«Большая беда нужна», — вывел формулу эффективности нашей госсистемы советско-одесский сатирик Жванецкий. Тогда мы собираемся и проявляем лучшие качества, дремлющие в условиях «разлагающегося мира» и рутины будней. «Большая беда», времена кризисов — чаще внешних, нежели внутренних, — звездный час любого персоналистского режима. Есть кому принимать судьбоносные решения, брать на себя ответственность и символизировать сплочение нации. Особенно перед лицом супостата, то есть противника очевидного в своей культурной и исторической инаковости.

Турция, конечно, более очевидный противник, нежели «братская» Украина.

Процесс принятия решений в условиях персоналистского режима прост, как палка: обсуждения в кабинете Начальника бывают, но как они влияют на решение Первого лица, предсказать трудно. Тут есть как положительные стороны, так и отрицательные. Применительно к кризисам или рутинным проблемам перевешивают либо те, либо другие.

Поведение российского руководства в первые часы и дни после того, как турки сбили Су-24, в этом смысле показательно. Какова будет в точности реакция и масштабы «ответного удара», никто не мог предугадать. Сначала шли заявления, что эмбарго не будет, никто не заикался об отмене безвизового режима, хотя многие по ассоциации с Египтом указали на возможность прекращения авиа- и туристического сообщения. Впрочем, это как раз нетрудно. Вполне уже нарисовался алгоритм реакции на подобные внешние вызовы. Ответом всякий раз становится новая степень самоизоляции и ограничения общения с внешним миром.

Закрыть выезд, ввести выездные визы и прекратить авиасообщение — это теперь первое, что приходит на ум соревнующимся в верноподданничестве депутатам и чиновникам, особенно тем, которые сами под санкциями или борются (как глава эсеров Миронов) за политическое выживание в будущей Думе, а блеснуть иной программой или повесткой не в состоянии. Управление внутренней политики АП не велит.

Однако потом прошла, слава богу, и была чутко уловлена «эманация сверху». Мочить по полной! Общий объем санкций может потянуть миллиардов на 40–50 долларов и затронуть даже «наше национальное достояние» — поставки газа. В таком стиле принятия решения можно усмотреть эффективность или, лучше сказать, эффектность принятия решений в условиях персоналистского режима. Мы за ценой не постоим. Политика легко бьет экономику, даже если счет идет на десятки миллиардов.

Если сравнивать, скажем, с Америкой, где тоже сильная президентская власть, то там механизм выработки решений иной. По многим важным пунктам внешнеполитической повестки условный Госдеп соперничает с условным Пентагоном (возможно ли такое у нас?), а еще надо оглядываться на конгресс, особенно если там большинство у оппозиции. В условиях политической и экспертной конкуренции надо учитывать многие лоббистские интересы. Вырабатываемое решение надо стараться «продать» посредством СМИ избирателям, которые вовсе не на 89% готовы заранее поддерживать все что ни делает Первое лицо. И посему решение носит чаще более взвешенный, компромиссный характер. А когда речь идет о большом бизнесе и больших деньгах, то молниеносный вердикт в стиле «плюс-минус 50 миллиардов» почти невозможен. У режима персоналистского руки такими глупостями не связаны. С другой стороны, если посмотреть на ту же ближневосточную политику администрации Обамы, то в ней намешано столь много разных «сдержек», мотивированных разными интересами и игроками, силами и лоббистскими группами, что внятной ее точно не назовешь. Как и последовательной.

Если обратиться к Европе, то там «внешняя политика» — мучительный результат консенсусного решения 28 членов, большой упор делается на процедуре: санкции против даже «заведомого супостата» не только подробно проговаривают между собой, но и оговаривают сроки и условия их снятия. По формализованной процедуре идти легче. Зато ЕС почти неспособен выработать внятный внешнеполитический курс для всего Союза.

По сравнению с политикой США наши действия в Сирии являют собой менее замутненную и более последовательную, по-своему честную политику. Понятно, кто есть наши, а кого бомбить, даже если на публику чего-то недоговариваем.

Правда, тут русская «коса» быстро нашла на турецкий «камень» в лице другого персоналистского режима. И теперь договориться им будет очень трудно, если вообще возможно.

Тут нужна оговорка: если бы некая третья страна вдруг сбила американский самолет, имея на то столь же сомнительные основания, то и в американской «многоинституциональной среде» процесс принятия решения в духе решительного отпора тоже сильно бы упростился. Если только речь не шла бы о Китае. Тут все равно сто раз подумали бы и заранее «подстелились» бы.

Как будет раскручиваться спираль противостояния двух персоналистских режимов, всегда предсказать куда труднее, чем применительно к режимам плюралистичным, где процесс выработки решений распределен между разными структурами и поэтому более прогнозируем. Еще имеется система «сдержек и противовесов» в виде трех ветвей власти. Плюс относительно независимые СМИ (и гражданское общество), которые могут выступить последним предохранителем в случаях, когда у политиков откажут тормоза или они зайдут в тупик (как во Вьетнаме).

