Московский ЦСКА одержал домашнюю победу над ханты-мансийской «Югрой», игра завершилась со счётом 3:1.

В составе ЦСКА забитые голы записали на свой счёт Александр Попов, Максим Мамин и Дмитрий Кугрышев. Единственная шайба «Югры» была заброшена Александром Акмальдиновым. Впервые в основном составе ЦСКА матч начал вратарь Андрей Филоненко, отразивший 22 из 23 бросков по своим воротам.

Когда-то он считался самым одаренным юным футболистом Советского Союза. Такие пропадают обычно на пути к серьезным клубам — Ольшанский же не пропал. Совсем напротив — стал капитаном «Спартака», ЦСКА и сборной СССР. Вот всё в его жизни так — вопреки.

Сегодня Сергей Петрович генеральный директор «Ники». Мы заходим в его кабинет — и оторваться не можем глазами от шкафа. Фуражки, фуражки…

— Где ж папаха? — радуемся за жизненный путь нашего героя.

Полковнику полагается папаха, даже школьник знает.

— Нет папахи, — огорчается Ольшанский. — Я «полковника» получил, и как раз в тот год папахи отменили…

Мы вздыхаем вместе с ним, отводим взгляд в сторону. Вокруг тоже много интересного. Фотографии. Диплом на столе. Вчитываемся: выдан за первое место по прыжкам в длину, выиграл Сергей Петрович первенство Камчатской области по лёгкой атлетике в 1975 году…

Вот это человек!

***

— Кабинет у вас отличный. А «Ника» уже не во второй лиге?

— На Москву теперь играем, КФК.

— Учредители у клуба все те же — Романцев с Тархановым?

— Да. Правда, Романцева с лета не видно. Еще Дима Хохлов среди учредителей, вот он заезжает. У Саши Тарханова здесь сыновья работают. Эдик начальник команды, Юра — главный тренер.

— Мы сейчас шли и размышляли: какой смысл в этой команде? Растить и продавать футболистов?

— Да. Воспитываем же. Можно было бы сказать, что это бизнес, но пока лишь раз «Нике» выплатили солидную компенсацию за футболиста.

— За кого?

— За Глушакова. С «Локомотивом» и Смородской больше года тяжба тянулась. УЕФА присудил нам миллион с чем-то евро. А существуем мы на то, что сдаем помещения в аренду. Никаких спонсоров нет, сами вертимся.

— У вас на стене фотография — на поле рубитесь со своим начальником по «Нике» Назаром Петросяном…

— Фотография не самая свежая, к сожалению. Это 2006 год, матч к 80-летию Симоняна. Назар играл за Армению, я — за сборную СССР. Сейчас всё, завязал.

— Когда выходили на поле в последний раз?

— Лет пять назад, было мне 63. Ветеранский таймик отбегал, двадцать минут.

— Здоровье заставило остановиться?

— Жена в 2007-м умерла, Зина. После этого вообще ничего не хотелось, потерял интерес к жизни. У нее рак был, медленно угасала.

— С тех пор вы один?

— Есть женщина. Но не расписываемся.

— Если нравится — что ж не расписаться-то?

— Дал слово Зине — второй раз жениться не буду.

— Она понимала, что конец близок?

— Да. «Химия» уже не помогала. Показал профессору врачебные раскладки, тот взглянул: «Сдавай в хоспис, сам не потянешь. Надо ухаживать». Нет, отвечаю. Никаких хосписов. Подбадривал Зину как мог, нанял сиделку. Так дома и умерла через год.

— В какой момент вы внутренне оттаяли?

— Я до сих пор вспоминаю всю нашу жизнь. Постоянно! Никогда от этого не отойду. А познакомил меня с женщиной в 2010-м Володя, старый товарищ.

— Футболист?

— Регбист, судья международной категории. Мы с институтских времен дружим. «Давай, Сергей, — говорит. — Женщина в твоем вкусе». Мне действительно такие нравятся.

— Это какие же, Сергей Петрович?

— Черненькие. Пухленькие.

— Одобряем вкус.

— Я и с Зиной в 1974-м благодаря Володе познакомился. С ним и Витей Евлентьевым из «Спартака» зашли в ресторан «Арбат» на Калининском. Неподалеку сидит компания, человек десять. Я сразу девушку приметил — черненькая, миниатюрная. Хотя и в теле (показывает руками).

— Озорной вы человек.

— Да я-то не особо, а вот Володя — герой! Любитель потанцевать. Сейчас, говорит, танцы начнутся, я из-за того стола дамочку приглашу.

— Зину?

— Подругу ее. А я перед этим шепнул: «Мне вон та девчонка нравится» — «Так пригласи!» — «Стесняюсь». Неудобно было — вдруг откажет? Все-таки я уже был лысоватый…

Володя через подружку удочку закинул. Нашептал: «Видишь, парень за нашим столиком? Футболист сборной СССР, призер Олимпийских игр Мюнхена! Приглянулась ему ваша девчонка» — «Пускай пригласит!» — «Да вот робеет…» Потом меня подтолкнул: «Иди, она не откажет». Слово за слово, начала расспрашивать.

— О чем?

— Об Олимпиаде, Мюнхене… Танец закончился — а мы не наговорились. Сели вдвоем в сторонке. Дело к полуночи, от их столика пошли заказывать шампанское, а не дают: «Закрываемся!» Зина ко мне: «Сережа, вы не поможете?» У футболистов-то, понятно, все схвачено в таких вопросах. Договорился, им принесли. Шепчу: «Может, мне телефончик дадите?» — «Нет, что вы!»

— Ничего ж себе ответ.

— Ее родители сидели за тем же столом! Как можно телефоны раздавать? Начинают они собираться, мы продолжаем сидеть, нас-то из ресторана никто не погонит. Зина втихаря мне — раз, и сунула бумажку с номером.

— Ловко.

— Маме потом рассказала, с кем познакомилась — та: «Не надейся, не позвонит. На фиг ты ему нужна? Наверняка есть кто-то». А у меня отпуск заканчивался, в Сочи улетал на сборы. Оттуда Зине набрал. Вся семья поразилась — это ж надо междугородний разговор заказывать!

Вернулся со сборов — начали встречаться. Мне Старостин дал однокомнатную квартиру. Как-то говорю Зине: «Сама решай. Хочешь — оставайся» — «Я останусь…» Домой ночевать не пришла. Отец как узнал — ой, целый скандал!

— Ваш отец?

— Мой-то что? Ее! «Как ты могла?!» Я трубку взял: «Обещаю — женюсь!» Все, с того дня я для него лучший друг. Месяц со сборной по Южной Америке колесили. Как вернулся — расписались.

— Много гостей на свадьбе-то было?

— Человек сто! В гостинице «Москва» — там самый большой ресторанный зал. И «Спартак» пришел, и сборная. Даже цыгане. Тот самый, который в «Неуловимых мстителях» на скрипке играл.

— Вот вы развернулись, Сергей Петрович.

— Отличная свадьба получилась. Приехал Вася Калинов, поддатенький, с клюшкой. Мне вручил. Вроде ж надо какой-то подарок. Следом таксист заходит: «Это вы — Ольшанский?» Да, отвечаю. «Вы знаете, этот гражданин за такси не заплатил…» Да какие вопросы. Рассчитался за Васю.

— Веселый был человек — Калинов?

— Шебутной, с юмором. Со скольких лет женят? С восемнадцати?

— Да.

— Так Калинову пришлось в исполкоме разрешение брать, чтоб с шестнадцатилетней расписали. Еще «Спартак» ходатайствовал. Ей рожать вот-вот!

— Кто-то рассказывал нам про Калинова — тот мог в перерыве матча хлопнуть стакан портвейна.

— В перерыве — нет. После матча — легко. Вечно в истории попадал. Торопится на тренировку, ловит такси. Машина тормозит: «Шеф, до Тарасовки довезешь?» — «Садись, Вася…» Оказывается — Озеров! С ветерком домчал!

— Вы Озерова знали?

— Да. Страшно возмущался, когда меня из «Спартака» на Камчатку отправили служить. Всё письма собирался писать большому начальству.

А Зину мою в ЦСКА Бобров, главный тренер, выбрал председателем женсовета. Не только Тарасов в хоккейной команде такое устраивал. Зина — компанейская, располагала.

— Что за вопросы решал женсовет?

— Чтоб мы на сторону не ходили. Не выпивали. За выигрыш-то платят!

1973 год. Москва. СССР — Англия — 1:2. Сергей ОЛЬШАНСКИЙ.

***

— Когда-то вы считались самым одаренным юниором Советского Союза. Обычно такие до первой сборной не добираются.

— Я вообще чудом пробился в футболе. Жил на даче с родителями, а рядом с нами всегда был Владимир Сергеевич Воробьев. Зав отделением в НИИ стоматологии и челюстно-лицевой хирургии. Фанат футбола, до сих пор дружим! Очень хотел меня в «Динамо» пристроить. Водил — а меня не брали. Потом в «Спартаке» история повторилась. Пришел с другом записываться на Ширяевку — а там тренер Козлов. Расставил ребятишек по росту. Высоким: «Вы остаетесь», остальные — свободны. Вот и весь просмотр. Только на стадионе «Сталинец» нас с приятелем взяли. Я нападающего играл.

— Об этом мы наслышаны.

— В каком-то чемпионате вся команда наколотила 46 голов, а я — 40. Слух пошел по Москве. Пригласили в ФШМ — как раз оттуда Миша Гершкович ушел в «Локомотив» к Бескову, а я стал играть. В то время существовала еще экспериментальная сборная СССР.

— Туда привезли 800 самых талантливых ребят со всего Союза. Отбор был жесточайший.

— Я бы туда не попал — но играем в Лужниках против этой самой сборной. Проигрываем 2:4, я два гола забил. Сразу туда перевели. Потом в команде появился Женька Ловчев.

— Сборная та развалилась внезапно.

— Создали ее на четыре года с задачей — чтоб пара футболистов перешла в главную сборную. Вместо этого через два сезона распустили.

— Почему?

— Наши проиграли легкоатлетический матч СССР — США. Крепко досталось Юрию Машину, который как раз придумал и курировал нашу команду. От обиды еще и ее расформировали. Чтоб молодые не пропадали, собирались нас отправить скопом в «Локомотив». Но мы с Ловчевым уперлись: «Не хотим!»

— Почему?

— В «Спартак» рвались. Старостин нам шепнул: «Держитесь. Все будет нормально!» Напор-то был ого-го — обещали дисквалифицировать, еще чем-то пугали… Но мы держались. Так и очутились в 1969-м в «Спартаке».

— В «Спартак» взяли вас в 1969-м. В первый же год стали чемпионом. Какая красота.

— Я весной травму получил, слег с ахиллом. Вышел против тбилисского «Динамо» минут на пятнадцать — проиграли 0:2. Потом выпускают против Кутаиси уже в основном составе. Минута двадцатая. Ведем 2:0. Был там защитник Автандил Цверава. Обыгрываю его — и тут удар сзади! Я как подкошенный упал, в самую жилку мне попал!

Еду в ЦИТО к Зое Мироновой, легендарному хирургу. Надо, говорит, делать операцию. Но никаких гарантий, что будешь играть дальше. «Есть варианты?» — спрашиваю. «Бинтуй!» Так и бинтовал — до конца карьеры. Зато не резали.

— Вратарь Прохоров про вас говорил — Ольшанский, мол, не только ноги бинтовал, но и шарф на ночь повязывал…

— Да шутил он!

— Еще рассказал, что прозвали вас за эти шарфы в «Спартаке» Бабулей.

— Вот это было. Только не из-за шарфов. Старостин размышлял вслух при команде: «Надо бы нам бабульку какую найти, чтоб сзади не пропускать…»

— Ну и образ отыскал Николай Петрович.

— Тут меня в защитника переквалифицировали. Так и прилипло. Кавазашвили подхватил: «О, Бабуля, давай!»

— Кому пришла мысль — отправить вас в защиту?

— Симоняну. Мы поехали на халтуру в Астрахань. Меня ставят в центр обороны. Выхожу — будто всю жизнь на этом месте играл! Старостин с Симоняном руками развели: «Да ты же прирожденный защитник!»

— Вы же в «Спартак» вписались не сразу?

— Это Ловчев вписался моментально — ему повезло, Крутиков подломался. Женьку поставили. А мне-то пришлось пробиваться. Гиля Хусаинов и Коля Осянин играли постоянно, а вот третьего все время тасовали. То я выйду, то Силагадзе, то молодой Игорь Григорьев. Потом вообще травма. Что делать?

— Что?

— Уходить из «Спартака»! Ясно же — не пробьюсь. Даже за дубль не ставили. Бинтую, бинтую, а нога не пускает. Скорость потерял. Не выдержал, сам пошёл к Старостину: «Отпустите! Где-нибудь пригожусь…» А тот ни в какую: «Хочешь играть? Давай! Будем тебе искать место».

— После Астрахани играли уже постоянно?

— Ждал часа — тогда в «Спартак» пришел Вадик Иванов из «Динамо». Футболист сборной. Меня вместо Гешки Логофета выпускали крайним защитником, когда он в сборную отлучался. То там сыграю, то здесь. Вот Иванов ломается, я выхожу в Ташкенте — и все, с тех пор колом не вышибешь. Тот подлечился — сам сказал: «Не, Серег, я уже тебя убрать не смогу…»

— В 1969-м состоялся один из самых ярких матчей в истории советского футбола — «Спартак» драматично выиграл в Киеве. Вы смотрели со скамейки?

— Оттуда. Осянин забил фантастический гол — как Марадона в 1986-м. Тогда считалось — если выигрываем в Киеве, точно становимся чемпионами. Так и вышло. Серебряников два раза штрафные бил Анзору, тот вытаскивал из самых «девяток».

— Никто так штрафные не исполнял, как Серебряников?

— В то время — никто. Месси сейчас бьет. Но Анзор в 1969-м реально был полкоманды. Не было бы такого вратаря — чемпионства «Спартаку» не видать.

— Кто номер два в том «Спартаке» по значимости?

— Гиля Хусаинов. Я поражался: вроде маленький такой — а все удается. Подошел, спросил — он смеется: «Есть нюанс. Кидай защитнику мяч только под опорную — и пускай догоняет. Доведи этот трюк до автоматизма». Но у Гили интуитивно получалось — а кому-то надо высматривать: какая там опорная? Хотя застал я момент, кричали Хусаинову из ложи: «Когда ж ты уйдешь из „Спартака“?!»

— Сильно сдал?

— Не тот уже был, конечно. Скорость потерял, подвижность. Это его последний сезон в «Спартаке».

— В конце жизни болел?

— Рассеянный склероз — страшная штука. У Гили с головой стало плохо, только с супругой приходил на мероприятия. Покуривал, а курить ему категорически нельзя было. Так он в сторонке, втихаря от жены затягивался.

***

— В 1969-м чемпионские медали были, кажется, именные. У вас тоже?

— Не дали мне медаль.

— Почему?

— Меньше половины матчей сыграл. А чужие медали я не рассматривали, мне ни к чему. По-моему, в 1969-м уже не именные были… Есть у меня одна медаль, на которой фамилия написана!

— Это что ж за медаль?

— Олимпийская — за 1972 год. Немцы во время матча успели выгравировать фамилии каждого, латинскими буквами вывели. Дали только тем, кто участвовал в матче за третье место, запасным ничего.

— Кто особенно обидно тогда не получил медаль?

— Йожеф Сабо отыграл все матчи на Олимпиаде, а матч за бронзу пропускал. Так Андреасян, который с ГДР вышел на замену, отдал Йожефу свою медаль!

— Вот это поступок. Неужели Сабо взял — с фамилией «Андреасян»?

— Взял.

— Матч за бронзу с ГДР — договорняк?

— Неправда. В основное время бились будь здоров! 2:2. Перед дополнительным по стадиону объявили, что послематчевые пенальти не предусмотрены, в случае ничьей бронзовые медали получат обе команды. В регламенте изначально был этот пункт, но до игры мы не придавали ему значения. А тут в голове щелкнуло — какой смысл еще полчаса жилы рвать, если счет устраивает?

