Стрела НТС №68  от  2.10.2010г

Евгений КНЯЗЕВ

АДОЛЬФ ВИССАРИОНОВИЧ УЛЬЯНОВ,

ИЛИ ДРАКУЛА

Везде все время ходит в разном виде,

мелькая между стульев и диванов,

народных упований жрец и лидер

Адольф Виссарионович Ульянов.

             Игорь Губерман

Вначале каждого учебного года я всегда раздаю студентам анкету, среди вопросов такой: «назовите десять наиболее ярких исторических деятелей». Они, как по команде, регулярно вписывают первую «пятерку» верховных кровососов, безжалостных палачей, сыно- и братоубийц, и лишь изредка попадают в их число реформаторы, освободители, те, кто давал своим подданным возможность свободно вздохнуть… Почему обличенные властью живодеры вызывают столь сильное восхищение? С геномом что-то не в порядке? Чикатилизация сознания? Ведь не будь они увенчаны короной, не награди они сами себя титулом «вождя», не надень погоны генералиссимуса, звались бы они тривиально: «серийные маньяки».  В минувшем ХХ веке благодаря новейшим техническим средствам коммуникации, монстры власти обрели невиданную до сей поры известность. Появился феномен Чингисхана с телефоном, поставившего на конвейер уничтожение своих безвинных подданных, не говоря уже о «действительных противниках». Вопреки Второй Заповеди при жизни эти «лидеры нации» сотворили из себя кумира, а массы в слепом языческом поклонении поддержали идолослужение. Сегодня невежественные потомки уважают своих героев: «А чё? Нас при нем все боялись!».

Кто они? Восставшие из преисподней? Нет, все еще хуже: их не только никто не судил, их вовсе не похоронили благодарные воздыхатели. И никаких «серебряных пуль», «осиновых колов» никто не заточил, ну а чеснока они уже давно не боятся. Чего только стоит постоянно раздуваемая на телеканалах истерическая шумиха о долгой и счастливой жизни Шиккльгрубера то ли в Аргентине, то ли в Антарктиде! «Горячо любимые» политические палачи, имели исторического прототипа, которого следовало бы рекомендовать поместить в школьные хрестоматии, чтобы не забывали.

ДРАКУЛ

России посреди, в навечной дрёме,

лежит ее растлитель и творец;

не будет никогда порядка в доме,

где есть не похороненный мертвец.

              И. М. Губерман

В ХХI веке при упоминании Дракулы никто и не думает содрогаться: незапамятный готический ужас ныне воспринимается, как уморительный. Однако не будем поспешно сбрасывать графа из Трансильвании с корабля современности. Причем здесь речь идет не о книге Брэма Стокера, хотя бессчетные киноверсии инобытия почивающего в склепе вампира свидетельствуют о его невообразимой популярности. У него имелся вполне исторический прообраз.

Нас будет интересовать не сам герой румынской истории воевода Влад IV, по прозвищу Цепеш, что значит «сажающий на кол», «про-калыватель», он от отца, Влада III», унаследовал прозвание «Дракул», что означало «дьявол». Он правил с 1456 по 1462 и в 1477 годах. Влад Цепеш, он же - Дракул умер в возрасте 45 лет, так и не сумев осуществить еще многих «смелых» политических идей. Мы вспомним главного героя древнерусской «Повести о Мунтьянском воеводе Дракуле». Выдающийся ученый Я.С. Лурье установил ее авторство, повесть сочинил  один из просвещенных русских людей своего времени, дьяк посольского приказа, талантливый вольнодумец и мыслитель Фёдор Васильевич Курицын.  Великий князь московский Иван III отправил его с дипломатический миссией в Венгрию в 1482 г. Вернувшись на Русь, в 1485 году он написал эту во все времена весьма злободневную повесть. С конца ХV, да и в ХVI - ХVII вв. повесть часто переписывали. Ее успех у читающих людей можно попытаться объяснить поразительным обстоятельством: ее главный герой, под другим именем, каким-то таинственным образом сумел восстать из небытия и появился на Москве в середине ХVI столетия, а затем его встречаем довольно часто в ХХ-ом.

Повесть эта - одна из первых на Руси написана в жанре беллетристики. Она состоит из притчей, отнюдь несмешных «политических анекдотов» об адской жестокости властителя. Причем действия главного героя могут быть одновременно истолкованы, и как торжество справедливости, и как безграничный произвол. Дракула чаще всего сам провоцирует преступления, чтобы испытать и искусить своих несмышленых подданных, этих профанов в недоступном высшем искусстве - политике. «Так жесток и мудр был, что каково имя, такова была и жизнь его» - повествует автор.

