Стрела НТС №84  от 16.03.2011г.

Зубов А.Б.

СОРОК ДНЕЙ ИЛИ СОРОК ЛЕТ?

Безумен человек, строящий дом свой на песке. “И пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое” [Мф. 7.27]. Наш дом еще не упал, но он угрожающе наклонился, весь пошел трещинами. Его крыша уже не защищает от непогоды, а печи почти не дают тепла. Уже отпали от него немалые куски стен, обнажив снегу и дождю внутренние комнаты, когда-то уютные, а ныне практически нежилые, запустелые. Понуры большинство обитателей нашего дома, в вечных поисках пропитания, в поисках работы проводят они жизнь. Многие из тех, кто посильней и поталантливей, бегут из него в чужое уютное жилье. Не рождаются в нашем доме дети, не слышен в нем голос жениха и невесты, не почтены заслуги и седины старца. Давно сломаны на дверях его запоры и ослабели руки у защищающих. Кажется, один еще порыв урагана – и рухнет наша Россия.

О страшных итогах послекоммунистической семилетки (1991-1998) написано – не перечесть. Да и к чему писания, если каждый на себе испытал и продолжает испытывать нашу сегодняшнюю жизнь. И все же, в который раз подведем итог: страна развалилась, вооруженные силы и оборонная инфраструктура разрушены и не восполняются, криминализация общества резко усилилась, народ нищает, хозяйство – в упадке, рождаемость падает, смертность растет, талантливые и образованные люди десятками тысяч эмигрируют, золото – кровь экономики – на миллиарды долларов ежегодно вытекает из тела России. И все это в условиях непопулярности правителей, отсутствия стабильности в воспроизводстве власти, подозрения всех и вся в продажности, бесчестности, цинизме.

И самое время теперь задаться очень русскими вопросами: “кто виноват?” и “что делать?”.

* * *

На каждом углу говорят: виноват Ельцин, реформаторы-монетаристы. Они все сделали не так как надо. Люди старшего поколения часто добавляют в эту компанию и Горбачева. Он, Горбачев, разрушил по злому умыслу или по недоумию великую и богатую державу, а реформаторы приватизировали золотые обломки. Они обманули ожидания народа. Народ-то думал, что благодаря какой-нибудь хитроумной экономической модели его за пятьсот дней или около того введут в капиталистический рай, а реформаторы вошли в рай сами, а народ не пустили – не хватит, мол, места на всех, бедна Россия. Когда сокращали армию, закрывали военные заводы и институты, разгоняли КГБ и МВД, прекращали помощь “дружественным странам”, отпихивали дотационные республики СССР, люди думали: вот теперь народные денежки не будут тратиться незнамо где, а потекут в наши карманы. Увы! армии нет, союзники распущены, республики отпихнуты, аппарат тотальной слежки разрушен, продан за рубеж трехлетний стратегический запас оборотных средств бывших советских заводов, все также качает движок нефть, все также роют в горах золото и редкоземельные металлы, добывают из якутской мерзлоты алмазы, рубят бесценные таежные леса, а в кармане пост советского обывателя гуляет ветер среди семенной шелухи. Не надо быть Боклем или Адамом Смитом, чтобы прийти к выводу: страна разворована, а денежки поделили вовсе не поровну.

Сказочные, как по мановению волшебной палочки появившиеся, богатства немногих, еще более подкрепляют этот нехитрый вывод. Люди, распоряжавшиеся в послекоммунистическое семилетие властью, проводившие реформы, отнюдь не походят на жертвенных бессребреников, подвижников идеи. Они богаты и благополучны. И в разоренной стране это благополучие новых демократических властителей вопиет к Небу и обличает само себя.

И все же подождем выносить обвинительный приговор, а себя удобно считать жертвой. Бедный российский обыватель – каждый из нас с вами, читатель – окажись он у рычагов власти или у “трубы”, как он поведет себя? Не превратимся ли и мы очень скоро в таких же циничных взяточников и хищников “с волчьим сердцем”? Может быть, симптомы этой сердечной болезни можно обнаружить не только у новых, но и у “старых русских”? Да и кто эти пресловутые “новые русские”? Разве они – не кость от кости, не плоть от плоти русского народа? Разве пришли они из-за моря или с дальних гор? У каждого почти из нас кто-то из друзей, родственников, соседей превратился вдруг, незаметно в такого “нового русского” национального или местного масштаба. Не говорит ли это, что, по сути, они и мы – одно.