— Перемигнулись с немцами?

— Все стало понятно без жестов и слов. Уже никто вперед не лез, просто катали мяч.

— Блохин в сборной держался особняком?

— Да. Женька Рудаков — компанейский. Мунтян, Веремеев — тоже отличные ребята. А Блохин, Сабо, другие киевляне всегда были сами по себе. Когда Йожеф в «Зарю» отправился, я за «Спартак» еще в нападении играл. И вот эпизод — бежим на мяч, у меня такая злость, что думаю: «Не уберешь ногу — перерублю!» В последнюю секунду он дрогнул, не пошел в стык.

— Откуда злость?

— Сабо — неприятный игрок. С гонором, подловатый. Сломал 18-летнего Володю Сидорова из «Торпедо». Те, кто видел момент, говорили: «Специально, гад, прыгнул двумя ногами!» Получил дисквалификацию на сезон, но через полгода амнистировали. А парень после травмы с футболом закончил.

— Самый злой защитник тех лет?

— Новиков и Никулин появились в «Динамо» позже. Пожалуй, жестче нашего Гешки Логофета никого не было. По прозвищу Киса.

— Юрий Севидов рассказывал, откуда прозвище. От слова «кислый» — очень уж был худой.

— Не знаю, откуда. В мое время лишь Маслаченко так к Логофету обращался: «Киса». Я, например, права не имел. Да и в голову не приходило. У них своя компания.

— А почему Валерий Андреев — Кайф?

— Пальцы у носа постоянно держал, будто нюхал что-то. За нос сам себя хватал. Ему тоже Сашка Прохоров прозвище дал, он мастер был на эти дела: «Кайф!»

— Прохоров — выдающийся человек. От киевского «Динамо» получил квартиру на Крещатике, от «Спартака» — в Москве на улице Горького.

— Да, парень непростой. Мутноватый, хоть о мертвых плохо не говорят. С Женькой Ловчевым у него всё стычки были. Раз подрались.

— При команде?

— В сторонке, но ребята видели. Ловчев и с Мишей Булгаковым дрался.

— Чем еще Булгаков выделялся?

— Он и Вася Калинов — любимчики Старостина. Миша из Курска, прозвали в команде «Курский соловей». Хотя больше чижика напоминал — маленький, худенький. Зато невероятно работоспособный. Бежал, как сволочь! Никто за ним не мог угнаться! А по характеру импульсивный, неуравновешенный. Однажды случился приступ. Зашел на базе к доктору: «Разрежьте мне горло, я задыхаюсь…»

— Трезвый?

— Да. Миша почти не употреблял. Семейные неурядицы подкосили психику. В 32 года покончил с собой.

— Александр Минаев рассказывал нам: «Булгаков взял в жены девчонку из деревни. Она загуляла с американцем, уехала в Штаты. Маленькая дочь с Мишей осталась. Сказал ей: „Дочка, прощай!“ — и сбросился с 11-го этажа».

— Про американца — не слышал. Говорили, вышла замуж за военного. Вскоре после смерти Миши я встретил эту Галину. Раньше в ресторан без очереди не попадешь. А в «Якоре» на улице Горького работали знакомые. Мы с друзьями протиснулись сквозь толпу к стеклянной двери, постучали. Швейцар сразу открыл: «Прошу, у вас столик заказан…» В этот момент окликнули сзади: «Сережа, привет!» Обернулся — Галина. Указала на какого-то мужчину в очереди: «Можешь нас провести?»

— А вы?

— Грубить не стал, сдержался. Ответил сухо: «Нет! Ты вообще ко мне не подходи!»

— Внешне-то она интересная?

— Не-е-е. Серая мышка. Но Миша безумно ее любил.

— Ловчев и тогда был правдоруб?

— Прямой очень. С Бесковым в свое время повздорил, хотел полузащитника играть. А Бесков уперся — нет!

— Хоть раз с Ловчевым выпивали?

— На его свадьбе. Женька там впервые фужер шампанского себе позволил. Вообще не по этой части. Ребята после матча идут куда-то посидеть — Ловчев никогда не присоединялся.

— Сколько у него жен было?

— Сейчас четвертая. Ха!

— Молодец. Любвеобильный.

— Вот не знаю — любвеобильный или конфликтный…

— На всех его свадьбах бывали?

— Только на первой. На следующие не звал. Я и узнавал-то о них от посторонних людей. Все хочу книжку его прочитать. Ребята обещали: «Сергей, мы тебе принесем!» — «Да он мне сам подарит…» С автографом!

— Нужен вам этот автограф?

— Так я у Симоняна брал, Гаврилова, Маслова. На книжках каких-то, мне приятно. Гиля Хусаинов вымпел подписал, вон висит. Логофет фотографию свою. Как и Бубукин — мы с ним стоим, два лысеньких. Хороший снимок, смешной. А на обратной стороне Борисыч вывел: «Чтоб у нас с тобой всегда было такое настроение, как на этой фотографии!» Сейчас отдал карточку в ЦСКА, музей там будет.

Геннадий ЛОГОФЕТ, Николай СТАРОСТИН, Сергей ОЛЬШАНСКИЙ и Евгений ЛОВЧЕВ.

***

— В «Спартаке» вы пережили двух тренеров — Симоняна и Гуляева. Контраст гигантский?

— Даже не представляете, какой! С Гуляевым мы выиграли чемпионат и взяли серебро в 1974-м, но все равно — на установки к нему ходили как концерт. Такие обороты! Минаев и Кокарев блокноты с собой брали, конспектировали: «Центральный нападающий Маркин сегодня играет центрального нападающего». «Беги бегом». «Подавай угловой на уровне метр двадцать — метр тридцать»… Чудил, словом. А звали его Гундос. Говорил в нос.

— Ловчев вспоминал, как установку Гуляева записали на магнитофон — потом крутили с молодыми. Сидят, хохочут. Тут дверь открывается, заходит сам Гуляев: «Что, Райкина слушаете?»

— Была такая история. А я попросил Минаева, чтоб мне записал — так он передал целую стопку листочков. Где-то лежат… Меня что поражало? Гуляев давал упражнения, которые не идут! Вот не идут и всё! Ему скажешь — а он гнет: «Нет, будем делать!» Как отойдет в сторонку, мы что-то свое придумываем. Снисходительно к нему относились — Гуляев все-таки не злобный был дядька.

— Тем более, второй тренер был выдающийся.

— Да, к Игорю Нетто уважение огромное! Прислушивались гораздо сильнее, чем к главному тренеру! Игорь Александрович — простой человек, всегда поговорить можно было. Только с Гуляевыми они пикировались время от времени. Помню, ехали в автобусе, увидели баранов на лужайке: «О! — обрадовался Нетто. — Это „Спартак“ идет…» А Сальников нам технику преподавал.

— Когда последний раз в Тарасовке были?

— После того, как в 1975-м забрали из «Спартака» в армию, ни разу не приезжал.

— А хотелось бы?

— Конечно! Но там, говорят, охрана?

— Еще какая.

— А раньше — заходи кто хочет. Жили мы еще в деревянном домике. Электричка проносится — тот ходуном ходит.

— Тот «Спартак» был беднейшей командой высшей лиги?

— Никаких доплат у нас не существовало. Какая ставка — столько получишь. Кому-то 180 платили, кому-то — 80. Премиальные — 60 рублей. Неважно, киевское «Динамо» обыграли или «Кайрат». Могла премия свалиться от московского городского совета «Спартака». Рублей 20−30.

— Даже «Торпедо» жило лучше?

— Да конечно! Там люди к цехам были прикреплены. В «Локомотиве» — к железной дороге. В ЦСКА и «Динамо» платили за погоны. Когда Силагадзе и Кавазашвили ушли в Кутаиси, получали там больше, чем в «Спартаке»! Хоть они и не за деньгами туда поехали. Нас выручали только «халтуры». Как перерыв — едем. Даже в разгар сезона. Могли раз двадцать смотаться за год.

— Сколько приносила поездка?

— Рублей восемьдесят.

— Абсурдная ситуация.

— Прилетаем на сбор в Сочи со «Спартаком». Живем в одной гостинице с командой «Вулкан» из Петропавловска-Камчатского. Они едят черную икру, а мы салат из капусты. «Вулкан» в Сочи по два месяца сидел.

— Что ж не посидеть. На икре-то.

— А это вторая лига!

— Однажды случилась громкая история на таможне. Когда прихватили с контрабандным мохером почти всех звезд «Спартака».

— По истории с мохером дисквалифицировали одного Виталика Мирзоева. На год стал невыездным. Знаете, почему? Набрал мохера на все деньги, которые получил во Франции. Не удержался.

— Что ж он так?

— Идея-фикс у него была — купить «Волгу». На машину мохера привез! Потому что в Союзе считался самым ходовым товаром, можно было навариться здорово. Мы узнали, где фабрика во Франции. Рванули туда.

— И вы накупили?

— А как же? Разрешалось провозить через границу два кило мохера — так у меня был перевес граммов триста. Но Мирзоев-то целый баул набил! Когда на таможне принялись нас шерстить, сумку его расстегнули — оттуда этот мохер вылетать стал. Прямо взрыв! До потолка!

— Обычно спортсменов не проверяли?

— Да. Мы, набрав мохера, в последний вечер посидели с артистами из ансамбля Моисеева. Они в нашем отеле жили. Ну и выболтали лишнее. Как раз про мохер, про фабрику. А в ансамбле каждый второй (стучит по столу). Прилетаем в Москву — нас ждут.

— Мирзоев мечтал о «Волге». У вас-то была?

— В 1972-м Старостин подошел ко мне: «Сергей, „Волгу“ возьмешь?»

— Обрадовались?

— Совсем нет. Отвечаю: «Николай Петрович, да у меня денег нет!» — «Я тебе дам…» — «Я ездить не умею» — «Ну и не езди! Продашь!»

— Дал денег-то?

— Ага. А друг отца Зины у меня схватил «Волгу» за две цены. 9 тысяч вернул Старостину, еще 9 образовалось на пустом месте.

— Так можно каждый год по «Волге» толкать.

— Если бы… Надо было что-то выиграть — тогда позволяли купить машину. Чемпионами стать, например.

— Тот же Прохоров рассказывал, что вы уже в «Спартаке» начали лысеть. Переживали, втирали в голову какие-то бальзамы.

— Полысел-то я еще до «Спартака»!

— В школе?

— Как раз в школе у меня была прическа будь здоров. Такой кок! Дома фотография лежит — увидели бы, не узнали. А лысеть начал, когда играл в экспериментальной сборной.

— Почему?

— Там тренировки частые. Моешь голову по пять раз в день. Начали волосы лезть. Поехали в ГДР играть — я оттуда всякие примочки привозил, лекарства для лысины. На время прекращалось — потом снова… Еще средняя часть у меня выгорала на солнце. Волосы были — а казалось, что нет!

— Вот несчастье.

— Поначалу стеснялся. Тогда же не было моды стричься наголо. Потом плюнул, перестал горевать. Девушек-то меньше не стало.

***

— У каждого защитника был нападающий, который его «возил». У вас?

— Против Толи Кожемякина, покойничка, сложно игралось. Очень талантливый парень. Было в нем что-то стрельцовское. Фактурный, коренастый. Еще с Володей Гуцаевым тяжело. Если набрал скорость, без фола не остановишь. Виталий Старухин — тоже не подарок. Высокий, прыгучий, головой забивал регулярно. Но из-под меня — ни разу.

— Как удавалось сдержать?

— Выбор позиции, игра на опережение. Идет мяч — а тут я перед ним выскакиваю. Помню, в матче за ЦСКА так Старухина прессовал, что от отчаяния грозить мне начал: «В Донецк приедешь, тебя убьют!»

— Испугались?

— Да ну, пацанские дела. Хотел на понт взять. Я в ответ: «Виталик, ты не языком чеши, а играй лучше. Если сможешь…» Против знаменитого португальца Торреса меня ставили. В нем вообще роста — два с лишним. Его чуть-чуть подталкивать надо было, до приема мяча.

— В Киеве учили на ногу наступить при угловом, незаметно по печени ребром ладони врезать. Вы это умели?

— Не увлекался такими приемами. Но иногда хотелось. Во Францию отправились на товарищеские матчи. Там в какой-то команде центрфорвард играл, аргентинец. Угловой — и мне локтем в нос!

Кинулся ловить этого аргентинца, хотел в открытую засадить. Я за ним, он — от меня. Наглый! Хорошо, далеко убежал, успел я остыть. Ладно, думаю. Матч доиграл с разбитым носом. Опух, как у клоуна. Так я никого за карьеру и не сломал. Даже случайно. Вот меня ломали.

— Кто еще?

— Володька Дорофеев из ЦСКА. Я ногу жестко поставил — а он въехал, как говорят, «с проносом». Провалялся я месяц с лишним.

— В декабре 1973-го вы, Ловчев и Онищенко сыграли за сборную мира в прощальном матче Гарринчи. Кто пригласил?

— Сборная СССР проводила турне по Южной Америке. В Рио к главному тренеру Горянскому подошли представители бразильской федерации футбола. Позвали нас с Володькой Онищенко, а Женька напросился: «И меня возьмите!» Подарили Гарринче самовар, который из Москвы захватили.

— Какая предусмотрительность.

— За границу всегда самовары везли. Если не продашь, хоть на что-нибудь обменяешь. Гарринче было уже сорок лет, скорость ушла, но все равно финтил. А Пеле техникой поразил. Стоял на бровке, мяч полетел в его сторону по уходящей траектории. Он задрал левую выше головы — и одним касанием остановил! Мяч прилип к ноге! Болельщики стоя аплодировали. Для меня Пеле — футболист номер один. Ни Марадону, ни Месси с ним не сравнить.

— Стадион был битком?

— Нет. Собралось 130 тысяч зрителей — а вмещала тогда «Маракана» 180 тысяч. Думали, после матча будет банкет, но в раздевалке даже чаю не налили. Вручили простенькую медаль с профилем Гарринчи — и до свидания.

— Сохранилась?

— Дома где-то лежала — вместе с майкой, в которой играл за сборную мира. Лет пять назад разыскал меня Николай Худобин, который открыл в Луганске музей Пеле. Приехал в Москву, обходил ветеранов. Его интересовало все, что связано с Пеле — автографы, книги, футболки, вымпелы, почтовые марки. Ко мне тоже заглянул, выпросил майку и медаль.

— Старостин — особенный человек в вашей жизни?

— Не то слово!

— При вас муху-то он прихлопнул?

— Прямо во время установки. «У-у, „Динамо“ проклятое!» Все от хохота попадали. Это сейчас матч «Спартак» — ЦСКА главное дерби, а тогда — ничего особенного. Вот против «Динамо» — это да! Старостин говорил: «Обыграете „Динамо“ — я вам все прощу!» Чувствовалось, какой у него зуб на ту организацию.

— Держал себя Николай Петрович блестяще.

— Зарядочку делал на месте. Так, потрусит. Чай пил с сушками. Заходишь к нему — и тебе наливает. За чаем он меня и отговорил из «Спартака» уходить.

— Что же не возвратились из ЦСКА в «Спартак» годы спустя?

— Вадим Никонов в «Торпедо» вернулся. Потому что там был Иванов, главный тренер. Сказал: «Вадик, отслужишь — ждем назад». Хотя риск-то был — в 27 нас забрали. Кто знает, какими вернемся в 29? Возраст! Мне же «Спартак» не говорил ничего. Тренировали команду Крутиков с Гилей Хусаиновым. Видимо, им я был не нужен.

— А Старостин?

— Его в тот сезон из «Спартака» убрали. Это потом он сказал: «Серега, да мы тебя в любом состоянии приняли бы! Ты что?» — «Так меня же, Николай Петрович, никто звал…»

— Действительно вернулись бы в «Спартак» — если б вам сказали такие же слова, как Никонову?