Множество загадок в тексте: его, православного, почему-то прозывали  Дракулой, то есть «дьяволом». А так как сочетание первого со вторым весьма проблематично, даже абсурдно, то возникает первый соблазн рассмотреть эту повесть через призму жанра антиутопии. Намеренно лишая свои рассказы всякого резонерства и морализаторства, автор безучастным тоном приводит леденящие душу примеры кромешного деспотизма, усматривая в них назидание современникам и потомкам. Особенно – потомкам!

В БОРЬБЕ

Расхожей фразой обеспечась,

враждебна жизни и природе,

при несвободе мразь и нечисть

свободней в пастыри выходит.

      И. Губерман

События первой притчи происходят после страшных событий конца мая 1453 г., когда пал Царьград, взятый войсками султана Мехмеда II Завоевателя. Теперь османская империя стала граничить с Мунтьянской землей, где и случился дипломатический конфликт: на приеме у воеводы послы «турецкого царя» не сняли с голов колпаки. Рассудительный Дракула спросил их: «Почему так поступили: пришли к великому государю и такое бесчестие мне нанесли?»  Они же отвечали: «Таков обычай, государь, наш и в земле нашей».  А он сказал им: «И я хочу закон ваш подтвердить, чтобы крепко его держались». Он приказал слугам прибить колпаки к головам послов гвоздиками, и отпустил чужеземцев. Читатель имеет возможность восхититься воеводой, которому сам черт не брат, да и султан со своим исламом не указ. Деспот презрительно утрирует, сводит к абсурду иные представления о придворном этикете, этот «учитель», обучает с помощью наглядности, реализует метафору: «хоть кол на голове теши». Правда, пока он использует маленькие колышки - гвозди, которые призваны «вогнать» закон в головы даже чужих подданных, но чтобы свои боялись!

Сие наставление о придворном этикете пойдет впрок. Всего век спустя, читавший «Повесть о Дракуле» Иван Грозный прикажет прибить гвоздями шляпу французскому послу, за то, что он не обнажил голову в присутствии русского царя. Пусть даже это – очередная «клевета» иноземцев на московского властителя. Скорее всего, не было такого, вне всякого сомнения, галльского невежу «просто» посадили на кол...

Весьма прозорливый, видящий человека насквозь, Дракула искусно создает иллюзию «учительского» обладания знанием не только истины, но даже более ценного - самой правды! Безграничное право воеводы судить и казнить «жалких людишек», поучать и вершить судьбами подвластных, - вот то специфическое свойство, которое и отличает воеводу. Как демиург, он «дарит» жизнь, точнее: снисходит и разрешает существовать только тем, кто способен угадать, вычислить или подсмотреть правильный ответ на последних страницах его адского задачника. Он являет отличную способность к черному юмору, буквально, во фрейдистском духе: после сражения он карал собственных воинов, раненных в спину, приказывая сажать их на кол, при этом приговаривал: «ты не мужчина, а женщина!».

В повести говорится, что сам султан, начав войну против Дракулы, отступил. Английский историк Лорд Кинросс пишет: «... личная гвардия Дракулы обратила турок в бегство, и по его приказанию и посол и командующий (турецкого султана - Е.К.) были посажены на колья, причем самый большой достался старшему по рангу». Остановить турецкую агрессию ни в ХV-ом, ни на протяжении двух последовавших веков никому было, конечно, не под силу. Однако древнерусское пособие по политологии в жанре антиутопии таково, что в правдоподобие и достоверность его примеров просто нельзя не поверить, настолько оно вероятно.

Автор всегда на стороне своего героя, поэтому могущественный султан изображен наивным и доверчивым недотепой, ибо не сумел раскусить вероломства хитроумного воеводы из Валахии, пообещавшего стать вассалом султана. Получив разрешение вступить с войском в турецкие владения, воевода начал грабить и разорять города и села, взял в плен многих людей, а турок «сажал на кол, других рассекал надвое, иных сжигал, не щадя и грудных младенцев».  Л. Кинросс подтверждает только факт набега и отмечает, что в ответ на дерзкий рейд Дракулы в Болгарии, султан повел в Валахию большие силы. В ходе ответного набега турки наткнулись на «лес трупов», в котором гнили останки около 12 тысяч болгар и турок, посаженных на колья и распятых на крестах». Таков мрачный итог массовых экзекуций, которые воевода любил устраивать для собственного удовольствия и в назидание своим соседям. На самом деле, войско султана одержало победу над Дракулой, и ему пришлось бежать в Молдавию, турецкий военачальник не пожелал отставать от своего противника и приказал казнить 2 тысячи жителей Валахии. Но повесть об этом не упоминает, ибо автор вовсе не стремится к достоверности.

