Текстовая версия
Борис Кагарлицкий, директор ИГСО:
"Обычно левых связывают с понятием антиглобализма. Строго говоря, антиглобалисткое движение в том виде, в котором оно существовало в начале 2000 годов, примерно с 1999 по 2005-2006 год – оно уже не существует. Т.е. есть некоторые институции, вот скажем Всемирный Социальный форум, который в Тунисе состоится в конце марта, и это, конечно, наследие антиглобалисткого движения. Но на сегодняшний день уже этих структур, объединённых на глобальном уровне, ведущих непосредственно компании сразу же на этом глобальном уровне, их почти не осталось. Они есть, но они такие полудохлые. И основные сражения, основные конфликты происходят на национальном уровне.
Но, тем не менее, если вернуться назад к теме, то встает вопрос – а что же было вот это антиглобалисткое движение и почему по-прежнему это слово одно в России больше, чем где бы то ни было? И ответ очень прост. На самом деле, слово «антиглобализм» придумано врагами движения, движение само себя никак не определяло. Были сапатисты, например, выступившие в Мексике. Они называли себя Сапатистская армия национального освобождения. Была группа АТТАК, которая настаивала на введении налога Тобина, который бы мог ограничить международные банковские транзакции. Это одно из первых – как уже говорят – антиглобалистких движений. Были инициативные группы по противодействию разного рода международным мероприятиям сначала в Сиэтле, когда была организована международная демонстрация, потом в Праге, и последняя крупная глобальная демонстрация была против «Большой восьмерки» в 2007 году.
Я наблюдал эту сцену 2007 году. Удалось блокировать подход международных журналистов на саммит «Большой восьмерки». И в этот момент вдруг выяснилось, что саммит не очень понятно зачем проводить, если пресса не может приехать на саммит. Все прилетели на вертолетах. Журналисты пытались приехать на автобусах, автобусы не прошли, пресса не могла снимать саммит, саммит как бы провалился фактически. Была очень смешная вещь. Поскольку там к Бушу было самое плохое отношение, а из всей восьмерки на тот момент наименьшее раздражение вызывал Путин – не потому что они любили Путина, а потому что остальных они не любили еще больше – то они назло сняли блокаду как раз перед концом пресс-конференции, когда выступал Путин. Несколько журналистов добралось, чтобы только Путина и показать, что всех остальных поставило в очень дурацкое положение. Думаю, что и Путина не в очень хорошее положение поставило, потому что он оказался в таком противостоянии всем остальным коллегам. Была смешная история. Но после этого ничего подобного не было.
2008 год как отрезало. Начался кризис, и больше этого нет. Так вот, обращаю внимание, что название «антиглобализм» появилось в буржуазной прессе как попытка каким-то образом заклеймить это движение. Оно было не против глобализации, оно было против неолиберализма, против приватизации, против демонтажа социального государства, против крайних форм рыночной экономики. Вот о чем шла речь. Это было движение, которое представляло собой некую коалицию левых с социальными движениями, с экологистами и еще с какими-то локальными группами. И пресса хотела найти этому какой-то неприятный образ, что это люди, которые против глобализации. А что такое глобализация? Это такой объективный процесс, как развивается мир. А это люди как бы плюют против ветра. Когда говорят «я - против неолиберализма» - понятно, против определенной политики, ты против определенного курса и это нормально. Т.е. есть один курс, ему может быть противопоставлен другой, одна политика, а вы представляете другую политику. А вы говорите – нет, они не против определенной политики, а против неких мировых тенденций. Мировая тенденция – она объективна. Я основываю движение против дождя, допустим, или я протестую против смены времен года. Я – идиот. И вот вся концепция подачи этого движения через призму понятия антиглобализм. Она была совершенно четко сформулирована, так чтобы люди выглядели нелепыми чудаками в лучшем случае.
Я был на многих дискуссиях, особенно в 1999-2001 году примерно. Люди собирались и говорили – «Как же так? Они нас называют антиглобалистами, к нам это совершенно не имеет никакого отношения. Мы – движение за социальную справедливость, мы – движение за новые глобальные альтернативы!» Они стали называть себя альтерглобалистами – за другую глобализацию. Не сработало. Пресса упорно называла их антиглобалистами. И я тогда выступал и говорил – «Ребята, назови хоть горшком… Если они нас так назвали, если они нас под этим названием распознают – то придется откликаться, выбора нет». И действительно, название прилипло. Но все это кончилось, кончилось мировым кризисом.
Кончилось, строго говоря, в тот момент, когда многие аргументы так называемого антиглобалисткого движения были приняты экстримом, т.е. очень многое из того, что говорилось тогда, признается правильным. Да, да, вы были правы, и здесь вы были правы. Просто можно почитать, что писали идеологи, экономисты, и аналитики антиглобалисткого, в кавычках, толка это Джозеф Юджин Стиглиц, Сьюзан Джордж. Это все подтвердилось и стало общепринято. И тут возникает другая проблема. Вот вы ходили и говорили «Волки, волки». Волки пришли, и вам говорят - вы эксперты по волкам, вы все знаете про волков, а как с ними бороться, кстати? И вот тут выясняется, что у нас ничего нет, у вас нет никакой программы борьбы с волками. Т.е. нет антикризисной программы. Мы уже последние 5-6 лет очень громко говорили – «Кризис идет, он придет, он будет вот такой, у него такой облик, он будет иметь такие и такие причины, он будет иметь такие и такие последствия». И действительно, все именно так случилось. Кризис пришёл, причины были именно такие, как вы сказали, следствия были ровно такие, как вы предсказали – теперь лечите. Нет, мы же всю энергию потратили на то, чтобы выяснить, откуда это придет. И на самом деле, и здесь самое грустное, что, по всей видимости, ответы нужно искать в сфере традиционной левой реформистской или более радикальной альтернативы. Т.е. в конце концов, ответом на кризис 29-32 года был новый курс, были идеи Джона Ме́йнарда Кейнса, было экономическое регулирование, была смешенная экономика, была национализация, была национализация командных высот, ключевых отраслей, было развитие национальных инвестиций. Но совершенно не в духе нынешних попыток затыкать экономические дыры, а через определенную стратегию развития. Вот эта идея локомотива экономики, когда госсектор становиться локомотивом, и он тащит экономику за собой, и он должен тащить куда-то, т.е. он должен знать, куда вы едете – как минимум.
И это все есть, не нужно это придумывать, но для того, чтобы это работало, нужна совершенно другая политика. Нужна политика, ориентированная на конкретные массовые социальные организации, потому что и Рузвельт, и социал-демократы, и, кстати говоря, коммунисты в 30-40 годы опирались на массовые организованные классовые структуры, на те же профсоюзы, на миллионы людей, которые понимали, кто они такие и почему они здесь. А сейчас левые другие, они сидят в университетах, они произносят общие речи, они отвыкли работать с профсоюзами, они отвыкли работать с конкретными социальными движениями. Главное, они отвыкли думать об этом. Их очень испортил 68 год, их испортила культура красивого слова. А ведь на самом деле среди левых сейчас даже очень мало публичных ораторов, очень много замечательных лекторов. Т.е. люди спрятались за университетской кафедрой. И вот реальный ответ состоит в том, чтобы выйти за переделы университетской кафедры, обращаться не к студентам, а к рабочим, и быть снова похожими на тех самых традиционных левых, которые сделали уже не одну революцию в первой половине ХХ века".
