Последние кадровые назначения в центре и на местах, полное эмоций письмо С. Глазьева А. Кудрину, волна нападок на премьера Д. Медведева и многие другие недавние события спровоцировали дискуссию о том, откажутся ли власти от формально исповедуемого ими экономического либерализма — свободного движения капиталов, рыночно формирующегося курса рубля и относительно ответственной бюджетной политики.

Данное обсуждение, однако, кажется мне совершенно бессмысленным, как и вопрос о том, кто сейчас находится в отечественной элите в большинстве — «либералы» или «силовики». Тому есть две причины.

Во-первых, и это нельзя не видеть, говоря о «либералах», в России, как это часто у нас происходит, не понимают (а скорее, умышленно извращают) содержание этого понятия. Уже больше 30 лет либералами в мире называют не столько адептов ничем не ограниченного рынка (они чаще всего именую себя либертарианцами), сколько сторонников социального государства в экономике, максимальной открытости в политике и равенства в общественной жизни. Содержание современного либерального подхода — в противовес консервативному и неоконсервативному — прекрасно изложено, например, в книге нобелевского лауреата П. Кругмана «Кредо либерала», и это показывает всю неадекватность обвинений отечественных экономистов-рыночников в «либерализме». В российской экономике сегодня нет практически ничего либерального: здесь доминирует тотальный монополизм; финансовые успехи компаний зависят в большей степени от меры их сотрудничества с властью, чем от чего-либо иного; социальное неравенство остается запредельно высоким, а интересы креативного класса вообще никак не представлены на политическом уровне (о других моментах — чуть ниже).

В российской экономике заметно причудливое сочетание государственного капитализма с финансовой открытостью, которая призвана обеспечить наиболее благоприятный режим его функционирования: приток дешевых инвестиций и заемного капитала извне и вывод прибылей в иные, более безопасные юрисдикции; льготные ставки подоходного налога даже для сверхвысоких доходов; относительно простой режим создания новых предприятий и достаточно условная борьба с различными схемами ухода от налогов. В данной системе основным принципом является не помощь индивидуальному предпринимательству и мелкому бизнесу, а потворствование крупным корпорациям. Если применять к нам американскую терминологию, то мы явно живем не в «либеральную эпоху» Great Society, а скорее, в Gilded Age, в которую крупному капиталу было позволено практически все.

Во-вторых, что намного более существенно, сформированная в стране система вообще не предполагает никакого деления на «либералов», «консерваторов» или «социалистов», на «демократов» и «государственников», на «силовиков» или сторонников мягкого «общественного договора». Все эти разговоры можно было вести до тех пор, пока в России существовали элементы народовластия и от общественного мнения хоть что-то зависело (как и от результатов выборов). Между тем вся история последних 15 лет — это история становления корпоративного государства фашистского типа (какое было построено в свое время в Италии или существовало в Германии почти все 1930-е годы). В такой системе основным качеством любого человека является статус «винтика», его функциональная пригодность к работе в единой структуре, управляющей обществом в соответствии с волей вождя. «Либерализм» в данном случае может быть — и довольно часто является — не более чем имиджем, за которым ничего не стоит.

Является ли, например, «либеральной» российская ФАС, которая позволяет беспрепятственно существовать 100-процентному монополисту на рынке алюминия в лице компании «Русал», «ограничивая» ее тем, что она не может реализовывать свою продукцию на внутреннем рынке более чем на 5% дороже, чем указывают текущие котировки алюминия на Лондонской бирже металлов, но при этом активно прессует Google за злоупотребления доминирующим положением на рынке приложений для смартфонов, работающих на системе Android? Разумеется, нет — эта служба отрабатывает заказ на то, чтобы «не трогать» отечественных олигархов и «прижимать к ногтю» компании из враждебной Кремлю части мира. Можно ли говорить о «либерализме» правительства, которое недавно отложило приватизацию компании «Башнефть», чтобы не продавать ее государственным структурам Татарстана или «Роснефти»? Вряд ли — просто правительство отдает себе отчет в том, что бюджет невозможно наполнить, перекладывая деньги из одного кармана в другой (наращивая потом дотации регионам или организовывая налоговые поблажки «Роснефти»). Стоит ли считать «либералом», например, И. Шувалова, который действует как типичный использующий свое служебное положение чиновник, зарабатывающий на связях с представителями крупных компаний, зависящих от распределения госзаказа, инсайде и других возможностях, открываемых занимаемой им должностью? Я не думаю, что одна лишь риторика в поддержку рыночных мер (большинство из которых не реализуются) может заслужить ему подобный комплимент. И так далее.

Дебаты А. Кудрина и С. Глазьева, показушные противостояния Д. Медведева и И. Сечина, сколько бы ни уделялось им внимания, не имеют ничего общего с борьбой «либералов» и «силовиков». Российская политическая верхушка сегодня является намного более сплоченной, чем когда бы то ни было. Она объединена деньгами, ради которых живут и действуют наши чиновники; страхом перед возможной дестабилизацией ситуации; и конечно, сознанием огромных нарушений законов и Конституции, формирующих мощную круговую поруку. Решения, которые принимаются сегодня и будут приниматься в ближайшие годы, определяются и будут определяться только одной идеологией — идеологией личного и корпоративного выживания нынешней элиты и ее вождя, а вовсе не либеральными, консервативными или социалистическими представлениями отдельных «политиков».

Либеральная система — в любой ее интерпретации — предполагает наличие конкуренции в экономике и в политике. Это обеспечивает ей если и не устойчивость, то последовательность и преемственность. Задачей либерализма в его современном понимании является формирование центристской и взвешенной позиции, вокруг которой способны консолидироваться мыслящие граждане. Популистская система предполагает массовую экзальтацию и минимальное осмысление происходящих процессов со стороны населения (идеально об этом: Умберто Эко, Ur-Fascism). Проблема, однако, состоит в том, что ценой функционирования подобной системы является ее невоспроизводимость в условиях отсутствия вождя. Ни один суперперсоналистский режим — даже тот, который не был уничтожен в войне, — не мог существовать без его создателя (можно вспомнить Испанию Ф. Франко, Пoртугалию А. Салазара, Парагвай А. Стресснера и массу других). Опыт 2008–2011 годов явственно показал невозможность сохранения системы в неизменном виде, даже притом что ее создатель лишь немного отпускает «вожжи», оставаясь активным политическим субъектом. И этот факт свидетельствует о том, что отечественная политическая система давно прошла «точку невозврата» и не может быть реформирована.

Все это, на мой взгляд, подталкивает к выводу о бессмысленности споров относительно «судеб либерализма» в России. Сегодня внутри сложившейся системы нет и не может быть либералов, а что будет через несколько десятилетий, покажет только время.

Владислав Иноземцев