В недавно написанной книге “Россия в обвале”[1] А.И. Солженицын делает несколько важных заметок, характеризующих состояние нашего народа, звучащих особенно набатно в устах русского патриота и, даже, отчасти, восточнославянского этноцентриста:

Сколько ни ездил я по областям России, встречался со множеством людей – никто ни в личных беседах, ни на общественных встречах, где высказывались самые многосотенные жалобы на современную нашу жизнь, – никто, никто, нигде не вспомнил и не заговорил: а каково нашим тем, отмежеванным, брошенным, покинутым?... За чужой щекой зуб не болит. Горько, горько – ... Мы утеряли чувство единого народа (с. 68-69).

Беженцы в своих многочисленных бедствиях встречают не только бесчувствие властей, но – равнодушие или даже неприязнь, враждебность от местного русского населения... “Что приехали? нам самим жрать нечего!”. В Чудове отключили к зиме отопление в беженских бараках. Пишут и о случаях поджога беженских домов. И это – самый грозный признак падения нашего народа. Нет уже у нас единящего народного чувства, нет благожелательства принять наших братьев, помочь им. Судьба отверженных беженцев – грозное предсказание нашей собственной общерусской судьбы (с. 70-71).

И, в результате, горькое разочарование писателя в возможности практической реализации дорогой ему идеи – залога государственного обновления России – местного самоуправления: “О самоуправлении, как его устроить, – почти никогда не заговаривали, это – не в мыслях... "Мы все ждем, кто б нас объединил".” (с. 10) – “Вот тут-то проступает болезненная русская слабость – неспособность к самоорганизации” (с. 68).

Глаз писателя подмечает то, что в какой-то степени замечаем все мы в своей собственной каждодневности: мы равнодушны к чужому горю, эгоистичны в собственном достатке, мы редко объединяем силы для защиты законных наших интересов. От всеприятия, всеоткрытости русского человека и следа не осталось. Мы все – “новые русские”. Только те, кто сидят в “Audi” и ездят отдыхать на Бермуды вполне раскрыли себя, а мы, в силу обстоятельств, мало проявляем свое “волчье сердце”. Нам Бог рогов не дал.

В апреле 1997 года мне пришлось осуществлять широкий социологический опрос, выяснявший бытийные ценности совершеннолетних обитателей России. Оказалось, что циников, уверенных, что надо жить только для себя, используя других людей, как орудия собственного преуспеяния и удовольствия, в сегодняшнем российском обществе 25-30%. Примерно же две трети россиян (а опрос проводился по представительной общенациональной выборке) высказали убеждение, что жить надо для того, чтобы приносить добро и пользу другим (молодежь до 25 лет две эти позиции делит почти поровну)[2]. Казалось бы, наше общество не так безнадежно, как кажется Солженицыну, но, увы, циники задают в сегодняшней России тон, а альтруистов почти что и не слышно. Они не выбирают себе подобных в депутаты и губернаторы, в профсоюзные лидеры и директора предприятий, не создают народные дружины для охраны порядка и группы контроля за деятельностью милиции и бюрократии. Они готовы сесть на рельсы, чтобы получить от власти задолженность по зарплате, но они не умеют и не хотят законным путем взять в руки власть и принять ответственность за судьбу России, да и за судьбы свои и своих детей.

Нравственное большинство русского общества почему-то стало ныне молчаливым большинством. Это – тоже симптом нашей болезненности.

Осмелюсь предположить, что если бы за реформы в 1992-93 годах взялись не Ельцин с Гайдаром, а совершенно иные люди, самые мудрые и честные, и они немного бы преуспели. Так же как нельзя австралийских аборигенов вдруг преобразить в рабочих детройтских автомобильных заводов и в законоответственных граждан штата Мичиган, так же и нельзя нас каким-то ловким приемом сделать гражданами стабильной и процветающей парламентской демократии.

Проницательный очевидец великой русской катастрофы 1917-2гг. - митрополит Вениамин Федченков приводит такой характерный для 1918 года разговор в третьеклассном вагоне: “Кто Бога видал?!” – торжественно бросил в толпу попутчиков матрос-богохульник. И вдруг какая-то женщина выпалила ему – “Рылом не вышел, ока-я-нный, Бога-то видать”[3]. Грубо – но точно. Боюсь, что для получения билета в приличное общество мы тоже “рылом не вышли”.

