Литва: максимум и минимум демократии, или Почему политическая свобода оборачивается экономической несвободой и наоборот

Всю прошлую неделю я провела в Литве — стране, которая 11 марта 1990-го первая провозгласила независимость от СССР и уже восемь лет назад, в 2004-м, стала членом ЕС и НАТО.

Я ехала посмотреть на то, чего добилась маленькая прибалтийская республика с населением 3,7 млн человек за 22 года независимости, и должна сказать, что впечатление у меня — двоякое. Это впечатление о минимуме и максимуме. Минимуме, ниже которого современная демократия не может опуститься. И максимуме, выше которого трудно подняться.

Знаете, сначала самое главное: в Литве приятно жить. Куда приятнее, чем в России.

Это нормальное, чистенькое европейское государство. Ухоженный Вильнюс, хутора куда зажиточнее российских, с красивыми цветниками и без жутких российских заборов (вообще страны можно классифицировать по тому, есть ли в них заборы или нет), обработанные поля (следствие нормальной земельной реформы). Нормальная политическая жизнь: уже забытые разговоры о том, кто как проголосует в парламенте и почему правящая коалиция падет в сентябре на выборах.

Литва без всякой нефти обогнала Россию по ВВП на душу населения: 17 тыс. долл. против российских 15 тыс. Одна из самых быстроразвивающихся экономик Европы, она практически удвоила свой ВВП с 2000 года, однако кризис ударил по ней очень сильно: ВВП упал на 15%, правящие социал-демократы (которые аккурат в августе перед кризисом умудрились повысить пенсии) проиграли выборы. Консерваторы, пришедшие к власти, ликвидировали дефицит бюджета и снова обеспечили рекордный для ЕС рост. Так как они сделали это, урезав пенсии и зарплаты госслужащим, выборы в сентябре они проиграют.

Коррупция — весьма умеренная. К примеру, еду я по городу, и мой добрый друг и вообще всячески опекавший меня в этой поездке журналист Рамунас Богданас показывает мне на гостиницу и рассказывает, как в свое время лично президент Бразаускас исключил ее из общего списка приватизации, и приватизировала ее буфетчица этой гостиницы. Которая была любовницей Бразаускаса.

Или другой пример: в том же Вильнюсе в конце XVIII века, когда делили Польшу, казаки сожгли нижний дворец князей Литовских. Потом дворец растащили, как водится, на камни, не сохранилось ничего, кроме акварелей; и когда президент Бразаускас решил, что надо дворец восстановить, подряд на восстановление этого их местного храма Христа Спасителя выиграл брат президента.

Конечно, нехорошо, но в Италии и покруче бывает. А нам с нашим кооперативом «Озеро» вообще только молчать в тряпочку.

Словом — маленькое, демократическое и небедное уже общество. При этом отвратительное и бросающееся в глаза российское разделение на супербогатых и нищих отсутствует. Кабинет литовского премьер-министра скромнее, чем российского начальника департамента, зато качественная еда (что в ресторане, что в магазине) — по нормальной, доступной большинству, а не элите, цене.

Теперь подкрутим резкость.

* * *

Во время беседы с лидером «Саюдиса» и первым главой независимой Литвы Витаутасом Ландсбергисом я спросила: «А какое ваше первое воспоминание о русских»?

И он ответил: «Мне восемь лет, брат однажды берет меня за рукав: «Хочешь, я тебе монголов покажу?» Ведет на улицу, там танк, из люка торчит монгол, в шапке со звездой».

Я спросила: «А первое впечатление от войны»? — «Трупы красноармейцев, плывущие по Неману». Они отчего плыли — их убили не немцы в бою, не восставшие литовцы, просто немцы наступали, надо было взорвать мост через Неман, по нему продолжала отступать Красная армия, мост взорвали вместе с солдатами. Вот такая армия, которая взрывает своих солдат.

