Впервые за двадцать лет существования арбитражных судов в России решение одного из них о банкротстве не стало для владельца «поганок» пропуском в «город Солнца»: деньги придется вернуть. Это решение может разрушить всю российскую экономику «фуфла».

Двое из списка «Форбс»

В конце ноября 2011 года в кабинете следователя УВД ЦАО Москвы сошлись, вызванные повестками, два миллиардера: Владимир Лисин (Новолипецкий металлургический комбинат) и Николай Максимов (бывшая «Макси-групп», проданная НЛМК в ноябре 2007-го, а с 2011 года по решению суда — банкрот).

На очной ставке Максимов спросил у Лисина: правда ли, что на их предыдущей встрече в 2009-м тот сказал: мне-де дешевле заплатить судьям, чем вернуть вам 15 (в другой версии — 7) миллиардов рублей за акции «Макси-групп»? Лисин ответил (но не ему, а следователю), что за это утверждение он уже подавал на Максимова с суд, и его адвокаты дали задний ход, объяснив, что он имел в виду судебные издержки.

И то сказать: при рассмотрении спора в МКАС (Международном коммерческом арбитраже при ТПП РФ) один только арбитражный сбор с Максимова (обязанность его возмещения в марте 2011-го была переложена на НЛМК как на проигравшую сторону) составил почти 13 миллионов рублей. Но на очной ставке в УВД ЦАО Максимов намекал, конечно, на взятку судьям.

Больше ничего особенно интересного адвокат, который рассказывал мне об этой очной ставке, вспомнить не смог, а в дебри юриспруденции за ним нам лезть пока еще незачем. Нам интересен образ: заваленный бумагами тесный кабинет в УВД, решетки на окнах, а на краешках стульев — два миллиардера (оба фигурируют в российском списке «Форбс»).

Как эти двое относятся друг к другу, понятно. Нам важно другое: как к ним относимся мы сами? Для нас они тоже одинаковы уж тем, что богаты, или мы уже начали понимать, что деньги тоже бывают разные, как и люди?

Некоторых богатых, оказывается, это тоже начинает беспокоить, именно ради этого Лисин отважился на четырехлетнюю (на сегодняшний день) войну, в которой целая армия адвокатов, аудиторов и экспертов с переменным успехом уже провела десятки сражений в судах разного уровня и географии. Сам предмет многих исков на миллиарды рублей не то чтобы забыт, но постепенно уходит на второй план за текущими «военными» расходами, зато яснее становится предмет этого не только судебного спора: на кону репутация.

Сегодня репутация денежного состояния увеличивает капитализацию, она сама по себе становится важным экономическим активом (или пассивом). Но ее уже нельзя защитить по воровскому принципу «обратки». Ее приходится отстаивать публично и легитимно. За отсутствием понятной репутации у газет и у судов это тоже превращается в проблему. Но приходится начинать: оно и само уже как-то начинается — снизу, с нашей стороны.

Ракета «воздух — воздух»

Если уже понятно, зачем нам всё это, то — вперед, «в дебри». В решении 17-го Апелляционного арбитражного суда (он заседает в Перми) по делу «Макси-групп» из Екатеринбурга указывается, что «анализу подлежат все сделки, совершенные в период, предшествующий банкротству» безвестного ООО «УралСнабКомплект». Кому интересно это решение (от 27 февраля 2012 года), тот найдет его на сайте 17-го суда и получит удовольствие: это целая диссертация о банкротстве. Однако мы, понимая, что большинству читателей «Новой газеты» анализ «всех сделок» удовольствия не доставит, остановимся только на общей схеме и на выводах из нее.

В сентябре 2005-го (за два года до того, как Максимов созрел для продажи ОАО «Макси-групп», а про Лисина он мог только читать в журналах о металлургии) эта компания приняла решение о выпуске 3 млн облигаций по 1 тысяче рублей, которые были обеспечены имуществом Нижне-Сергинского метизно-металлургического завода («НСММЗ»). Их предполагалось разместить по подписке в течение трех дней марта 2006 года.