“Ка-аак!!!” – предвижу я возмущенный крик читателя. Но то, что я сказал – это не шутка дурного вкуса, не бессердечный эпатаж и не дурацкое фиглярство. Это – боль. И своей болью я хотел бы поделиться, ибо думаю, что боль эта – наша общая.

Нет, не всегда русские люди были столь жестокосердны, столь холодны к чужой беде, столь не способны к самоорганизации жизни и труда, как ныне. Новгородцы артелями осваивали Север, казаки с незапамятных времен создавали поселения на южных и восточных окраинах Руси. Да и в последние десятилетия той, старой России, не действовали ли по всей стране земские учреждения, народные кассы, различные добровольные объединения от религиозных до студенческих и рабочих союзов. Не показывали ли чудеса взаимовыручки старообрядцы, не процветало ли меценатство? Нет, тогдашнее русское общество отнюдь не было безупречным, много было в нем темного, мрачного, нелепого. Но где человек и где народ без дурных свойств и черт характера? В нашем падшем мире таких совершенных людей и народов нет и быть не может. Но если русский народ прошлых столетий был нормален, то есть соответствовал более-менее норме человеческого общежития, то наш нынешний народ глубоко болен. Его пассивность перед ложью, несправедливостью, жестокостью, чужой бедой и собственной неприкаянностью, его невероятная взаимоотчужденность, неспособность к самоорганизации – все это симптомы тяжкой болезни народной души.

Всем известно, что болеют люди, но, увы, болезням подвержены и целые народные организмы – и не только пандемиям, вроде чумы или черной оспы, но и болезням психическим. Как иначе, чем массовым помешательством можно назвать энтузиастическую поддержку Адольфа Гитлера и нацистского движения в Германии, позорного ее двенадцатилетия? Как образованные и сентиментальные немцы могли одобрять и творить планомерное уничтожение миллионов евреев и цыган, порабощение славян, кровавую бойню по всему периметру своих границ ради какого-то маниакально желаемого Lebensraum, без которого нынешней Германии живется совсем не плохо. Как могли недавно уничтожить чуть ли ни каждого четвертого в своем народе камбоджийцы? Откуда вдруг проснувшаяся братоубийственная ненависть среди народов, веками живших бок о бок на берегах Великих озер Африки, ненависть, за считанные месяцы унесшая сотни тысяч жизней в Руанде? Всматриваясь в века человеческой истории мы то тут, то там видим вдруг массовые проявления невероятной жестокости по отношению к себе подобным. И если от цифр историк переходит к конкретике, то у него часто не достает сил работать над документами от тошнотворного ужаса.

“С некоторых... сдирали кожу, а их тела скармливали собакам. У других отрубали руки и ноги и бросали на дорогу, где они попадали под колеса телег и копыта лошадей. Многих заживо погребали. Одних детей убивали на груди матерей, а других разрывали как рыбу. Вспарывали животы беременных женщин, вытаскивали неродившихся детей и бросали им в лицо. Некоторым разрезали животы и сажали туда живых кошек, отрубая жертвам при этом руки, чтобы они не могли их вытащить...”[4] – это из описания очевидцем еврейского погрома, учиненного по повелению Богдана Хмельницкого на Украине в 1648-49 годах.

“А народ, бывший в нем (в городе – А.З.), он вывел и положил их под пилы, под железные молотилки, под железные топоры, и бросил их в обжигательные печи. Так он поступил со всеми городами Аммонитскими” – это из Второй Книги Царств [12, 31] о деяниях царя израильского Давида над покоренной им Раввой Аммонитской.

Когда один человек учинит над другим такую невероятную патологическую жестокость, его считают маньяком, отлавливают, как бешеное животное и, как правило, уничтожают или запирают в сумасшедшем доме. А если так ведет себя нация, этнос, религиозное или социальное сообщество?

