Публичные выступления Дмитрия Медведева
свидетельствуют, что российские власти признают необходимость ускоренного
преодоления экономической отсталости страны. Положение российской науки
заставляет сомневаться в перспективах такого исторического рывка.
1990-е годы для российской науки были
очень тяжелым временем. Переход к рыночным отношениям выявил организационную
отсталость и экономическую несостоятельность унаследованной от СССР системы.
Эта система была основана на сметном бюджетном финансировании, организационном
разъединении НИИ и вузов, крайней милитаризации, неоправданной секретности и
государственной монополии на результаты научных исследований.
Опыт выживания
Современная
наука стоит очень дорого. Рекорд принадлежит стоимости строительства новейшей
экспериментальной установки в области ядерной физики – большого адронного
коллайдера, которая составила более 6 млрд. долларов. Даже США, где финансовые
возможности государства несопоставимо превышают российские, госсектор
обеспечивает только треть проводимых в стране исследований. Остальные средства
представляют собой капиталовложения в заказные проекты со стороны частных
корпораций – напрямую или через негосударственные фонды. Такое финансирование
представляет собой не
благотворительную, а инвестиционную деятельность, что существенно влияет на
выбор тематики исследований.
К концу минувшего века во всем мире наметилась явная стагнация в
области фундаментальных научных исследований. Возникло мнение, что современная
наука приблизилась к физиологическим пределам человеческого восприятия
окружающего мира. «Наше знание многих областей физики и химии – писал один из
крупнейших ученых ХХ века, Нобелевский лауреат Френсис Крик – сейчас настолько
полное и находится на столь прочных основаниях, что их основные особенности,
возможно, уже нам известны». Одновременно вырос социальный заказ на прикладные
исследования, финансирование которых напрямую зависит от себестоимости и
предполагаемой коммерческой ликвидности результатов. Как результат, в
современном обществе взаимопроникновение науки и бизнеса представляет собой
естественный и неизбежный процесс. Так, стоимость международного проекта по
расшифровке генома человека составила, по разным оценкам, от 1 до 5 млрд.
долларов, причем она была существенно снижена благодаря включению в него
частной фирмы CeleraGenomics.
Немедленно после успешного завершения исследований началось коммерческое
внедрение результатов, которое, как уже очевидно, очень скоро окупит все
понесенные затраты.
Нравится это кому-то или нет, но в течение последних десятилетий так
живет весь научный мир. Результатом стала научно-техническая революция второй
половины ХХ в. В
СССР развитие шло в противоположном направлении: к середине 1980-х годов даже
сверхплановые «хоздоговорные» исследования, ранее разрешенные в рамках
«косыгинской» реформы, находились ев стадии свертывания.
Сокращение бюджетного финансирования в
1990-х поставило российскую науку на грань выживания. Администрация научных
учреждений и вузов оказалась к этому не готова хотя бы потому, что состояла из
деятелей, привыкших к совершенно иным условиям работы. В своих воспоминаниях
покойный мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак нарисовал портрет далеко не
худшего руководителя советского НИИ: «…оборонщик», избалованный в недрах
военно-промышленного комплекса фондами и вовремя выделяемыми лимитами, а
главное – почти абсолютной властью над подчиненными». Директора академических
институтов были менее избалованы масштабами казенного финансированием, а в
остальном и они соответствовали этому портрету. До ухода в политику наставник
Владимира Путина заведовал университетской кафедрой хозяйственного права и в
силу этого хорошо знал, о чем говорит.
Оказавшись в безвыходном положении,
директора НИИ и ректоры вузов постепенно свыклись с двумя новыми видами
хозяйственной деятельности. Один представлял собой практику сдачи в аренду
объектов недвижимости – кафе, гостиниц, медицинских и рекреационных учреждений,
благо такого добра на балансе разных «управлений делами» и отдельных учреждений
накопилось немало. Этот род коммерции быстро стал рассадником злоупотреблений,
при этом пользуясь неизменной поддержкой научной бюрократии включая руководство
Российской Академии наук.
