«Сноб» и «Кухни “Мария”» начинают совместный проект «Кухонные разговоры» — это серия интервью с самыми успешными женщинами страны. Лика Кремер и Ксения Чудинова будут встречаться с героинями в редакции проекта «Сноб», где установлена кухня модели «Твист», и расспрашивать их об убеждениях, радостях, женских правилах в мире мужчин и сложных моментах выбора. В этом материале — интервью с основателем фитнес-сети World Class Ольгой Слуцкер о наследстве, детях, суррогатном материнстве, членстве в «Единой России» и о том, для чего спорт нужен в жизни

Чудинова: Мы хотели немножко посплетничать для начала. Вчера мы все прочитали про Фридмана, а сегодня — колонку Мамута.

Слуцкер: Я не успела прочитать колонку Мамута. Что он пишет?

Чудинова: Про наследство: оставлять его детям или не оставлять, и вообще как с этим разбираться.

Слуцкер: Фридмана я читала. Но он мне это говорил еще лет десять назад.

Кремер: Так и Мамут у нас на сайте задавал всем вопрос, как нужно распоряжаться тем, что вы бы хотели после себя оставить. И была большая дискуссия на «Снобе». Здесь, собственно, та же тема. Так вот, мы прочитали и задумались: не поговорить ли нам с детьми разных богатых людей.

Слуцкер: А меня-то вы зачем спрашиваете? Мои родители не богаты.

Кремер: Просто мы решили, если эту тему сегодня все обсуждают, почему бы не начать с того, что спросить, что вы про это думаете.

Слуцкер: Я вчера была в «Форбсе» на встрече с Михаилом Маратовичем, и я понимаю его логику. Она заключается в том, что громадное состояние, аналогичное состоянию Фридмана, — это не просто деньги. Это участие в акционерном капитале различных компаний, где есть партнеры, определенная система корпоративного управления и т. д. То есть, оставляя после себя наследство, в том числе передавая акции компании детям, нужно быть уверенным, что ребенок — часть этой компании. То есть что он закончил университет, пришел в компанию отца, в ней работает, растет по служебной лестнице, и у него это получается, и ему нравится этим заниматься.

Если этого нет... Давайте пофантазируем: вот мы — дочери Михаила Маратовича Фридмана. Вы журналисты, я бизнесвумен в индустрии спорта и физической культуры. И вот мы вдруг получаем это состояние. Каким образом мы будем участвовать в управлении компаний, где Фридман — один из ключевых акционеров? Мы с вами не знаем как, поэтому что мы будем делать? Либо мы будем нанимать стороннего эксперта, чтобы представлять наши интересы в совете директоров, команду советников, юристов, либо мы просто доверимся существующим партнерам-миноритариям.

Кремер: И пойдем у них на поводу?

Слуцкер: И пойдем у них на поводу. И то, и другое, наверное, неправильно. Представьте, у скольких людей будет искушение навязать нам свое мнение, перетянуть нас на свою сторону. Либо мы захотим просто продать свою долю в компаниях. Но не всегда, я вам как бизнес-человек говорю, продажа или выход одного из акционеров радует других. Вообще продажа компании — это как новый брак. Приходят другие акционеры — новые люди, новое представление, ценности, взгляды на стратегию развития. То есть это всегда микрореволюция, и продажа бывает дружественная, а бывает недружественная. То есть получается, что наследники взваливают на себя те обязательства и функции, к которым они, предположим, совершенно не имеют ни склонности, ни способностей. Поэтому, на мой взгляд, если нет таких наследников, которые разбираются в унаследованном бизнесе, могут защитить семейные инвестиции и компанию, то правильно поступить так, как предлагает поступить Фридман.

Чудинова: Да, конечно. Но что это в большей степени: забота о компании или забота о детях?