«Монголы» вошли в богатую, процветающую, покрытую зажиточными хуторами Литву в 1940-м, вернулись в 1944-м и продолжили политику выборочного геноцида.

Из крошечного народа — меньше 3 миллионов человек — 360 тыс. увозят в Сибирь. Их везут в столыпинских вагонах месяц, набивая вагоны стоймя. Грудничков, умерших по пути, — выкидывают из вагонов. Просто выкидывают. Состав идет месяц, по нескольку дней не дают воды. Помните Беслан, где террористы не давали детям пить? И те пили мочу? Вот только в Беслане была тысяча, а здесь 360 тысяч.

К то умирает на снегу берега моря Лаптевых, кто выживает. Из тех, с кем я говорила, не было человека, у которого родичей не убили бы или не увезли.

Литовские крестьяне уходят в леса. За ними охотятся. В лесах полно партизан, их убивают, трупы кладут перед костёлом в селе, женщины ходят между трупами, ищут своих сыновей, только искать надо осторожно.

Она ищет, нашла, но нельзя подать виду, что это ее сын, потому что тогда арестуют всю семью. Трупы затем и выставлены — как ловушка на плачущих родичей.

Убили молодого партизана, чекисты берут старика-литовца, бросают труп партизана на телегу так, чтобы литовец сидел на голове трупа, и везут. Чтобы сидел на голове, это не просто так — это потому, что они подозревают, что старик-литовец — отец. Вот он сидит на голове мертвого сына — и его везет. А чекисты наблюдают. За реакцией.

Всё это продолжается очень долго. Последнего партизана убили уже в 60-х. Тогда же, в целях зачистки от партизан, начинают окончательно уничтожать хутора. Зажиточного литовского крестьянина, с хутором, с коровами, с конями (а все эти кони, козы, куры — это всё он нажил своими руками после земельной реформы, после того, как в 1923 году панская земля была разделена между крестьянами-литовцами) — всё это отбирают, его самого селят в двухэтажный бетонный барак, где он оторван от земли. Где он уже не хозяин, а советский люмпен.

Партизанское движение в Литве было самое сильное по сравнению с Латвией и Эстонией, и это имело одно очень важное последствие — русские в Литву почти не переезжали.

И в конце 80-х этот народ просыпается. Появляется «Саюдис», «Саюдис» одерживает победу на выборах в местный литовский Совет народных депутатов; в итоге в полном соответствии со сталинской Конституцией 11 марта 1990 года принимается решение о выходе из СССР.

В ответ у вильнюсского телецентра появляются танки. Нужен был, конечно, не телецентр, нужен был парламент, но просто перед тем как взять парламент, надо было взять телецентр, чтобы никто не передал картинку. Возле телецентра — народ, возле парламента — народ — потомки тех, кто сгинул у моря Лаптевых, тех, кто ушел в леса, 13 трупов, струхнувшая Москва, Ландсбергис победил, и Юозас Урбшис — последний оставшийся в живых министр довоенного правительства Сметоны, тот самый министр иностранных дел, которому 14 июня 1940 г. был предъявлен унизительный и невыполнимый ультиматум, — вот этот самый Урбшис, сидевший в тюрьме, работавший банщиком, на закате своих дней видит свободную Литву. Я думаю, он умер счастливым человеком. Империя Зла пала. Люк Скайокер победил.

Проходит два года — и в 1993-м президентом Литвы избирают Альгирдаса Бразаускаса. Бывшего секретаря ЦК компартии Литвы. Народ, у которого нет ни одной семьи, в которой бы ни убили, ни расстреляли, ни замучили, — этот народ большинством голосует за вождя партии, которая для оккупантов убивала, пытала, истребляла.

Потому что насилие эффективно. Потому что за 45 лет убиты самые храбрые, а выжили коллаборанты. И выжившие — развращены. Они боятся рассказывать своим детям о том, что было с их братьями. Они говорят: «Ох как было хорошо при совке, когда была колбаса и не было мафии».

