Популярные группы

Акула капитализма может и огрызнуться. А малый и средний бизнес по-прежнему беззащитен перед хищниками в погонах

В прошлые выходные я встретилась с Федором Душиным — хозяином подольской аптеки «Федор и Доктор», которая почти в полном составе отправилась по этапу. Про это «Новая» писала неоднократно. Мы с Федором не виделись года полтора — весной прошлого года он получил семь лет колонии строгого режима. Вместе с ним по этапу пошли 12 сотрудниц аптеки — они получили от года до полутора лет колонии. Это был вопиющий случай, на который в свое время даже президент Медведев обратил внимание. Он тогда сказал: «Есть что-то странное в том, как удалось посадить целую аптеку».

Победитель и побежденные

У аптекаря Федора Душина в 2007 году случился конфликт с партнером по бизнесу — Вагифом Кулиевым. Запахло переделом собственности. У нас традиционно через арбитраж такие вопросы не решаются — а решаются через ментов, прокуратуру и прочие компетентные структуры. В случае с Душиным вопрос с переделом аптеки решился через наркоконтроль. По совпадению, у Вагифа Кулиева сын как раз работал в центральной ФСКН.

Однажды ночью в аптеку с контрольной закупкой пришли работники 7-й службы ФСКН по Московской области, в чьем ведении находится Подольск. В ходе закупки было установлено, что аптека позволяет себе продавать лекарства без рецепта. В частности, наркополицейские купили препарат «буторфанол», который иногда используют наркоманы. Именно это обстоятельство и мотивировало участие в деле ФСКН. Хотя обвинений по наркотическим статьям в деле не фигурировало — «буторфанол» не состоял ни в каких списках, подконтрольных наркополиции. Напротив: основная часть обвинения выросла из 171-й и 174-й статей Уголовного кодекса — «Незаконное предпринимательство» и «Отмывание доходов». Незаконность предпринимательства вытекала из того, что все аптечные рецепты скопом были признаны поддельными, а это ст. 327 УК РФ, до двух лет лишения свободы.

Также Федору Душину и его аптекаршам (в количестве 12 сотрудниц) вменили еще и 35-ю ст. УК РФ — «Преступление, совершенное организованной группой лиц по предварительному сговору». Вот это уже был, я считаю, чистый терроризм со стороны следствия. Потому что следователь ФСКН Просвирнин открыто объявил, что в случае если аптека не сдаст своего хозяина и не расскажет о его делишках, то «не помогут ни малолетние дети, ни отсутствие судимостей». Это — дословная цитата.

Аптечные тетеньки (в количестве двенадцати сотрудниц) сдавать своего патрона отказались, им не в чем было его винить, — так что под суд они пошли всем трудовым коллективом.

Собственно, Душин попал под универсальную схему заказного наезда. Ее до недавних пор можно было применять к любому человеку, занимающемуся в России бизнесом. Продаете вы, скажем, надувные шарики. Приходит следователь, находит, что шарики — контрафактные, или что санитарные сертификаты у них истекли, или что не было у вас лицензии на продажу сжиженного газа, которым шарики надувают. И все: помимо исходной статьи о незаконности самих шариков вам вешают «незаконное предпринимательство» и «отмывание доходов». Ведь вы же небось продукты на заработанные деньги покупали? Ну вот и все — считайте, это отмывание.

Кому нужны поправки

В апреле этого года вышли медведевские «экономические» поправки — статьи, по которым сел Федор Душин, переформулировали и подсократили. Поскольку суть его «преступления» была в основном экономическая, то после вмешательства президента от него остался пшик — деяние Федора оказалось декриминализировано. Прокуроры поупрямились для виду, но в итоге тоже признали в суде: Душина следует выпустить на свободу.

Тетеньки, отправленные в колонию в качестве группы поддержки по 35-й статье УК РФ, к тому времени тоже освободились — треть срока прошла, и всех их за примерное поведение выпустили по УДО.

А Душин отсидел в колонии год и три месяца.

