В рамках дискуссионной школы для экономистов Gaidpark-2013, организованной фондом Егора Гайдара, декан экономического факультета МГУ Александр Аузан выступил с лекцией «Долгосрочная экономическая динамика: роль информационных институтов». Ученый представил свои исследования и рассказал, как ценности и поведенческие установки наций могут влиять на экономический рост стран. Slon публикует сокращенную версию лекции.

Я буду говорить о том, что меня сейчас волнует более всего. Оказывается, в мире действуют некоторые неожиданные пружины, о существовании которых вы, может быть, догадывались, но не понимали, насколько они значимы. Я как экономист работаю не только с российским правительством, но и с некоторыми другими: Казахстана, Азербайджана, Украины, и опыты, проводимые нами в ходе тех или иных экономических реформ, позволяют что-то подтвердить или опровергнуть в наших первоначальных теоретических исследованиях.

Скорости и траектории

Первые статистические знания о мире датируются примерно 1820 годом. Почему никому не приходило в голову свести в одну таблицу данные по населению и ВВП? Когда это сделал Ангус Мэдисон, вдруг выяснилось, что мир устроен совсем не так, как мы думали. В нем существует две траектории движения стран – как первая и вторая космические скорости. Причем 175 из 200 стран движутся на первой космической скорости – они растут, но не очень быстро. А 25 находятся на второй космической – растут очень быстро; причем это не те государства, у которых высокие темпы роста конкретно сейчас. Когда мы рассматриваем длительные периоды времени, выясняется, что быстрее растет тот, кто меньше всех падает. А страны второй космической скорости, траектории А – по терминологии Мэдисона, как правило, падают меньше.

Собственно, проблема здесь уже обозначена: почему одни государства идут по первой траектории, а другие – по второй? Многие хотели бы перейти с В на А, но мало у кого это получается. У B-стран происходят заметные скачки, обычно связанные с подорожанием их основного ресурса. А в целом эти экономики растут совершенно другими темпами.

Вот пять примеров несомненного успеха при переходе на траекторию А: Япония, Южная Корея, Гонконг, Тайвань, Сингапур. Это вторая половина XX века. Здесь твердо можно сказать, что переход состоялся, вопрос в том, какой ценой. А вот стартующие модернизации: Малайзия, Китай, Таиланд, Шри-Ланка, Индонезия, Индия. Кстати, заметьте: много иллюзий существует насчет Китая. КНР пока не «летает», Китай просто очень большая экономика и очень большая страна. Мы говорим: «Они стали второй экономикой мира». Слушайте, их полтора миллиарда, они должны были стать суперпервой экономикой мира – и уже очень давно. Лучше всех стартует Малайзия: она прилично прошла кризис 2008–2009 годов, в отличие, скажем, от Таиланда. Малайзия, похоже, первая мусульманская страна, создавшая механизм устойчивого роста.

Категория А – это страны Северной Америки и Западной Европы, причем в основном протестантские. Католики стали догонять траекторию А в конце XX века, буддийские страны совершили скачок в другой период, потом выдвинулась мусульманская Малайзия. На самом деле, конечно, дело не в конфессиях, но, похоже, на долгосрочный экономически рост влияют факторы, не принадлежащие к числу привычных, таких как человеческие и минеральные ресурсы. Здесь что-то другое работает. Что же?

Упущенный фактор и сила неформальных институтов

Эта проблема была осознана в теории за последние пятьдесят лет, и представления о ней сильно менялись. В конце пятидесятых годов институциональная школа социологии сформулировала так называемую модернизационную гипотезу: перехода на траекторию А можно добиться, сначала достигнув экономического роста, потом превратив его в социальные результаты, а именно – в сближение уровня дохода и роста образования населения. Тогда возникнет спрос на правильные политические институты, и в итоге произойдет выход на траекторию А. Но экономические расчеты не позволяют утверждать, что ключ к модернизации в этом. Существовала и другая гипотеза, она еще лет пять-семь тому назад была очень популярной и считалась почти доказанной. Процесс, по ней, идет в обратном порядке: совершите политические изменения, и вы откроете спрос на модернизацию. Утверждалось, что наиболее успешные страны в мире – демократические. Но расчеты показывают, что и эта закономерность не работает.