луцкер: И то, и другое. На мой взгляд, при принятии этого решения им двигало чувство колоссальной ответственности и перед своими детьми, и перед своими компаниями, и партнерами, и сотрудниками. Это и есть настоящая любовь к своим детям — не взваливать на них груз, который они не смогут вынести. Это первое. Второе: предположим, дети хотят развиваться совершенно в другом направлении — быть учеными или журналистами, или дизайнерами, заниматься преподавательской деятельностью или быть фотографами, и они совершенно не хотят заниматься бизнесом и тащить на себе это бремя. Фридман же не предлагает оставить своих детей на улице. Насколько я знаю — а мы с ним дружим и имеем возможность общаться неформально, — его идея такова: он детям обеспечит жилье, прекрасное образование — то, которое будет им интересно, — и какие-то разумные деньги на их жизнь, повседневные траты, на профессиональный рост. Это не значит, что ребенок остается с нулем на своем банковском счету. Это все очень большие деньги, это миллионы и миллионы, и не рублей. Но не миллиарды. Потому что отвечать за несколько миллиардов и отвечать за миллионы — это большая разница.

Кремер: Собственно, так же поступил Билл Гейтс. Это вообще-то тренд, это не Фридман придумал.

Слуцкер: А мои родители, если обо мне говорить, очень пожилые люди. Что они мне могли передать? Хотя профессионально они успешные люди. Мама — врач, папа — очень известный адвокат, заслуженный юрист России. Но они никогда не занимались бизнесом — это питерские интеллигенты. Мы всегда жили хорошо, но папа никогда не хотел иметь свою адвокатскую фирму, чтобы на него работали 25 молодых адвокатов.

Они сами начинали с нуля — две комнаты в большой питерской коммуналке. Хотя мой папа из очень богатой семьи, серьезного наследства, как и большинство советских людей, он не получил. Один его дедушка был известным промышленником, владел металлообрабатывающими предприятиями. Он, как говорит папа, привез из Америки чуть ли не первый в Украине конвейер, всех своих рабочих одел в комбинезоны. У них был первый автомобиль в городе. Бабушка училась в Берлинском университете, она была врачом.

Семья другого дедушки — из Юзовки. Только во время нынешнего конфликта на Украине я узнала, что, оказывается, Юзовка — старое название Донецка. Мой прадед был очень крупным зерноторговцем. В моем кабинете стоит грамота, то есть специальный сертификат, о присвоении моему прадедушке Березовскому звания купца первой гильдии. Еврею до революции для этого надо было быть по-настоящему крупным бизнесменом. Но от этих богатств ничего не осталось.

Поэтому — отвечаю на ваш вопрос — мне уже не досталось ничего: ни заводов моего прадедушки, ни хлеботорговых компаний моего другого прадедушки. Но папа со своим двоюродным братом с молодых лет были одержимы тем, чтобы найти клад, потому что одна из его бабушек, обожавшая драгоценности, все бриллианты положила в какой-то платок или мешочек и бросила в выгребную яму, когда не то красные, не то махновцы входили в город. И они всю жизнь с братом строили планы по поискам этого клада.

Чудинова: И?

Слуцкер: И ничего, до сих пор лежат.

Чудинова: Я боюсь, что там уже все раскопали. Подождите, а папе сколько лет?

Слуцкер: 85.

Чудинова: Папе 85 лет, а он живет кладами!

Слуцкер: Я говорю: «Папа, зачем тебе это было нужно?» А он говорит: «Олюся, это принадлежит нашей семье».

Кремер: А чему вас научили ваши родители, прежде всего? В смысле опоры в жизни, каких-то правил, финансов, денег.

Слуцкер: Папа учил соблюдать закон. Он адвокат, и когда мне исполнилось 12 лет, он произнес тост: «Олечка, теперь ты подпадаешь под уголовную ответственность, которая наступает согласно Уголовному кодексу с 12 лет». И в 14, и в 16, все время это акцентировал: уважать закон, соблюдать закон. И папа, и мама учили не предавать своих друзей.

Они никогда не были членами партии, потому что не считали эту идеологию своей. Им, безусловно, не нравилось, что происходит в СССР, и они мне рассказывали о культе личности и о тех жутких вещах, которые происходили. Но тем не менее отец очень романтично всегда относился к подвигам, к нашим советским военачальникам, к космонавтам. Ну и, конечно, самая большая любовь — это спорт. Папа — болельщик и хорошо разбирается в спорте, до сих пор смотрит все соревнования, вы можете его спросить о спортивных результатах, от 1950-х до сегодняшнего дня — он все знает. Он привил мне любовь к спорту, уважение к соперникам. Родители никогда не болели против СССР, всегда только за нашу команду.