— Сто процентов! Когда понял, что «Спартак» охладел, в ЦСКА остался. Правда, не сразу. Предлагали-то «младшего лейтенанта», но я помнил, как меня замели. Документы отнес в институт физкультуры на госэкзамен и больше не появлялся. Говорю: «Если присвоите мне „лейтенанта“, остаюсь…» — «Как? У тебя высшего образования нет, не положено!» А у меня ответ готов: «Раз вы меня с экзаменов забрали, сейчас позволяете их сдать. После этого даете звание».

— На том и сошлись?

— Да. Стал лейтенантом. Хотя солдату сдавать экзамены не положено, это нарушение закона. Но и меня не по закону на Камчатку упекли. Так что квиты.

— Не боялись армии условия ставить?

— А что бояться-то? Я отслужил! Это не они мне нужны были, а я — им. Ну, ушел бы. Не нужен — и ради Бога.

1970-е годы. Сергей ОЛЬШАНСКИЙ (слева) — капитан «Спартака».

***

— История с вашим призывом — это сюрреализм.

— Май 1975-го. Я — капитан сборной СССР. Обыгрываем в Лужниках Югославию 3:0, мне до 27-летия остается три дня. Готовлюсь праздновать. Но встречать пришлось на призывном пункте. Наутро после матча звонок в дверь. Майор на пороге: «У меня приказ — без тебя не возвращаться. Вот повестка». Дайте, говорю, хоть позвонить.

— Кому? Адвокату?

— Старостину. Майор не против: «Пожалуйста. Я буду здесь сидеть, тебя ждать». Николай Петрович уже в курсе: «Сереж, ничего не могу сделать. Иди, служи. Приказ Гречко!» Оказывается, было накануне совещание в ЦК. Какие-то партийцы, болельщики «Спартака», повздорили то ли с Гречко, то ли с его замом — маршалом Соколовым.

— Если б вы знали, что за вами устроили охоту — три дня хоронились бы по чердакам?

— Мог лечь в больницу — вырезать аппендицит, например. Гланды удалять. А 27 исполнится — никто уже не заберет.

— «Спартак» никого не отмазывал?

— В том-то и дело, что до этого Старостин отмазал от армии Юрку Дарвина, вратаря. Получил нагоняй. Такой, что возможность отмазывать на время пропала. Вот это и сыграло против меня. Хотя Черненко болел за «Спартак». Бесков тренировал сборную — я у него вес имел.

— Ему бы набрали.

— Тоже набрал! Константин Иванович отвечает: «Сергей, ничего сделать не могу. Гречко — второй человек в стране». Если Бесков удивился, то Старостин точно был в курсе, что за мной придут.

— Почему же вас не предупредил?

— Тоже боялся, наверное. Мало ли что я сделаю? Вдруг сорвусь куда-то?

— У вас нет ощущения что вас все подставили в той ситуации — включая Старостина?

— Нет. Это ж закон. Я Старостина ни в чем не виню. Другой вопрос, не думал, что меня засунут настолько далеко. Ну, призовут. Ну, оправят в ЦСКА. Тоже хорошая команда. Крайний случай — смоленская «Искра», ростовский СКА…

— Как вы 27 лет отметили?

— Да никак. Я же собирался в институт физкультуры ехать, документы на госэкзамен отдавать. Майору рассказал — а тот неожиданно в ответ: «Так поехали, отдашь. У меня машина». Декан кафедры футбола, Вячеслав Варюшин, смотрит на меня и майора: «Ты что, уже с охраной ходишь?» — «Да в армию забирают». Он в шоке. То ли верить, то ли нет. Дело немыслимое, но майор-то натуральный стоит!

— Куда вас отвезли?

— В город Железнодорожный. Койку выделили. Потом автобус за мной прислали с офицером. Говорю ребятам: «У меня день рождения, давайте шампанского выпьем» — «Да ты что! Если узнают — такое будет!» Так и не отметил. Уже на Камчатке удалось чуть-чуть.

— На Камчатку попасть — это надо умудриться.

— Никто в Москве не знал, что со мной и где я. Хорошо, хоть какие-то деньги у меня по карманам были. Отправили в Домодедово с последней партией призывников. Какие-то странные ребята — кто с провинностями, кто с отсрочками… И я с ними — 27-летний капитан сборной.

— Не представляли до последнего, куда зашлют?

— В Железнодорожном день провел — потом отправили одного на автобусе в аэропорт. Офицера приставили, чтоб не сбежал. Говорю тихонько: «Покажи, куда?» Хоть ясно было — если из Домодедово, то на восток.

— Довезли прямо до трапа?

— Да. А куда лечу, узнал лишь на пересадке в Хабаровске. Показывает офицер билет: «На, смотри…» Там выведено — «Петропавловск-Камчатский». Ох, ё! На подводную лодку, что ли? Чтоб спрятать совсем? Там тоже у трапа встречали!

— Куда увезли? Дальше уже Япония.

— Полк стоял минутах в сорока езды, у самого Тихого океана. Ко мне хорошо относились. Всем же интересно — капитана сборной привезли, 27 лет. Никто понять не мог, как я там очутился: «Мы тебя видели по телевизору! Наверное, кого-то убил? Чтоб не сажать — здесь спрятали?» Нет, отвечаю, никого я не убивал.

— Присяга где была?

— В полку. Фотография сохранилась — командир полка идет, а я стою с автоматом. Читаю присягу. В тот момент уже вообще все равно было, что со мной станется. Как во сне. Еще какие-то выборы.

— Что за выборы?

— Наверное, в Верховный совет. Солдаты же в 6 утра голосуют, самые первые. Говорю: «Я не пойду голосовать!» Замполит прибегает: «Как так?» — «А как вы меня сюда засадили? Привезли словно самого последнего преступника! За что я буду голосовать — за эту власть?» На канате-то меня не поведут. Покочевряжился. Потом пошел, проголосовал.

— Поняли — себе дороже?

— Мне-то было наплевать. А вот у людей неприятность могла случиться.

— Самое интересное, что обнаружили на Камчатке?

— Такие гейзеры, холмы! В полку нашем забор собрались делать — а неподалеку завод железобетонных конструкций. Как раз то делают, что нам нужно. Подходит замполит: «Слушай, директор завода по национальности каряк, а по убеждениям — спартаковский болельщик. Если с тобой к нему явимся, точно это дело провернём…» Ну, поехали.

— Успешно?

— Заходим в кабинет. Я в пилотке стою. Замполит директору говорит: «Ты знаешь, кто это такой?» — «Нет. А кто?» — «Ольшанский!» Тот отстранился: «Да ладно, какой Ольшанский?!» — «Ну-ка сними пилотку…»

— Что директор?

— Чуть умом не тронулся. Закрывает кабинет: «Едем ко мне!» Жена расстилает ковер в саду. Всё как в «Белом солнце пустыни», когда таможенник икру ел, а хлеба не было. Так и здесь! Икры поставили передо мной банку.

— Черную?

— Красную. «Ешь и рассказывай, откуда ты здесь…»

— Неплохо вы устроились, Сергей Петрович.

— Коньячку попили. Потом говорит: «Едем в Паратунку». Это место, где термальные источники. Санаторий для подводников. В бассейне там поплавали. Весь хмель за секунду ушел! А главное — для полка доброе дело сделали.

***

— Заслать вас так далеко — идея министра обороны Гречко?

— Тарасова. Только его. Потом меня обманул. Но приказ отдавал Гречко. Причем было два приказа, взаимоисключающие. Один — поставить в строй, а второй — разрешить тренироваться.

— Тренироваться удавалось?

— Втихаря. Жил я в домике у начальника физподготовки полка. Жена с детьми у него на материк уехали, дело к лету. Койку за мной в казарме сохранили, но туда почти не заглядывал. Никаких нарядов. Просили об одном: во время проверки быть в казарме. Я командочку там организовал, бегали. Всё работу выпрашивал, чтоб не закиснуть. То дрова колол, то прыгал в длину. Допрыгался до того, что стал чемпионом Камчатской области. Должны были в Хабаровск послать на областные соревнования. Не пустили!

— Почему?

— Перепугались: «Да ты что?! Тебя ж увидят там, целая история выйдет. Футболист, вся страна знает, а тут в длину прыгает…»

— Кем вас определили в армии?

— Поначалу старшим писарем хозчасти. Но недолго. Кто-то из Москвы звонил, проверял — на какой я должности нахожусь. Как узнали про писаря, в крик: «Поставить в строй!» Стал я помощником гранатомётчика. Гранаты я должен был таскать, ящики с боеприпасами. Сам не стрелял.

— Должность на развитие мускулатуры.

— Это точно. На учениях натаскался я этих ящиков.

— Страшно уронить-то? Рванет так рванет!

— Да нет. Не должны рвануть, как мне сказали. Однажды генерала на учения ждали. Подъем в 5 утра, собраться надо за 40 секунд. Говорю: «Я точно не смогу за 40 секунд». Начальник вздохнул: «Ладно, ложись прямо в форме у входа» Как услышал: «Подъем!» — вскочил, в кладовку помчался. Ящики с гранатами на себя — и бегом.

— Сколько пробыли на Камчатке?

— Месяца два. Потом Ч. П. Когда забрали меня, дочке было 5 месяцев. Телеграмма прилетает на Камчатку — ребенку необходима срочная операция. Мне лучше в Москве присутствовать. Главврач морозовской больницы телеграмму подписал, а военком побоялся. Думал, липа какая-то.

— Как быть?

— С одной стороны, надо меня отправлять в Москву, с другой — приказ Гречко не выпускать никуда. Боялись все! А от телеграммы еще сильнее перепугались! Но в конце концов сами офицеры скинулись, отправили на самолете в Москву. Хотя солдат не имел права лететь, только поездом или кораблем.

— Если кораблем — долго?

— 12 суток в один конец. Другого пути нет. Меня предупредили: в Москве особо светиться не надо. Сначала узнай, как дела у дочки, затем ступай отмечаться в военкомат. Потому что повязать могут сразу.

— Так и сделали?

— Да, узнал, что операция прошла хорошо. С кишками проблема, что-то послеродовое. Ножки поднимала, плакала, не переставая. Это еще вовремя заметили! Потом узнаю — играет дубль «Спартака» с «Динамо». Пошел я туда.

— Зачем?

— Вот как объяснить? Сам не могу понять! Давно не виделись. Сел на лавочку, там меня приметили. Сразу звоночек Тарасову, доложили обо всем. Среди ночи телефон: «Сергей, всю Камчатку в ружье подняли, приказ министра нарушен. Давай срочно назад, мы все здесь без погон останемся!» Не беспокойтесь, отвечаю. Я иду к Тарасову на разговор.

— У вас был его телефон?

— Бубукин нам устроил свидание. Тарасов сразу: «Ты согласен за ЦСКА играть?» А что не согласен-то? У меня дочка маленькая. Уж лучше в ЦСКА, чем на Камчатке. Спрашиваю: «Анатолий Владимирович, мне завтра идти отмечаться — в военной форме или в гражданской?» — «Да в гражданке, все будет нормально. Не переживай, ты окажешься в ЦСКА…»

— Оказались не сразу.

— Прихожу отмечаться на Таганку — и меня закрывают до вечера. Потом появляется офицер: «Где твоя форма?» — «Дома. Где ж ей быть? Как Тарасов сказал — так я и пришел». Посылают солдатиков ко мне домой, за формой. Отец не отдает.

— Почему?

— Не верит, что от меня. Говорит: «Пока записку от сына не принесете, ничего не отдам». Снова едут ко мне, пишу записку: «Пап, отдай им форму…»

— При чем здесь Тарасов?

— Он знал, что приходить надо в военной форме — а отправил в гражданском. Специально спектакль устроил! Явился бы я в форме, меня бы отметили и слова не сказали. Ничего не просрочил, ни в чём не виноват. А так в военкомате уже были готовы: «Пройдите-ка». Один из офицеров, спартаковский болельщик, шепнул потом: «Серёга, в Домодедово. Наверное, в Хабаровск».

В аэропорту встречает военком — тоже спартаковский болельщик. Позволил отцу позвонить, чтоб приехал проститься. Тот примчался, на взводе: «Опять высылают?!» — «Не переживай, пап. Уже не на Камчатку» Поворачиваюсь к военкому: «Можно, мы с отцом шампанского выпьем?» — «Давай». Отец пошел, купил, тихонечко выпили. Полетел я в Хабаровск.

— Не специально же вас Тарасов обманул?

— Конечно, специально! Сто процентов! Не хотел он меня брать в ЦСКА.

— Мы запутались. Ему в хромающей команде не нужен был капитан сборной?

— Тарасов — кадр еще тот. Надеялся всем своим футболистам показать: вот, вы играйте. Я не беру Никонова и Ольшанского, вам доверяю. Задницу рвите. Одного в Чебаркуль заслал, другого — на Камчатку.

— После Хабаровска общались с Тарасовым?

— Нет. Его сняли и всё.

— Потом вы много лет работали в ЦСКА. Пересекались?

— Он на меня смотрел… Как бы вам сказать… Бубукин привозил Тарасова на наши ветеранские мероприятия. Я был начальником отдела футбола и хоккея ЦСКА, полковником. Тарасов вот так уставится на меня, а я — на него. Внаглую. Чтоб он хотя бы слово сказал! «Сережей» меня назвал!

— Молчал?

— Встанет и смотрит. А я на него. В упор. Хотел сказать все, что о нем думаю… Сдержался.

— Так и не поговорили?

— Нет! А сцена повторялась несколько раз. Тарасов видит — кто я был, а сейчас — полковник целый. Сломать хотел, б.

— Жестокий человек?

— Да! О мертвых или хорошо, или ничего. Не хочу о нем ни вспоминать, ни говорить.

— Вы сломаться могли?

— Запросто. Когда тебя, 27-летнего, засовывают к пацанам. Но ко мне руководство министерства обороны относилось хорошо. Тут уж Тарасов ничего сделать не мог. Я не стал выделываться. В Хабаровске предложили играть? Ладно, буду в Хабаровске.

— Все-таки позволили вам армию в футболе проходить.

— Так супруга письмо написала на имя Гречко: «Разрешите ему…»

— Кто-то надоумил?

— Отец мой. Он в этих делах сведущий. Вместе составили письмо, отослали — пришел ответ. До сих пор храню.

— Что-то обнадеживающее?

— Мол, будет муж ваш играть и тренироваться в одной из армейских команд. После этого я оказался в Хабаровске. Команда поднялась, в пульку вошла. Это был огромный успех. Тренер ко мне подошел: «Я тебя не трогаю, ты тоже не фыркай от моих установок. Особо не выступай на разборах…» Хорошо, отвечаю. Буду только играть.

— Как вам там жилось?

— Пансионат на берегу Амура, условия отличные. Деньги мне присылали, хотя и по талонам нормально кормили. В первый день ребятам говорю: «Пойдемте, я вас угощу. За приезд!» Поужинали — на следующий день весь Хабаровск знает. Где Ольшанский был, что ел, пил. Вызывает тренер: «Что, тебя Бесков учил по ресторанам ходить?» — «При чем здесь Бесков? Ну, пошли в ресторан. Позволили себе по чуть-чуть. Зарядку никто не пропустил».

— Не озлобился на вас?

— Нет. Видит, что я нормальный парень, без форса всякого. А сам он такой, крестьянин. Главное, играл я на уровне.

— Выйти наверх с Хабаровском не могли?

— Нет, «пульку» разыгрывали в Ашхабаде, там нас прибили. Мне замкомандующего предлагал: «Сергей, дадим квартиру — оставайся! Вызывай жену!» Еще год мне оставался служить. Нет, отвечаю. Доиграю — и домой.

Отпуск, я в Москве — Тарасова из ЦСКА убирают. Назначают Бескова. Но и тут Тарасов намутил.

— Чем?

— Бесков обещал вторым взять к себе Бубукина, а не взял. Так говорят. Не очень они ладили с Бубукиным. Но вот меня-то Константин Иванович хотел в команде видеть, вызвал: «Ты как, согласен?» — «Разумеется». Я ж у Бескова в сборной играл. Всё, договорились. Через две недели его убирают! Уверен, это Тарасов через министерство обороны подстроил. На команду Мамыкина поставили.

Сергей ОЛЬШАНСКИЙ во время службы на Камчатке.