17 марта ОАО «Макси-групп» прокрутило 1 миллиард рублей, собранных от подписавшихся на облигации лиц, через счета трех юридических лиц, входящих в группу, и еще двух, которые формально вошли в «Макси-групп» позднее. В конце дня этот миллиард собрался на счетах ООО «УралСнабКомплект», которое «от собственного имени и за свой счет» приобрело облигации (а больше никто их так и не купил). Основанием для всех банковских перечислений стало одно соглашение о совместном строительстве цехов для НСММЗ, а также десятка полтора договоров займа, все от 15 марта. 18 апреля по такому же кругу на счет «УралСнабКомплект» упали еще 450 млн рублей, на которые он снова купил облигации «Макси-групп»*.

Для тех, кого не занимает техника биржевых махинаций, мы обратим внимание лишь на несколько обстоятельств. Главное: цеха для НСММЗ никто строить и не собирался, с точки зрения производственной эти займы вообще не имели смысла.Они обходились НСММЗ под 13 процентов, а предоставлялись «УралСнабКомплекту» по ставке 0,01 процента, а впрочем, они и не возвращались. Все финансовые операции проходили в течение дня, а точнее — за пару минут, которых операционистке Марине Костроминой хватало на то, чтобы вставить в компьютер дискету и набрать пароль. Скорость — ракетная.

Вывод, который сделал 17-й суд, состоит в том, что миллиард рублей «Макси-групп», полученный в виде займа и обеспеченный имуществом единственного во всей этой схеме производственного завода, «Макси-групп» потратила на покупку своих собственных облигаций, а это вообще-то биржевое мошенничество. Таких цепочек было еще несколько, и все они обрывались в малоизвестных ЗАО и ООО, формально не входящих в состав «Макси-групп», но подконтрольных Максимову: на языке рейдеров такие структуры называются «поганками».

17-й суд в Перми сделал то, на что не решился Арбитражный суд Свердловской области, хотя и в Екатеринбурге все цепочки проводок были уже восстановлены: он счел доказанной принадлежность «поганок» именно Максимову и возложил на него лично обязанность возместить (в конечном итоге НЛМК) сумму, потерянную в связи с банкротством ООО «УралСнабКомплект»: 6, 4 миллиарда рублей.

Деревья, которых не видно за лесом

Принципиальное (возможно, эпохальное) значение решения 17-го суда состоит в том, что прежде на «поганках» следы денег обрывались, некто, набивший ими все карманы, выходил белым и пушистом, и только тени тех долгов в кошмарных снах преследовали бухгалтеров еще долгие годы. Банкротство было тем механизмом, с помощью которого сотни миллиардов (не рублей, а долларов) были выведены из российской экономики и материализовались в виде нала, счетов и недвижимости как в России, так и за рубежом.

На протяжении 20 лет своего существования арбитражные суды (как и уголовная юстиция в хозяйственных делах) чаще обслуживали рейдеров: по оценке экспертов, четыре банкротства из пяти имели криминальный характер. Получалось это не обязательно за взятки, а «по сложившейся судебной практике». Уголовная юстиция в хозяйственных делах чаще шла путем загромождения приговоров кучей доказательств, которые, на самом деле, ничего не доказывали, а для арбитражных судов, напротив, характерен был отказ «загромождать» иски цепочками сделок, без исследования которых и решение правильно вынести было нельзя.

Первая, до перелома, половина арбитражной войны НЛМК против Максимова, включая проигрыш НЛМК в МКАС, замечательно иллюстрирует этот прием (а уж цели могли быть разные, коррупционные в том числе). Если не брать всю цепочку, то каждая отдельная сделка между 73 (!) ЗАО и ООО внутри «Макси-групп» (и еще десятков поблизости от него) представала как законная. Эта логика в судах по делу «НЛМК против «Макси» преобладала до весны 2011 года.

Однако и четыре года назад темный лес из реальных заводов и «рогов и копыт» — ОАО и ООО «Макси-групп» — не был так уж непролазен. Опытный аудитор тогда еще мог проложить в нем тропинку — цепочку для судей. При взгляде на нее сразу бросаются в глаза циклические операции, когда безналичные деньги без смысла пролетают по кругу. А это признак чаще всего еще и вывода белых денег из безналичной формы в черный нал. Почему судьи три года ничего не видели, а потом вдруг решили увидеть?

Адвокаты НЛМК, конечно, вложили в это дело много сил и умения: тащили с собой свидетелей, которых судьи, отказываясь поднять голову от бумаг, сначала не хотели слушать, их аудитор на схемах и на пальцах показывала судьям (а заодно и адвокатам Максимова) все проводки, поражая их тем, что всё сходилось там до копеек. Но вряд ли это одно заставило бы арбитражные суды (в Екатеринбурге, в Перми и Москве) отказаться от удобной и не обременительной практики дробления цепочек в пользу расследования финансовых схем прямо в зале суда.