ВЛАСТЬ И СМЕРТЬ

У того, кто родился в тюрьме

и достаточно знает о страхе,

чувство страха живет не в уме,

а в душе, селезенке и пахе.

            И. М. Губерман

Сам, воплощение безграничной власти, Дракула ненавидит зло иного происхождения. Он, как реальное воплощение идеи самовластия, никому из своих подданных не дает даже малейшего права обходить им же самим написанные лютые законы. Исключение он, естественно, делает только для самого себя: воеводе все можно, даже то, чего нельзя. Впрочем, здесь Федор Курицын создает более сложное построение, ведь непререкаемость и жестокость власти, опирающейся на закон, не может быть названа деспотизмом.

И так «ненавидел Дракула зло в своей земле», что, в его владениях господствовал образцовый порядок: если кто-то украдет, или ограбит, или даже обманет, или обидит, - тому не избежать смерти. Будь тот знатным вельможей, или священником, или монахом, или простым человеком, пусть бы он владел несметными богатствами, все равно не мог откупиться он от смерти, так грозен был Дракула. Совершенно очевидно автор подтрунивает над легковерным читателем, завороженным поворотами сюжета первых рассказов о воеводе. Как «победитель» султана, Дракула уже заслужил славу всемогущего, и он попросту прикрывается своим адским товариществом с самой смертью. Тут ловкость хитроумного автора: если не в его власти покарать, то смерть неминуемо накажет, рано или поздно, но буквально всех преступников. Впрочем, воевода демонстрирует изворотливость, ведь ему удалось саму смерть поставить себе на службу, как судебного исполнителя.

Новая притча. В безлюдном месте находился колодец, и туда приходило множество людей. Дабы подчеркнуть свое всемогущество при созданном порядке, Дракула поставил рядом с колодцем золотую чару дивной красоты, из которой всякий мог напиться. Однако сколько бы времени ни проходило, - никто не посмел украсть эту драгоценность. Внимательно прочитавший предыдущую притчу о преступлении и наказании проницательный читатель уже должен разгадать смысл оксиморона, за абсурдным сочетанием «безлюдного места», в котором откуда ни возьмись, оказывалось «много жаждущих», и нет уже ни воровства, ни других людских пороков. Царство смерти - вот истинный некрофильский порядок Дракулы, он вдохновенно управляет небытием, где нет ни добра, ни зла.

СЧАСТЬЕ ПО ПРИКАЗУ

Пахан был дух и голос множества,

в нем воплотилось большинство,

он был великое ничтожество,

за что и вышел в божество.

      И.М. Губерман

По аналогии с древнегреческим мифом, новое явление исчадия ада сопровождалось чумой, моровым поветрием, всеобщей гибелью населения. Дракула олицетворяет древнего сфинкса с его инфантильными, но почему-то «неразрешимыми» загадками. «Отец и учитель» объявил по всей земле своей: пусть приходят к нему все, кто стар, или немощен, или беден. И собралось к нему бесчисленное множество нищих и бродяг, ожидая от него щедрой милостыни. Он собрал всех в построенных для этого хоромах и велел принести им вдоволь еды и вина. Те пировали и веселились. Он спросил у них: «Хотите, чтобы сделал я вас счастливыми на этом свете, и ни в чем не будете нуждаться?». Тут важно – на этом свете. Они ждали от него еще новых благодеяний: «Хотим, государь!». И Дракула приказал запереть хоромы и поджечь их, и все доверчивые подданные достигли «искомого». Властитель проводил «научное» исследование: он испытывал их разум, проверял их способности, анализировал их желания. По их примитивным ответам, он и делал вывод, насколько они «достойны» земного счастья. И, как строгий экзаменатор, он спокойно поставил «неуд.». Он даже прокомментировал это свое, наказание: «… во-первых, пусть не докучают людям, и не будет нищих в моей земле, а будут все богаты. Во-вторых, я и их самих освободил: пусть не страдает никто из них на этом свете от нищеты или болезней».