Но даже если душегуб или лихоимец избежит поимки и возмездия, разве сможет он спокойно есть хлеб свой и ласкать детей своих? Разве “кровавые мальчики” встают в глазах только героев пушкинских трагедий, а Рок и девы-эвмениды властны лишь на подмостках античной сцены? Разве только на библейских страницах вопиет кровь убитого, пролившаяся на землю, и разве лишь в египетском царском поучении XXII века до Р.Х. актуальны слова – “не убивай, сын мой, нехорошо это для тебя” [Merikara, 48]? О, совсем не случайно великий Толстой выбрал эпиграфом к своему лучшему роману слова Божий: “Мне отмщение, Аз воздам” [Рим. 12, 19].

Закон воздаяния – великий и вечный закон. Теист, верующий в личного Бога – Судию мира, считает Его хранителем и вершителем этого закона. Буддист, агностик, стоический мудрец считает закон воздаяния столь же естественным, как закон всемирного тяготения. Пренебрегать этим законом, а тем более отрицать его, и для того и для другого – верх глупости.

Трагедия Анны Карениной не в том, что от дури она полезла под поезд, вместо того, чтобы спокойно ехать к Вронскому. Трагедия Анны в том, что она сознавала неотвратимость страшного воздаяния за измену мужу, но страсть влекла ее к любовнику, а противостоять страсти не хватало воли.

Да что роман, пусть даже и прекрасный. За несколько дней до расстрела, на прогулке во дворе иркутской тюрьмы, Верховный правитель России адмирал Колчак говорил Анне Тимиревой, оставившей ради него своего мужа и разбившей семью адмирала, подругой жены которого была она с 1915 года: “Я думаю – за что я плачу такой страшной ценой? Я знал борьбу, но не знал счастья победы. Я плачу за Вас ... – ничто не дается даром”.

Проведя после той февральской бессудной расправы 1920 года сорок лет по лагерям, тюрьмам и ссылкам, потеряв единственного ребенка (сына от первого мужа – контр-адмирала Сергея Тимирева), двадцати четырех лет застреленного чекистом в затылок на Бутовском полигоне 28 мая 1938 года, Анна Васильевна подводила и свой итог: “Что ж, платить пришлось страшной ценой, но никогда я не жалела о том, за что пришла эта расплата”[5]. Шекспир и Софокл превращаются в беллетристику перед такими судьбами, такими словами.

Как наивен и глуп разбойник или прелюбодей, если он полагает, что “все обойдется”. Не обходится никогда. Только в нравственном законе, в отличие от некоторых законов физических, момент преступления и момент воздаяния могут быть разделены годами, десятилетиями и даже поколениями. За злодеяния страдают не только сами злодеи, но и их дети, и их внуки. Десять заповедей, провозглашенных Моисею с вершин Синая, начинаются предупреждением: “Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои” [Исх. 20,5-6].

Несправедливости в этом нет никакой. Мы же гордимся своими отцами и своими детьми. Следовательно, считаем их нечуждыми самим себе. Да так оно и есть – они наш род. Ребенок – ни что иное, как семя отца и кровь матери. Все остальное – пища. Он, ребенок – плоть от плоти и кость от кости нашей. Мы передаем ему в наследство наше имущество или наши долги. Мы передаем ему и самих себя, в хорошем и в плохом: наши генетические болезни и наши способности, наши ошибки и наши победы. Мы воспринимаем как естественное, что от сифилитика рождается больное потомство. От убийцы, вора, прелюбодея тоже родятся больные дети. Только язвы их могут и не быть видимы, но от этого они не будут меньше мучить их.

Так же точно, как наследуются последствия дел предков потомками в семье, в роде, наследуются они и в большой семье – в народе, и даже в человечестве в целом. Потому-то и волнуют нас события, происходящие в Руанде или в Камбодже, что интуитивно ощущаем мы свою причастность им. Мы гордимся великими гениями человечества – Эсхилом, Ми-келанджело или Гете, мы наслаждаемся великими творениями их и им подобных, поскольку ощущаем, что и мы человеки, подобные им. Но еще более возрастает наша гордость, когда речь заходит о гениях нам соплеменных. Почему мы празднуем пушкинский юбилей, почему воздвигаем статуи Достоевскому или Гоголю, почему особо чтим память наших русских святых Серафима Саровского или преподобного Сергия? Не потому ли, что их слава, их гений, их подвиг касаются и нас, соплеменников их, родственников их, то есть всех тех, кто вышел из того же племени, рожден от того же народа?