Кремер: Вы говорите, что ваши родители никогда не состояли в партии, а вы вступили.

Слуцкер: Да, я член «Единой России».

Кремер: Зачем вам это было нужно?

Слуцкер: Знаете, мне неинтересно тратить все свое время, всю мою энергию и силы только на зарабатывание денег. В какой-то момент я стала получать удовольствие от просветительской и миссионерской деятельности. Если вы читали о нашей компании, то знаете, что мы проводили крупнейшие конвенции, в какой-то мере мы вырастили индустрию фитнеса: дали доступ к знаниям людям, которые никогда в жизни не смогли бы в силу материальных причин или незнания языков выехать за границу, слушать лекции и обучаться у топовых инструкторов. А мы их сюда из года в год 15 лет привозили и ни копейки на этом не зарабатывали.

Кремер: Так а партия-то тут при чем?

Слуцкер: Когда наступил кризис, эти вещи стало дорого проводить, и мы их свернули. И тут у меня родилась идея — скорее всего, когда мои дети пошли в школу, — я поняла, что уроки физкультуры в школе — неважно, в частной или в обычной — совершенно не изменились с того времени, когда училась я или даже мои родители. Еще я замечала, когда мы бывали на курортах, что у тинейджеров из Соединенных Штатов есть мышечная масса, они все как гвоздики. А наши, даже дети наших друзей, какие-то такие немножко хиловатые, без мышц... И я поняла, что вообще дело-то не в родителях, а в физкультурной подготовке, которую дети получают в школе. А ведь у государства — любого — есть уникальная возможность за 11 лет, которые ребенок проводит в школе, в обязательном порядке научить поколение граждан здоровому образу жизни: как правильно питаться, как правильно заниматься, как правильно отдыхать, как правильно играть в разные виды спорта. Школа — это уникальный шанс вложить знания в ребенка, чтобы к окончанию школы привычка заниматься физкультурой стала такой же естественной, как чистить зубы.

Кремер: Все это можно провернуть только через партию?

Слуцкер: Никакая компания, никакая, даже самая крутая корпорация сама это не сможет сделать, это можно было бы сделать только через политические и административные инструменты. И тогда я в партию и вступила, меня привел туда мой товарищ, которого я люблю и уважаю, — Аркадий Новиков, который тогда озаботился школьным питанием. Поверьте, Аркаше есть на что жить, так что дело не в деньгах совершенно. Ему нравится еда, ему нравится вкусно и по-разному кормить людей. Он подумал: раз в школе дети все равно едят, так лучше пусть они едят здоровую еду. Так он со своим проектом по школьному питанию пришел, а я — с проектом школьной физкультуры.

Кремер: У кого из вас лучше получилось добиться результатов?

Слуцкер: Благодаря совместной работе, и моей в том числе, ввели третий урок физкультуры. Этого все равно мало, но это произошло. Фурсенко меня поддерживал в этом плане — и мы смогли подписать соглашение с Министерством образования. А надо понимать, что Минобразования — это же коснейшее министерство: ты еще только дверь туда пытаешься открыть, а там уже заслон.

Дальше я придумала конкурс «Урок физкультуры XXI века». Мы распространили информацию, нашли спонсоров, сделали денежный приз и сказали: «Уважаемые учителя физкультуры, пришлите, пожалуйста, свои уроки мечты». Я и моя команда создали несколько экспертных групп, которые должны были отсматривать все работы. Групп профессионалов не только из World Class, а из преподавателей вузов, заслуженных учителей физкультуры, знающих и прогрессивных. Мы кинули клич через профессиональные сайты и через отделения «Единой России» по всей стране: учителя физкультуры, которым есть что сказать, пожалуйста, пришлите свой «Урок физкультуры XXI века».

Сначала бандероли (а их участники конкурса должны были оплачивать сами) приходили совсем по чуть-чуть, а потом повалили посылки со всей страны, к нашей большой радости. Мы получили около 2000 работ из почти 700 городов, младшему участнику конкурса было 18 лет, старшему, учителю, — 81 год.