Выходит, что он исповедовал идеологию тоталитаризма задолго до ее появления? Действительно, приоритет налицо, антиутопия о Дракуле появилась раньше «Майн кампф», «Что делать?», «Манифеста», «Города солнца», «Утопии» и других, в том или ином виде, письменно оформленных социальных проектов построения справедливого общественного строя. Именно такими благими пожеланиями через пятьсот лет после воеводы была вымощена дорога в Освенцим, Майданек, в Устьвымлаг, и на Беломорканал, а также на другие «великие стройки», кардинально решавшие проблему счастья на земле.

«ПОЛИТОЛОГ» ЗА РАБОТОЙ

Интересуясь взглядами со стороны на свое творчество, Дракула пригласил одного за другим двух монахов, и показал им поочередно свой двор «особого назначения», где находилось множество казнимых, посаженных на кол и колесованных. Воевода притворно поинтересовался у первого гостя: «Хорошо ли я поступил, и кто эти люди, посаженные на колья?» «Нет, государь, зло ты творишь, казня без милосердия, должен государь быть милостивым. А на кольях - мученики!» - прямодушно ответил этот абстрактный гуманист. Дракула быстро осудил и тут же приговорил первого незадачливого экзаменуемого: «Зачем же ты вышел из монастыря и из кельи своей и ходишь по великим государям, раз ничего не смыслишь? Сам же сказал, что люди эти - мученики, вот я и хочу тебя тоже мучеником сделать, будешь и ты с ними в мучениках». И приказал посадить его на кол.

Позвал Дракула и другого монаха, а этот отыскал виртуозный ответ живодеру: «Ты, Государь, Богом поставлен казнить злодеев и награждать добродетельных. А люди эти творили зло, по делам своим и наказаны». А второго он приказал наградить и дать ему пятьдесят золотых дукатов. «Ты мудрый человек», - так назвал Дракула гостя, приказав оказать ему почесть и довести его в колеснице до рубежа земли Венгерской.

Первый монах не принимал ни политической аксиологии мучителя, ни страшной трансформации в тиранство государевой справедливости. В отличие от него, второй быстро догадался, как следует понимать буквально все в поведении деспота. Дракула постоянно убеждает в одном – в тотальной правоте своего правления: так и только так, единственно верное решение уже принято – это политическая воля властителя. На самом деле, это и не означает «смыслить», скорее - всегда заглядывать в ответ задачника за авторством деспота, а еще быстрее – вторить ему, одобрять.

Иную систему ценностей, деспот отметает, а ее носителей искореняет. Вот почему, второй монах, только взглянув на двор казней, тут же научился «смыслить», как велит Дракула. Он оправдывает преступления властителя, банально сославшись на то, что власть адского палача происходит якобы от Бога. Да и сам автор не спорит с этим, он находится в стороне от оценок казней и преступлений, скорбей и ужасов, он описывает их весьма ровным тоном, без эмоций. Пятнадцатый век на дворе, рухнул древнейший оплот государственности, Второй Рим, тысячелетняя византийская империя больше не существует - тут не до сантиментов!

ДЕСПОТ И ЖЕНЩИНЫ

На протяжении всего повествования автор утаивает подробности семейной жизни Дракулы, из-за чего возникает подозрение, которое все ширится и растет по мере прочтения повести. В притче о наказании жены, изменившей мужу, содержится, собственно, статья из некоего кодекса, автором и разработчиком которого стал сам «законодатель» Дракула. Не станем воспроизводить детали рассказа, описывая адскую казнь, ибо подробности находятся по ту сторону добра и зла. Подобная расплата ждала и беспутных ветрениц, не сохранивших чести до свадьбы, и вдов, не соблюдавших траура по умершему мужу, - то есть, чуть ли не всех грешниц. Нет, как раз, именно всех!

Здесь, на мой взгляд, содержится психоаналитическое объяснение патологической, даже для знавшего толк в пытках и казнях средневековья, жестокости воеводы. По его отношению к женщинам, можно сделать предположение, что Дракула еще и содомит. Причина его патологического палачества, не только в беспощадном, но и в подозрительно безразличном обращении с женщинами.

В притче Дракула только для того заботится о некоем бедняке в ветхой и разодранной рубашке, чтобы появился повод устранить на своем пути к всеобщему порядку такое досадное «препятствие», как нерадивую жену.