Этот поворот — следствие тупика, в который зашла прежде всего экономика. Проблема в том, что деньги, отмытые в суде через банкротство (или через приговор сопернику) приобретают законный вид лишь в «бухгалтерском», самом узком понимании, а в глазах общества легитимными они не становятся. Более того, и сами суды уже растратили на этом почти всю свою легитимность (доверие).

Перед необходимостью менять практику судей поставил механизм репутации: как судов, так и участвующих в спорах денежных состояний. Для них это теперь уже экономическая проблема: как в России, так и за рубежом.

Вкусно кормили в «ВТО»

Сорок лет назад, когда я стал студентом, отец, профессор права, стал брать меня в ресторан «ВТО» (его окна глядели на Пушкинскую площадь, где сейчас проходят митинги). Но в «ВТО» нельзя было зайти с улицы, и он брал у мамы «корочки», подтверждавшие ее членство во Всесоюзном театральном обществе — ВТО. Вряд ли Россия теперь войдет во Всемирную торговую организацию (ВТО) так, как мы проходили в ресторан: махнув перед носом швейцара (понятия «охранник» тогда еще не было) чужими «корочками». И не бумажное удостоверение нужно будет раскрывать, а реальные экономические активы. Это значит, что в случае споров судам должны быть понятны бенефициары — приобретатели собственности по сделкам, скрывающиеся за малоговорящими названиями компаний, а также их история (репутация).

Владимир Лисин (металлург, дважды доктор наук — еще раз пересказывать его биографию нет нужды, она известна) одним из первых в России вышел на IPO, для чего НЛМК, наряду с российской финансовой отчетностью, завел у себя также и прозрачную отчетность западного образца: в известном смысле Лисин «вступил в ВТО» в 2000 году. Аналогичную попытку в 2006-м сделал и Максимов. Облигации не принесли ему финансового облегчения: только он сам их и купил — российские банки (их окажется 50) давали Максимову кредиты уже неохотно, западные же банки требовали и западной отчетности, то есть настаивали на «вступлении в ВТО». Максимов обратился к PriceWaterhouseCoopers, представив (под страхом обвинения в мошенничестве) международному аудитору «письмо раскрытия»: это перечень компаний, подконтрольных группе, но в российской форме отчетности до сих пор обычно не афишируемых («поганки»).

Максимов тщательно скрывал в судах с НЛМК и «письмо раскрытия», и полученное еще за два месяца до первой встречи с Лисиным заключение PriceWaterhouseCoopers, в котором «Макси-групп» уже тогда была названа банкротом.

Весной 2011-го арбитражному управляющему обанкроченной «Макси-групп» повезло обнаружить это «письмо раскрытия», и с этого момента судам пришлось вникать в цепочки сделок «по всей длине». Отныне вывод был предопределен: в 2007-м Максимов всучил Лисину за 7,3 млрд рублей под видом контрольного пакета акций «куклу», где «фуфло» было перемешано с «металлом», и до февраля 2008-го, когда НЛМК сменил менеджмент, с бешеной активностью продолжалась подмена «металла» жеваной бумагой притворных сделок.

Для Максимова «вступление в ВТО» оказалось преждевременным. Но не вся ли страна РФ нынче собралась туда? Если не уходить в подполье и не строить новый железный занавес, то придется писать «письма раскрытия». Как рассказать, где у кого что лежит, если имена иных бенефициаров и произнести страшно? Но даже не в этом главная загвоздка. А вдруг при прозрачном рассмотрении окажется, что вся российская экономика — это «кукла», сплошная дырка от банкротства (как «Макси-групп»), и все реальные активы в ней давно уже подменены фуфлом?