***

— Ловчев на поле перед матчем с ЦСКА громко произнес: «Команде, которая украла у нас Ольшанского и сослала на Дальний Восток, привет!»

— Серьезно? Впервые слышу. Зная Женьку — могло такое быть!

— Бескова он охарактеризовал: «Жесткий, мнительный, ошибок не признавал…»

— Женька вечно с ним воевал. У меня же с Константином Ивановичем конфликтов не было. Тепло ко мне относился, доверял. Когда в 1974-м принял сборную, сразу капитаном назначил. Я и в гостях у Бескова был, Валерия Николаевна угощала чаем.

— До коньяка дошло?

— Нет. Выпивал с Бесковым один раз. Летом 1974-го во Вроцлаве 3:0 поляков ахнули. На ужине меня и Блохина, который два гола забил, пригласил за столик, налил по фужерчику сухого вина: «После такой победы — можно!»

— Почему Бесков в сборной не задержался?

— В тот год единственный официальный матч сборная проводила осенью в Дублине. 0:3 попали, и Бескова сняли. Намудрил там Константин Иванович. Жить в Ирландии решил вдруг по московскому времени. На зарядку поднимал в пять утра — в Москве уже восемь. Весь день наперекосяк. Против высоченного центрфорварда Дона Гивенса выставил персонально Реваза Дзодзуашвили. Мало того, что крайний защитник, еще и на две головы ниже. В итоге Гивенс сделал хет-трик, все мячи положил головой.

— Лобановский, который сменил Бескова, вас в упор не видел?

— Он и Ловчева отцепил. Кто играл у Лобановского в сборной, кроме киевлян? Вратарь Астаповский да Минаев с Назаренко. Оба — бегунки. У Назаренко скорость сумасшедшая, Минаев — выносливый, как марафонец. Киевское «Динамо» тогда было в большом порядке. Взяли Кубок Кубков, в матчах за Суперкубок дважды грохнули «Баварию» во главе с Беккенбауэром и Гердом Мюллером. Но ребят адскими нагрузками загнал. Витька Колотов жаловался: «Лобан высушил так, что мы, как пергамент! Сквозь нас можно книжки читать!»

— Астаповского в 1976-м заслуженно признали лучшим футболистом Союза?

— Конечно! Играл, как Бог!

— Выкуривая по две пачки в день.

— Поменьше. На базе ЦСКА в Архангельском работала Валентина, моложавая повариха. Володька с ней заигрывал. Когда приходила на тренировку и вставала за его воротами, забить Астаповскому было нереально. Тащил всё! Ребята смеялись: «Надо на матчи ее брать!»

— Как он доиграл матч со сломанной рукой?

— Это в 1978-м. На старой «Песчанке» принимали «Зенит». Счет 1:1, лимит замен исчерпан. Минут за десять до конца Астаповский кинулся за мячом, в толчее кто-то бутсой удружил. Врач сразу понял, что перелом. Володька сжал зубы: «Доиграю…» Пока заматывали кисть, я на правах капитана собрал ребят: «Бить не даем!»

— И что?

— За оставшееся время по нашим воротам не нанесли ни одного удара! Так мы еще выиграть ухитрились! Перед финальным свистком Сашка Погорелов забил.

— Умер Астаповский четыре года назад.

— Рак. 65 ему было.

— Юрий Саух, игравший в том ЦСКА, вскоре в тюрьму загремел. Кажется, за изнасилование?

— Там другое. Юрка не женился на девушке, хоть обещал. Она повесилась. А у нее отец — полковник. Вот и упекли Сауха на двенадцать лет.

— Сколько отсидел?

— От звонка до звонка. Но молодец — не опустился, уркой не стал. Культурный человек, по нему не скажешь, что такой срок отмотал. Когда освободился, мы встретились. Зима, мороз — а Юрка в легкой курточке. Пуховик ему подарил. Потом я надел мундир полковника, взял Бубукина и двинули в райисполком. Выхлопотали Юрке жилье.

— Каким образом?

— Его квартира после развода отошла жене с ребенком. Но по закону, если сохранилась московская прописка, человек, отсидевший в тюрьме, имел право на жилплощадь.

— С Бубукиным общались до последних дней?

— Да. Борисыч никогда не унывал, сыпал анекдотами, прибаутками. «Раньше мог через забор пописать, а сейчас все на ботинки льется…» В другой раз сообщил доверительно: «Когда-то боялся, что девушка откажет. Теперь боюсь, что согласится».

— Похоронили его на центральной аллее Ваганьковского кладбища. Представляем, в какую сумму обошлось.

— Он же тренировал футбольную команду правительства России. Люди помогли. С Зоей Васильевной Бубукиной вместе на Ваганьково ходим.

***

— Сколько в 1974-м предлагали «Спартаку» в Алма-Ате за сдачу матча?

— Никаких цифр не называли. Говорили уклончиво — мол, отблагодарим. «Кайрат» на вылет стоял, даже к Старостину гонцов подсылали. Но в команде вопрос закрылся сразу: «Играем честно». 4:0 хлопнули. Дальше в Ташкент прилетели — такая же картина. Снова никто не согласился. 3:0 выиграли. При мне «Спартак» матчей не сдавал.

— Зато ЦСКА в Ереване в неприятную историю влип. В 1977-м, при Боброве.

— Уговор был на ничью. Во втором тайме при счете 1:1 неожиданно забили Чесноков и Копейкин. Два шальных удара — два гола. И Астаповский уперся: «Не буду три пропускать на глазах Симоняна!» Никита Павлович сборную тренировал, сидел на трибуне. Один мяч «Арарат» все-таки отыграл, 3:2 закончили. После матча — скандал…

— Еще бы — в Ереване «Арарат» обманули!

— Маркаров, главный тренер «Арарата», ворвался в нашу раздевалку, материл Боброва. Тот сидел, молчал.

— Астаповскому Бобров напихал?

— Нет. Ни с кем на эту тему не говорил. Но все понимали — некрасиво получилось. Нас перед игрой на коньячный завод пригласили, каждому подарили по бутылке. В самолете с расстройства всё выпили.

— До Боброва ЦСКА возглавлял Алексей Мамыкин. Высоцкий посвятил ему куплет в «Песенке о слухах»: «А вы знаете, Мамыкина снимают — за разврат его, за пьянство, за дебош!»

— Я другое из Высоцкого помню: «Мамыкин-горемыкин…» На чемпионате мира в Чили он центрального нападающего играл. В штангу попал, когда в четвертьфинале наши чилийцам сгорели. Вот и родилась строчка.

— Так что насчет разврата и дебоша?

— Я вас разочарую. Не было! Алексей Николаевич — мужик простой, спокойный. В тот год тяжело болела его жена. То ли сердце, то ли онкология. Она приезжала к нам на сборы — бледная, исхудавшая. Мамыкин переживал страшно. Еще очень боялся генералов, которые периодически наведывались в команду. Как-то на разбор матча пожаловал маршал Соколов.

— Ого.

— Мамыкин докладывает — голос дрожит, запинается… Хотя Соколов на многих ужас наводил. В 1983-м, когда я Шестерневу в ЦСКА помогал, вызвал нас после поражения. Как начал долбать! В хвост и гриву!

— Орал?

— Нет. На повышенных тонах — но так, что внутри похолодело. Я ж на себе испытал, в какую задницу могут сослать армейские начальники. Родные не узнают, где могила. Вышли с Шестерневым из кабинета, переглянулись — и в «Якорь».

— Стресс снимать?

— Ну да. Ка-а-к дали! Сидели-сидели — вообще ни в одном глазу!

— Бобров каким запомнился?

— Добрый, отзывчивый, всем помогал. Это не Тарасов. По человеческим качествам — небо и земля. У нас чудесные отношения были, два года подряд отдыхали семьями в Алуште и Сочи. Впервые соприкоснулся с Бобровым весной 1976-го в Кудепсте. В то время он работал в спорткомитете Министерства обороны, приехал на сбор с проверкой. А мы с Никоновым как раз спалились.

— Режим нарушили?

— Сбор длился месяц, все уже с ума сходили. 8 марта пошли к девчатам в соседний санаторий. Поздравили, шампанское выпили. Ближе к полуночи Вадик засобирался обратно. А я остался на ночь.

— Кто-то понравился?

— Так ведь целый месяц без женщин!

— Что ж Никонов не остался?

— Замандражировал. А я подумал — обойдется, к зарядке вернусь. Но на базе меня уже ждали. Рано утром прокрался тихонько в комнату, открыл дверь и увидел Мамыкина, который сидел на моей кровати: «Нагулялся? Снова в сапоги захотелось?» На построении объявил: «Никонов за то, что явился после отбоя, возвращается в Чебаркуль. Ольшанский пока продолжает тренироваться».

— Несправедливо.

— Я тоже возмутился: «Если Вадима в часть отсылаете, тогда и меня. Я больше виноват». Вадик пригорюнился, начал вещи паковать. А я рванул к Боброву, объяснил ситуацию.

— А он?

— Заинтересовался подробностями: «Девчонки хорошенькие? И как все у вас развивалось?» Потом нахмурился: «Другое время не нашлось?» — «Так ведь 8 марта…» — «Ладно, поговорю с Мамыкиным, вас не тронет».

— Как Боброва увольняли из ЦСКА?

— Не сложились отношения с адмиралом Шашковым, председателем спорткомитета Министерства обороны. Плюс «телегу» накатали.

— Кто?

— Капличный. Он с дублем работал, выступали успешно. Иногда проводил тренировки основного состава, Всеволод Михайлович ему доверял. А тот на его место метил, возомнил себя великим тренером. Настропалил ребят, сварганили бумагу в Министерство обороны. Дескать, Бобров такой-сякой, талантливую армейскую молодежь зажимает. Кроме дублеров письмо подписал Юра Чесноков. Тогда мы с Назаром Петросяном и Сашей Тархановым подготовили письмо в защиту Боброва. Чесноков и его подмахнул.

— Вот это номер.

— В конце чемпионата Бобров пообещал Чеснокову «Волгу», если в оставшихся матчах забьет три мяча. Тот с задачей справился. Машина вообще-то мне полагалась, но Всеволод Михайлович сказал: «Серега, следующая „Волга“ — твоя. А эту я должен Юре отдать». Денег у него не было, занял у Боброва. И такая «благодарность»!

— Странно.

— Пристыдил я Чеснокова: «Михалыч для тебя столько сделал! Как же идешь против него?» В ответ пролепетал: «Растерялся. Подошли ребята, говорят, все уже подписали…» — «Да кто — „все“?! Дубль! Капличный воду мутит, на ваших плечах хочет въехать в рай».

— Не помогло второе письмо?

— Нет, к сожалению. Судьба Всеволода Михайловича была предрешена. Но и Капличный главным не стал. Бобров успел его убрать из команды, едва заварилась эта каша.

— 1979-й — последний ваш сезон.

— ЦСКА принял Шапошников, который ревниво отнесся к тому, что мы вступились за Боброва. Сказал: «Раз ты Севу поддержал, значит, против меня настроен…» Потихоньку начал задвигать. Когда Шапошникова сменил Базилевич, мелькнула надежда, что еще пригожусь. Но вскоре выяснилось — Олег Петрович на меня не рассчитывает.

— На ЦСКА свет клином не сошелся. Вам 31 год, играть и играть!

— Звали в ростовский СКА, но из Москвы уезжать не хотелось. Разговорился с Варюшиным, он уже ВШТ возглавлял: «Сережа, давай к нам, в школу тренеров. Через сезон-другой все равно придется заканчивать. А здесь два года поучишься, зарплата гарантирована — 300 рублей. В поездки с ветеранами буду отпускать, тоже деньги. После защиты диплома отправим на стажировку за рубеж…» Поразмыслил я и закончил.

Сергей ОЛЬШАНСКИЙ (справа) и Юрий ГАВРИЛОВ в Гвинее-Бисау.

***

— В Гвинею-Бисау по линии ВШТ занесло?

— Нет. Предложил поехать Юрий Нырков, который руководил «загрануправлением» Министерства обороны.

— Легендарный генерал из «команды лейтенантов».

— Между прочим, до генерала всего два футболиста дослужились — Нырков и Виктор Федоров, он за ВВС и ЦДКА играл. Юрий Александрович сказал: «Поработай в Африке с армейской командой, получишь майора. Других вариантов пока нет». Тогда был порядок: если играешь — выше капитана не поднимешься. Становишься тренером — сразу майора присваивают.

— Гвинея-Бисау — одна из беднейших африканских стран. Что увидели?

— Нищета жуткая. Люди живут в покосившихся хибарах из пальмовых листьев, ходят босиком. Из еды — рис, рыба да бананы с кокосами, которые растут на каждом шагу. Когда на первой тренировке дал небольшую нагрузку, футболисты начали спотыкаться, падать. Оказалось — кормят раз в сутки! Дополнительное питание им пробил.

— Сами что ели-пили?

— Местные блюда пробовать не рискнул. Каждые шесть месяцев в порт заходили наши сухогрузы, привозили мясо, консервы, макароны, рис, муку, конфеты… Дороже всего ценились яйца. На полгода выдавали семь штук! Конфетами местных мальчишек угощал. Они таскали мне кокосы, которые с пальмы сбивали палками. На Зину мою поглядывали с почтением.

— Это почему?

— В Африке культ пухленьких женщин. Символ богатства, достатка. Самый тревожный период в Гвинее-Бисау — когда созревает плод кажу. Из него гонят брагу, в это время вся страна ходит пьяной.

— Даже футболисты?

— Ну нет. Они-то режим соблюдают. В отличие от водителей и летчиков. Когда играли на островах, пользовались гражданскими вертолетами Ми-8. Пилоты явно под градусом, но это никого не смущало. Привыкли, наверное. На обратном пути сажали торговцев с курами, овцами, козами…

— Как в «Мимино».

— Только летишь зигзагами над океаном. И молишь Бога — если суждено рухнуть, лучше сразу об землю, чем в воду, где кто-нибудь сожрет.

— Иван Едешко, который тренировал в Гвинее-Бисау баскетбольную сборную, рассказывал нам, как намучался с полковником Педько, главным военным советником. Тот запрещал в шортах ходить, посещать посольство.

— Это правда. Ваню поселили на территории военно-морской базы, там все строго. А я жил в городе, коттедж на три семьи, рядом с тренировочным полем. По выходным собирались с нашими военными, играли в мини-футбол. Едешко на воротах стоял. Потом завязал: «Не дай Бог поломаюсь…»

— Еще какие опасности подстерегали?

— Змей полно. Установку и разборы матчей проводили на свежем воздухе, в тени густых деревьев. Как-то прямо передо мной с ветки упала гадюка. Я замер, боялся пошевелиться. Ребята не растерялись, камнями забили. Предупредили — если змея ужалит, желательно ее поймать.

— Зачем?

— Из яда готовят антидот. Причем тот, что сделан из яда кобры, например, бесполезен при укусе черной мамбы или гадюки. В стране с электричеством напряженка, выручал дизельный генератор, установленный в зарослях. С соседями по коттеджу дежурили посменно. В полночь идешь отключать генератор, в одной руке фонарь, в другой — палка, вздрагиваешь от любого шороха. Бр-р-р.

— При вас никого не кусали?

— Один раз. Сотрудник посольства полез в трубу, откинул крышку переходника — змея! Ужалила!

— Поймали?

— Уползла. Мужчину удалось спасти, врачи быстро оказали помощь. За три года, что провел я в Гвинее-Бисау, наши умирали чаще от малярии. Или от язвы желудка — если на еде экономили. К тому же «сухой закон», объявленный в СССР, распространялся и на тех, кто работал за рубежом. А в Африке без алкоголя никак. Не выпьешь — обязательно какую-нибудь заразу подхватишь… Знаете, о чем жалею?

— О чем же?

— Хотел привезти из Гвинеи-Бисау огромного попугая. Говорящего. Цена божеская, в районе ста долларов.

— Ну и что помешало?

— Знакомые заверили, что подарят перед отъездом вместе с клеткой. В последний момент что-то не срослось. А я купить и оформить ветсправку, разрешение на вывоз уже не успевал.

— Обидно.