Деспот интересуется: «Есть ли у тебя жена?». «Да, государь», - отвечает тот. «Веди меня в дом свой, хочу на нее посмотреть». Сразу обращает на себя внимание эта двусмысленная формулировка «веди меня в свой дом», напоминающая словесный ритуал при замужества (и привел он в свой дом невесту). Разве он в качестве судьи и справедливого монарха, стремящегося опекать своих подданных, идет на разбирательство? Неужели он решил добиваться справедливости? Какое там! Он идет не только как следователь, давно уже знающий, кого он подозревает, потому он столь легко находит «состав преступления». Властитель старается как возможный «супруг», способный заменить нерадивую жену бедняка. Он небеспристрастен, но взбешен, когда обнаружил, что эта обреченная женщина молода и здорова.

«Разве ты не сеял льна?», - спросил он у мужа. Тот оказался «смышленым», будто бы заглянул в ответы задачника Дракулы. Верноподданный точно знал, как надо отвечать на подобные вопросы с подвохом, где одно слово могло стоить жизни: «Много льна у меня, господин». И даже суетливо показал государю запасы льна. Дракула продолжал свое следствие: «Почему же ты ленишься для мужа своего? Он должен сеять, и пахать, и тебя беречь, а ты должна шить мужу нарядные и красивые одежды. Ты и рубашки ему не хочешь сшить, хотя сильна и здорова. Ты виновата, а не муж твой: если бы он не сеял льна, то был бы он виноват». Дракула приказал отрубить ей руки, а потом посадить на кол.

О судьбе мужа можно только догадываться. Но тотальное вторжение властителя в жизнь подданных описано достоверно и лаконично. Фиксируется внимание на «преступлении» перед государем, да и самими общественными устоями. Уклонение от обязательного труда в двух видах: если муж не сеет льна, и если жена не шьёт рубашки. Здесь даже не забота о семье, как «ячейки государства», но утверждение верховного права самому воеводе наводить надлежащий «порядок», при котором и рубашка не будет сшита (ведь руки отрублены) и жена казнена, а, значит, и дети не появятся. Вновь во владениях деспота тотально торжествует его фирменный порядок - смерть.

«Правосудие» извращенца состоялось: семья разрушена. Лишь один Дракула в деспотии может быть «мужем». Его мнимых «супруг» «сосватали» из таких «облагодетельствованных» свыше «мужей». В этом образцовом государстве вообще не остается места для женщин, а, значит, нет и будущего, то есть здесь нет и не будет новых подданных, когда эти все «закончатся». Заведомо грешных дочерей Евы попросту не останется, если казнить всех распутных девиц, утративших честь до свадьбы, всех прелюбодействовавших жен, всех изменяющих мужьям, всех вдов, не хранящих памяти об умершем супруге и так далее, и так далее. Не женское это дело быть подданными в царстве содомита Дракулы.

НЕКРОФИЛЬСТВО ВЛАСТИ

Дракула как-то обедал среди трупов, посаженных на кол. Их много было вокруг его стола, а он «ел среди них и в том находил удовольствие» отмечает автор. Его слуга, подававший ему яства, не мог вытерпеть, и заткнул нос и отвернулся: «Государь, не могу вынести этого смрада». Отличавшийся изобретательностью, небрезгливый Дракула приказал посадить на кол слугу. Он сопровождал свое решение словами, отмеченными метафоричностью всесильного садиста: «Там ты будешь сидеть высоко, и смраду до тебя будет далеко!». Показательно это «высоко», как некая адская насмешка о возможности казненного на колу хотя бы таким способом принадлежать к высшей сфере - власти.

На войне, которую объявил венгерский король Матьяш против своего соседа, изменники выдали Дракулу в руки противника. Король приказал бросить его в темницу. Двенадцать лет просидел он там, в городе Вышгороде на Дунае, неподалеку от Буды, а в Мунтьянской земле король посадил другого воеводу. Странный вираж в сюжете, ведь повествование приучило читателя к тому, что Дракула - непобедим, всесилен и его отвратительная власть обретает масштабы вселенского явления, с которым никто уже не может справиться. Но тут вдруг выясняется, как после неудачной попытки турецкого султана его усмирить, венгерский король победил его.