Как большой дядя Лисин купил «куклу»

Цена контрольного пакета «Макси-групп» 7,3 млрд рублей (как половина стоимости бизнеса) была рассчитана «Альфа-группой», одним из кредиторов «Макси», заинтересованным в его спасении. За основу был принят показатель с красивым названием EBITDA: прогноз будущей прибыли на основе данных о ней прошлых лет. Одного не показала эта EBITDA: виртуального характера активов в обороте между 73 «предприятиями» группы (абсолютное большинство из них оказалось пустышками) при их более чем реальных внешних долгах, которые и были тем реальным экономическим источником канувших в «поганках» активов. Эти долги ОАО НЛМК отрабатывает и поныне…

Договор между Максимовым и НЛМК предусматривал проведение ревизии всех активов группы в течение года, после чего цена за пакет могла быть как увеличена, так и уменьшена. Между тем уже в марте 2008-го только что пришедшему новому мажоритарному акционеру стали понятны две вещи. Миллиардные займы, которые были выданы неким внешним компаниям (а может, и не внешним: перечня-то нет) и показаны как активы, на самом деле были безнадежны к взысканию. В декабре—феврале до акционерного собрания, на котором топ-менеджеры были сменены, они увели в непонятном направлении еще и новый 10-миллиардный кредит, выданный согласно договору НЛМК, и 7,3-миллиардный аванс Максимову (по договору он должен был потратить эти деньги на инвестиции в группу). Все деньги ракетой пролетели по кругу, несколько десятков миллионов свалилось в виде бонусов топ-менеджерам за проваленный ими 2007 год, 9 миллиардов поступило в уплату за доли в некоем «УК УЗПС» на счет гражданки Озорниной, которая оказалась к тому же гражданской женой Максимова. Ему самому тоже досталось 3 миллиарда за акции какого-то ЗАО «ЦентрВтормет»*.

Таким образом в феврале Максимов с женой формально оказались кредиторами «Макси-групп» на сумму большую, чем выкупивший все ее прежние долги (на 59,7 млрд рублей) НЛМК, и при банкротстве могли настаивать на своей кандидатуре конкурсного управляющего. В последний день Лисин спас ситуацию, прилетев к губернатору Эдуарду Росселю и предотвратив задуманное Максимовым тайное акционерное собрание в духе оголтелого уральского рейдерства конца 90-х годов.

Но как же Лисин так лопухнулся в 2007-м? Я спрашивал его об этом и получил ответ, что, мол, как же было не поверить гарантиям Росселя (наверное, и не только), просившего спасти область перед выборами, когда на заводах «Макси» начались забастовки из-за невыплаты зарплаты. Как не поверить 50 банкам, которые, наверное, проверяли же эту группу, прежде чем давать кредиты? Как не поверить Федеральной службе по финансовым рынкам, утверждавшей проспекты эмиссий облигаций «Макси-групп» и двух входивших в нее заводов?

Позже адвокаты обнаружили, что в документах, направленных в ФСФР, не было подписи главного бухгалтера «Макси-групп», он больше других чтил Уголовный кодекс. А Лисин, вероятно, заигрался, за 7 лет на Лондонской бирже подзабыл, где торгуются акции НЛМК, а где живут они сами с Максимовым.

Но, с другой стороны, при необходимости для НЛМК инвестировать в активы — разве не всё на рынке то же самое фуфло? Что не фуфло, чаще всего не продается, а что продается, чаще всего — фуфло. В этом смысле предмет спора между Лисиным и Максимовым заключается в процентном соотношении: один из них считает, что в «кукле» было три четверти металла и четверть жеваной бумаги, а другой видит это соотношение наоборот. Но чтобы совсем без фуфла — вы в какой стране это видели, Владимир Сергеевич? В Англии?

«Демидов-центр» и ревдинские гвозди

Когда аудиторы НЛМК начали разбираться с циклическими финансовыми операциями, которых в «Макси-групп» были сотни в разное время, они долго ломали голову над одной из них, в ходе которой вроде ничего и не пропало, и смысл ее оставался совершенно непонятен. Наконец кто-то из старых слил им безобидный «инсайд»: это один из приближенных Максимова покупал квартиру по ипотеке, и нужна была справка НДФЛ, чтобы белая зарплата казалась побольше. Ну и прогнали по кругу миллионов там сколько-то, заодно и оборот. А что такого?

Марина Костромина, обладатель заветной дискеты с ключом к системе «банк — клиент», по-прежнему работает за тем же столом, но теперь под НЛМК. О встрече с ней я попросил по той причине, что аудитор НЛМК, сумевшая распутать все эти проводки за несколько месяцев, рассказывала мне с восхищением о ее кристальной честности: ведь ни копейки себе не взяла. Я уточнил у Марины, могла ли она это сделать технически. Конечно, могла бы сварганить какой-то боковичок в декабре 2007 — феврале 2008 года, когда по кругу летали миллиарды и никто из тогдашнего начальства в горячке пропажи пары миллионов рублей даже и не заметил бы.