Одновременно начали развиваться
внебюджетные источники финансирования за счет грантов зарубежных и
отечественных фондов, а также коммерческого внедрения результатов исследований.
На арендованных площадях стали возникать компактные высокотехнологичные частные
предприятия, деятельность которых соответствовала профилю арендодателей, а
источники финансирования находились вне этих учреждений, часто за границами
Российской Федерации. Руководители вузов и НИИ к своим потенциальным
конкурентам с самого начала относились с подозрением, но деньги за аренду (в
том числе, свой персональный «откат» наличными в конвертах), до поры до времени
принимали.
Модернизация научно-образовательного
комплекса происходила недопустимо медленно, при полнейшем равнодушии и
отсутствии поддержки со стороны властей. Устаревшие советские формы
организации, включая архаичную систему присвоения ученых степеней и знаний, к
прогрессу не располагали. Это в немалой степени способствовало эмиграции либо
уходу из профессии молодых способных исследователей. За 1990–2005 годы численность ученых в Российской федерации уменьшилось
примерно вдвое. При этом, лишь около 80 тысяч (примерно 2% от общего числа
научных работников) навсегда покинули страну. Из них на 2002 год около трех
тысяч все еще числились в долгосрочных командировках, оставаясь сотрудниками
российских учреждений. Значительно больше ученых было потеряно внутри страны не
столько из-за низких окладов, сколько из-за того, что им не позволяли внести в
профессиональную деятельность даже отдельные элементы рыночных отношений.
Руководители вузов и НИИ занимались тем, что они называли «сохранением научных
школ и коллективов» Малейшие попытки привести индивидуальные творческие планы и
направления научных исследований в соответствие с экономическими реалиями
наталкивались на стандартный ответ: «не нравится – уходите». Следуя этой
рекомендации, перспективные специалисты, которые могли бы на рабочем месте
сделать Россию технологически современной, постиндустриальной страной, меняли
профессию или уезжали за рубеж.
Солдафонский стиль руководства
образовательными и научно-исследовательскими учреждениями с годами только
укреплялся. «В России бюрократия совершенно не считается со временем, чувством
достоинства и регалиями научных работников – говорит известный российско-израильский
физик, лауреат Гумбольдтовской премии профессор Мирон Амусья – давно и напрочь
забыто, что не будь этих людей, бюрократия научно-образовательного комплекса
просто осталась бы без работы. Сейчас она процветает, растёт численно и
территориально, занимая всё большие и лучшие помещения, претендуя и получая
сопоставимую с остепенённым научным сотрудником зарплату, а нередко и намного
её превосходящую. При этом бюрократия выполняет в основном
контрольно-ограничительную работу, проводя в жизнь идущие сверху распоряжения,
иногда просто абсурдные, абсолютно ничем не способствуя реализации тех целей,
во имя которых созданы университеты и исследовательские центры».
Письма «лишнего человека»
Международное сотрудничество является обязательной
частью научной работы. Оно особенно важно для России, поскольку оснащение наших
лабораторий устарело, изношено и на его обновление понадобятся долгие годы и
огромные деньги. После крушения «железного занавеса» в стране появилась
генерация ученых, способных самостоятельно выходить с предложениями на
международный рынок. Многие из них почти постоянно работают за границей, другие
большую часть времени проводят в России, а третьи переезжают из страны в страну
в зависимости от условий очередного контракта. Именно такие люди во всем мире
определяют лицо нашей науки.
В сентябре
2009 года более ста российских ученых, постоянно работающих за рубежом,
обратились с открытым письмом к президенту Дмитрию Медведеву, премьеру
Владимиру Путину ичленам
совета по науке, технологиям и образованию при президенте РФ. Обращение озаглавлено: «Фундаментальная
наука и будущее России». Нынешнее состояние российской науки охарактеризовано в
нем как катастрофическое: «Среди наиболее острых проблем фундаментальной
науки и образования выделим следующие:
– существенное отставание российской
науки от науки мирового уровня.