Мы хотели понять и увидеть идеи самых активных и неравнодушных профессионалов педагогического сообщества. Слушайте, что такое партия, у которой отделения во всех городах? Это система, через которую можно идеи и добро распространять, ребята.

Кремер: Хорошо, а здесь не было конфликта интересов? Потому что вы лицо World Class и с помощью этой партийной региональной сети еще и компанию рекламируете, нет?

Слуцкер: Нет, а при чем тут World Class?

Кремер: Но вы ассоциируетесь с ним.

Слуцкер: Много лет назад Божена [Рынска] написала про меня: «Девушка, которая широко известна в рамках Садового кольца». Спросите где-то за 150 километров от Москвы, что такое «Сноб», — поверьте, не каждый ответит. Что такое World Class, тоже не каждый ответит, если в этом городе нет наших клубов. Страна так велика, столько больших и маленьких поселков, городов, городков, что наивно представлять, что меня знают, как Ксению Собчак. И потом, а почему я не могу рекламировать компанию? Что, в моей компании есть что-то постыдное? Это история про социальную ответственность бизнеса, я за участие в этом проекте не получала никакой финансовой выгоды. Члены нашей команды, которые это делали, тоже.

Чудинова: И какое самое главное впечатление?

Слуцкер: У нас был большой финал, маленький финал, потом победители, и мы привезли их в Москву на конвенцию бесплатно — я уговорила «Единую Россию», и они на это пошли, благо дело было перед выборами. Знаете, во всех странах мира с политическими партиями милое дело работать в преддверии выборов, они на все прогрессивное согласны.

Но главное впечатление: учителя физкультуры совершенно отрезаны от современных методик и знаний. То, что в их понимании инновационно, на самом деле совершенно не инновационно. Но здорово, что люди хотят что-то делать и изменять. И следующим моим шагом было через «Единую Россию» пробить переобучение учителей физкультуры по всей стране.

Чудинова: А какой это год был?

Слуцкер: 2010-й. Меня с этим проектом поддерживали Фетисов, Роднина. Куратором была Света Журова, ей это очень нравилось. Поэтому, еще раз повторю, можно работать через политические партии и нужно работать. Это как, представьте, что есть такой хулиганистый одноклассник, который другим почему-то не нравится. И если его все время шпынять: ты тупой, ты идиот, — он таким и останется. А нужно дать ему шанс. Я понимаю, почему могут быть серьезные претензии и вопросы к «Единой России». Глупо не принимать и не понимать этого. Но наряду с этим, вы знаете, Россия — не только Москва, есть регионы, где людям и обратиться некуда, и там отстаивают их интересы, я это видела. А куда им еще идти? В приемную к депутату своему, «Справедливая», «Единая», то, что есть, другого нет.

Кремер: Другого нет, да.

Слуцкер: И еще я поняла, что депутатский запрос — это серьезная вещь. Есть закон, по которому депутатам обязаны отвечать, да и депутаты бывают разные.

Кремер: Мы уже поговорили о том, зачем спорт нужен в школе. А лично вам спорт как помогал? Когда ваша семья распалась и вы потеряли возможность общаться со своими детьми, спорт помог преодолеть кризис?

Слуцкер: Любая тренировка — это преодоление. Будь ты олимпийский чемпион, будь ты Месси, будь ты Оля Слуцкер или Маша Иванова, которая пришла на тренировку по степ-аэробике, — неважно. Тренировка на это и рассчитана, что тренер доводит тебя до пика нагрузки, и где-то нужно потерпеть. А когда ты в кризисе и настолько измотан борьбой, своими переживаниями, стрессом, то эти силы себя подтолкнуть изнутри, мол, давай-давай, еще потерпи, уже неоткуда брать. Тогда у меня прям слезы текли, настолько не было сил. Но я все равно себя заставляла тренироваться, чтобы не выпадать из ритма. Есть ритм, которым я жила. Хотя разные мысли лезли в голову: изменить совсем свою жизнь.

Кремер: Но вы так или иначе изменили все равно: развелись, вернули себе право опеки, сейчас вы на 23-м месте в рейтинге богатейших женщин России по версии Forbes.