Но неужели доброе от своего народа принимать мы будем и гордиться им не перестанем, а злое, совершенное отцами нашими, не переживем как свое и стыдиться его не будем? Кого обманем мы этим кроме самих себя?

Русский народ совершил в XX столетии ужасающие злодеяния, затмевающие по своим масштабам и жестокости все до того содеянное человечеством. И это нами как-то не сознается, выводы из этого не делаются. А, между тем, прошлые деяния наши идут вслед за нами, и не под бременем ли грехов дедов и отцов наших мы сгибаемся и падаем, и видим издали, как живут иные народы, а у самих себя создать ничего не можем: строим, созидаем, но все разрушается в прах.

Томас Карлейль не случайно начинает повествование о Французской революции с эпохи Людовика Солнца, с середины XVII столетия. Ужасы той революции не объяснимы без анализа духовного и нравственного состояния предшествовавшей, внешне - блестящей эпохи. Так же как психиатр, сталкиваясь со случаем агрессивной патологии, ищет ее причины в прошлой жизни больного, так же и человек, желающий понять причины общественного недуга, вглядывается в десятилетия, предшествующие катастрофе.

О расцвете России в последние предреволюционные десятилетия сказано много. Но если расцвет – откуда тогда черная дыра 1917 года, в которую так безоглядно рухнула великая Империя и населявший ее “народ-богоносец”? В начале XX столетия Россия бесспорно переживала экономический подъем. Оправившись после поражения в войне с Японией, Империя смогла восстановить свое положение в “концерте держав”. С 1906 года в России работали парламентские учреждения, осуществлялись основные гражданские права. Если бы не война... Но как раз тяготы войны и показали, что во внешне расцветающем обществе таится роковая червоточина, не позволяющая плоду созреть.

Когда мы ныне полагаем, что экономические и политические успехи России сами по себе станут залогом ее стабильного развития, мы опять совершаем ту же ошибку. “Под громким вращением общественных колес таится неслышное движение нравственной пружины, от которой зависит все”[6]. Эти слова Ивана Киреевского объясняют причины и великой русской смуты 1917-22 годов, и нынешние наши постоянные неудачи. Русская “нравственная пружина” вся заржавела к началу XX века и потому так легко надломилась она в годы испытаний.

Честные и трезво мыслящие люди видели это вполне явственно: “Влияние Церкви на народные массы все слабело и слабело, авторитет духовенства падал... Вера становилась лишь долгом и традицией, молитва – холодным обрядом по привычке. Огня не было в нас и в окружающих. Пример о. Иоанна Кронштадтского был исключением <...> как-то все у нас "опреснилось", или, по выражению Спасителя, соль в нас потеряла свою силу, мы перестали быть "солью земли и светом мира". Нисколько не удивляло меня ни тогда, ни теперь, что мы никого не увлекали за собою: как мы могли зажигать души, когда не горели сами?... И приходится еще дивиться, как верующие держались в храмах и с нами... хотя вокруг все уже стыло, деревенело”[7]. Этой оценке митрополита Вениамина (Федченкова), в недалеком будущем главы военного духовенства армии генерала Врангеля, можно найти бесконечное число параллелей среди высказываний современников, как духовенства, так и мирян.

И это “одеревенение” церкви проявилось немедленно в обществе после обрушения царской власти, поддерживавшей официоз православия.

“Мне невольно приходит на память один эпизод, весьма характерный для тогдашнего настроения военной среды – писал в "Очерках русской смуты" генерал А.И. Деникин. – Один из полков 4-ой стрелковой дивизии искусно, любовно, с большим старанием построил возле позиций походную церковь. Первые недели революции... Демагог поручик решил, что его рота размещена скверно, а храм – это предрассудок. Поставил самовольно в нем роту, а в алтаре вырыл ровик для... Я не удивляюсь, что в полку нашелся негодяй офицер, что начальство было терроризовано и молчало. Но почему 2-3 тысячи русских православных людей, воспитанных в мистических формах культа, равнодушно отнеслись к такому осквернению и поруганию святыни? Как бы то ни было, в числе моральных элементов, поддерживающих дух русских войск, вера не стала началом, побуждающим их на подвиг или сдерживающим от развития впоследствии звериных инстинктов”[8].