Когда мы с ним договорились встретиться, чтобы он рассказал мне о своей победе, мне что-то казалось, что я увижу натурально Победителя. Что вот он будет сидеть передо мной такой твердый, уверенный, с расправленными плечами. Но вышло по-другому. Федор оказался похудевшим, тихим и каким-то потухшим. Он говорит:

— За эти годы, пока я защищался, потом сидел, — я потерял все. У меня теперь ни семьи нет, ни бизнеса, ни денег не осталось. Ни-че-го. Хотя, знаешь, это, наверное, был такой опыт, который у нас всем надо иметь — и в особенности прокурорским. Я бы всех на годик в колонию посылал — чтобы иначе на жизнь взглянули.

Покажется странным, но Федор, вероятно, в масштабе страны — в числе немногих счастливчиков, испытавших на себе президентское стремление к либерализации Уголовного кодекса. Дело в том, что пересмотр дела в связи с изменениями в законодательстве во многом зависит от инициативы самого осужденного. Механизма автоматического пересмотра попросту нет. Ни руководство колонии, ни суд особенного рвения в этой части проявлять не станут. Сторона государства, как правило, проявляет рвение, только если необходимо довесить. А человек, запертый за решетку, несколько стеснен в маневре.

— Во всей колонии из 1700 человек газеты только трое выписывают, — рассказывает Душин. — Уголовный кодекс с поправками в библиотеке есть — но попробуй ты разыщи его, он все время «на руках». А потом, ты думаешь, что все, кто сидит, такие упорные борцы с несправедливостью? Годик-другой — и сознание затухает, наступает апатия. И уже не до поправок.

О «внутреннем убеждении»

Субъективность применения новых поправок — еще одно обстоятельство, затрудняющее внедрение гуманизма в судебную практику. В УПК записано, что судья принимает решение согласно «внутреннему убеждению, руководствуясь при этом законом и совестью». Что такое «внутреннее убеждение» судьи — закон не разъясняет. Но лично мне ужасно не хотелось бы оказаться в ситуации, когда моя судьба зависела бы от «внутреннего убеждения» судьи Шарафеева, который, вынося приговор по очевидно заказному делу Федора Душина, попутно отправил в колонию двенадцать зареванных баб. Хотя даже обвинение просило для коллектива условные сроки.

Так же, как не хотелось бы мне испытать на себе «внутренние убеждения» судьи Перовского районного суда Олеси Турлановой, которой принадлежит авторство приговора предпринимателю Олегу Рощину и его бухгалтеру Инне Бажибиной. 18 и 15 лет колонии, исключительно по экономическим статьям.

Фирма Олега Рощина «Третий Рим» занималась импортом полистирола — это такой синтетический материал, который применяют в строительстве и легкой промышленности. Импорт полистирола был новым и многообещающим сегментом рынка. О таком бизнесе мечтали многие, и даже партнер Рощина Роберт Аведян стал намекать, что вдвоем им на этой площадке не разместиться. Короче, привлекательность бизнеса навлекла на Рощина проверку 12-го отдела УБЭП по Москве.

Последовали обыски и изъятия — в результате чего работа фирмы оказалась парализована. Потом Рощина — отца троих детей — арестовали. (Это позже уже президент запретил арестовывать бизнесменов до суда, а тогда этот действенный инструмент еще был в руках следователей.) Также к делу пристегнули Инну Бажибину — бухгалтера «Третьего Рима», и таможенного брокера Кочетова, который к фирме отношения не имел и даже не был знаком с Рощиным и Бажибиной.

Так образовалась «преступная группа по предварительному сговору» — универсальное грузило для всех экономических приговоров.

Рощину вменили 526 преступлений, предусмотренных ст. 188 ч. 4 (контрабанда товаров, совершенная организованной группой), и 511 преступлений, предусмотренных ст. 174.1 ч. 4 (отмывание денежных средств, приобретенных преступным путем в составе организованной группы). Бажибиной повесили, соответственно, 470 и 511 преступлений по тем же статьям. У Кочетова обошлось без отмывания, так что ему инкриминировали только 456 эпизодов контрабанды.

Преступление состояло в том, что на таможне полистирол был задекларирован в качестве полимера. Этот материал действительно является полимером, однако таможенные пошлины на полистирол выше, чем на группу полимеров. Допускаю, что посредством таких логических эквилибров Рощин хотел сэкономить, однако, думаю, он здраво оценивал риски и не стал бы ради успеха собственного дела идти ва-банк. А 18 лет жизни, проведенные в колонии, — это, согласитесь, ва-банк.

