«Я вот думаю: а стоит ли брать Киев? Столько туда понаехало ночных кошмаров, что такое приданое испортит вкус победы любому воссоединителю. Мы сокрушаемся по поводу своей пятой колонны, но если у нас колонна, так у них целая армия с тем же номером! Но оставить все как есть — это как признать независимость Косово. Все же Киев — городов русских мать, хоть и с тягнибоками понаехавшими. Не знаю, как быть...» — пишет (искренне) очаровательная девушка, профессионал своего дела, журналист, у себя в фейсбуке.

«Брать!», «Брать!» — отзываются в комментариях. В общем, не важно, какая девушка пишет. Нам ее портрет ничего не даст.

То есть «не страшны нам ни пресса, ни ветер, врага мы побьем, и с победой придем, и ура!». Не всем, впрочем, это настроение понятно. Некоторых оно прямо расстраивает. Мы уже недосчитались многих своих товарищей по фейсбуку. Мы слышим этот общественный ажиотаж, как слепые слушают фейерверк. Как это понять?

Объясню как режиссер.

Смотреть Крым как кино интересно. Это и интригует, и отвлекает от дурных мыслей, и неожиданно многое проясняет. Потому что все мы зрители. И это то, что нас наконец-то объединяет. Живем в первую очередь не логикой, не рефлексией. Живем мифами.

Чтобы понять логику, ну, скажем, Джорджа Буша (начнем издалека, тем более что Буша лягать легко и приятно), надо понимать, что он воспитывался на вестернах. А кто такой герой вестерна? Тот, кто ни перед кем не отчитывается. У него собственный кодекс чести. Он не останавливается перед применением силы. Он готов к тому, чтобы расплачиваться за это.

О чем рассказывает вестерн? Вестерн рассказывает о завоевании диких, нецивилизованных пространств, конфискации территорий, подчинении природы во имя цивилизации. Для того чтобы понять, что думает Буш, надо понимать тот миф, в рамках которого он вырос. И тогда ввод войск куда захочется проходит по совершенно другой статье, а именно как облагораживание нецивилизованных территорий. «Видишь ли, мой друг, в мире существует два сорта людей: те, у кого заряжен пистолет, и те, кто копает. Ты копаешь». Или вот это: «Раньше я верил во многое. И как верил… Но сейчас я верю только в динамит». Короче, эй, Люк, налей мне виски! Я жив, засранцы! И всегда буду жив!

Американец, который вырос в 50-е годы на вестернах, еще верит, что можно всех перестрелять и ускакать на закат, будучи кристально чистым человеком. Теперь так красиво ускакать на закат уже не выйдет. Споткнется, захрапит, криво поедет лошадь, уколет совесть, рыгнет ворон, заскучает зритель, будет испорчен кадр.

Вестерн умер. И сейчас невозможен. А если возможен, то только в крайне ироничном варианте, как у братьев Коэн или у Квентина Тарантино.

Изменилось наше восприятие. Уже нельзя так некритично к себе относиться.

Было у американцев одно неприятное бесславное событие в их истории — Вьетнам. Оно-то и испортило им весь этот вестерн: люди задумались и решили, что, возможно, насилие не всегда правильно.

А сейчас про «затокрымнаш». Не все поняли, откуда такой восторг по поводу Крыма и востока Украины. И обзывают радующихся всякими обидными словами. А это неправильно.

«Не дай, конечно, Бог, но вот подумалось: а что должно было бы произойти в России, чтобы москвичи массово проявили такую же отвагу, как у жителей востока Украины? Есть ли еще что-то на свете, ради чего мы готовы на смерть, или все уже потеряно?» — пишет та же хорошая девушка. Откуда такое мифологическое сознание — не рефлексирующее, не думающее, что Киев нельзя вот так просто взять да подобрать, как дохлую птичку на дороге?

Почему так вышло?

Если уж жить мифами, то тогда надо вспомнить один из основных. А именно миф войны. Сколько фильмов снято о войне! А все снимают и снимают. А зритель все идет и идет. Что такое мифология войны?

Война как миф — это место славы, территория, где герой проявляет мужество. Кто воспринимает войну как точку возможного поражения? Из тех, кто полагает, что «затокрымнаш», никто не радуется кровопролитию, не придумывайте. Дело в том, что война как миф не является точкой кровопролития и несчастья — она является точкой славы.