Еще народ голосует за Бразаускаса потому, что свобода — неэффективна. Потому что в стране инфляция (в отличие от Эстонии, где инфляцию убили в первый год), в стране — преступность (в отличие от Эстонии, где с ней справились довольно быстро), в стране — безработица, и прежняя коммунистическая элита перегруппировалась и прекрасно приспособилась к парламенту.

В стране принимают закон о реституции (правда, в Вильнюсе дома некому возвращать, потому что треть Вильнюса были евреи, с которыми понятно, что в войну случилось, а остальные две трети — русские и поляки, жившие в польском городе Вильно). В стране возвращают земли — и этот закон принимают большинством в 3 голоса, а закон о люстрации проваливают, потому что все агенты КГБ, на последнем издыхании посланные КГБ в парламент, напрягают все силы, чтобы его провалить. И когда я спрашиваю Ландсбергиса: «А почему вы не поймали этих людей на месте преступления?» — он отвечает, что у всех было ощущение, что надо дать людям шанс, и вообще Литва была еще молодым государством. Увы, государств не бывает молодых. Ты либо государство, либо нет.

45 лет рабства забыты. Три года свободы и безработицы оказались для избирателя слишком тяжелым испытанием. Люк Скайокер победил Императора, но проиграл выборы.

Приходит Бразаускас, его буфетчица покупает гостиницу, его брат восстанавливает дворец литовских князей.

За перекрашенными коммунистами приходят популисты. В стране есть местный мелкий Виктор Бут по фамилии Борисов, торгует вертолетами вроде бы с Суданом. В 2003 году президентские выборы в Литве выигрывает его ставленник — популист Паксас.

Но к этому времени в стране уже сформировалась своя управленческая, ориентированная на Запад элита. Это молодые люди, которые в начале эры независимости пошли в госбезопасность, на дипслужбу. (Это вообще ключевая вещь, чтобы в стране была ориентированная на Запад элита.) Это элита, которую Паксас ненавидит и которая ненавидит Паксаса.

И вот проходит год, и в парламент приходит глава госбезопасности Литвы Мечислав Лауринкас и рассказывает, что они слушали телефон Борисова, и тот орал в трубку на Паксаса: «Я тебя сделал президентом, я тебя за неделю и уничтожу!»

И Паксаса сносят импичментом.

* * *

В 2004 году Литва вступает в Евросоюз, а в России в полный сок входит Владимир Путин, с его мечтами о газовом блицкриге и энергетическом оружии, которое поставит на колени Европу. И как при Сталине первый удар Красной армии приняли на себя страны Балтии, так при Путине первой жертвой энергетического блицкрига становится Балтия, с той только разницей, что Путин не Сталин, газ не танк, и даже Литву не получается одолеть.

Всё начинается с Мажейкяйского НПЗ, который после ЮКОСа продают не «Роснефти», а польской Orlen, просто потому, что поляки дали большую цену. После чего из строя немедленно выходит нефтепровод «Дружба», который из России поставляет нефть на НПЗ. Бывает. Продали полякам, и дружба сломалась.

Примерно тогда же, разумеется, при Бразаускасе-премьере, — за комичную сумму около 50 млн долл. «Газпрому» продают газовые сети Литвы, и Бразаускас, разумеется, клянется в сейме, что это обеспечит Литве навеки низкую цену на газ. Кстати, такое совпадение, что сразу после этой продажи близкий друг семьи Бразаускас и глава ЛУКойл Балтия дарит уже упоминавшейся мной буфетчице, которая к этому времени уже официальная супруга премьера, — акции опять-таки упоминавшейся уже гостиницы. Ну чисто случайное совпадение. Эти купили за копейки литовские сети, а эти подарили гостиницу.

Цена на газ, естественно, взлетает вверх, «Газпром» — единственный поставщик, сейчас Литва покупает газ на треть дороже Германии.