Примечательно, что в ходе следствия на счет «Третьего Рима» записали абсолютно все имеющиеся в России таможенные декларации по этой группе, относящиеся к периоду с 2005 года.

Следствие, вопреки очевидности, вменило Рощину (как и всей его «группе») отнюдь не 194-ю статью — «Уклонение от уплаты таможенных платежей», а именно «Контрабанду», наказание за которую куда суровее. К слову, в рамках нынешней уголовной либерализации была даже одна инициатива, предлагающая статью по контрабанде упразднить в той части, в которой она дублирует 194-ю статью. Но инициатива затерялась, и обвинение из двух статей выбрало для Рощина и компании ту, которая предусматривала наиболее суровое наказание.

Рощин получил 18 лет «строгача», его бухгалтер Бажибина — 15 лет колонии общего режима, брокер Кочетов — 9 лет.

Наверное, шансов отбиться от этого приговора у Олега Рощина не было, даже за деньги. «Мне удается самому выйти на оперативников, конкретно на Р.[1], — пишет он из тюрьмы. — Он объявляет мне 150 т. $. Я лично ему передал 75 т. $ возле следственного управления ВАО. После чего я ждал от них определенных действий, но действий не последовало. Т.е. он тупо кинул меня на 75 т. $».

Вскоре после приговора (осужденные и года не отсидели) были приняты поправки к экономическим статьям, согласно которым получается, что абсолютно все деяния, прежде тянувшие на 174-ю статью, преступлениями не являются! Мосгорсуд признал Рощина и Бажибину невиновными по этим статьям. И вот выходит новый приговор Мосгорсуда: Рощину — 8 лет, Бажибиной — 7, Кочетову — опять же 7.

Оставим за скобками состоятельность этого последнего приговора, который сторона защиты также обжалует[2]. Посмотрим лучше на метаморфозы приговора самого Олега Рощина. Вот судья Турланова назначает ему 18 лет колонии строгого режима. Так ей, видимо, подсказывает то самое «внутреннее убеждение». А вот уже президент вносит свои поправки — и на тебе: оказывается, «внутреннее убеждение» Турлановой было неверным. Она насчитала Рощину лишних десять лет за действия, которые, как теперь выясняется, не являлись преступлением. И ничто в ней не шевельнулось: ни сострадание, ни чувство меры.

Сейчас по Сети разошлось объявление, касающееся судьбы семьи осужденного Рощина: «Я, Рощина Юлия, жена осужденного Рощина Олега, мама троих малолетних детей, обращаюсь ко всем, кто может оказать посильную материальную, продуктовую и финансовую помощь моей семье. Также нужны зимние вещи и обувь для мальчика 3 лет, девочки 4 года, девочки 10 лет (рост 152 см)…»

И вот я спрашиваю: Олеся Турланова со всеми ее «внутренними убеждениями» вообще имеет право быть судьей?!

Мародеры из УБЭПа

– Я был поражен тем, как остервенело прокуратура билась за максимально жесткое наказание для моего подзащитного и других осужденных, — рассказывает Евгений Черноусов, адвокат Олега Рощина. — Хотя ведь уже даже президент обозначил тренд новой политики в сфере уголовного законодательства: хватит плодить «ранее судимых» из числа бизнесменов. Инициативные, предприимчивые люди — они должны работать, а не за решеткой сидеть. Но до прокуроров и судей, видно, туго доходит.

Впрочем, проблема не только в банальном нежелании судей и прокуроров отступиться от привычной практики карательного правосудия. Дело в том, что, разрушая силки, сотканные для бизнес-сообщества российским законодательством, гуманные поправки выпускают жирную птичку, за счет которой кормились многие. Не только менты с их бесконечными проверками, не только следователи, открывающие и закрывающие дела за вознаграждение, не только судьи, обслуживающие заказные процессы. Пищевая цепочка длинна, и самые незначительные ее участники, хищники семнадцатого порядка, не гнушаются уже и мелкой уголовщиной, даже не пытаясь замаскировать свою возню под наведение законности.

