В России происходят геополитические события, способные радикально изменить ее жизнь. Рост мегаполисов, вымирание деревни, изменение качества среды обитания — эти и другие тектонические сдвиги, не всегда заметные глазу, комментирует признанный специалист по проблемам городской среды, истории и теории проектирования Вячеслав ГЛАЗЫЧЕВ.

— Вячеслав Леонидович, оценивая Россию с позиции урбаниста и эксперта по развитию территорий, как бы вы определили базовую особенность нашей страны?

— Многоукладность. Как век назад, мы живем в стране, пестрой, как лоскутное одеяло, и мало поддающейся обобщениям.

Есть республики Поволжья — Чувашия, Татарстан, Башкирия, — в которых существует довольно плотное и стабильное сельское население. Есть Северо-Запад и губернии Центральной России, где жизнь территорий ориентирована на ближайший крупный город, обычно — областной и второй по величине, будь то Тула или Новомосковск, Псков или Великие Луки. Эти «центры притяжения» имеют эффективный радиус действия. Всё, что попадает в эти 60 километров — поселок, деревня, товарищество садоводов или ферма, — вполне жизнеспособно, потому что удовлетворяет спрос на разные типы рабочей силы.

Есть Россия, представленная Калужской областью, когда региону, не обладающему особыми ресурсами, удалось добиться успехов за счет грамотного руководства. Там уже есть сильный автомобильный кластер, вокруг Обнинска формируется фармацевтический. Теперь власти ставят перед собой новую цель: создать в Центральной России мощный университет, привлекательный для молодежи, которая не может платить за проживание в Москве.

— Один из самых опасных процессов, которые зафиксировала прошедшая в 2010 году перепись населения, — катастрофическое вымирание деревни. За 10 лет с карты страны исчезло около 12 тысяч деревень. Как оценивают этот процесс специалисты?

— Система расселения досталась нам в наследство от принципиально другой страны, Российской империи, и ее преемника, Советского Союза. Нынешняя Россия экономически не справляется с этим наследством. Когда нет насильственного прикрепления к земле, сильные и здоровые переезжают туда, где есть работа и перспективы.

Не забывайте также, что по сельской России прошел Мамай рейдерских разграблений. После него выжило не так много независимых хозяйств. Но те, кто выжил, работают серьезно. На юго-востоке Свердловской области есть, например, богом забытый Камышловский район. Несколько хозяйств, удержавшихся там вопреки обстоятельствам, сейчас интенсивно развиваются. Фермеры поставили перед собой задачу — не зависеть от сезона, заниматься не только агрокультурой, но и дополнительными производствами. В этом районе есть село Галкинское, где живет замечательный человек, Василий Мельниченко. Вместе со своими четырьмя сыновьями он наладил производство материала для фильтров водных каналов, который умудряется поставлять даже на экспорт. Даже если в масштабах страны это пока крохи, бесконечно важно увидеть и поддержать таких людей.

На территориях, где хорошо жить, надо содействовать развитию человеческого потенциала, а с территорий, где жить невозможно, на мой взгляд, надо помогать людям перебираться в более комфортные места.

— Еще один уязвимый тип поселений в нашей стране — малые города. По данным той же переписи, за 10 лет в России их стало на 290 меньше.

— Уменьшение числа малых городов, к сожалению, специфическая беда России. Таким городкам положено быть центрами сервиса и услуг для окрестного сельского населения, но большинству из них это не удается. Существующая система межбюджетных отношений оставляет малые города с деньгами, достаточными разве что на зарплату местному начальству. Это вопрос федеральной политики, которая не меняется уже 15 лет и способствует ослаблению таких типов поселений.

— Практика, когда и без того скудный местный бюджет вычищается в пользу центра, по европейским меркам принадлежит к безнадежно устаревшим формам управления территориями. От каких еще неэффективных стереотипов, на ваш взгляд, надо отказаться?

— Это плохое понимание властями гуманитарного шлейфа любых управленческих и экономических действий. Гуманитарная безграмотность, которую невероятно трудно компенсировать и которая сильно тормозит развитие территорий.

Власти надо пересмотреть отношение к человеку. В нашей логике бюджетных отношений человек всегда рассматривался не как инвестиционная, а как затратная часть. Вся прибыль для нашей власти сосредоточена у нефтяной скважины, в то время как в развитых странах она давно — в человеческом капитале.