– отсутствие стратегического
планирования с постановкой ясных целей.
– неадекватность финансирования активно
работающих ученых, резкое падение престижа научных профессий, связанная с этим проблема
кадров – серьезное снижение стандартов в преподавании естественнонаучных
дисциплин, ухудшение качества подготовки студентов и аспирантов»
Судя по занимаемым должностям, письмо
подписали не «свадебные генералы» и не вчерашние аспиранты, а ученые, находящиеся
в расцвете профессиональной карьеры и работающие в крупнейших научных центрах
Европы и Северной Америки. Случайно или нет, но документ появился именно тогда,
когда с нашей научной диаспорой на Западе, особенно в США, стали активно
работать профессионалы, привлеченные российскими властями для «исправления»
экспортного образа Кремля. Как бы то ни было, письмо и содержащиеся в нем
предложения вызвали заинтересованную реакцию не только у научной
общественности, но и у руководства страны. Неудовольствие выразили только
некоторые функционеры Российской Академии Наук.
По пути в светлое прошлое
Попытки
создания системы целевого финансирования исследований, предпринятые при участии
фондов Дж. Сороса, Всемирного банка, влиятельной международной организации INTAS и других институтов,
встретили непонимание со стороны российского бизнеса и открытый саботаж со
стороны руководства научных учреждений. Слишком влиятельные и корпоративно
сплоченные силы оказались заинтересованы в сохранении советского «сметного» бюджетного
финансирования, бесконтрольной коммерческой эксплуатации объектов недвижимости
и другого имущества. Разновидностью такого имущества администраторы,
по-видимому, считали и собственных сотрудников, целенаправленно препятствуя
совмещению ими исследовательской работы с бизнесом, политикой или работой в
сфере платных образовательных услуг.
Как только к середине 2000-х годов бюджетное
финансирование, благодаря временному улучшению экономической обстановки, стало
медленно расти, руководство вузов, НИИ и Академии Наук предприняло солидарные
усилия по сокращению внебюджетного сектора. Были вытеснены из страны
международные и свернуты отечественные научные фонды. Вузы, внедрившие гибкую и
экономически целесообразную двухступенчатую систему подготовки по схеме
"бакалавр-магистр", встретили обструкцию при трудоустройстве
выпускников, решивших закончить обучение с дипломом бакалавра.
Административными решениями руководства вузов почти прекратился коммерческий
набор иностранных студентов помимо межправительственных соглашений. Обросла
новыми бюрократическими формальностями и без того малоэффективная система
обучения в аспирантуре (автор этих строк, оформляя недавно научное руководство
работой заочного аспиранта, вынужден был около 30 раз поставить свою подпись под
различными документами). Целенаправленно разрушен чуть ли не единственный
эффективный механизм социальной защиты ученых – выборное замещение должностей.
В то же время, несмотря на «нефтяной
бум», существенного увеличения капиталовложений в основные фонды и техническое
переоснащение научных учреждений не произошло, если не считать эпизодических
закупок современной аппаратуры под конкретные исследовательские программы и
косметический ремонт зданий некоторых вузов. Российские НИИ по-прежнему
представляют собой учреждения, где пожилые исследователи, в условиях
профессиональной вредности пытаются работать на изношенной и безнадежно
устаревшей аппаратуре.До сих
пор не отрегулированы вопросы, связанные с сохранением государственной и
коммерческой тайны. Результатом стала серия «шпионских» судебных дел против
ученых, работавших по международным грантам. Это способствовало свертыванию
международных контактов, в первую очередь, с бывшими сослуживцами, работающими
за рубежом.