Марина мила, в бальзаковском возрасте, что-то лепечет в ответ на расспросы о том, что удержало ее от простого способа обеспечить свою старость, когда вокруг все во главе с Максимовым тырили кто как мог. Она скромный и честный человек, именно эти ее качества и не приводят ей на ум простой ответ: да я просто честный человек, вот и всё. И таких честных работников, которые выполняли свою работу, в «Макси-групп» было много — да почти все. Они увлеченно рассказывали мне про заводы и производство: оно таки было, и «ревдинские метизы» (проволока там или гвозди) становились брендом на рынке в самом простом смысле слова, их дачники предпочитали другим: «А ревдинские гвозди есть?»

Я поехал в Ревду, чтобы посмотреть на тот самый НСММЗ, Нижне-Сергинский метизно-металлургический завод, где и после установки НЛМК фильтров дышится все равно с трудом. Но меня позвали еще влезть на горку, чтобы с гордостью показать возведенный там при Максимове «Демидов-центр». Это сооружение редкой безвкусицы, отделанное мрамором внутри, оно возвысилось над НСММЗ, погибавшим под бременем долгов, не только по рельефу местности, но по смыслу существования того и другого. Впрочем, в России большинство ее памятников — это тоже памятники тщеславию немногих на фоне нищеты почти всех: в этом смысле Максимов тоже ничего нового не открыл.

Были в истории России и другие люди, как, собственно, купец и промышленник Никита Демидов. Знавший цену деньгам, он от самого проекта «Демидов-центр» уже перевернулся бы в гробу, если бы не был похоронен в Туле. Хотя разве в Туле не то же самое фуфло? Да и Демидов был этому не чужд, посылая щедрые подарки двору. Здесь же дворянские титулы и звания за это и раздают. Наверное, проблема всегда была в соотношении, в пропорции «металла» и «фуфла».

«Макси-групп» представляла собой слоеный пирог, где связь между заводами и их финансированием с каждым кредитом становилась все слабее. Виртуальную денежную карусель сознательно крутили от силы человек десять, а те сотни людей, которые были связаны с производством, верили и продолжают верить в полезность и искренность своего дела. И они тоже правы.

В ответ на вопрос о том, в какой мере она понимала, что происходит, Марина пожимает «бальзаковскими» плечами: «Ну он же собственник»… То есть он со своей собственностью что вздумается, то и делает. Понимание нелегитимности его собственности сочетается с убежденностью в отсутствии у собственника какой-либо ответственности, ну, допустим, хотя бы перед ней, Мариной.

О пользе лечебного голодания

Произнесено слово «ответственность», а она бывает различная, и самая из них примитивная — это уголовная, особенно в рамках того уголовного суда, который сам собой вырос здесь, да и не может быть иным в симбиозе фальшивой экономики и фальшивой политики. Мне кажется, что Лисин понимал это, когда сидел напротив Максимова на очной ставке в кабинете следователя УВД ЦАО.

Тот факт, что Максимов если прежде и не был мошенником, то стал, сейчас уже определен преюдициальным значением решений арбитражных судов. Но что бы вышло, если бы адвокаты Максимова с самого начала и как бы с обратной стороны пошли по этому пути? Прежде всего им предложили бы дать взятку. Если бы она оказалась больше той взятки, которую предложил бы Максимов, его бы посадили в СИЗО. Опытный боец в рейдерском деле, основную часть денег он к тому времени уже увел бы на такое расстояние, что вернуть их было бы нельзя. Из СИЗО он стал бы рассказывать, что он «второй Ходорковский», и все бы ему поверили, потому что про «независимый суд» все знают, и как же не поверить, если из тюрьмы? А к сегодняшнему дню он уже вышел бы оттуда по УДО с деньгами и со славой.

Вопрос об уголовной ответственности Максимова вообще сложен с учетом его личности, по-видимому, неординарной и неоднозначной. Когнитивный диссонанс, неизбежно возникающий у него и его ближайших сотрудников, которые прятали от себя понимание, но не могли не понимать, чем они там занимаются на самом деле, Максимов выправлял «лечебным голоданием». Он в самом деле возил желающих в соседний санаторий, где они голодали по науке и за его счет. Марина тоже ездила туда и уверяет, что после трех недель голодания прекрасно себя чувствуешь, жаль, что НЛМК этим не увлекается, а дома долго голодать тоже нельзя: опасно. Марина голодала без фанатизма и не продвинулась по служебной лестнице, а иные за счет Максимова ездили голодать в его имение в Сочи, где он обещал голодающим, что построит «город Солнца», там у него будут работать только физически и морально выздоровевшие (путем лечебного голодания) люди.