Есть еще одно препятствие для развития человеческого капитала в регионах — колониальная логика наших крупнейших монополий. Собственник далеко, а менеджер лишь исполняет его волю, у него нет корней на этой территории. К сожалению, у нас действуют обедненные представления о том, что такое капитализм, которого в чистом виде давным-давно нет в развитых странах, где вся экономика завязана на культурные процессы.

К счастью, в условиях демографической ямы, в которую мы скатываемся, и на властном уровне, и на уровне производственных корпораций происходит осознание дефицита человеческого капитала. Сегодня между регионами растет конкуренция за людей, и это хорошо. Значит, растет цена человека. Некоторое демографическое сжатие идет нам на пользу. Оно дает шанс, что наша власть начнет понимать: народ — не то, что само народится. Это люди — ресурс номер один.

— «Человеческий капитал» надо не просто обнаружить, но и удержать. Иначе энергичные и умные будут уезжать.

— В регионах, где власть меняет отношение к людям, происходят интереснейшие вещи. Калужская область сделала качественный рывок, создав Агентство регионального развития. В Томске вокруг еще недавно консервативных технических университетов возникло кольцо инновационных фирм. Такие изменения я наблюдаю даже на уровне районных центров. Например, администрация знаменитых ерофеевских Петушков, что во Владимирской области, составляет карту распределения человеческого капитала, пытаясь учесть всех думающих и инициативных людей района.

Удержать креативный слой можно только изменением качества среды. В масштабах страны в этом направлении пока ничего особенно не сделано. Но сегодня даже такой сложный собеседник, как столичное правительство, благодаря работе экспертов, кажется, осознало эту проблему. Если Москва занимает по деловой активности 20-ю позицию, а по качеству среды — 72-ю; если, по данным опросов, 8 из 10 приезжающих в Москву туристов не собираются возвращаться, значит, качество среды уже тормозит деловую активность.

— В чем, на ваш взгляд, основной потенциал города?

— Сейчас города являются преимущественной формой расселения людей. В России также около 70% населения живет в городах. Рост городов предполагает не просто формальное увеличение числа жителей. Это расширение разнообразия. Разнообразие — магнит, который сегодня удерживает людей.

Понять, что такое разнообразие, просто. Если у вас один продуктовый магазин на всю округу — это одно качество жизни. Если пять, на разные кошельки, — другое. Если появляется магазин экологически чистых продуктов — третье. Только за счет утончения, растаскивания услуг на обслуживание интересов множества разных групп вы можете обеспечить собственную сферу занятости. Промышленное производство не решает проблему. Это не значит, что оно не нужно. Но кроме него нужно расширение сферы умных услуг, где люди обслуживают интересы, фобии, здоровье, образование других людей. И это приводит к совершенно другой организации городского пространства.

— А что происходит с Москвой — самым привлекательным, но далеко не самым благополучным городом страны?

— В Москве сейчас идет интересный процесс, в котором я участвую как один из разработчиков стратегии развития «Большой Москвы». Вокруг Москвы сформировалась агломерация. Агломерация — не просто очень большой город. Она предполагает кооперацию муниципалитетов.

В этом смысле кажущееся странным приращение к Москве гигантской новой территории довольно перспективно. Есть безотлагательные задачи, решить которые на территории «старой Москвы» не получается. Здесь так взвинтили цену на землю, что строительство человеческого арендного жилья уже невозможно.

Кроме того, в «новой Москве» можно гораздо четче выстроить систему сдержек, правил землепользования и постройки, расписать их буквально по кварталам. Наконец, при планировании можно использовать «голубой каркас» города — его реки, речки, озерца, — видя в них ресурс, а не препятствие. И таких вещей масса, которые очень тяжело сделать внутри «старой Москвы», но в «новой Москве» есть шанс отработать их как модель.

— Как сегодня, на ваш взгляд, складываются в России отношения человека и его среды обитания? Где живут наши люди — на территории или на родине?

— Очевидная для меня тенденция — рост местного патриотизма. Это очень важное чувство, предполагающее эмоциональную связь между человеком и местом его обитания. Да, желание «сбежать» пока сильно. Но есть и стремление вопреки всему создать на своей малой родине условия для нормальной жизни, другой тип общежития. Девять из десяти попыток окажутся неудачными, но это очень важный тренд. Чем больше их становится, тем заметнее меняется страна.