В пионеры меня принимали в коридоре школы. Несколько третьеклашек выстроились корявым рядком — спиной к окнам, лицом к трём серьёзным тётям.

На тёть мы старались лишний раз не смотреть (вдруг увидят, как мы волнуемся) и упирали взгляды в стену. Всё горизонтальное пространство между классными дверьми занимали фотографии радостных пионеров и комсомольцев на фоне красных звёзд московского Кремля. Маленький Володя говорил слова пионерской клятвы, вытягивал шею для галстука и мечтал, что когда-нибудь будет вот так же на Красной площади.

Прошло изрядно лет, Володя потерял стройность и большую часть волос. Москва перестала быть далёкой и стала второй малой родиной. Только кто-то кое-где вот тут порой считает меня завоевателем и агрессивным провинциалом. Это, конечно, пусть считает. Бороться с этим мнением бесполезно, равно как и объяснять его носителю, что люди разные. Что объединяет «москвичей» и «провинциалов», так это присущая им, как болезнь, способность впадать в крайние состояния. Если заходит в некоем городе речь про столицу, так ждите «а не потому ли «Русь многострадальная», что «Москва златоглавая»?». И наоборот, «рвут грязные региональные руки белое тело Москвы-матушки». От первых я уехал, со вторыми живу. Потому приходится понимать их логику.

На самом деле обе точки зрения — родственницы. Если из рассуждений «Москва всю Россию обокрала» убрать здравое зерно, останется ревность и обида «всё плохо, но я не понимаю, что, а рыба с головы гниёт». Разделить «понаехали тут» — останется ностальгия по ушедшей «той самой Москве со сквериками» и тоже обида.

Не дуйте щёк, уважаемые аборигены. Москва есть жертва выстроенной у нас в стране системы, при которой равномерно распределены только слова о стабильности и неготовность к зиме. Вот смотрите — родители мои, честно работавшие изо всех сил и воспитавшие двоих таких же детей, садились на поезд и ехали в Москву за колбасой. В столице она была, а в моём родном городе, производившем машины, самолёты и корабли и тоже имеющем стародавний Кремль, не было. Почему-то. Виноваты ли в этом мои родители? Нет. Виноваты ли в этом москвичи? За исключением пары сотен фамилий, тоже, в общем, нет. Но так получилось. Предполагаю, что неадекватная часть москвичей не желает вникать в мои аргументы. В то, что я в Москве на одной работе получаю в два раза больше, чем в родном городе — на двух и с подработками. В то, что у меня тоже семья и мне хочется лучшей жизни для будущих потомков. Адекватные-то как раз всё понимают. Подразним неадекватных.

Дорогие уроженцы столицы, кричащие обо мне «что, завоёвывать приехал?». Рад сообщить вам, что завоёвывать-то и не пришлось особо. Помыкался поначалу, конечно, но потом насмеялся вдоволь. Усреднённый молодой «потомственный» москвич — это такой человек, который выбирает работу не по интересности или «сподручности», и не по деньгам даже, а по количеству пересадок на метро или наличию парковки в радиусе трёх метров от рабочего места. Он знает, что такое «смузи», но думает, что Сибирь начинается сразу же за МКАДом. С десяти до семи он перекладывает в тёплом офисе бумажки с места на место, но ищет способ «свалить из Рашки».

Есть ещё и другой усреднённый москвич. Он родился недалеко от Сибири, то есть в Бутово (к примеру). Он имеет на руках диплом какой-нибудь Академии пластилиностроения имени мамы директора Академии и полученную там специальность маркетолога. Он швыряет бычки себе под ноги, а на возмущённые взгляды ответит: «Мой город, чего хочу, то и делаю, дворник уберёт».

Оба этих человека употребляют слово «провинция», которым придумавшие всё на свете, кроме разве что Интернета, римляне называли регионы, заселённые не италиками, то есть совсем уж заграницу. И правда же — они так и воспринимают остальную Россию. Некоей Монголией, только говорят по-русски.

Видел ли это маленький Володя, когда мечтал оказаться на Красной площади? Нет. Но он тогда относился к Москве с трепетом, а сейчас и полюбил её. Как женщину, которую бросил один смысл, а второй так и не увидел её истинной ценности. Не разглядел под кичливыми нарядами действительной красоты её, не понял, что она его ищет в этом неоновом и розовом. Она просто не знает, как, она же другого смысла не искала никогда раньше, он её сам находил.

На фоне Кремля я теперь не фотографируюсь. Не потому, что «добился и теперь не интересно». Он без меня жил и проживёт. Просто этот маленький пионер Володя куда-то делся, как выцвела и та чёрно-белая Москва, которой он не видел и теперь только догадывается о красоте её тогдашней. Но это лирика, конечно. Столица — это гора среди равнин остальных городов, чего уж там говорить, Гора, которая удивляется, почему это при наводнении все на неё лезут.