Был такой период в жизни, когда я работала уборщицей в столовой. Столовая была базой районных школ. В ней централизованно готовились завтраки-обеды и развозились потом в бидонах по школам.

Моим участком был склад: длинный коридор, раздевалка грузчиков, комната с крупами, две холодильные камеры — мясная и молочная — и неотапливаемая клетка с овощами.

Время было скудное, конец 80-х. Но склад ломился от еды. Такие разнообразные и качественные продукты, как там, в магазинах не продавались.

Все, кто работал в столовой, воровали. Самыми дерзкими были грузчики. Они тащили всё без исключения. «С ведра и швабры глаз не спускай, — учила старшая уборщица. — А то будешь на свои деньги новые покупать».

Завскладом Лида и ее заместительница Тоня — две круглые свинки с визгливыми голосами — швабрами не интересовались. Они воровали только продукты. Каждый вечер перли домой сумки, а днем бдительно охраняли свои угодья от грузчиков.

Если те что-то грузили, свинки обязательно присутствовали. Но грузчики все равно ухитрялись что-нибудь стащить. Как-то украли целый ящик апельсинов. Свинки вопили, колотились, а грузчики ухмылялись. Радовались добыче, а заодно подлянке, которую подстроили начальницам.

Ко мне отношение было такое же, как к грузчикам. Меня оставляли одну только в коридоре, там нечего было украсть. Но когда я отработала две недели, младшая свинка вдруг выдала мне 30 яиц и брусок масла. Бесплатно.

Сыну было пять месяцев, мужниной зарплаты едва хватало, но и на нее мало что можно было купить. А тут такой подгон! У меня и в мыслях не было от него отказываться. Наоборот, я была безумно счастлива. Если раз в две недели или даже раз в месяц мне дадут хоть немножко продуктов, моя семья будет как у Христа за пазухой.

Но больше такое счастье не повторилось.

Свинкам надо было один раз меня замазать. Сделать причастной к их воровству. А делить кормушку они не собирались, зачем?

Когда до меня это наконец дошло, я гордо решила больше не ждать подачек, а самой покупать за деньги хорошее мясо. На склад его завозили в больших количествах. По документам оно предназначалось для кулинарии при столовой, но на прилавок никогда не попадало, расходилось между своими. А я же была своя. По крайней мере, мне так казалось.

Мясом командовал мясник Толя. Он продал мне прекрасный кусок, и я опять впала в эйфорию. А через пару дней Толя сказал, чтоб я пришла наверх — прибрать у него в подсобке. И я не пришла. И мясо он мне больше не продавал. «Нету, — говорил. — Всё разобрали».

Сейчас, по прошествии лет, я понимаю, что эта моя столовая была идеальным образцом заведения, которое финансируется из госбюджета.

Чем бы ни занимались такие заведения — управлением, образованием, спортом, наукой, космосом, дорожным движением, — внутри они устроены по той же схеме.

Всеми ими заправляют свинки и толики, которые вдумчиво стригут свои поляны. Шнурки-грузчики, у которых своих полян нет, ловко достригают недостриженное. А по оставшейся выжженной земле бродят простодушные дуры вроде меня, радующиеся упавшему кусочку масла.

Так было и в советские времена, и в постсоветские, и в нынешние все то же самое. Разнообразные задачи общественного служения, ради которых создаются государственные структуры, подменяются одной и той же истинной целью: извлекать из бюджетных денег личную выгоду.

На выходе, соответственно, мы имеем что-то типа школьных завтраков. Бурда цвета кофе и котлета из хлеба.

По вкусу — гадость. Но, как ни странно, есть это все-таки можно. Тем более когда ничего другого нет.

Юлия Калинина