Это не то чтобы невменяемость, при которой об уголовной ответственности и речи нет, но это, может быть, смягчающее обстоятельство. Максимов был еще и утопистом, а при попытке осуществления утопии грань между жульничеством и мечтой часто стирается. Мне об этом пока трудно говорить: его биографию, в отличие от биографии Лисина, исследовать сложно, да и с самим Максимовым мне пока поговорить не удалось. Я бы отложил этот вопрос до следующих публикаций, рассматривая эту как публичную оферту: если он снизойдет до встречи со мной, я бы эти смягчающие обстоятельства еще поисследовал.

Если же говорить об уголовной ответственности не в виде заказного дела, а по смыслу, то к ней пришлось бы привлекать слишком многих. Начать пришлось бы, конечно, с Марины как с несомненной соучастницы. Дальше пошли бы персонажи менее честные: менеджеры банков, которые оценивали «Макси-групп» и выдавали ей кредиты, вероятно, за откаты: они ведь не могли не понимать, что это такое. Но тогда дальше пришлось бы решать тупиковый для современной России вопрос об избирательности уголовной репрессии: все же так делают, а почему именно их?

Вот и губернатор Россель, рассказывают, охотно приезжал с Максимовым в его «Демидов-центр». Не Лисин с его прозрачной отчетностью, а Максимов устраивал власть, пока не начались забастовки в Ревде. А как бы без его черного нала здесь построили хоромы для приемов и многое другое, без чего нынче не обойтись, а как бы они стали проводить демократические выборы в Свердловской области?

Закат в «городе Солнца»

Это же всё симбиоз. Фуфло ведь не только в экономике. Оно и в искусстве, и в науке, в спорте, в национальной безопасности, где «Булава» летает, да всё куда-то не туда, а больше всего фуфла, несомненно, в политике. Разве наши политические институты не симулякры, а политики не «куклы»? Как воровская экономика может существовать только в рамках фальшивой политики, так же и наоборот. Вся эта их политика и идеология вместе с пиаром и сфальсифицированной картиной мира без черного нала максимовых не протянут и года.

Вот на что замахнулся Лисин, понимая это или нет. Его спор с Максимовым — столкновение двух мировоззрений, двух экономик: белой и черной, в конечном итоге — это столкновение двух эпох. И именно этот исторический факт, возможно, отвечает на вопрос, почему арбитражные суды в 2011-м окончательно перешли на сторону Лисина. Как-то вдруг многое стало меняться в одиннадцатом году.

Сверхприбыль от нефти улетела черным налом (через механизм банкротства) в зазор между экономикой и «юриспруденцией». Между тем выросло и предъявило себя новое поколение. Обитатели интернета, они прекрасно умеют различать пиар-технологии и фуфло. Менеджеры и специалисты всех этих невразумительных ОАО и ООО, они знают этот рынок, но нелегитимный капитал, созданный пока они еще были детьми, застопорил для них социальные лифты. Они не могут открыть свой бизнес, так как в фальшивой экономике ставка по кредитам (если ты в самом деле собираешься по ним расплачиваться) нереальна. Оскудевший бюджет уже не даст заткнуть рот этому поколению дорогими подачками, да и не они ему нужны, ему, как ни странно, нужна (как, впрочем и ВТО) открытость и подлинность.

И как Россель, поняв, что сейчас произойдет с «Макси-групп», запросил помощь у Лисина — так и Путин, оказавшись перед угрозой коллапса фальшивой экономики в целом, сейчас уже стоит перед выбором между ней и отказом от фуфла.

Мы еще не знаем, каким будет выбор президента, но арбитражные суды, похоже, уже сделали тот выбор, который дает им последний шанс спасти институт суда как таковой. В этом смысле решение 17-го Апелляционного суда в Перми может даже знаменовать собой конец 20-летней эпохи фуфла в экономике. А может, и нет, это зависит теперь от так называемой политической воли.

Леонид Никитинский