которое способно обеспечивать выгодную эксплуатацию рабов, но не способно противостоять успешному насилию со стороны крепко спаянных кланов, мы страдаем и от того, и от другого.

А русские нацисты, которые изумительным образом избегают Магу с его гирей, вымещают накопившуюся агрессию на беззащитных таджиках. Что, кстати, является не менее разрушительным механизмом для нации, чем само существование рабов и эффективность насилия.

Можно, конечно, ничего не делать. Можно не обсуждать (это вообще дело интеллектуала — обсуждать, это его форма деятельности). Можно делать вид, что слово «нация» — неприличное, а проблемы не существует. Тогда мы оставим обсуждение нацистам, которые громят на рынках таджиков. И из failed state (несостоявшееся, недееспособное государство) превратимся в failed nation.

Юлия Латынина