Так, к примеру, дело Рощина завертелось после того, как оперативники 12-го отдела УБЭП ГУВД г. Москвы арестовали три фуры «Третьего Рима». Определив на глаз, что в них содержится именно контрабандный полистирол (а не «полимер», как было указано в таможенной декларации), оперативники передали их на хранение ЗАО «РП Коммерсант», расположенному в деревне Белые Колодези Озерского района Московской области. Ответственным за хранение был назначен некто Костюк.

Позже фуры были переданы ООО «Виктория», находящемуся по тому же адресу, — под ответственность того же Костюка. На этом следы продукции и транспорта стоимостью миллионы рублей теряются, и даже экспертиза арестованного полимера не проводилась. Ни «РП Коммерсант», ни ООО «Виктория» в ЕГРЮЛ не записаны.

Думаю, полистирол просто разворовали.

К слову, компьютеры и прочую технику, изъятую в ходе обысков по делу, Рощину тоже никто не вернул. Но это уж обычная практика, не вызывающая ни у кого возмущения.

Рынок вещдоков

Вот еще одна история на эту же тему. Николай Куделко, литовский бизнесмен с русскими корнями, вел довольно успешный бизнес. Он продавал в России импортированный и произведенный здесь же растворимый кофе. В апреле 2007 года на его склады в городе Видном пришли оперативники департамента экономической безопасности ГУВД Москвы. Предъявили постановление на проверку — и за пять дней вывезли со складов всю продукцию: 30 еврофур общей стоимостью более 2 миллионов долларов. Понятно, бизнес у Куделко встал.

Вскоре ему удалось даже разыскать пропажу: вся изъятая продукция была передана на хранение ООО «Фирма Транзит Север Юг». Никаких договоров на предмет хранения вещдоков между ДЭБом и этой фирмой не существовало. Больше того: на тот момент в отношении фирмы было возбуждено уголовное дело именно по случаю разбазаривания вещдоков. Однако ДЭБ доверил весь изъятый кофе именно этой конторе.

Вскоре Николаю Куделко поступило предложение: 500 тысяч долларов — и все вернем. А нет — признаем весь товар чистым ядом. Куделко заплатил ментам — полковнику Д. и майору К. — 200 тысяч долларов[3] — да и те пришлось занимать по знакомым. Продукция так и не вернулась.

Николай обратился в департамент собственной безопасности — никаких действий оттуда не последовало. А вскоре против Куделко возбудили уголовное дело — статья 180-я («Незаконное использование товарного знака») и ожидаемая 171-я («Незаконное предпринимательство»).

Пока шло следствие, он просидел в Бутырке три года. Рассказывает:

— Никогда раньше я так близко смерть не видел. Каждый день инфаркты, инсульты. Следователь мой без конца меня пугал — то СПИДом, то «чеченской хатой»… У всей моей семьи жизнь перевернулась. Это ведь только говорится, что они одного человека сажают, — на деле ведь вся семья сидит.

На суде милиция заявила, что весь изъятый кофе был утилизирован на полигоне в Щелкове. Хотя никаких судебных решений, предписывающих уничтожение вещдока, не было.

В ходе судебных слушаний судья Видновского городского суда Боцорога-Волчихина все пыталась успокоить Николая, но тот шумел, кричал: «Я не согласен! Я буду защищаться!» Не помогло. Все доводы Куделко о том, что он был фактически ограблен милицией, разбились о судейскую констатацию «к делу отношения не имеет». И пришили ему шесть лет.

Потом, уже через кассацию, приговор удалось смягчить до трех лет — ровно столько Куделко уже и отсидел.

Первое, что он выяснил, освободившись, — это то, что мусорный полигон в Щелкове никогда не заключал договоров с ООО «Фирма Транзит Север Юг» на утилизацию кофе. Полигон вообще неприспособлен для этого.

Выходит, продукцию опять же разворовали.

— Налицо — классическая рейдерская схема, — полагает адвокат Черноусов, представляющий интересы Николая Куделко. — И в эту схему вовлечены не только сотрудники МВД и следователи, но и судья, выносившая приговор.