Я принадлежу к экономистам, считающим, что эконометрический анализ установил воздействие так называемого упущенного фактора. Я полагаю, что таким упущенным фактором являются некоторые неформальные правила, ценности, поведенческие установки. Разумеется, и эта идея спорная, может статься, я излагаю свои заблуждения, но они искренние.

Мы начинаем говорить о неформальных институтах: это институт, где в роли гаранта правила может выступать любой индивид, полагающий, что рассматриваемое правило должно выполняться. Вот классическая иллюстрация. То, что человек пишет в ночь перед дуэлью, зависит от культурной рамки. Русский писал бы, понятное дело, стихи, немец – завещание. Американский естествоиспытатель Александр Гамильтон писал эссе – исследование по вопросу «Почему не надо ходить на дуэль». Он нашел массу аргументов: правовых, религиозных, моральных, исторических. Все они говорили в пользу того, что на дуэль идти не надо. Он дописал эссе, пошел на дуэль и был убит. Почему он это сделал? То, что он писал, касалось в основном формальных институтов, того, что дуэль запрещена, преследуется законом. Но что думает мир вокруг тебя – очень сильная штука. Сократ, например, не был приговорен к смерти. Он был приговорен к одному из двух вариантов: либо покинуть полис, либо выпить яд. Но он выпил яд, и это был обычный выбор человека в тех условиях, потому что потерять свой круг общения было гораздо страшнее смерти. В этом сила неформальных институтов. Есть у человека внутри какая-то установка, ценность, которая воздействует на его поведение, на то, что делать и чего не делать.

Лицо нации и социокультурные коды

Голландский социопсихолог Гирт Хофстеде первым стал рисовать портреты наций на основе социометрии, сравнивая между собой поведенческие установки. Нация определяется ценностями, нация есть то, во что она верит, что считает наиболее важным. Это классическое представление. И Хофстеде был убежден, что раз так, можно сделать измерения и через пять лет, и они отличаться от прежних не будут. Когда у Хофстеде появились последователи и стали делать контрольные измерения, выяснилось, что лицо нации все же меняется. Так и у человека – идентичность сохраняется, а лицо претерпевает изменения. Ценностная картина нации может быть во многом устойчива, но поведенческие установки непостоянны, они сдвигаются, и это очень важно для понимания того, как может идти переход с одной траектории на другую.

Похоже, существуют, как и в геноме, некоторые социокультурные коды. Кстати, мы сейчас тесно работаем с эволюционными биологами и математиками, и я надеюсь, что к апрелю следующего года получим результаты. Насколько ценности устойчивы, неизвестно. Спор идет вокруг того, можно ли раскрыть социокультурные коды. Мы считаем, можно. Вы найдете много работ по кросс-культурному менеджменту – о том, как управлять многонациональным коллективом, какие отношения там возникают.

Мы не можем сказать, как первые страны вышли на траекторию А, – это было давно. Они сами не знают, как это случилось, на этот счет существует масса легенд. Сейчас можно только делать исторический анализ. Но у нас есть данные за вторую половину XX века, есть кросс-культурные исследования и многое другое.

Итак, мы посчитали, что наиболее экономически успешны те страны, в которых ценности преимущественно нерелигиозные, секулярно-рациональные, отделяющие церковь от светской жизни, а общества ориентированы на самовыражение, а не на потребление. Во всех пяти государствах, недавно изменивших траекторию, происходило укрепление значения ценностей индивидуализма, осуществлялся переход от традиционных ценностей к секулярно-рациональным, росла ценность самовыражения, снижалась дистанция власти. С этой точки зрения Россия сейчас движется очень противоречиво. Дискуссия вокруг дела Pussy Riot – типичный пример того, что нация еще не сделала выбор, какие ценности предпочесть, и она расколота по этой черте.

Исходя из этих представлений, я бы хотел предложить вашему вниманию три гипотезы того, как устроены неформальные институты и как они работают.