Что делают консерваторы, придя к власти в 2009-м? Начинают строить терминал LNG. Чисто случайно право строить терминал получает местная химическая компания «Ахема», которая сама получает газ для своего производства из России. После этого ей дают на газ скидку, и «Ахема» — опять-таки чисто случайно — от строительства отказывается. Совпадение.

Но самая любопытная история получается с энергетикой. Литва так спешила в Евросоюз, что по требованию евробюрократов закрыла Игналинскую АЭС (та была Chernobyl type), чем и подставила фланг под удар Путину. Кстати, тендер на строительство хранилища ядерных отходов для Игналинской АЭС выиграла французская Nukem, после чего ее совершенно случайно купил «Росатом». Совпадение. Деньги Nukem получил, а хранилища до сих пор нет.

После того как оказалось, что Литва в части электроэнергии полностью зависима от России, страна решила строить новую АЭС (уже не Chernobyl type). Потому что вся инфраструктура под АЭС есть. И — чисто случайно — Путин тут же тоже решил строить поблизости две АЭС — в Калининграде и в Белоруссии. И — чисто случайно — в Литве вдруг поднялось мощное «зеленое» движение, которое категорически против АЭС в Литве, но будучи литовским, естественно, ничего не может сделать с АЭС в Калининграде и Белоруссии. Такое высокоточное «зеленое» движение с избирательным объектом поражения.

«И представляешь, — говорит мне Рамунас Богданас, — после того, как мы договорились о строительстве АЭС с Южной Кореей, Путин поехал в Южную Корею — и через пару недель после этого визита Южная Корея отказалась от проекта строительства». Чисто случайно.

Внешнеэкономическая политика России удивительна тем, что Москва всегда пытается обеспечить свою выгоду за счет чьих-то убытков. Итогом являются убытки для обеих сторон. Мажейкяй возит нефть морем, терминал LNG будет готов через два года. С АЭС сложнее. Не факт, что она будет построена, — ведь, по сути, это не коммерческий проект. Эту АЭС строят, как линию Маннергейма. Линию Маннергейма иногда строить необходимо, но банки это дело не финансируют, а отсутствие в проекте ясной коммерческой составляющей и необходимость долевого участия других Балтийских стран предоставляют Путину широчайшие возможности для проведения излюбленного им внешнеполитического маневра под названием: «Что ни зьим, то надкушу».

Калигула говаривал: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись». Проблема в том, что в результате путинской политики Москву ненавидят, но не боятся. Литва теряет деньги, а Россия — рынки. Теряют обе стороны. Вместо рынка получается энергетическая война на истощение, и, конечно, в результате этой attrition war Литва несет большие потери, так что если мерить свои успехи количеством коров, сдохших у соседа, то Путин — успешен.

Самое удивительное при этом то, что эта очевидная энергетическая война против Литвы сопровождается столь же очевидными политическими успехами партий и политиков, относительно которых есть основания подозревать их в связях с Россией.

Осенью консерваторы, видимо, проиграют выборы. По опросам, сейчас лидирует «Трудовая партия» олигарха и популиста Успасских, сделавшего свое состояние на торговле газпромовским газом. За ним — социал-демократы, за ними — Паксас, и только четвертые — консерваторы.

Я не хочу сказать, что Успасских и Паксас — агенты Кремля, но вот, как ехидно заметил мне Эдуардас Эйгирдас, издатель журнала Valstybe, так удивительно устроена литовская политика, что олигархи, не связанные с Россией, в политику не лезут. А олигархи, с ней связанные, — лезут.

Нет-нет, я понимаю, это и есть демократия: проиграл — уходи. Но мне почему-то кажется, что те, кто 13 января 1991-го умирал под российскими танками, вряд ли были бы рады узнать, что они умирали за Бразаускаса, Паксаса и Успасских.

Юлия Латынина