Ну вот это все прекрасное и лучезарное про войну: «Умирать страшно в одиночку. Скопом — пустяки», «Где мои сто грамм за сбитый?», «Шел солдат, преград не зная. Шел солдат, пуль не считая...», «Сапог русского солдата ступил на вашу землю! Дрожите, бестии! Вы узнаете, что такое русский штык!». И прочая поэзия! И прочий рейтинг. У Буша старшего, кстати, тоже рейтинг рос к 89% после приказа о военной операции в Панаме.

Я уже почти написала фразу, что, дескать, Путин, родившийся в 1952 году, воспитывался на фильмах о разведчиках, и если этого не забывать, то многое станет ясным, как тут сам президент на своей прямой линии объявил, что его любимый фильм — «Чапаев». Фильм про гениального полководца-самородка, одним своим талантом несшего всю Гражданскую войну на своих плечах, единолично решающего исход сражения: «На то, что вы тут говорили, наплевать и забыть. Теперь слушай, чего я буду командовать».

Чапай — очень интересный тип героя. В общем-то он в одиночку выигрывает Гражданскую войну за красных.

Говорю я не просто о кино. Я говорю об удачном кино. А удачным оно становится тогда, когда соприкасается с чем-то архетипическим, с чем-то базовым в человеке. Таким же успешным становится и политик, если его образ совпадает с одним из основных архетипов, и у них он черпает силу.

Президент нашей страны, он кто? Кроме того что президент, что гарант, что главнокомандующий. Это второстепенно. Главное, что он супергерой. Если подключится к архетипическому восприятию зрителя, воздействие образа будет гораздо более мощным.

А супергерой — один из основных архетипов. Добывание с первого нырка стремительным домкратом амфор со дна моря, полеты на истребителях и вся прочая героика. И наконец, покушение...

Если персонаж вызывает желание его убить — это и есть признак героя. Был убит супергерой Джон Леннон. Александр Мень. Образ героя соблазняет нездорового чувствительного человека. И тогда споры, было ли покушение на президента в феврале 2012 года инсценированным или реальным, несущественны, потому что оно было мифологическим.

Эти истории — не про правду, а про наше воcприятие.

Намеренно или стихийно, но оппозиционеры строят свой образ в том же ключе супергероя. Такова лексика сторонников Алексея Навального: «Силы добра и силы зла». «Он перешел на сторону добра» — о человеке, перешедшем в лагерь Навального. Это что-то из фэнтези. А как называл себя Сергей Митрохин в течение мэрской кампании? Он называл себя Бэтмен.

Если уж на то пошло, то 14-й год уже был. Сто лет назад. Тогда, как и сейчас, война никому не была выгодна.

Серьезные люди в начале прошлого века писали умные книги, доказывая как дважды два, что войны не будет. И действительно выходило, что не будет. Но все ее хотели.

Чтобы обновился дух, реализовался националистический импульс, чтобы наши победили, чтобы супергерои взяли верх над теми, кто их унижает. В общем, все из области мифологиии. И ничего из области рациональности. И потому война случилась. Она нанесла удар России больший, чем ВОСР, и ВОВ, и ГУЛАГ.

Так же и в 1993 году умные люди доказывали, что не будет никогда войны между Россией и Украиной, ибо «принадлежность к одной цивилизации что-то значит», ибо «это два славянских, православных народа, на протяжении столетий имевшие тесные связи» (Сэмюэль Ф. Хантингтон).

Но, как хорошо известно, люди любят послать все благополучие и все благоразумие к чертовой бабушке.

Люди живут мифами. А не рефлексией.

Когда на этой войне будет много жертв, их никто не заметит, сознание не фиксируется на жертвах (в Славянске, в Мариуполе). Потому что даже если это фильм-катастрофа, хоть полмира погибни от захватчика, зритель не станет сочувствовать, так как идентификация у зрителя возникает только с героем.

За героя болеешь, герою сочувствуешь. С остальными может произойти что угодно.

Чтобы стать героем, персонаж должен быть всего-навсего несправедливо обижен в начале, быть профессионалом своего дела, претерпевать изменения, у него должна быть высокая миссия. Если герой побеждает, то хоть мир провались.

Юлия Меламед