— Вручили другого — размером с голубя. Оранжевая грудка, зеленое оперение, серый хохолок. Симпатяга! Жаль, не разговаривает. Такого же я привозил, когда уезжал в отпуск. Ребята просветили: «Крылья у попугая подрезаны, в самолете никому мешать не будет. Перед посадкой намочи тряпочку, заверни попугая, спрячь в карман плаща. Чтоб не квакал на таможне».

— С клеткой не проще?

— Тогда документы нужны. Но и они ничего не гарантируют. Заберут на ветеринарный карантин, потом скажут: «Извините, птичка сдохла».

— Как назвали попугаев?

— Второй — Марселино. В честь гвинейца, который его подарил. Как звали первого, не помню. Давно помер. Отдал соседке, та не уследила. А Марселино — у дочки, жив-здоров. Сколько ж ему? Двадцать семь лет.

— Ветеран.

— Нет-нет. Эти попугаи — долгожители, умирают лет в шестьдесят. Характер у Марселино вредный, кусается. Сунешь палец между прутьями — цапнет так, что мало не покажется. Поначалу у меня в одной клетке обитали.

— Дрались?

— Регулярно. Марселино второму хохолок клювом пробил. Тот попугайчик был добрейший, не кусался. Садился ко мне на плечо, ласково пощипывал мочку. С Марселино фокус не пройдет. Останешься без уха.

— Внуки у вас есть?

— Зина умерла 18 февраля, а на следующий день Оля, дочка наша, родила мальчика. Назвали Глеб.

— К спорту Ольга отношение имеет?

— Окончила институт физкультуры, долго не работала. Сейчас устроилась в детский сад, преподаёт плавание. А зять мой, Павел Баулин, тренер в хоккейной школе ЦСКА. Глеб как раз у него занимается.

***

— Когда в 90-е вы за хоккей в ЦСКА отвечали, что конкретно входило в обязанности?

— Тренерские советы проводил, школу курировал. Формально, конечно. Что я мог Тихонову посоветовать? Хотя увольнял его именно я…

— Как это было?

— Все разъехались в НХЛ, в команде осталась одна молодежь. Вызывает Александр Барановский, новый начальник ЦСКА: «Убирай Тихонова». Я подумал ослышался: «Виктора Васильевича? Как можно?» — «Можно-можно. Ни игры, ни результата». Иду к Тихонову: «Вы уж извините, но Барановский требует вас уволить…»

— А Тихонов?

— В крик: «Меня?! Да кто он такой?!» Уходить не хотел. Но в армии с этим просто. Вышел приказ министра обороны об увольнении полковника Тихонова в запас. Что автоматически означало снятие с должности главного тренера ЦСКА.

— На вас был сильно обижен?

— А смысл? Он же понимал — не мое решение. Ему исполнилось 65, на тот момент старше Тихонова в армии полковников не было. Так и меня увольняли. Стукнул полтинник, выслуга есть — давай, до свидания.

— Барановский — тяжелый человек?

— Гоношистый. Кто-то сверху его покрывал, чуть ли не замминистра обороны. Вот и чувствовал себя безнаказанно. С Барановским я разругался, когда потребовал выгнать Тарханова. После моего отказа начал давить. Кончилось тем, что Тарханов с группой футболистов ушел в «Торпедо», ЦСКА принял Садырин, а я стал полковником запаса.

— Владимир Викулов с вами работал?

— Друзья-хоккеисты попросили: «Серега, возьми его на любую должность». Устроил инструктором в отдел спортигр. Но кабинет в армейском манеже мне позже выделили. Тихо-спокойно, в стороне от начальства. До этого сидел в административном здании со всем руководством ЦСКА. Незамеченным не проскочишь. А Викулов раз поддатым явился, второй. Говорю: «Володь, в таком состоянии лучше не приходи. Будут проблемы». Полгода продержался — и сообщил, что увольняется. Дальнейшая судьба сложилась печально. Подрабатывал грузчиком в магазине, пил, бомжевал. Три года назад умер.

— В 1996-м на территории ЦСКА расстреляли администратора хоккейной команды Владимира Богача. Газеты выдвигали версии — то ли погиб случайно в бандитской разборке, то ли его с кем-то перепутали…

— Была еще третья версия, основная — киллеры поджидали именно Богача. Возможно, кому-то денег задолжал. Ни убийц, ни заказчиков не нашли.

— Вы сказали — «киллеры». Их было несколько?

— Двое. В то утро я разговаривал с Володей в ЦСКА, мне понадобился билет на поезд. Ответил: «Хорошо, Серега, сделаю. Только жену отвезу». Сел за руль, уехали. Почему вдруг решил вернуться? Припарковался неподалеку от административного здания, рядом корты. Оттуда и стреляли.

— На глазах жены?

— Да. Она у машины стояла, Володя успел крикнуть: «Ложись!» Жена не пострадала. Видела, что киллеры перелезли через забор и врассыпную. В это время у начальника ЦСКА шло совещание. Июль, жара, окна настежь. Мы услышали хлопки, крик дежурного: «Богача убили!» Выбежали на улицу. Кто-то сразу накрыл труп. Володя много лет в ЦСКА отработал, безотказный парень, все его любили.

— Ветеранам ЦСКА в день рождения вручают от Гинера конверт. Сколько?

— 5 тысяч рублей. В клубе ветеранов не забывают, поддерживают, каждый год выдают спортивную форму.

— А какая сегодня пенсия у полковника?

— 20 тысяч. Если б не работа в «Нике», прожить на эти деньги было бы тяжело.

— Пару лет назад вы обронили в интервью: «Фанаты в метро едва голову не снесли…» Ждем подробностей.

— На «Автозаводской» после матча оказался в вагоне с кучкой торпедовских фанатов. Либо пьяные, либо обкуренные. Увидели на куртке эмблему ЦСКА, прицепились, начали грубить. Вышел от греха на ближайшей станции, эти дальше поехали. В другой раз сделал замечание парню, который ножом сидения резал.

— Тоже из фанатов?

— Нет, пьяное хулиганье. Рядом его приятели, вскакивают: «Пошли выйдем? Да мы тебя…» Ладно, киваю, пошли. Оглядываюсь по сторонам — народ в телефоны уткнулся, никто не реагирует. Поезд из тоннеля вылетает, вот-вот двери откроются. Тут здоровый мужик подходит: «И я выйду!» Хватает за шкирку этого, с ножом, начинает трясти. Остальные сразу поникли. Нырнули обратно в вагон. Говорю мужику: «Спасибо. А то бы в одиночку не справился». Мне вообще-то драться нельзя. После перелома лицевой кости вживили титановую пластину.

— О, Господи. Память о чем?

— Об ударе кастетом. В 1995-м с футбола возвращался. Двор, узкая дорожка, какая-то машина чуть ли не по ногам проехала. Я обернулся: «Вы чего, охренели?!» Машина по тормозам, выскочили четверо кавказцев. «Ты куда, дядя?» — «Домой» — «Мы проводим». Двое подхватили под руки, повели. Метров через пятьдесят с левой сильный удар в лицо. Кастет прошел в сантиметрах от виска. Иначе хана.

— Потеряли сознание?

— Нет. Упал на колено, кровища, перед глазами все плывет. Кавказцы в автомобиль — и деру. Я до дома доковылял, позвонил доктору Белаковскому. Тот приехал, выписал мази, лекарства. А через десять дней улетать в Австралию на ветеранский чемпионат мира. Синяк сошел, рана затянулась.

— Полетели?

— Да. Все матчи отыграл! Правда, головой старался по мячу не бить. Мы чемпионами стали, золотые медали вручили. Вернулся в Москву, чувствую — что-то не то. Отправился к Владимиру Сергеевичу Воробьеву в НИИ, сделали снимок. Врач глянул, обомлел: «У вас перелом! Глазное яблоко в любой момент может провалиться! Немедленно оперировать…» Лицевую кость поддерживает пластина, а глаз посадили на титановую сетку. Со зрением проблем нет, да и хирург изумительно сработал — шрам почти не видно.

— Повезло.

— Не в первый раз. Мама рассказывала — в полтора года родная бабушка чем-то накормила, слег с дизентерией, две недели был на грани жизни и смерти. Болезнь подкосила иммунитет. Рос не Гераклом, часто простужался, ездил в санаторные лагеря для ослабленных ребятишек. В школе от волнения даже в обморок падал.

— Позже обмороки случались?

— Ни разу. Начал спортом заниматься, окреп — хвори как рукой сняло. Но мама все равно поражалась: «Как же ты футболистом-то стал?!»

Когда-то он считался самым одаренным юным футболистом Советского Союза. Такие пропадают обычно на пути к серьезным клубам — Ольшанский же не пропал. Совсем напротив — стал капитаном «Спартака», ЦСКА и сборной СССР. Вот всё в его жизни так — вопреки.

Сегодня Сергей Петрович генеральный директор «Ники». Мы заходим в его кабинет — и оторваться не можем глазами от шкафа. Фуражки, фуражки…

— Где ж папаха? — радуемся за жизненный путь нашего героя.

Полковнику полагается папаха, даже школьник знает.

— Нет папахи, — огорчается Ольшанский. — Я «полковника» получил, и как раз в тот год папахи отменили…

Мы вздыхаем вместе с ним, отводим взгляд в сторону. Вокруг тоже много интересного. Фотографии. Диплом на столе. Вчитываемся: выдан за первое место по прыжкам в длину, выиграл Сергей Петрович первенство Камчатской области по лёгкой атлетике в 1975 году…

Вот это человек!

***

— Кабинет у вас отличный. А «Ника» уже не во второй лиге?

— На Москву теперь играем, КФК.

— Учредители у клуба все те же — Романцев с Тархановым?

— Да. Правда, Романцева с лета не видно. Еще Дима Хохлов среди учредителей, вот он заезжает. У Саши Тарханова здесь сыновья работают. Эдик начальник команды, Юра — главный тренер.

— Мы сейчас шли и размышляли: какой смысл в этой команде? Растить и продавать футболистов?

— Да. Воспитываем же. Можно было бы сказать, что это бизнес, но пока лишь раз «Нике» выплатили солидную компенсацию за футболиста.

— За кого?

— За Глушакова. С «Локомотивом» и Смородской больше года тяжба тянулась. УЕФА присудил нам миллион с чем-то евро. А существуем мы на то, что сдаем помещения в аренду. Никаких спонсоров нет, сами вертимся.

— У вас на стене фотография — на поле рубитесь со своим начальником по «Нике» Назаром Петросяном…

— Фотография не самая свежая, к сожалению. Это 2006 год, матч к 80-летию Симоняна. Назар играл за Армению, я — за сборную СССР. Сейчас всё, завязал.

— Когда выходили на поле в последний раз?

— Лет пять назад, было мне 63. Ветеранский таймик отбегал, двадцать минут.

— Здоровье заставило остановиться?

— Жена в 2007-м умерла, Зина. После этого вообще ничего не хотелось, потерял интерес к жизни. У нее рак был, медленно угасала.

— С тех пор вы один?

— Есть женщина. Но не расписываемся.

— Если нравится — что ж не расписаться-то?

— Дал слово Зине — второй раз жениться не буду.

— Она понимала, что конец близок?

— Да. «Химия» уже не помогала. Показал профессору врачебные раскладки, тот взглянул: «Сдавай в хоспис, сам не потянешь. Надо ухаживать». Нет, отвечаю. Никаких хосписов. Подбадривал Зину как мог, нанял сиделку. Так дома и умерла через год.

— В какой момент вы внутренне оттаяли?

— Я до сих пор вспоминаю всю нашу жизнь. Постоянно! Никогда от этого не отойду. А познакомил меня с женщиной в 2010-м Володя, старый товарищ.

— Футболист?

— Регбист, судья международной категории. Мы с институтских времен дружим. «Давай, Сергей, — говорит. — Женщина в твоем вкусе». Мне действительно такие нравятся.

— Это какие же, Сергей Петрович?

— Черненькие. Пухленькие.

— Одобряем вкус.

— Я и с Зиной в 1974-м благодаря Володе познакомился. С ним и Витей Евлентьевым из «Спартака» зашли в ресторан «Арбат» на Калининском. Неподалеку сидит компания, человек десять. Я сразу девушку приметил — черненькая, миниатюрная. Хотя и в теле (показывает руками).

— Озорной вы человек.

— Да я-то не особо, а вот Володя — герой! Любитель потанцевать. Сейчас, говорит, танцы начнутся, я из-за того стола дамочку приглашу.

— Зину?

— Подругу ее. А я перед этим шепнул: «Мне вон та девчонка нравится» — «Так пригласи!» — «Стесняюсь». Неудобно было — вдруг откажет? Все-таки я уже был лысоватый…

Володя через подружку удочку закинул. Нашептал: «Видишь, парень за нашим столиком? Футболист сборной СССР, призер Олимпийских игр Мюнхена! Приглянулась ему ваша девчонка» — «Пускай пригласит!» — «Да вот робеет…» Потом меня подтолкнул: «Иди, она не откажет». Слово за слово, начала расспрашивать.

— О чем?

— Об Олимпиаде, Мюнхене… Танец закончился — а мы не наговорились. Сели вдвоем в сторонке. Дело к полуночи, от их столика пошли заказывать шампанское, а не дают: «Закрываемся!» Зина ко мне: «Сережа, вы не поможете?» У футболистов-то, понятно, все схвачено в таких вопросах. Договорился, им принесли. Шепчу: «Может, мне телефончик дадите?» — «Нет, что вы!»

— Ничего ж себе ответ.

— Ее родители сидели за тем же столом! Как можно телефоны раздавать? Начинают они собираться, мы продолжаем сидеть, нас-то из ресторана никто не погонит. Зина втихаря мне — раз, и сунула бумажку с номером.

— Ловко.

— Маме потом рассказала, с кем познакомилась — та: «Не надейся, не позвонит. На фиг ты ему нужна? Наверняка есть кто-то». А у меня отпуск заканчивался, в Сочи улетал на сборы. Оттуда Зине набрал. Вся семья поразилась — это ж надо междугородний разговор заказывать!

Вернулся со сборов — начали встречаться. Мне Старостин дал однокомнатную квартиру. Как-то говорю Зине: «Сама решай. Хочешь — оставайся» — «Я останусь…» Домой ночевать не пришла. Отец как узнал — ой, целый скандал!

— Ваш отец?

— Мой-то что? Ее! «Как ты могла?!» Я трубку взял: «Обещаю — женюсь!» Все, с того дня я для него лучший друг. Месяц со сборной по Южной Америке колесили. Как вернулся — расписались.

— Много гостей на свадьбе-то было?

— Человек сто! В гостинице «Москва» — там самый большой ресторанный зал. И «Спартак» пришел, и сборная. Даже цыгане. Тот самый, который в «Неуловимых мстителях» на скрипке играл.

— Вот вы развернулись, Сергей Петрович.

— Отличная свадьба получилась. Приехал Вася Калинов, поддатенький, с клюшкой. Мне вручил. Вроде ж надо какой-то подарок. Следом таксист заходит: «Это вы — Ольшанский?» Да, отвечаю. «Вы знаете, этот гражданин за такси не заплатил…» Да какие вопросы. Рассчитался за Васю.

— Веселый был человек — Калинов?

— Шебутной, с юмором. Со скольких лет женят? С восемнадцати?

— Да.

— Так Калинову пришлось в исполкоме разрешение брать, чтоб с шестнадцатилетней расписали. Еще «Спартак» ходатайствовал. Ей рожать вот-вот!

— Кто-то рассказывал нам про Калинова — тот мог в перерыве матча хлопнуть стакан портвейна.

— В перерыве — нет. После матча — легко. Вечно в истории попадал. Торопится на тренировку, ловит такси. Машина тормозит: «Шеф, до Тарасовки довезешь?» — «Садись, Вася…» Оказывается — Озеров! С ветерком домчал!

— Вы Озерова знали?

— Да. Страшно возмущался, когда меня из «Спартака» на Камчатку отправили служить. Всё письма собирался писать большому начальству.

