Очередная страшная трагедия, потрясшая Европу, вызвала в России полярные реакции — от искренних шока и грусти до ехидного злорадства. Но, как бы кто ни относился к случившемуся, не возникает сомнений в том, что повторяющиеся теракты в европейских городах указывают на реальные проблемы, имеющиеся в Старом Свете, и требуют определенных шагов, направленных на недопущение вакханалии насилия.

Мне кажется, что пришла пора без излишней политкорректности указать на несколько важных обстоятельств.

С одной стороны, не связывая напрямую недавнюю волну терактов с миграцией из Сирии, Ирака и прилегающих территорий сотен тысяч человек, многие из которых подвержены влиянию экстремистской идеологии, стоит признать, что террор в Европе — следствие провала миграционной политики в ряде стран ЕС. И не только самой политики допуска иностранцев в европейские государства, но и политики ассимиляции.

Во-первых, в ЕС наметилось несколько «очагов», где опасность достигла максимального уровня: Франция, Бельгия, Голландия, Германия, скандинавские страны. Эти страны проводят крайне благоприятную в отношении мигрантов социальную политику, по сути — будем откровенны — давая тысячам людей право существовать, не работая. В отличие от США, где из прибывающих мигрантов в течение первого года после приезда безработными (официально) оказываются 4-7%, в Бельгии и Франции показатель достигает 35-50%. Эти люди могут даже быть довольными своим положением, но у них подрастают дети, имеющие на руках европейские паспорта, а в мозгах — ощущение отчаянной несправедливости, так как они не вспоминают бытие своих родителей в Пакистане или Судане, а больше смотрят вокруг, на то, как живут преуспевающие европейцы. Данная ситуация создает глубокое основание для недовольства и протеста.

Во-вторых, европейские власти, принимая мигрантов, часто строят им недорогое жилье на окраинах крупных городов. Это формирует те закрытые сообщества, которые внутри себя воспроизводят бедность и неустроенность, позволяя людям существовать, доказывая свою «крутизну» себе подобным, а не достигая трудом и талантами положения в обществе. Между тем социологи давно заметили, что радикальные течения в исламе возникают даже не там, где эта религия особенно распространена, а там, где последователи ислама «оказываются вблизи, если так можно сказать, культурных разломов, таких, например, которые наблюдаются в зоне палестино-израильского конфликта» (или западного вмешательства в Ираке, Сирии и Ливии), либо же «оторваны от своих корней, живя в других странах»; здесь возникает «детерриториализованный ислам» — самая питательная почвая для джихадизма (см. Fukuyama, Francis. America at the Crossroads. Democracy, Power, and the Neoconservative Legacy, New Haven (Ct.), London: Yale Univ. Press, 2006, pр. 7174). Собственно говоря, Моленбек — классический пример такого гетто, и проблем можно было ожидать уже давно.

В-третьих, Европа наиболее подвержена исламскому радикализму еще по двум причинам. С одной стороны, она по-прежнему остается сообществом национальных, исторически сложившихся государств, в которых массовый приток мигрантов раздражает представителей титульной нации, и спасением кажется только «политкорректность» (вряд ли являющаяся действенным средством). Если бы Европа сначала стала настоящей Европой, забыв о своей множественной идентичности, ей было бы легче — как сейчас Америке проще интегрировать мигрантов. Но не судьба. С другой стороны, Европа сегодня показательно антиклерикальна, и это тоже вызывает отторжение у приезжих, которые порой даже при всем желании не могут смириться с таким подходом из-за своей культурной традиции (опять-таки Америка тут также выглядит предпочтительнее, так как она остается более религиозной, а религиозные люди легче поймут друг друга, чем верующий и атеист).

В-четвертых, европейцы придают очевидно излишнее внимание «гуманитарным» аспектам миграции. Можно понять, когда убежища ищет человек, преследуемый по идеологическим соображениям, как можно понять, что приезд гастарбайтера является единственным спасением для десятков его родственников дома, которым он будет посылать деньги. Но куда сложнее понять, почему более трети приезжих в ту же Францию и почти половина — в Бельгию прибывают по причинам regroupement familiale, что означает воссоединение с родными. В этом случае европейцы создают условия для того, чтобы беженцы (а в классификации ООН они обычно называются «временно перемещенными лицами» — я ставлю акцент на слово «временно») остались в принявших их странах навсегда. И хотя я согласен с тем, что по канонам гуманизма нужно помочь страждущим, я не понимаю, зачем создавать условия для их невозвращения.