Громоздкая и малоэффективная система,
которой страна во многом обязана своей научно-технической отсталостью,
оказалась весьма дееспособной во всем, что касается ее самосохранения. Именно
руководство РАН, и «отраслевых» академий (медицинских, сельскохозяйственных
наук и образования) вместе с ректорским корпусом высшей школы несет главную
ответственность за многолетний системный кризис отечественной науки. Поэтому,
как и предсказывали многие специалисты, значительное увеличение финансирования
в последние годы, включая рост оплаты труда, не остановило ни деградацию
технической базы, ни старение научных кадров, ни «утечку мозгов».
«Полное
принесение в жертву интересов научного работника в угоду удобства институтской
или университетской бюрократии – явление в развитых странах крайне редкое –
продолжает профессор Амусья – Кардинально иначе обстоит дело в России. А потому
нечего удивляться обилию российских фамилий с нероссийским местом работы. И это
не проявление транснационального характера науки. Это строго направленный
процесс усиления наук тех стран, где работать удобно и приятно за счёт того
места, где наука в иерархии оказалась ниже её обслуги».
А тем временем руководство страны широко
рекламировало целый ряд «наукоемких» государственных программ и национальных
проектов. Насколько велика эффективность вложенных таким образом
астрономических капиталов? Результаты выстраиваются в малоутешительный ряд:
ракеты «Булава» и «Ангара» так и не летают, навигационная система ГЛОНАСС
хронически «глючит», а автомобили ВАЗ нового поколения не навязать потребителю
никаким протекционизмом. Выжившие со времен СССР ориентированные на ВПК,
громоздкие отраслевые научно-производственные комплексы в большинстве оказались
не подлежащими конверсии из-за различий в эксплуатационных требованиях к
военной и гражданской продукции.
К этому печальному списку следует
добавить дорогостоящую скандальную затею с внедрением Единого государственного
экзамена для школьников. Этот экзамен, по образцу большинства стран мира,
должен был заменить продажную и абсолютно разложившуюся советскую систему
конкурсных экзаменов в вузах. Нововведение потерпело фиаско из-за деградации
системы среднего образования, коррумпированности исполнительной власти в
регионах и правового нигилизма населения. Объективная система аттестации
выпускников средних учебных заведений, как оказалось, в стране никому не нужна.
Воспоминания о будущем
В результате экономического кризиса
бюджетное финансирование научных исследований в России стало сокращаться, а
внебюджетное, как уже сказано, было искусственно подорвано еще в предшествующие
годы.
В государственном
бюджете на 2010 год ассигнования на фундаментальные научные исследования
составляют 95% от прошлогоднего уровня. (Абсолютные величины параметров бюджета
– 2010г., выраженные в рублях, доступны на сайте www.duma.gov.ru) Сходные
пропорции предусмотрены в проекте годового бюджета Российской Академии Наук.
Одним из немногих российских научных фондов, который, несмотря на
многочисленные бюрократические ограничения, продолжает конкурсное
финансирование по грантам, остается Российский фонд фундаментальных
исследований. В 2009 году государственные ассигнования, распределяемые через
этот фонд, уже были уменьшены на 30%, а в 2010 г. ожидается их сокращение еще
наполовину.
Затраты на научные исследования входят
как составная часть в некоторые другие открытые статьи бюджета, но и там
картина представляется малоутешительной. Расходы на образование, культуру,
здравоохранение и охрану окружающей среды на 2010 г. предусмотрены в размере
91–97% от уровня 2009 года. В действительности, снижение будет существенно
более значительным, поскольку один нынешний рубль на начало 2010 г. составил
около 80 копеек начала 2009 г. с учетом 25% девальвации и некоторого
последующего укрепления курса российской валюты. Никакой индексации зарплат
ученых и преподавателей бюджетом не предусмотрено.