Режиму персоналистскому в этом смысле легче, но и труднее. Вся ответственность — нечеловеческих размеров — лежит на одном человеке. Реакция общества, СМИ и прочих квазиинститутов — заведомо восторженно-одобрительная. И может теоретически стать осуждающей, лишь когда будет уже поздно исправлять ошибки. Это никакие не сдержки и противовесы. А узость круга лиц, участвующих в обсуждении решений (и тоже воздерживающихся от критических оценок действий Начальника, скорее пытающихся предугадать его желания, чем повлиять на них), многократно увеличивает опасность ошибки.

Зато в противостоянии с другим персоналистским режимом, особенно равным или даже более сильным соперником (а Турция, имеющая вторую по размерам армию в НАТО, соперник неординарный), имеется больше возможностей для политики brinkmanship (повышение ставок на каждом витке противостояния, балансирование на грани войны, не ввергаясь в нее). То есть можно зайти совсем далеко, имея такой кредит доверия нации и сверхлояльность элиты.

Тем более в условиях, когда подавляющее большинство нации чувствует: мы с нашим лидером правы. Плохо в данном случае лишь то, что и нация оппонирующей страны чувствует себя ровно так же.

А вот когда речь идет о ситуациях менее острых, на первый план могут вылезать издержки персоналистского режима. Все смотрят Лидеру в рот, никто не торопится брать на себя малейшую инициативу или принимать какие-либо решения, даже если речь не идет о войне и мире, когда мнение Первого лица действительно критично. Подчас, правда, и возможностей система уже таких не предоставляет. Руки отбили «на местах», что называется.

Ситуация с энергообеспечением Крыма не казалась острой, как в блокадном Ленинграде. Тогда проблему энергоснабжения решили за два месяца. У нас не решили за полтора года. Начальник не приказал, каждый день в камеры наблюдения не присматривал и стружку не снимал. А ГУЛАГа, расстрелов за саботаж и прочих методов внеэкономического стимулирования нынче не применяют. Возможно, режим «плюралистичный», с более раскрепощенной экономикой, с той же задачей справился бы успешнее и быстрее с помощью налоговых и прочих чисто рыночных методов, пусть и не без коррупции (любопытно, как работает частно-государственное партнерство в Турции, но это другая тема).

Для сравнения: летом этого года закончено строительство энергомоста по дну Балтики между Литвой и Швецией. Обошлось в «смешные» €550 млн, длина кабеля — 453 км, более чем в 20 раз длиннее, чем нам тянуть до Крыма, при большей глубине прокладки на Балтике. Уложились в 4,5 года.

Другой пример методов принятия решений — введение системы платы с грузовиков «Платон». Главный ее изъян даже не в технических недоработках или непрозрачной процедуре назначения оператора. А в том, что, внедряя систему, чиновники вообще «не парились» согласованием условий и цен даже с основными участниками рынка. И вообще не думали о цене для кризисной экономики и о более тонких методах выведения из тени (а это одна из целей «Платона, о которой часто забывают) процентов сорок, а то и больше перевозчиков.

Но то, что с оговорками применимо к острым внешнеполитическим кризисам, есть проявление некомпетентности в тонких вопросах экономического регулирования.

А не привыкли потому что ничего ни с кем обсуждать.

Таков стиль общения не только с эрдоганами (что, повторим, по-своему объяснимо для внешних кризисов), но и с управляемым населением. Будь то «Платон», платные парковки в спальных районах и почему-то еще и в ночное время, плата за еще не сделанный капремонт, изъятие накопительной части пенсий или ползучее введение платной медицины по принципу «хочешь жить — заплатишь».

Отсюда с потолка взятые тарифы покилометровой оплаты, несусветные штрафы, приснившиеся чиновникам сообразно их доходам и системе ценовых координат, и нежелание заморачиваться ни с технической доводкой, ни с объяснением, что откуда берется. Интуитивно применяется метод «пригрози ядерной бомбой». Но едва встретив отпор в виде массовых протестных акций (а не встретили бы — «проканало» бы), чиновники легко и непринужденно отступают на заранее неподготовленные позиции.

Оказывается, штрафы можно снизить сразу в 90 раз, тарифы — в два с половиной, а с введением системы, предположительно, вообще подождать.

Если подумать страшное и примерить такую же тактику «нахрапа и блефа» применительно к внешней политике, то нас неминуемо ждет катастрофа.

Но думаю, все куда проще: в случае с «Платоном» просто не подумали, ибо не привыкли вырабатывать решения во взаимодействии с другими игроками. Это вовсе не значит, что с турками нужно отказаться от «штрафов» и играть на понижение ставок и что мы так и сделаем. Скорее наоборот. То, что плохо для «Платона», хорошо для Эрдогана. И наоборот. Как сработает такая формула — покажет уже ближайшее время.

Георгий Бовт, политолог