Чтобы читатель не усомнился в подобных превращениях главного героя, автор рассказывает, что «сидя в темнице, не оставил он своих жестоких привычек: ловил мышей или птиц покупал на базаре и мучил их - одних на кол сажал, другим голову отрезал, а птиц отпускал, выщипав перья». И вот еще важная деталь: деспот научился шить, и кормился тем в темнице. Значит, не случайной оказалась догадка о его извращенной роли в семейной жизни, которую он себе уготовил, когда казнил нерадивую жену простолюдина в порванной рубашке.

Однако далее события разворачивались невероятным образом. Король послал к Дракуле в темницу сказать, что если он хочет, как и прежде, быть воеводой в Мунтьянской земле, то пусть примет католическую веру, а если он не согласен, то так и умрет в темнице. По поверью, отступник от православия становился упырем.

Автор вдруг обнаруживает и свою собственную позицию: «и предпочел Дракула радости суетного мира вечному и бесконечному, и изменил православию, и отступил от истины, и оставил свет, и вверг себя во тьму. Увы, не смог он перенести временных тягот заключения, и отдал себя на вечные муки, и оставил нашу православную веру, и принял ложное учение католическое. Король не только вернул ему Мунтьянское воеводство, но и отдал в жены ему сестру родную, от которой было у Дракулы два сына. Прожил он еще около десяти лет и умер в ложной вере. Такая оценка вызывает особое недоумение. Оказывается, можно творить все это непотребство: убивать, мучить, и калечить, то есть быть Дракулой, самим нечистым и при этом оставаться... православным, как это впоследствии произошло с Иваном Грозным, да и не только с ним?

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

Когда он уже вновь стал воеводой в Мунтьянской земле, напали на его землю турки и начали ее разорять. Ударил Дракула по турецкому войску, и те обратились в бегство. Воины же Дракулы преследовали их и рубили без всякой пощады. Воевода поскакал на гору, чтобы видеть, как рубят турок. Он отъехал от своего войска, а приближенные приняли его за турка, и один из них ударил его копьем. Тот стал отбиваться от своих и сразил пятерых мечом. Но его пронзили несколькими копьями и убили. Очевидно, что его воины никакой «ошибки» не допустили, когда приняли за врага страшного воеводу, наслаждающегося видом кровавой битвы. Весьма вероятно, что и гибель его от копий неспроста устроена: копье отчасти напоминает кол, на котором погибали многочисленные жертвы Дракулы. Вряд ли можно так истолковать смерть воеводы, которого настигала кара за измену вере. Его воины отчего-то «ошиблись», приняли его за турка и убили в последнем бою. То есть Дракула являет собой некий немыслимый симбиоз православного по вере, но янычара по степени жестокости.

На самом деле, турецкий султан просто заменил воеводу в Валахии Дракулу на его брата, по имени Раду. Тот проживал в Стамбуле то ли заложником, то ли «наложником» в столичном плену, его привлекательная внешность «будила фантазию султана» и он был, поэтому выделен из числа других, чтобы служить в качестве одного из любимых пажей султана.  «При Раду Валахия стала вассальным государством, но она не рассматривалась как турецкая провинция». Заканчивает рассказ о семейке извращенцев Лорд Кинросс.

Один сын Дракулы проживал у своего дядьки Венгерского короля в Буде. Другой умер. А третий бежал к венгерскому королю от турецкого султана. В многострадальном Мунтьянском воеводстве молдавский господарь Стефан посадил сына воеводы Дракулы по имени Влад. Он в молодости был монахом, потом - священником и игуменом монастыря, а потом расстригся, и сел на воеводство, женился на вдове воеводы, ставшего преемником после Дракулы. «И ныне воевода в той Мунтьянской земле тот Влад, что был чернец и игумен».

Сказание датировано так: «1486 года февраля в 13 день описал я это впервые, а в году 1490 января в 28 день еще раз переписал я, грешный Ефросин». Он был весьма образованным монахом Кирилло-Белозерского монастыря, и получил известность как переписчик и составитель рукописных сборников древнерусских книг. Более того, его перу принадлежит таинственная утопия, «Сказание о рахманах», неких «наго- мудрецах», которые проживают где-то далеко, около Индийской земли. У них нет ни царя, ни купли, ни продажи, ни свары, ни бою, ни зависти, ни вельмож, ни татьбы, ни разбоя, ни игр». Весьма смелые мысли для ХV-го  века!

Журнал «Посев», №8, 2010г.

Материалы НТС на сайтах http://nts-rs.narod.ru/  и   http://www.posev.ru/