А Зину мою в ЦСКА Бобров, главный тренер, выбрал председателем женсовета. Не только Тарасов в хоккейной команде такое устраивал. Зина — компанейская, располагала.

— Что за вопросы решал женсовет?

— Чтоб мы на сторону не ходили. Не выпивали. За выигрыш-то платят!

1973 год. Москва. СССР — Англия — 1:2. Сергей ОЛЬШАНСКИЙ.

***

— Когда-то вы считались самым одаренным юниором Советского Союза. Обычно такие до первой сборной не добираются.

— Я вообще чудом пробился в футболе. Жил на даче с родителями, а рядом с нами всегда был Владимир Сергеевич Воробьев. Зав отделением в НИИ стоматологии и челюстно-лицевой хирургии. Фанат футбола, до сих пор дружим! Очень хотел меня в «Динамо» пристроить. Водил — а меня не брали. Потом в «Спартаке» история повторилась. Пришел с другом записываться на Ширяевку — а там тренер Козлов. Расставил ребятишек по росту. Высоким: «Вы остаетесь», остальные — свободны. Вот и весь просмотр. Только на стадионе «Сталинец» нас с приятелем взяли. Я нападающего играл.

— Об этом мы наслышаны.

— В каком-то чемпионате вся команда наколотила 46 голов, а я — 40. Слух пошел по Москве. Пригласили в ФШМ — как раз оттуда Миша Гершкович ушел в «Локомотив» к Бескову, а я стал играть. В то время существовала еще экспериментальная сборная СССР.

— Туда привезли 800 самых талантливых ребят со всего Союза. Отбор был жесточайший.

— Я бы туда не попал — но играем в Лужниках против этой самой сборной. Проигрываем 2:4, я два гола забил. Сразу туда перевели. Потом в команде появился Женька Ловчев.

— Сборная та развалилась внезапно.

— Создали ее на четыре года с задачей — чтоб пара футболистов перешла в главную сборную. Вместо этого через два сезона распустили.

— Почему?

— Наши проиграли легкоатлетический матч СССР — США. Крепко досталось Юрию Машину, который как раз придумал и курировал нашу команду. От обиды еще и ее расформировали. Чтоб молодые не пропадали, собирались нас отправить скопом в «Локомотив». Но мы с Ловчевым уперлись: «Не хотим!»

— Почему?

— В «Спартак» рвались. Старостин нам шепнул: «Держитесь. Все будет нормально!» Напор-то был ого-го — обещали дисквалифицировать, еще чем-то пугали… Но мы держались. Так и очутились в 1969-м в «Спартаке».

— В «Спартак» взяли вас в 1969-м. В первый же год стали чемпионом. Какая красота.

— Я весной травму получил, слег с ахиллом. Вышел против тбилисского «Динамо» минут на пятнадцать — проиграли 0:2. Потом выпускают против Кутаиси уже в основном составе. Минута двадцатая. Ведем 2:0. Был там защитник Автандил Цверава. Обыгрываю его — и тут удар сзади! Я как подкошенный упал, в самую жилку мне попал!

Еду в ЦИТО к Зое Мироновой, легендарному хирургу. Надо, говорит, делать операцию. Но никаких гарантий, что будешь играть дальше. «Есть варианты?» — спрашиваю. «Бинтуй!» Так и бинтовал — до конца карьеры. Зато не резали.

— Вратарь Прохоров про вас говорил — Ольшанский, мол, не только ноги бинтовал, но и шарф на ночь повязывал…

— Да шутил он!

— Еще рассказал, что прозвали вас за эти шарфы в «Спартаке» Бабулей.

— Вот это было. Только не из-за шарфов. Старостин размышлял вслух при команде: «Надо бы нам бабульку какую найти, чтоб сзади не пропускать…»

— Ну и образ отыскал Николай Петрович.

— Тут меня в защитника переквалифицировали. Так и прилипло. Кавазашвили подхватил: «О, Бабуля, давай!»

— Кому пришла мысль — отправить вас в защиту?

— Симоняну. Мы поехали на халтуру в Астрахань. Меня ставят в центр обороны. Выхожу — будто всю жизнь на этом месте играл! Старостин с Симоняном руками развели: «Да ты же прирожденный защитник!»

— Вы же в «Спартак» вписались не сразу?

— Это Ловчев вписался моментально — ему повезло, Крутиков подломался. Женьку поставили. А мне-то пришлось пробиваться. Гиля Хусаинов и Коля Осянин играли постоянно, а вот третьего все время тасовали. То я выйду, то Силагадзе, то молодой Игорь Григорьев. Потом вообще травма. Что делать?

— Что?

— Уходить из «Спартака»! Ясно же — не пробьюсь. Даже за дубль не ставили. Бинтую, бинтую, а нога не пускает. Скорость потерял. Не выдержал, сам пошёл к Старостину: «Отпустите! Где-нибудь пригожусь…» А тот ни в какую: «Хочешь играть? Давай! Будем тебе искать место».

— После Астрахани играли уже постоянно?

— Ждал часа — тогда в «Спартак» пришел Вадик Иванов из «Динамо». Футболист сборной. Меня вместо Гешки Логофета выпускали крайним защитником, когда он в сборную отлучался. То там сыграю, то здесь. Вот Иванов ломается, я выхожу в Ташкенте — и все, с тех пор колом не вышибешь. Тот подлечился — сам сказал: «Не, Серег, я уже тебя убрать не смогу…»

— В 1969-м состоялся один из самых ярких матчей в истории советского футбола — «Спартак» драматично выиграл в Киеве. Вы смотрели со скамейки?

— Оттуда. Осянин забил фантастический гол — как Марадона в 1986-м. Тогда считалось — если выигрываем в Киеве, точно становимся чемпионами. Так и вышло. Серебряников два раза штрафные бил Анзору, тот вытаскивал из самых «девяток».

— Никто так штрафные не исполнял, как Серебряников?

— В то время — никто. Месси сейчас бьет. Но Анзор в 1969-м реально был полкоманды. Не было бы такого вратаря — чемпионства «Спартаку» не видать.

— Кто номер два в том «Спартаке» по значимости?

— Гиля Хусаинов. Я поражался: вроде маленький такой — а все удается. Подошел, спросил — он смеется: «Есть нюанс. Кидай защитнику мяч только под опорную — и пускай догоняет. Доведи этот трюк до автоматизма». Но у Гили интуитивно получалось — а кому-то надо высматривать: какая там опорная? Хотя застал я момент, кричали Хусаинову из ложи: «Когда ж ты уйдешь из „Спартака“?!»

— Сильно сдал?

— Не тот уже был, конечно. Скорость потерял, подвижность. Это его последний сезон в «Спартаке».

— В конце жизни болел?

— Рассеянный склероз — страшная штука. У Гили с головой стало плохо, только с супругой приходил на мероприятия. Покуривал, а курить ему категорически нельзя было. Так он в сторонке, втихаря от жены затягивался.

***

— В 1969-м чемпионские медали были, кажется, именные. У вас тоже?

— Не дали мне медаль.

— Почему?

— Меньше половины матчей сыграл. А чужие медали я не рассматривали, мне ни к чему. По-моему, в 1969-м уже не именные были… Есть у меня одна медаль, на которой фамилия написана!

— Это что ж за медаль?

— Олимпийская — за 1972 год. Немцы во время матча успели выгравировать фамилии каждого, латинскими буквами вывели. Дали только тем, кто участвовал в матче за третье место, запасным ничего.

— Кто особенно обидно тогда не получил медаль?

— Йожеф Сабо отыграл все матчи на Олимпиаде, а матч за бронзу пропускал. Так Андреасян, который с ГДР вышел на замену, отдал Йожефу свою медаль!

— Вот это поступок. Неужели Сабо взял — с фамилией «Андреасян»?

— Взял.

— Матч за бронзу с ГДР — договорняк?

— Неправда. В основное время бились будь здоров! 2:2. Перед дополнительным по стадиону объявили, что послематчевые пенальти не предусмотрены, в случае ничьей бронзовые медали получат обе команды. В регламенте изначально был этот пункт, но до игры мы не придавали ему значения. А тут в голове щелкнуло — какой смысл еще полчаса жилы рвать, если счет устраивает?

— Перемигнулись с немцами?

— Все стало понятно без жестов и слов. Уже никто вперед не лез, просто катали мяч.

— Блохин в сборной держался особняком?

— Да. Женька Рудаков — компанейский. Мунтян, Веремеев — тоже отличные ребята. А Блохин, Сабо, другие киевляне всегда были сами по себе. Когда Йожеф в «Зарю» отправился, я за «Спартак» еще в нападении играл. И вот эпизод — бежим на мяч, у меня такая злость, что думаю: «Не уберешь ногу — перерублю!» В последнюю секунду он дрогнул, не пошел в стык.

— Откуда злость?

— Сабо — неприятный игрок. С гонором, подловатый. Сломал 18-летнего Володю Сидорова из «Торпедо». Те, кто видел момент, говорили: «Специально, гад, прыгнул двумя ногами!» Получил дисквалификацию на сезон, но через полгода амнистировали. А парень после травмы с футболом закончил.

— Самый злой защитник тех лет?

— Новиков и Никулин появились в «Динамо» позже. Пожалуй, жестче нашего Гешки Логофета никого не было. По прозвищу Киса.

— Юрий Севидов рассказывал, откуда прозвище. От слова «кислый» — очень уж был худой.

— Не знаю, откуда. В мое время лишь Маслаченко так к Логофету обращался: «Киса». Я, например, права не имел. Да и в голову не приходило. У них своя компания.

— А почему Валерий Андреев — Кайф?

— Пальцы у носа постоянно держал, будто нюхал что-то. За нос сам себя хватал. Ему тоже Сашка Прохоров прозвище дал, он мастер был на эти дела: «Кайф!»

— Прохоров — выдающийся человек. От киевского «Динамо» получил квартиру на Крещатике, от «Спартака» — в Москве на улице Горького.

— Да, парень непростой. Мутноватый, хоть о мертвых плохо не говорят. С Женькой Ловчевым у него всё стычки были. Раз подрались.

— При команде?

— В сторонке, но ребята видели. Ловчев и с Мишей Булгаковым дрался.

— Чем еще Булгаков выделялся?

— Он и Вася Калинов — любимчики Старостина. Миша из Курска, прозвали в команде «Курский соловей». Хотя больше чижика напоминал — маленький, худенький. Зато невероятно работоспособный. Бежал, как сволочь! Никто за ним не мог угнаться! А по характеру импульсивный, неуравновешенный. Однажды случился приступ. Зашел на базе к доктору: «Разрежьте мне горло, я задыхаюсь…»

— Трезвый?

— Да. Миша почти не употреблял. Семейные неурядицы подкосили психику. В 32 года покончил с собой.

— Александр Минаев рассказывал нам: «Булгаков взял в жены девчонку из деревни. Она загуляла с американцем, уехала в Штаты. Маленькая дочь с Мишей осталась. Сказал ей: „Дочка, прощай!“ — и сбросился с 11-го этажа».

— Про американца — не слышал. Говорили, вышла замуж за военного. Вскоре после смерти Миши я встретил эту Галину. Раньше в ресторан без очереди не попадешь. А в «Якоре» на улице Горького работали знакомые. Мы с друзьями протиснулись сквозь толпу к стеклянной двери, постучали. Швейцар сразу открыл: «Прошу, у вас столик заказан…» В этот момент окликнули сзади: «Сережа, привет!» Обернулся — Галина. Указала на какого-то мужчину в очереди: «Можешь нас провести?»

— А вы?

— Грубить не стал, сдержался. Ответил сухо: «Нет! Ты вообще ко мне не подходи!»

— Внешне-то она интересная?

— Не-е-е. Серая мышка. Но Миша безумно ее любил.

— Ловчев и тогда был правдоруб?

— Прямой очень. С Бесковым в свое время повздорил, хотел полузащитника играть. А Бесков уперся — нет!

— Хоть раз с Ловчевым выпивали?

— На его свадьбе. Женька там впервые фужер шампанского себе позволил. Вообще не по этой части. Ребята после матча идут куда-то посидеть — Ловчев никогда не присоединялся.

— Сколько у него жен было?

— Сейчас четвертая. Ха!

— Молодец. Любвеобильный.

— Вот не знаю — любвеобильный или конфликтный…

— На всех его свадьбах бывали?

— Только на первой. На следующие не звал. Я и узнавал-то о них от посторонних людей. Все хочу книжку его прочитать. Ребята обещали: «Сергей, мы тебе принесем!» — «Да он мне сам подарит…» С автографом!

— Нужен вам этот автограф?

— Так я у Симоняна брал, Гаврилова, Маслова. На книжках каких-то, мне приятно. Гиля Хусаинов вымпел подписал, вон висит. Логофет фотографию свою. Как и Бубукин — мы с ним стоим, два лысеньких. Хороший снимок, смешной. А на обратной стороне Борисыч вывел: «Чтоб у нас с тобой всегда было такое настроение, как на этой фотографии!» Сейчас отдал карточку в ЦСКА, музей там будет.

Геннадий ЛОГОФЕТ, Николай СТАРОСТИН, Сергей ОЛЬШАНСКИЙ и Евгений ЛОВЧЕВ.

***

— В «Спартаке» вы пережили двух тренеров — Симоняна и Гуляева. Контраст гигантский?

— Даже не представляете, какой! С Гуляевым мы выиграли чемпионат и взяли серебро в 1974-м, но все равно — на установки к нему ходили как концерт. Такие обороты! Минаев и Кокарев блокноты с собой брали, конспектировали: «Центральный нападающий Маркин сегодня играет центрального нападающего». «Беги бегом». «Подавай угловой на уровне метр двадцать — метр тридцать»… Чудил, словом. А звали его Гундос. Говорил в нос.

— Ловчев вспоминал, как установку Гуляева записали на магнитофон — потом крутили с молодыми. Сидят, хохочут. Тут дверь открывается, заходит сам Гуляев: «Что, Райкина слушаете?»

— Была такая история. А я попросил Минаева, чтоб мне записал — так он передал целую стопку листочков. Где-то лежат… Меня что поражало? Гуляев давал упражнения, которые не идут! Вот не идут и всё! Ему скажешь — а он гнет: «Нет, будем делать!» Как отойдет в сторонку, мы что-то свое придумываем. Снисходительно к нему относились — Гуляев все-таки не злобный был дядька.

— Тем более, второй тренер был выдающийся.

— Да, к Игорю Нетто уважение огромное! Прислушивались гораздо сильнее, чем к главному тренеру! Игорь Александрович — простой человек, всегда поговорить можно было. Только с Гуляевыми они пикировались время от времени. Помню, ехали в автобусе, увидели баранов на лужайке: «О! — обрадовался Нетто. — Это „Спартак“ идет…» А Сальников нам технику преподавал.

— Когда последний раз в Тарасовке были?

— После того, как в 1975-м забрали из «Спартака» в армию, ни разу не приезжал.

— А хотелось бы?

— Конечно! Но там, говорят, охрана?

— Еще какая.

— А раньше — заходи кто хочет. Жили мы еще в деревянном домике. Электричка проносится — тот ходуном ходит.

— Тот «Спартак» был беднейшей командой высшей лиги?

— Никаких доплат у нас не существовало. Какая ставка — столько получишь. Кому-то 180 платили, кому-то — 80. Премиальные — 60 рублей. Неважно, киевское «Динамо» обыграли или «Кайрат». Могла премия свалиться от московского городского совета «Спартака». Рублей 20−30.

— Даже «Торпедо» жило лучше?

— Да конечно! Там люди к цехам были прикреплены. В «Локомотиве» — к железной дороге. В ЦСКА и «Динамо» платили за погоны. Когда Силагадзе и Кавазашвили ушли в Кутаиси, получали там больше, чем в «Спартаке»! Хоть они и не за деньгами туда поехали. Нас выручали только «халтуры». Как перерыв — едем. Даже в разгар сезона. Могли раз двадцать смотаться за год.

— Сколько приносила поездка?

— Рублей восемьдесят.

— Абсурдная ситуация.

— Прилетаем на сбор в Сочи со «Спартаком». Живем в одной гостинице с командой «Вулкан» из Петропавловска-Камчатского. Они едят черную икру, а мы салат из капусты. «Вулкан» в Сочи по два месяца сидел.