Слуцкер: Я действительно в июне 2009 года осталась без дома, не было места жительства, вещей, фотографий, но главное, конечно, детей. А потом я купила дом. Это было 3,5 года назад. Я купила дом на голой земле — такой участок, что там ничего не было. И вот сейчас я иду, а у меня яблони расцвели, нарциссы, тюльпаны пошли, прекрасный газон, модный, современный дом, как я люблю. Еще сад, который вызывает удовольствие — поют птички, бежит собака, кошка встречает, дети, домочадцы. Понимаете, я это сделала сама, с нуля. Мне никто это в наследство не оставил, не мужчина какой-то привел меня в свой дом — полную чашу. Думала ли я в 2009 или 2010 году, когда мне еще казалось, что сейчас-сейчас все прошлое восстановится, что я создам что-то новое? Нет. Мне помог, кстати, Федор Бондарчук. Он мне сказал: «Послушай, там все закончилось. Но у тебя всегда был такой уютный, хлебосольный дом. Мы всегда туда приходили, могли чайку попить, поесть, и все твои друзья по этому скучают. Тебе нужен новый дом».

Кремер: Это спустя сколько лет борьбы случилось, когда вы были способны услышать такие слова?

Слуцкер: Это спустя 3 года борьбы. Мы вчера ужинали у друзей, и там была Юлия Борисовна Гиппенрейтер. А я к ней тогда пошла, когда мне было очень тяжело, потому что я хотела разобраться, как мне себя вести, если я вдруг встречусь со своими детьми. Папа с мамой меня всегда учили верить профессионалам. И я хотела получить ее консультацию. И вот сейчас она у меня спрашивает: «Ну как дела?» — «Я езжу в Израиль, получается увидеться где-то раз в месяц с моими старшими детьми, и я этому очень рада. Потихонечку мы начинаем хорошо общаться. Не так, конечно, как мама должна общаться с детьми — к сожалению, этим я пока не могу этим похвастаться, — но я рада тому, что наша разлука закончена».

Кремер: Сколько им сейчас лет?

Слуцкер: 16 и 12. И она мне тогда сказала: «Хорошо, что вы это приняли. Это важно». Надо принять что-то даже очень плохое, что-то очень болезненное, и только с принятием можно начать изменение. Помните, в Советском Союзе онкологическим больным никогда не говорили, что они больны, им всегда говорили: «Да у вас там грыжа». А за границей всегда врач сажал пациента и говорил: «Вы знаете, у вас рак, необходимо такое-то лечение». Можно спорить, что лучше: не знать или знать? Я думаю, знать лучше, потому что ты мобилизуешь свой организм для борьбы, ты можешь, понимая, что тебе сколько-то осталось, по-другому потратить свое время.

Чудинова: Да, ты понимаешь, что время — это самое главное.

Слуцкер: И тут то же самое. Я не берусь давать советы, но нужно принять плохое. Сказать: «Да, это со мной произошло». Не рыться, пытаясь понять почему. У меня вот такая моя жизнь, мне столько-то лет, я там-то работаю, на мне лежит такая-то ответственность, я хочу так-то радоваться, так-то получать удовольствие от жизни. Что мне для этого делать? Я иду заниматься спортом. Что такое спорт? Спорт — это возможность и себя уважать, и встать на ноги. Смотришь на людей: вдруг какой-то «крючок», который вообще не мог разогнуться, через месяц занятий говорит: «Слушай, а у меня распрямились плечи». Никто пока не может этого видеть, только этот человек может, но он же это видит. Спорт — это не про деньги, мне могут оставить 50 миллиардов, но я не Анна Курникова, и не стану ей, даже если сделаю пластическую операцию. Спорт — это когда твои личные, большие и маленькие победы зависят только от тебя.

Кремер: А какая вы мама?

Слуцкер: Мне кажется, хорошая.

Кремер: А если подробнее? Если сравнивать с тем, какая у вас мама — вы похожи на нее? Как вы общаетесь со своими младшими детьми? Я понимаю, что со старшими, видимо, сейчас сложно в этом смысле.