Гипотеза 1. Иерархия

Первая гипотеза состоит в том, что ценности определяют один набор измеримых поведенческих установок и исключают другой подобный набор. Я поясню на примере. Социопсихологи довольно долго искали причину того, почему одни семьи устойчивы, а другие нет. Была высказано предположение, что для устойчивости необходимо не совпадение или несовпадение ценностей. Сохраннее оказывается семья, где поведенческие установки одного человека не противоречат ценностям другого. Это и есть гипотеза об иерархии. Мы полагаем, что ценности не приказывают, что делать, они не дают однозначного выбора поведенческих установок. Они говорят, чего не делать: «Делай что хочешь, только не это». Поэтому они не жестко детерминируют поведение, а выстраивают некоторые границы.

Гипотеза 2. Трансформация

Гипотеза о трансформации состоит в том, что изменение определенных ценностей и поведенческих установок может привести к очень серьезным экономическим переменам: сдвиг социокультурный предшествует сдвигу экономическому. Он становится механизмом экономического сдвига, его условием. Вспомните русскую литературу. У Булгакова профессор Преображенский говорит: «Разруха не в клозетах, разруха в головах». Вот мы и утверждаем, что модернизация не в технике, а в головах. Сначала меняются измеряемые поведенческие и ценностные установки, потом случается переход на долгосрочную траекторию успешного экономического роста. Поэтому мы полагаем, что некоторые неформальные институты заведуют успешной экономической специализацией, конкурентными преимуществами. Гипотеза 3. Космический корабль вместо автомобиля

Гипотеза о конкурентных преимуществах утверждает, что некоторые неформальные институты определяют сферу, в которой будет успешна страна: в торговле, сервисе, машиностроении или в чем-нибудь еще. В 2011 году по нашему заказу было проведено очень интересное микросоциологическое исследование в трех странах: Германии, России и США. Гипотеза подтвердилась. У всех наших соотечественников, независимо от того, где они работают, – в Германии, США или России, – выявлены следующие характеристики:

восприятие профессии как призвания, а не карьеры;

фундаментальное образование советского образца;

опыт работы в институционально и информативно неопределенной среде;

радикальный индивидуализм;

короткий горизонт планирования.

Вырисовывается некий социокультурный портрет: такому человек проще сделать успешную карьеру в качестве стартапера, чем стать вице-президентом крупной компании. Определенные ценностные установки, количественно измеримые, способны рассказать о том, что мы можем делать хорошо, а что – хуже других. Почему? Вот одно маленькое основание. Обратите внимание, что наша страна, которая за двадцатый век создала космический корабль, атомную бомбу, водородную бомбу и много чего еще, конкурентоспособный автомобиль пока не сделала. Все потому, что для реализации успешного массового производства нужно, например, уважение к стандартам, которое в нашем культурном коде отсутствует. Получив результаты исследования, мы сделали предложение правительству и президенту: целесообразно двигаться в тех направлениях, где нам проще будет добиться успеха и развиваться, – в креативной индустрии, опытных производствах. За лет десять можно сделать серьезный скачок, управляя культурной политикой, образованием. Неудачное сочетание и переоценка ценностей

Причины блокировки инновационных процессов – в сочетании некоторых характеристик: в комбинации высокой дистанции власти и высокого избегания неопределенности, сочетании индивидуализма и низкой терпимости. В то же время у нас есть характеристики, которые позволяют двигаться хорошо: нацеленность на самореализацию, высокая креативность, способность к краткосрочным прорывам. Надо думать, каким образом использовать институты так, чтобы преимущества постепенно снимали блокировки. Например, в Казахстане в 2007 году возник банковский кризис, который практически разрушил банковскую систему. Она и сейчас довольно слабая. Мы уверены, что Казахстану не надо ее восстанавливать, лучше вместо этого строить кредитные союзы, общество взаимного страхования. В этой стране бытует доверие людей друг другу в рамках патриархальных сообществ, чего нет в России. Нужно делать то, что подсказывает структура неформальных институтов, то, что она позволяет сделать.

Есть предположение, что ценности – это редкость, и они возникают тогда, когда их не хватает. Смотрите, как мир странно задвигался с 2011 года: арабские революции, Болотные и прочие явления в России, теперь Турция. Мне кажется, сейчас происходит именно поиск ценностей. Это один из ценностных сдвигов, я думаю, примерно того же уровня, как в 1968 году, ведь предыдущий исторический период начался именно тогда.

Юлия Бекетова