— Что ж не посидеть. На икре-то.

— А это вторая лига!

— Однажды случилась громкая история на таможне. Когда прихватили с контрабандным мохером почти всех звезд «Спартака».

— По истории с мохером дисквалифицировали одного Виталика Мирзоева. На год стал невыездным. Знаете, почему? Набрал мохера на все деньги, которые получил во Франции. Не удержался.

— Что ж он так?

— Идея-фикс у него была — купить «Волгу». На машину мохера привез! Потому что в Союзе считался самым ходовым товаром, можно было навариться здорово. Мы узнали, где фабрика во Франции. Рванули туда.

— И вы накупили?

— А как же? Разрешалось провозить через границу два кило мохера — так у меня был перевес граммов триста. Но Мирзоев-то целый баул набил! Когда на таможне принялись нас шерстить, сумку его расстегнули — оттуда этот мохер вылетать стал. Прямо взрыв! До потолка!

— Обычно спортсменов не проверяли?

— Да. Мы, набрав мохера, в последний вечер посидели с артистами из ансамбля Моисеева. Они в нашем отеле жили. Ну и выболтали лишнее. Как раз про мохер, про фабрику. А в ансамбле каждый второй (стучит по столу). Прилетаем в Москву — нас ждут.

— Мирзоев мечтал о «Волге». У вас-то была?

— В 1972-м Старостин подошел ко мне: «Сергей, „Волгу“ возьмешь?»

— Обрадовались?

— Совсем нет. Отвечаю: «Николай Петрович, да у меня денег нет!» — «Я тебе дам…» — «Я ездить не умею» — «Ну и не езди! Продашь!»

— Дал денег-то?

— Ага. А друг отца Зины у меня схватил «Волгу» за две цены. 9 тысяч вернул Старостину, еще 9 образовалось на пустом месте.

— Так можно каждый год по «Волге» толкать.

— Если бы… Надо было что-то выиграть — тогда позволяли купить машину. Чемпионами стать, например.

— Тот же Прохоров рассказывал, что вы уже в «Спартаке» начали лысеть. Переживали, втирали в голову какие-то бальзамы.

— Полысел-то я еще до «Спартака»!

— В школе?

— Как раз в школе у меня была прическа будь здоров. Такой кок! Дома фотография лежит — увидели бы, не узнали. А лысеть начал, когда играл в экспериментальной сборной.

— Почему?

— Там тренировки частые. Моешь голову по пять раз в день. Начали волосы лезть. Поехали в ГДР играть — я оттуда всякие примочки привозил, лекарства для лысины. На время прекращалось — потом снова… Еще средняя часть у меня выгорала на солнце. Волосы были — а казалось, что нет!

— Вот несчастье.

— Поначалу стеснялся. Тогда же не было моды стричься наголо. Потом плюнул, перестал горевать. Девушек-то меньше не стало.

***

— У каждого защитника был нападающий, который его «возил». У вас?

— Против Толи Кожемякина, покойничка, сложно игралось. Очень талантливый парень. Было в нем что-то стрельцовское. Фактурный, коренастый. Еще с Володей Гуцаевым тяжело. Если набрал скорость, без фола не остановишь. Виталий Старухин — тоже не подарок. Высокий, прыгучий, головой забивал регулярно. Но из-под меня — ни разу.

— Как удавалось сдержать?

— Выбор позиции, игра на опережение. Идет мяч — а тут я перед ним выскакиваю. Помню, в матче за ЦСКА так Старухина прессовал, что от отчаяния грозить мне начал: «В Донецк приедешь, тебя убьют!»

— Испугались?

— Да ну, пацанские дела. Хотел на понт взять. Я в ответ: «Виталик, ты не языком чеши, а играй лучше. Если сможешь…» Против знаменитого португальца Торреса меня ставили. В нем вообще роста — два с лишним. Его чуть-чуть подталкивать надо было, до приема мяча.

— В Киеве учили на ногу наступить при угловом, незаметно по печени ребром ладони врезать. Вы это умели?

— Не увлекался такими приемами. Но иногда хотелось. Во Францию отправились на товарищеские матчи. Там в какой-то команде центрфорвард играл, аргентинец. Угловой — и мне локтем в нос!

Кинулся ловить этого аргентинца, хотел в открытую засадить. Я за ним, он — от меня. Наглый! Хорошо, далеко убежал, успел я остыть. Ладно, думаю. Матч доиграл с разбитым носом. Опух, как у клоуна. Так я никого за карьеру и не сломал. Даже случайно. Вот меня ломали.

— Кто еще?

— Володька Дорофеев из ЦСКА. Я ногу жестко поставил — а он въехал, как говорят, «с проносом». Провалялся я месяц с лишним.

— В декабре 1973-го вы, Ловчев и Онищенко сыграли за сборную мира в прощальном матче Гарринчи. Кто пригласил?

— Сборная СССР проводила турне по Южной Америке. В Рио к главному тренеру Горянскому подошли представители бразильской федерации футбола. Позвали нас с Володькой Онищенко, а Женька напросился: «И меня возьмите!» Подарили Гарринче самовар, который из Москвы захватили.

— Какая предусмотрительность.

— За границу всегда самовары везли. Если не продашь, хоть на что-нибудь обменяешь. Гарринче было уже сорок лет, скорость ушла, но все равно финтил. А Пеле техникой поразил. Стоял на бровке, мяч полетел в его сторону по уходящей траектории. Он задрал левую выше головы — и одним касанием остановил! Мяч прилип к ноге! Болельщики стоя аплодировали. Для меня Пеле — футболист номер один. Ни Марадону, ни Месси с ним не сравнить.

— Стадион был битком?

— Нет. Собралось 130 тысяч зрителей — а вмещала тогда «Маракана» 180 тысяч. Думали, после матча будет банкет, но в раздевалке даже чаю не налили. Вручили простенькую медаль с профилем Гарринчи — и до свидания.

— Сохранилась?

— Дома где-то лежала — вместе с майкой, в которой играл за сборную мира. Лет пять назад разыскал меня Николай Худобин, который открыл в Луганске музей Пеле. Приехал в Москву, обходил ветеранов. Его интересовало все, что связано с Пеле — автографы, книги, футболки, вымпелы, почтовые марки. Ко мне тоже заглянул, выпросил майку и медаль.

— Старостин — особенный человек в вашей жизни?

— Не то слово!

— При вас муху-то он прихлопнул?

— Прямо во время установки. «У-у, „Динамо“ проклятое!» Все от хохота попадали. Это сейчас матч «Спартак» — ЦСКА главное дерби, а тогда — ничего особенного. Вот против «Динамо» — это да! Старостин говорил: «Обыграете „Динамо“ — я вам все прощу!» Чувствовалось, какой у него зуб на ту организацию.

— Держал себя Николай Петрович блестяще.

— Зарядочку делал на месте. Так, потрусит. Чай пил с сушками. Заходишь к нему — и тебе наливает. За чаем он меня и отговорил из «Спартака» уходить.

— Что же не возвратились из ЦСКА в «Спартак» годы спустя?

— Вадим Никонов в «Торпедо» вернулся. Потому что там был Иванов, главный тренер. Сказал: «Вадик, отслужишь — ждем назад». Хотя риск-то был — в 27 нас забрали. Кто знает, какими вернемся в 29? Возраст! Мне же «Спартак» не говорил ничего. Тренировали команду Крутиков с Гилей Хусаиновым. Видимо, им я был не нужен.

— А Старостин?

— Его в тот сезон из «Спартака» убрали. Это потом он сказал: «Серега, да мы тебя в любом состоянии приняли бы! Ты что?» — «Так меня же, Николай Петрович, никто звал…»

— Действительно вернулись бы в «Спартак» — если б вам сказали такие же слова, как Никонову?

— Сто процентов! Когда понял, что «Спартак» охладел, в ЦСКА остался. Правда, не сразу. Предлагали-то «младшего лейтенанта», но я помнил, как меня замели. Документы отнес в институт физкультуры на госэкзамен и больше не появлялся. Говорю: «Если присвоите мне „лейтенанта“, остаюсь…» — «Как? У тебя высшего образования нет, не положено!» А у меня ответ готов: «Раз вы меня с экзаменов забрали, сейчас позволяете их сдать. После этого даете звание».

— На том и сошлись?

— Да. Стал лейтенантом. Хотя солдату сдавать экзамены не положено, это нарушение закона. Но и меня не по закону на Камчатку упекли. Так что квиты.

— Не боялись армии условия ставить?

— А что бояться-то? Я отслужил! Это не они мне нужны были, а я — им. Ну, ушел бы. Не нужен — и ради Бога.

1970-е годы. Сергей ОЛЬШАНСКИЙ (слева) — капитан «Спартака».

***

— История с вашим призывом — это сюрреализм.

— Май 1975-го. Я — капитан сборной СССР. Обыгрываем в Лужниках Югославию 3:0, мне до 27-летия остается три дня. Готовлюсь праздновать. Но встречать пришлось на призывном пункте. Наутро после матча звонок в дверь. Майор на пороге: «У меня приказ — без тебя не возвращаться. Вот повестка». Дайте, говорю, хоть позвонить.

— Кому? Адвокату?

— Старостину. Майор не против: «Пожалуйста. Я буду здесь сидеть, тебя ждать». Николай Петрович уже в курсе: «Сереж, ничего не могу сделать. Иди, служи. Приказ Гречко!» Оказывается, было накануне совещание в ЦК. Какие-то партийцы, болельщики «Спартака», повздорили то ли с Гречко, то ли с его замом — маршалом Соколовым.

— Если б вы знали, что за вами устроили охоту — три дня хоронились бы по чердакам?

— Мог лечь в больницу — вырезать аппендицит, например. Гланды удалять. А 27 исполнится — никто уже не заберет.

— «Спартак» никого не отмазывал?

— В том-то и дело, что до этого Старостин отмазал от армии Юрку Дарвина, вратаря. Получил нагоняй. Такой, что возможность отмазывать на время пропала. Вот это и сыграло против меня. Хотя Черненко болел за «Спартак». Бесков тренировал сборную — я у него вес имел.

— Ему бы набрали.

— Тоже набрал! Константин Иванович отвечает: «Сергей, ничего сделать не могу. Гречко — второй человек в стране». Если Бесков удивился, то Старостин точно был в курсе, что за мной придут.

— Почему же вас не предупредил?

— Тоже боялся, наверное. Мало ли что я сделаю? Вдруг сорвусь куда-то?

— У вас нет ощущения что вас все подставили в той ситуации — включая Старостина?

— Нет. Это ж закон. Я Старостина ни в чем не виню. Другой вопрос, не думал, что меня засунут настолько далеко. Ну, призовут. Ну, оправят в ЦСКА. Тоже хорошая команда. Крайний случай — смоленская «Искра», ростовский СКА…

— Как вы 27 лет отметили?

— Да никак. Я же собирался в институт физкультуры ехать, документы на госэкзамен отдавать. Майору рассказал — а тот неожиданно в ответ: «Так поехали, отдашь. У меня машина». Декан кафедры футбола, Вячеслав Варюшин, смотрит на меня и майора: «Ты что, уже с охраной ходишь?» — «Да в армию забирают». Он в шоке. То ли верить, то ли нет. Дело немыслимое, но майор-то натуральный стоит!

— Куда вас отвезли?

— В город Железнодорожный. Койку выделили. Потом автобус за мной прислали с офицером. Говорю ребятам: «У меня день рождения, давайте шампанского выпьем» — «Да ты что! Если узнают — такое будет!» Так и не отметил. Уже на Камчатке удалось чуть-чуть.

— На Камчатку попасть — это надо умудриться.

— Никто в Москве не знал, что со мной и где я. Хорошо, хоть какие-то деньги у меня по карманам были. Отправили в Домодедово с последней партией призывников. Какие-то странные ребята — кто с провинностями, кто с отсрочками… И я с ними — 27-летний капитан сборной.

— Не представляли до последнего, куда зашлют?

— В Железнодорожном день провел — потом отправили одного на автобусе в аэропорт. Офицера приставили, чтоб не сбежал. Говорю тихонько: «Покажи, куда?» Хоть ясно было — если из Домодедово, то на восток.

— Довезли прямо до трапа?

— Да. А куда лечу, узнал лишь на пересадке в Хабаровске. Показывает офицер билет: «На, смотри…» Там выведено — «Петропавловск-Камчатский». Ох, ё! На подводную лодку, что ли? Чтоб спрятать совсем? Там тоже у трапа встречали!

— Куда увезли? Дальше уже Япония.

— Полк стоял минутах в сорока езды, у самого Тихого океана. Ко мне хорошо относились. Всем же интересно — капитана сборной привезли, 27 лет. Никто понять не мог, как я там очутился: «Мы тебя видели по телевизору! Наверное, кого-то убил? Чтоб не сажать — здесь спрятали?» Нет, отвечаю, никого я не убивал.

— Присяга где была?

— В полку. Фотография сохранилась — командир полка идет, а я стою с автоматом. Читаю присягу. В тот момент уже вообще все равно было, что со мной станется. Как во сне. Еще какие-то выборы.

— Что за выборы?

— Наверное, в Верховный совет. Солдаты же в 6 утра голосуют, самые первые. Говорю: «Я не пойду голосовать!» Замполит прибегает: «Как так?» — «А как вы меня сюда засадили? Привезли словно самого последнего преступника! За что я буду голосовать — за эту власть?» На канате-то меня не поведут. Покочевряжился. Потом пошел, проголосовал.

— Поняли — себе дороже?

— Мне-то было наплевать. А вот у людей неприятность могла случиться.

— Самое интересное, что обнаружили на Камчатке?

— Такие гейзеры, холмы! В полку нашем забор собрались делать — а неподалеку завод железобетонных конструкций. Как раз то делают, что нам нужно. Подходит замполит: «Слушай, директор завода по национальности каряк, а по убеждениям — спартаковский болельщик. Если с тобой к нему явимся, точно это дело провернём…» Ну, поехали.

— Успешно?

— Заходим в кабинет. Я в пилотке стою. Замполит директору говорит: «Ты знаешь, кто это такой?» — «Нет. А кто?» — «Ольшанский!» Тот отстранился: «Да ладно, какой Ольшанский?!» — «Ну-ка сними пилотку…»

— Что директор?

— Чуть умом не тронулся. Закрывает кабинет: «Едем ко мне!» Жена расстилает ковер в саду. Всё как в «Белом солнце пустыни», когда таможенник икру ел, а хлеба не было. Так и здесь! Икры поставили передо мной банку.

— Черную?

— Красную. «Ешь и рассказывай, откуда ты здесь…»

— Неплохо вы устроились, Сергей Петрович.

— Коньячку попили. Потом говорит: «Едем в Паратунку». Это место, где термальные источники. Санаторий для подводников. В бассейне там поплавали. Весь хмель за секунду ушел! А главное — для полка доброе дело сделали.

***

— Заслать вас так далеко — идея министра обороны Гречко?

— Тарасова. Только его. Потом меня обманул. Но приказ отдавал Гречко. Причем было два приказа, взаимоисключающие. Один — поставить в строй, а второй — разрешить тренироваться.

— Тренироваться удавалось?

— Втихаря. Жил я в домике у начальника физподготовки полка. Жена с детьми у него на материк уехали, дело к лету. Койку за мной в казарме сохранили, но туда почти не заглядывал. Никаких нарядов. Просили об одном: во время проверки быть в казарме. Я командочку там организовал, бегали. Всё работу выпрашивал, чтоб не закиснуть. То дрова колол, то прыгал в длину. Допрыгался до того, что стал чемпионом Камчатской области. Должны были в Хабаровск послать на областные соревнования. Не пустили!

— Почему?

— Перепугались: «Да ты что?! Тебя ж увидят там, целая история выйдет. Футболист, вся страна знает, а тут в длину прыгает…»

— Кем вас определили в армии?