Слуцкер: Я всегда общаюсь с детьми как со взрослыми. Я не сюсюкаю — ребенок же член твоей семьи, он такой же, как и ты. Я очень уважаю детей, их право на свое мнение, например, если ребенок не хочет надевать ботинки, а хочет надевать резиновые сапожки, даже если сухо. В конце концов, у этого человека сейчас такое желание, оно ничему не вредит. Почему нет? Мне нравится показывать детям какие-то потрясающие вещи, делиться с ними: музыка, искусство, природа, животные, друзья. Они, может, еще маленькие, но все же понимают, что происходит вокруг них.

Я все-таки работающая мама, хотя, слава Богу, я могу сама составлять свой график. Надо мной нет начальника, и я не работаю с 10 до 6, я не привязана к офису. Я могу себе позволить няню, и определенную рутину я делегирую ей.

Рецепта счастья детей у меня, конечно, нет, но для детей главное, чтобы их любили родители. Если вы можете с вашим ребенком приготовить какой-нибудь кексик или какие-нибудь блины сделать к Масленице — это замечательно. Мало только мыть попу, хотя мыть попу тоже очень важно, потому что попа не должна быть красная, в сыпи и беспокоить ребенка. Но также важно, чтобы маме было что рассказать, чтобы мама была счастливая, а не грустная нереализованная женщина, которая считает, что положила себя на алтарь семьи и теперь все ей обязаны, включая детей.

Чудинова: Вы всегда так относились к детям?

Слуцкер: Всегда. У меня все дети поздние, все родились после моих 35 лет, к сожалению.

Кремер: В каком смысле «к сожалению»?

Слуцкер: По состоянию здоровья у меня не получалось раньше. Но это не значит, что я лучше лажу со своими детьми, чем женщина, которая родила в 25. Мне интересно с детьми, потому что они мне открывают мир современных скоростей. Я вчера была в гостях и видела детей моей подруги, которых я знаю с рождения. Они учатся в математической школе, тинейджеры. Какие они интересные! Саша Винокуров говорил полвечера с мальчиком, тот ему объяснял какие-то компьютерные тонкости, и Саша говорит: «Спасибо, я этого не знал». Дети нас тоже могут учить, дети — это проводники в современную жизнь.

Еще мне знаете что не нравится? Когда все время пытаются сравнивать детей с собой в детстве: «А мне нравилось это, а я читал такие книжки». У меня была такая история: мне очень нравился в детстве «Кондуит и Швамбрания», мне казалось, что это смешнейшая книжка, я когда читала ее, хохотала. И вот я утром говорю своему сыну Мише, который любит все веселое: «Миша, сегодня на ночь мы с тобой начнем читать самую смешную книжку моего детства, про школьников». Он был классе в третьем, лет девять. И вот он в своей пижамке лежит и готовится. Я сажусь рядом с ним, открываю «Кондуит и Швамбранию», начинаю ему читать вслух и понимаю, что это ни хрена не смешно.

Чудинова: На самом деле здесь проблема в том, что мы сами понимаем, что это не смешно.

Слуцкер: Нет, понимаете, это вообще не смешно. А Миша вообще очень хороший мальчик, добрый и тактичный. И он не хочет меня обидеть, но спрашивает: «Мама, а когда смешно будет?» Кондуит, гимназия, Швамбрания — это то, чем жил Лев Кассиль. А мой сын хохотал, когда на английском читал такую-то книжку, я не помню уже, но на мой взгляд это была ерундистика. А они хохочут, у них это очень популярная книжка. И не надо им говорить: «Как же так, ты что, не понимаешь, это Лев Кассиль, это вообще так смешно!» Нет, ему не смешно. То, что в наше время было нам интересно и смешно, не факт, что будет интересно нашим детям. Есть какие-то классические ценности, которые могут быть им интересны: музыка, живопись, скульптура, архитектура, то, что и до нас существовало.

Поэтому, мне кажется, не надо комплексовать, ваши дети вас сами проведут. Мне кажется, правильно периодически приводить детей на свою работу, на корпоративные праздники, чтобы они видели, чем занимается их мама, с кем она каждый день общается. Спрашивать: «Слушай, а куда бы ты хотел, чтобы мы пошли? Давай пригласим кого-то из твоих друзей, я хочу с ними познакомиться», — и прочие базовые человеческие вещи. Не мы же придумали работающую маму, правда?