Также в ходе следственных действий с предприятия пропала автомашина «Хендай» — позже она была признана вещдоком. Упертый Куделко, освободившись, установил ее судьбу. Оказалось, следствие ее перепродало, подделав документы. У него на этот счет есть все подтверждения, вплоть до аудиозаписей.

Недавно краем глаза я видела Куделко в ток-шоу, посвященном реформе милиции. Кажется, это был канал «Россия».

Куделко страстно рассказывал свою историю женщине в крупных милицейских погонах и Чекалину, который прежде был замглавы МВД, а теперь сенатор. Представительница МВД в ответ на эмоциональное выступление Николая промолчала, поджав губы. А сенатор Чекалин сказал: «Ну это вы сейчас представили только одну сторону дела. Надо разбираться…»

Поправки и их последствия

Чтобы избежать упреков в том, что я пару-тройку частных историй выдаю за систему, я обратилась в судебный департамент с вопросом о том, какое количество приговоров на данный момент было пересмотрено в связи с принятием поправок. Вы не поверите: нет такой статистики. Надо понимать: общая статистика по тяжким — особо тяжким, наверное, есть. Частная — по убийствам и изнасилованиям — уж само собой. А вот касаемо того, сколько народу освободилось благодаря инициативе президента, — нет такой статистики.

Прекрасно отдавая себе отчет, что составление подобной справки — кропотливый труд, выпадающий за рамки стандартной деятельности судебного департамента, я все равно прихожу к мысли: никто реально не заинтересован в том, чтобы рассматривать бизнес-поправки как продуманный шаг либерализации уголовного права. Никто от лица государства не контролирует их эффективность — скорее всего, потому что для системы эта эффективность не столь уж важна.

По некоторым косвенным данным, можно предположить, что в стране было пересмотрено всего несколько десятков «экономических» приговоров — вряд ли больше сотни.

И все же сейчас, по прошествии полугода с момента принятия поправок, есть реальная возможность оценить если не их действенность — то их последствия. Первое и очевидное — об этом говорят все «экономические»: поправки к экономическим статьям стали предметом торга «на местах». Вот сидел ты, сидел — и рад бы уже какому-нибудь предприимчивому следователю заплатить — да только поезд ушел. Пока ты бился и доказывал, что ты честный, пока ты верил в закон и здравый смысл, — приговор уже вынесен. Апеллируй теперь и обжалуй, пока силы не кончатся. А тут ситуация развернулась на 180 градусов: вышли поправки. И уже не ты, а к тебе придут с предложением: есть, дескать, возможность существенно облегчить ваше положение, и стоить это будет столько-то и столько-то.

Есть и другие следствия из поправок.

Яна Яковлева, молодая предпринимательница, отсидевшая по надуманному обвинению семь месяцев в СИЗО, освободившись, создала некоммерческое партнерство «Бизнес-Солидарность». Эта организация аккумулирует опыт экономических сидельцев, сюда обращаются люди со всей страны. У Яковлевой, в отличие от российских судов, есть возможность оценить последствия поправок:

— Такого, чтобы по экономическим поправкам было много освободившихся, мы не наблюдаем. Зато уже сейчас заметно: арестованные, которых отпустили в связи с поправками, все равно на суде получают реальные — не условные — сроки. То есть посадка на стадии предварительного следствия — как была, так и осталась отчетливым сигналом для судей. Заметна и вторая тенденция — страшная. Все чаще против бизнесменов возбуждают дела по 159-й статье — «Мошенничество». Она не является экономической, так что не исключает ареста подследственного. И сроки по ней суровее.

[1]Фамилия редакции известна.

[2]Уже после первого приговора против Олега Рощина и его «группы» было возбуждено еще одно уголовное дело – идентичное первому. В основу дела легли таможенные декларации, изъятые в ходе расследования первого дела, однако почему-то в него не включенные. По второму делу проходит еще и брат Олега Рощина, Игорь, работавший у него менеджером в транспортном отделе. Он заключен под стражу. У Игоря тяжелое онкологическое заболевание, он перенес несколько операций.

[3]Фамилии редакции известны. Имеется аудиозапись встречи.

Ольга Боброва