По данным военного духовенства, доля солдат православного вероисповедания, участвовавших в таинствах исповеди и причастия сократилась после февраля 1917 года примерно в десять раз, а после октября 1917 года – еще в десять раз. То есть активно и сознательно верующим в русском обществе оказался к моменту революции один человек из ста.

Есть множество свидетельств широкой распространенности в русском обществе эпохи революции не просто равнодушия, а ненависти к вере и церкви. Эта ненависть не насаждалась большевиками – она была разлита в обществе, и большевики победили и вошли в силу потому, что их воззрения, методы и цели вполне созвучны настроениям большинства русских людей.

До некоторой степени свидетельством этому могут быть результаты выборов во всероссийское Учредительное собрание в ноябре-декабре 1917 г. За православные партии по всей России было подано, по подсчетам Оливера Радкея, 155 тыс. голосов. Еще 54 тыс. голосов было подано за партии старообрядцев и 18 тыс. – за иные христианские политические движения. То есть, в обстоятельствах крайнего не только политического, но и нравственного антагонизма, христианские партии привлекли менее полпроцента российского электората[9].

Уже в январе 1918 г. патриарх Тихон говорит о “жесточайших гонениях, воздвигнутых на Святую Церковь Христову”. “Благодатные таинства, освящающие рождение на свет человека или благословляющие супружеский союз семьи христианской, открыто объявляются ненужными, излишними; святые храмы подвергаются или разрушению через расстрел из орудий смертоносных, или ограблению и кощунственному осквернению, чтимые верующим народом обители святые захватываются безбожными властителями тьмы века сего...”[10]. Ясно, что без поддержки народа только что захватившие власть в России большевики не могли бы чинить по всей стране подобные насилия над верой и Церковью, насилия, вскоре достигшие масштабов поистине апокалиптических.

Не большевики отвратили от Бога русский народ, но сами русские люди, отвергнув веру и Церковь, породили из себя большевизм или, если угодно, призвали большевиков, как когда-то наши предки призвали на княжение варягов. По духу призывающего избирается и призываемый.

Не могу согласиться с мыслью святейшего патриарха Тихона, обвинившего в своем знаменитом “Послании Совету Народных Комиссаров” во всех бедах, постигших Россию, большевиков: “Соблазнив темный и невежественный народ возможностью легкой и безнаказанной наживы, вы отуманили его совесть, заглушили в нем сознание греха; но какими бы названиями ни прикрывались злодеяния - убийство, насилия, грабеж всегда останутся тяжкими и вопиющими к Небу об отмщении грехами и преступлениями.”[11].

Почему после тысячелетия христианской проповеди на Руси, после веков существования православного царства остался наш народ “темным и невежественным”? Не есть ли эта его темнота и невежество страшное обвинение тем, кому Самим Создателем было сказано: “Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам” [Мф. 28, 19-20]? Да и для тех, кто согласился быть и именоваться законом “верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры (православной - А.З.)”, “блюстителем правоверия и всякого в Церкви святого благочиния” [Основные Государственные Законы, ст. 64], не является ли для них, Самодержцев Всероссийских, эта темнота и невежество народные в вопросах веры и нравственности тяжким обвинительным приговором? Не клялись ли они в великой Успенской церкви Москвы во время священного обряда коронования, что будут править “к пользе врученных им людей и к славе Бо-жией, яко да и в день суда Его непостыдно воздать Ему слово”?

Не падают ли убийства, насилия и грабежи, совершенные в годы революции “темным и невежественным” русским народом, на головы тех, кто, высоко поставленный Промыслом и освобожденный от гнета повседневных бытовых тягот, ленился класть душу свою за овец? Кто много раньше большевиков так часто давал народу камень вместо хлеба и змею вместо рыбы или не давал вовсе ничего, ни хорошего, ни дурного, всецело поглощенный своими заботами. Не с головы ли гниет рыба, и не таков ли приход – каков поп? “Бездарное, последнее дворянство” – жестокий, но точный приговор Арсения Несмелова.

………………………………………………………..

Далее читать  http://nts-rs.ru/str84.doc

От редакции:

- Распространяйте наши материалы в своем окружении; 

- Подпишитесь на нашу рассылку (Стрелы НТС), для чего перейдите по ссылке    http://subscribe.ru/catalog/state.politics.dlachlenovidruz