Теракты в европейских городах указали на вопиющие провалы в организации системы обеспечения безопасности в Европе. Следует признать, что за десятилетия спокойной жизни европейцы расслабились. Последний раз терроризм угрожал Европе в 1970-е годы, а количество убийств на душу населения в начале 2010-х в Германии, Франции, Испании и Швеции было в 3,84 раза меньше, чем, например, в США. И сегодня им сложно возвращаться от «государства всеобщего благосостояния» к «государству всеобщей безопасности». Однако сделать это, видимо, придется, и тут наиболее очевидными являются следующие меры: — Европейцам нужно научиться пресекать вовлечение людей в исламистские организации на самых ранних стадиях. В Италии, например (где пока не было ни одного теракта и откуда и в Париж, и в Брюссель приходили упреждающие сообщения о готовящихся акциях), спецслужбы имеют на контроле 200 300 человек, подозреваемых в экстремизме, и внимательно отслеживают внешние контакты данной группы. Как только в поле внимания появляется новый человек, его тут же вызывают и пытаются объяснить последствия его потенциальной деятельности. Если это не помогает, ему, как говорят местные правоохранители, «начинают пачками приходить штрафы за неправильную парковку велосипеда», то есть жизнь такого человека всячески осложняется. В большинстве случаев этого достаточно, чтобы убедить мигранта не обольщаться исламизмом. Во Франции и Бельгии круг активных радикалов стал намного большим, и потому усилия полиции вряд ли могли быть эффективными.

— Европейцам, особенно в тех странах, где ситуация выходит или вышла из-под контроля, следует активизировать контакты со спецслужбами государств, откуда прибывают исламисты. Как правило, в этих странах их не любят даже больше, чем в Европе, причем такая нелюбовь проявляется в намного более явной форме. Достаточно посадить несколько десятков подозреваемых в симпатиях к терроризму в самолет и предупредить власти Марокко, Алжира, Египта или Пакистана о том, кто к ним следует, — и можно быть уверенным, что эти люди навсегда исчезнут «с радаров» европейских спецслужб (а многие их подельники резко пересмотрят свои увлечения радикальным исламом). Это требует пересмотра европейского законодательства о невыдаче подозреваемых в страны, где они могут подвергнуться пыткам или смертной казни; я понимаю, что тут могут нарушаться принципы гуманизма, но данная мера не должна касаться прибывающих в Европу и еще не натурализовавшихся граждан других стран.

— Европейцам ни в коем случае не нужно искусственно расширять «пространство проблемности», как они пытаются сделать, принимая решение о квотах на распределение мигрантов по странам ЕС. Если, например, в Польше общество и власти не готовы принимать новых беженцев, навязывать такие решения нельзя. Основная работа должна быть сосредоточена на локализации проблемы, а не «размазывании» ее равномерно по всем странам-членам Европейского союза. К этому же примыкает и другая тема: европейцам следует начать разрабатывать реалистичную программу борьбы с негативными последствиями неинтегрированности значительного числа мигрантов в общество; на мой взгляд, это должно стать важнейшим пунктом предвыборной агитации всех, скажем так, «разумно правых» партий (см. Inozemtsev, Vladislav. The right, migration and the EU) и сделаться водоразделом между ними и националистами. Нельзя допустить, чтобы регулирование миграции и борьба с экстремизмом стали восприниматься исключительно как лозунг неофашистов, потому что в этом случае можно получить только иной тип экстремизма, но не нормально функционирующее общество.

— Наконец, нужно провести беспристрастный экономический анализ вопроса и самой необходимости иммиграции в европейские страны. Свобода передвижения должна признаваться основополагающим правом человека, но из нее не вытекает необходимость той или иной стране принимать граждан других государств и обеспечивать их всем необходимым. На мой взгляд, фундаментальной основой для миграции должна быть только экономическая нужда в мигрантах, соответственно, вопросы приема, размещения и прекращения пребывания должны быть организованы исходя из данного императива (см. Иноземцев, Владислав. «Рабочие и люди»). Если же речь идет об обеспечении безопасности беженцев, то ее надо добиваться скорее на чужой территории (для Европы было бы во всех отношениях правильнее организовать и оплатить лагеря беженцев в северных районах Сирии и Ирака, в Турции или Иордании, чем торговаться с Анкарой о приеме беженцев в Европе). В конечном счете, позволяя относительно (и в большинстве своем) нормальным и образованным людям покидать свои страны, европейцы оказывают этим народам «медвежью услугу», позволяя диктаторам, радикалам и экстремистам с большей жестокостью и уверенностью в будущем управлять этими государствами и лишая их шансов на перемены.

То, что произошло в Брюсселе, наверняка повторится в ближайшем будущем где-то еще. Европа находится в начале многолетней войны с террором, которая будет вестись на ее территории. Эта война будет в конечном счете выиграна, как выигрывались войны с левацким терроризмом, с коммунистической угрозой, да и с нацизмом. Весьма вероятно, что европейцам понадобится помощь других развитых стран. Но не нужно забывать, что в основе причин нынешних проблем лежит не агрессивная политика европейцев на Ближнем Востоке и не неприемлемость европейских ценностей для той части человечества, которая живет только религиозными предрассудками. Причины проблем кроются в стремлении европейцев применить выработанные ими принципы цивилизованности к тем, кто их отвергает. И именно на этом нужно делать акцент в нынешней ситуации.

Владислав Иноземцев