Происходящие у нас на глазах
административные попытки «вписать» учреждения Российской Академии Наук и
ведущие университеты страны в вертикаль исполнительной власти могут припугнуть
академическую номенклатуру и ректорского корпус, но эффективности
финансирования научных исследований не увеличат. Реальной государственной
стратегии в этой области как не было, так и нет. Законодательно закрепленная не
так давно идея создания малых предприятий при НИИ для коммерческого внедрения
результатов исследований опоздала на двадцать лет. Там, где администрация
научных учреждений в этом заинтересована, соответствующие механизмы давно
отработаны в соответствии либо в обход существующего законодательства. Там же,
где такой заинтересованности нет, создание «придворных» малых предприятий, как
когда-то кооперативов и центров НТТМ при госпредприятиях, неизбежно станет лишь
дополнительным источником коррупции и обналичивания бюджетных средств.
Денег, которых требует любое
мало-мальски серьезное, а не бутафорское реформирование научно-образовательного
комплекса, судя по показателям очередного госбюджета, в стране тоже нет. Если
господствующие тренды сохранятся, на будущем фундаментальной и прикладной науки
в Российской Федерации можно окончательно поставить крест.
Иная тенденция наблюдается в области
ассигнований на национальную безопасность, правоохранительную деятельность и
оборону. Здесь размеры финансирования увеличены до уровня 103–106% от
прошлогодних не считая закрытых статей бюджета. Справедливости ради следует
сказать, что такое относительное увеличение включает частичную индексацию с
учетом обесценивания рубля. Тем не менее, сравнение приведенных цифр по двум
группам статей бюджета четко обозначает предпочтения нынешних российских
властей. Бюджет 2010 года – кризисный и дефицитный, в котором, как утверждают
его составители, минимизированы второстепенные и необязательные расходы. В
результате, в нем расходы на оборону превышают расходы на охрану окружающей
среды в 46.8 раз, а расходы на безопасность и правоохранительную деятельность
(в условиях общепризнанного тотального распада правоохранительной системы)
больше расходов на культуру в 6.8 раз. Остается добавить, что на поддержку
госкорпораций (тех самых, по поводу вороватой неэффективности которых президент
Медведев сокрушался в своем ежегодном послании) предусмотрено в 10 раз больше
средств, чем на все инновационные проекты в области здравоохранения,
образования и культуры вместе взятые.
Кризис стал «моментом истины». Он выявил
истинные политические приоритеты современной России, руководителей которой
кое-кто даже на Западе готов признать «национально ориентированными лидерами».
Складывается впечатление, что авторы бюджета живут в стране, находящейся в
смертельной опасности из-за внешних и внутренних угроз. Официальные документы
умалчивают, кого так боятся правители России. Российская военная доктрина
допускает использование Вооруженных сил во внутренних конфликтах, за рубежом
без объявления войны и одностороннее применение ядерного оружия, в том числе,
против «неядерных» стран. С подобными амбициями, как писал Владимир Высоцкий,
«финиш – горизонт, а лента – край Земли». Только теперь не 1946 год, и
противником в новой «холодной войне» может оказаться все человечество.
Последняя историческая аналогия не
случайна. Эволюция современного российского государства содержит в себе
несомненную внутреннюю логику. Это не логика развития страны, устремившейся в
технологический прорыв III тысячелетия.
России упорно навязывают облик «достойной» наследницы Советского Союза, который
баронесса Маргарет Тэтчер тридцать лет назад назвала «Верхней Вольтой с
межконтинентальными ракетами». Наука ХХI века, наука без «шарашек» и закрытых «почтовых
ящиков» такой стране не нужна.
Андрей
Петрович Пуговкин – доктор биологических наук, пресс-секретарь Санкт-Петербургского
союза ученых.
Ж. «Посев»
№1, 2010г.
От редакции:
-В одном из
ближайших номеров нашей рассылки мы вернемся к вопросу возрождения российской
науки и обсудим вопросы нашего с Вами участия в этом процессе, в связи с чем,
просим Вас присылать свои конструктивные предложения;
-Приложите
свои усилия к распространению этой «Стрелы НТС» в Вашем НИИ или ВУЗе;
-Подпишитесь на «Стрелы НТС»,для чего перейдитепо ссылке