Чудинова: Извините, я хочу перебить. Это довольно смешно звучит «про детей, которые проведут». Глядя на вас, понятно, кто кого и куда ведет. Лидер — это вы. Это касается и вашего внешнего вида, и отношения к бизнесу и детям.

Слуцкер: Чем ваши дети отличаются, по большому счету, от родителей, от мужа или жены? Это такие же члены семьи, каждый вносит свою лепту, не надо у них забирать это право.

Чудинова: Давайте не про детей, а про вас саму. Про те шишки, которые вы получили на своем пути, и вообще о том, на что ты имеешь право.

Кремер: Меня вот что особенно волнует: вы рассказывали про уроки физкультуры — про все эти бандероли, про то, как уроки физкультуры устроены. Для меня этот ваш рассказ — о нашей консервативной стране. Она большая, но медленно развивается. А вы в авангарде со своей личной историей. Но у нас в стране к суррогатному материнству относятся очень настороженно, и вы не можете об этом не думать.

Слуцкер: Да не только в нашей стране.

Чудинова: И тут вы говорите: «Я хозяин своего тела».

Слуцкер: Я не говорю этого.

Чудинова: А выглядит так.

Слуцкер: Но я не говорю. Во-первых, я верующий человек. Я как-то спросила одного очень думающего священника, монаха. Я помню, посмотрела ток-шоу на эту тему, которое вели Толстой со Стриженовой. Все мы знаем, как устроено телевидение. Они провели шоу, там горячо все это клеймили. А дальше они пришли в гримерку, стерли грим — и забыли. А сколько людей хотят стать родителями, но у них не получается! И тогда это единственный законный путь появления на свет биологически твоего ребенка. Так вот, я и задала вопрос: «Владыка, скажите, а почему церковь против суррогатного материнства? Все же пользуются шунтированием, всевозможными медицинскими технологиями. Это тоже одна из современных медицинских технологий». И он мне сказал: «Как я это понимаю, Оля, это про право выбора. То есть только Господь выбирает, когда начинается человеческая жизнь». И, в общем, я приняла это объяснение.

Кремер: Что значит, вы приняли? Что имеется в виду?

Слуцкер: В том смысле, что я принимаю разумное объяснение, в парадигме людей с определенными ценностями. Почему все должны думать, как я? Нет, не должны. Просто нужно находить какие-то точки соприкосновения. Я понимаю, что вы у меня хотите спросить. Но у нас в стране у этой дискуссии ужасный градус.

Потом, смотрите, вот удивительная вещь: кто-то очень хочет детей, но у него с этим проблемы, а кто-то совершенно не хочет, и у них рождаются дети, которых сдают в интернаты. Это все такая штука, которую нужно осмыслить, и про это очень интересно думать.

Кремер: Да, но вы говорите про право выбора, то есть толстым быть не грех или не заниматься спортом и жрать гамбургеры, а ЭКО делать...

Слуцкер: ...грех. Вы знаете, здесь и есть вопрос, о чем церковь говорит со своей паствой, что она пропагандирует, какие ценности? Часто ли мы слышим из уст наших священников о том, что ужасный грех — коррупция, что люди не должны воровать, что работа — это созидание, что, когда люди начинают лучше жить и больше зарабатывать, это прекрасно? Но это не все, это маленькая толика. Человек без духовной жизни, без веры — я не проповедник, но я верю в Бога — не до конца может быть счастлив. Почему в храм приходят, когда плохо? Придите, когда хорошо, может, тогда и плохо не станет.

Чудинова: А как вы, имея маленьких детей, себе воображаете мир через 50 лет?

Слуцкер: Я смотрю на малышей и думаю: наступает новая эра, очень интересное время. Что будет самой большой ценностью? Вера и знания, информация? У меня нет ответа на этот вопрос, я об этом думаю так же, как и вы, как любая мама: где будут дети, в каком мире они будут жить, как и что им необходимо будет в путешествии по их жизни, что я, как родитель, могу им собрать в этот, образно говоря, рюкзачок, с которым они будут более защищены, более адаптированы, более конкурентоспособны. Это и есть родительская работа, интеллектуальная работа, и она не менее важна, чем вовремя помыть попу.