— Поначалу старшим писарем хозчасти. Но недолго. Кто-то из Москвы звонил, проверял — на какой я должности нахожусь. Как узнали про писаря, в крик: «Поставить в строй!» Стал я помощником гранатомётчика. Гранаты я должен был таскать, ящики с боеприпасами. Сам не стрелял.

— Должность на развитие мускулатуры.

— Это точно. На учениях натаскался я этих ящиков.

— Страшно уронить-то? Рванет так рванет!

— Да нет. Не должны рвануть, как мне сказали. Однажды генерала на учения ждали. Подъем в 5 утра, собраться надо за 40 секунд. Говорю: «Я точно не смогу за 40 секунд». Начальник вздохнул: «Ладно, ложись прямо в форме у входа» Как услышал: «Подъем!» — вскочил, в кладовку помчался. Ящики с гранатами на себя — и бегом.

— Сколько пробыли на Камчатке?

— Месяца два. Потом Ч. П. Когда забрали меня, дочке было 5 месяцев. Телеграмма прилетает на Камчатку — ребенку необходима срочная операция. Мне лучше в Москве присутствовать. Главврач морозовской больницы телеграмму подписал, а военком побоялся. Думал, липа какая-то.

— Как быть?

— С одной стороны, надо меня отправлять в Москву, с другой — приказ Гречко не выпускать никуда. Боялись все! А от телеграммы еще сильнее перепугались! Но в конце концов сами офицеры скинулись, отправили на самолете в Москву. Хотя солдат не имел права лететь, только поездом или кораблем.

— Если кораблем — долго?

— 12 суток в один конец. Другого пути нет. Меня предупредили: в Москве особо светиться не надо. Сначала узнай, как дела у дочки, затем ступай отмечаться в военкомат. Потому что повязать могут сразу.

— Так и сделали?

— Да, узнал, что операция прошла хорошо. С кишками проблема, что-то послеродовое. Ножки поднимала, плакала, не переставая. Это еще вовремя заметили! Потом узнаю — играет дубль «Спартака» с «Динамо». Пошел я туда.

— Зачем?

— Вот как объяснить? Сам не могу понять! Давно не виделись. Сел на лавочку, там меня приметили. Сразу звоночек Тарасову, доложили обо всем. Среди ночи телефон: «Сергей, всю Камчатку в ружье подняли, приказ министра нарушен. Давай срочно назад, мы все здесь без погон останемся!» Не беспокойтесь, отвечаю. Я иду к Тарасову на разговор.

— У вас был его телефон?

— Бубукин нам устроил свидание. Тарасов сразу: «Ты согласен за ЦСКА играть?» А что не согласен-то? У меня дочка маленькая. Уж лучше в ЦСКА, чем на Камчатке. Спрашиваю: «Анатолий Владимирович, мне завтра идти отмечаться — в военной форме или в гражданской?» — «Да в гражданке, все будет нормально. Не переживай, ты окажешься в ЦСКА…»

— Оказались не сразу.

— Прихожу отмечаться на Таганку — и меня закрывают до вечера. Потом появляется офицер: «Где твоя форма?» — «Дома. Где ж ей быть? Как Тарасов сказал — так я и пришел». Посылают солдатиков ко мне домой, за формой. Отец не отдает.

— Почему?

— Не верит, что от меня. Говорит: «Пока записку от сына не принесете, ничего не отдам». Снова едут ко мне, пишу записку: «Пап, отдай им форму…»

— При чем здесь Тарасов?

— Он знал, что приходить надо в военной форме — а отправил в гражданском. Специально спектакль устроил! Явился бы я в форме, меня бы отметили и слова не сказали. Ничего не просрочил, ни в чём не виноват. А так в военкомате уже были готовы: «Пройдите-ка». Один из офицеров, спартаковский болельщик, шепнул потом: «Серёга, в Домодедово. Наверное, в Хабаровск».

В аэропорту встречает военком — тоже спартаковский болельщик. Позволил отцу позвонить, чтоб приехал проститься. Тот примчался, на взводе: «Опять высылают?!» — «Не переживай, пап. Уже не на Камчатку» Поворачиваюсь к военкому: «Можно, мы с отцом шампанского выпьем?» — «Давай». Отец пошел, купил, тихонечко выпили. Полетел я в Хабаровск.

— Не специально же вас Тарасов обманул?

— Конечно, специально! Сто процентов! Не хотел он меня брать в ЦСКА.

— Мы запутались. Ему в хромающей команде не нужен был капитан сборной?

— Тарасов — кадр еще тот. Надеялся всем своим футболистам показать: вот, вы играйте. Я не беру Никонова и Ольшанского, вам доверяю. Задницу рвите. Одного в Чебаркуль заслал, другого — на Камчатку.

— После Хабаровска общались с Тарасовым?

— Нет. Его сняли и всё.

— Потом вы много лет работали в ЦСКА. Пересекались?

— Он на меня смотрел… Как бы вам сказать… Бубукин привозил Тарасова на наши ветеранские мероприятия. Я был начальником отдела футбола и хоккея ЦСКА, полковником. Тарасов вот так уставится на меня, а я — на него. Внаглую. Чтоб он хотя бы слово сказал! «Сережей» меня назвал!

— Молчал?

— Встанет и смотрит. А я на него. В упор. Хотел сказать все, что о нем думаю… Сдержался.

— Так и не поговорили?

— Нет! А сцена повторялась несколько раз. Тарасов видит — кто я был, а сейчас — полковник целый. Сломать хотел, б.

— Жестокий человек?

— Да! О мертвых или хорошо, или ничего. Не хочу о нем ни вспоминать, ни говорить.

— Вы сломаться могли?

— Запросто. Когда тебя, 27-летнего, засовывают к пацанам. Но ко мне руководство министерства обороны относилось хорошо. Тут уж Тарасов ничего сделать не мог. Я не стал выделываться. В Хабаровске предложили играть? Ладно, буду в Хабаровске.

— Все-таки позволили вам армию в футболе проходить.

— Так супруга письмо написала на имя Гречко: «Разрешите ему…»

— Кто-то надоумил?

— Отец мой. Он в этих делах сведущий. Вместе составили письмо, отослали — пришел ответ. До сих пор храню.

— Что-то обнадеживающее?

— Мол, будет муж ваш играть и тренироваться в одной из армейских команд. После этого я оказался в Хабаровске. Команда поднялась, в пульку вошла. Это был огромный успех. Тренер ко мне подошел: «Я тебя не трогаю, ты тоже не фыркай от моих установок. Особо не выступай на разборах…» Хорошо, отвечаю. Буду только играть.

— Как вам там жилось?

— Пансионат на берегу Амура, условия отличные. Деньги мне присылали, хотя и по талонам нормально кормили. В первый день ребятам говорю: «Пойдемте, я вас угощу. За приезд!» Поужинали — на следующий день весь Хабаровск знает. Где Ольшанский был, что ел, пил. Вызывает тренер: «Что, тебя Бесков учил по ресторанам ходить?» — «При чем здесь Бесков? Ну, пошли в ресторан. Позволили себе по чуть-чуть. Зарядку никто не пропустил».

— Не озлобился на вас?

— Нет. Видит, что я нормальный парень, без форса всякого. А сам он такой, крестьянин. Главное, играл я на уровне.

— Выйти наверх с Хабаровском не могли?

— Нет, «пульку» разыгрывали в Ашхабаде, там нас прибили. Мне замкомандующего предлагал: «Сергей, дадим квартиру — оставайся! Вызывай жену!» Еще год мне оставался служить. Нет, отвечаю. Доиграю — и домой.

Отпуск, я в Москве — Тарасова из ЦСКА убирают. Назначают Бескова. Но и тут Тарасов намутил.

— Чем?

— Бесков обещал вторым взять к себе Бубукина, а не взял. Так говорят. Не очень они ладили с Бубукиным. Но вот меня-то Константин Иванович хотел в команде видеть, вызвал: «Ты как, согласен?» — «Разумеется». Я ж у Бескова в сборной играл. Всё, договорились. Через две недели его убирают! Уверен, это Тарасов через министерство обороны подстроил. На команду Мамыкина поставили.

Сергей ОЛЬШАНСКИЙ во время службы на Камчатке.

***

— Ловчев на поле перед матчем с ЦСКА громко произнес: «Команде, которая украла у нас Ольшанского и сослала на Дальний Восток, привет!»

— Серьезно? Впервые слышу. Зная Женьку — могло такое быть!

— Бескова он охарактеризовал: «Жесткий, мнительный, ошибок не признавал…»

— Женька вечно с ним воевал. У меня же с Константином Ивановичем конфликтов не было. Тепло ко мне относился, доверял. Когда в 1974-м принял сборную, сразу капитаном назначил. Я и в гостях у Бескова был, Валерия Николаевна угощала чаем.

— До коньяка дошло?

— Нет. Выпивал с Бесковым один раз. Летом 1974-го во Вроцлаве 3:0 поляков ахнули. На ужине меня и Блохина, который два гола забил, пригласил за столик, налил по фужерчику сухого вина: «После такой победы — можно!»

— Почему Бесков в сборной не задержался?

— В тот год единственный официальный матч сборная проводила осенью в Дублине. 0:3 попали, и Бескова сняли. Намудрил там Константин Иванович. Жить в Ирландии решил вдруг по московскому времени. На зарядку поднимал в пять утра — в Москве уже восемь. Весь день наперекосяк. Против высоченного центрфорварда Дона Гивенса выставил персонально Реваза Дзодзуашвили. Мало того, что крайний защитник, еще и на две головы ниже. В итоге Гивенс сделал хет-трик, все мячи положил головой.

— Лобановский, который сменил Бескова, вас в упор не видел?

— Он и Ловчева отцепил. Кто играл у Лобановского в сборной, кроме киевлян? Вратарь Астаповский да Минаев с Назаренко. Оба — бегунки. У Назаренко скорость сумасшедшая, Минаев — выносливый, как марафонец. Киевское «Динамо» тогда было в большом порядке. Взяли Кубок Кубков, в матчах за Суперкубок дважды грохнули «Баварию» во главе с Беккенбауэром и Гердом Мюллером. Но ребят адскими нагрузками загнал. Витька Колотов жаловался: «Лобан высушил так, что мы, как пергамент! Сквозь нас можно книжки читать!»

— Астаповского в 1976-м заслуженно признали лучшим футболистом Союза?

— Конечно! Играл, как Бог!

— Выкуривая по две пачки в день.

— Поменьше. На базе ЦСКА в Архангельском работала Валентина, моложавая повариха. Володька с ней заигрывал. Когда приходила на тренировку и вставала за его воротами, забить Астаповскому было нереально. Тащил всё! Ребята смеялись: «Надо на матчи ее брать!»

— Как он доиграл матч со сломанной рукой?

— Это в 1978-м. На старой «Песчанке» принимали «Зенит». Счет 1:1, лимит замен исчерпан. Минут за десять до конца Астаповский кинулся за мячом, в толчее кто-то бутсой удружил. Врач сразу понял, что перелом. Володька сжал зубы: «Доиграю…» Пока заматывали кисть, я на правах капитана собрал ребят: «Бить не даем!»

— И что?

— За оставшееся время по нашим воротам не нанесли ни одного удара! Так мы еще выиграть ухитрились! Перед финальным свистком Сашка Погорелов забил.

— Умер Астаповский четыре года назад.

— Рак. 65 ему было.

— Юрий Саух, игравший в том ЦСКА, вскоре в тюрьму загремел. Кажется, за изнасилование?

— Там другое. Юрка не женился на девушке, хоть обещал. Она повесилась. А у нее отец — полковник. Вот и упекли Сауха на двенадцать лет.

— Сколько отсидел?

— От звонка до звонка. Но молодец — не опустился, уркой не стал. Культурный человек, по нему не скажешь, что такой срок отмотал. Когда освободился, мы встретились. Зима, мороз — а Юрка в легкой курточке. Пуховик ему подарил. Потом я надел мундир полковника, взял Бубукина и двинули в райисполком. Выхлопотали Юрке жилье.

— Каким образом?

— Его квартира после развода отошла жене с ребенком. Но по закону, если сохранилась московская прописка, человек, отсидевший в тюрьме, имел право на жилплощадь.

— С Бубукиным общались до последних дней?

— Да. Борисыч никогда не унывал, сыпал анекдотами, прибаутками. «Раньше мог через забор пописать, а сейчас все на ботинки льется…» В другой раз сообщил доверительно: «Когда-то боялся, что девушка откажет. Теперь боюсь, что согласится».

— Похоронили его на центральной аллее Ваганьковского кладбища. Представляем, в какую сумму обошлось.

— Он же тренировал футбольную команду правительства России. Люди помогли. С Зоей Васильевной Бубукиной вместе на Ваганьково ходим.

***

— Сколько в 1974-м предлагали «Спартаку» в Алма-Ате за сдачу матча?

— Никаких цифр не называли. Говорили уклончиво — мол, отблагодарим. «Кайрат» на вылет стоял, даже к Старостину гонцов подсылали. Но в команде вопрос закрылся сразу: «Играем честно». 4:0 хлопнули. Дальше в Ташкент прилетели — такая же картина. Снова никто не согласился. 3:0 выиграли. При мне «Спартак» матчей не сдавал.

— Зато ЦСКА в Ереване в неприятную историю влип. В 1977-м, при Боброве.

— Уговор был на ничью. Во втором тайме при счете 1:1 неожиданно забили Чесноков и Копейкин. Два шальных удара — два гола. И Астаповский уперся: «Не буду три пропускать на глазах Симоняна!» Никита Павлович сборную тренировал, сидел на трибуне. Один мяч «Арарат» все-таки отыграл, 3:2 закончили. После матча — скандал…

— Еще бы — в Ереване «Арарат» обманули!

— Маркаров, главный тренер «Арарата», ворвался в нашу раздевалку, материл Боброва. Тот сидел, молчал.

— Астаповскому Бобров напихал?

— Нет. Ни с кем на эту тему не говорил. Но все понимали — некрасиво получилось. Нас перед игрой на коньячный завод пригласили, каждому подарили по бутылке. В самолете с расстройства всё выпили.

— До Боброва ЦСКА возглавлял Алексей Мамыкин. Высоцкий посвятил ему куплет в «Песенке о слухах»: «А вы знаете, Мамыкина снимают — за разврат его, за пьянство, за дебош!»

— Я другое из Высоцкого помню: «Мамыкин-горемыкин…» На чемпионате мира в Чили он центрального нападающего играл. В штангу попал, когда в четвертьфинале наши чилийцам сгорели. Вот и родилась строчка.

— Так что насчет разврата и дебоша?

— Я вас разочарую. Не было! Алексей Николаевич — мужик простой, спокойный. В тот год тяжело болела его жена. То ли сердце, то ли онкология. Она приезжала к нам на сборы — бледная, исхудавшая. Мамыкин переживал страшно. Еще очень боялся генералов, которые периодически наведывались в команду. Как-то на разбор матча пожаловал маршал Соколов.

— Ого.

— Мамыкин докладывает — голос дрожит, запинается… Хотя Соколов на многих ужас наводил. В 1983-м, когда я Шестерневу в ЦСКА помогал, вызвал нас после поражения. Как начал долбать! В хвост и гриву!

— Орал?

— Нет. На повышенных тонах — но так, что внутри похолодело. Я ж на себе испытал, в какую задницу могут сослать армейские начальники. Родные не узнают, где могила. Вышли с Шестерневым из кабинета, переглянулись — и в «Якорь».

— Стресс снимать?

— Ну да. Ка-а-к дали! Сидели-сидели — вообще ни в одном глазу!

— Бобров каким запомнился?

— Добрый, отзывчивый, всем помогал. Это не Тарасов. По человеческим качествам — небо и земля. У нас чудесные отношения были, два года подряд отдыхали семьями в Алуште и Сочи. Впервые соприкоснулся с Бобровым весной 1976-го в Кудепсте. В то время он работал в спорткомитете Министерства обороны, приехал на сбор с проверкой. А мы с Никоновым как раз спалились.

— Режим нарушили?

— Сбор длился месяц, все уже с ума сходили. 8 марта пошли к девчатам в соседний санаторий. Поздравили, шампанское выпили. Ближе к полуночи Вадик засобирался обратно. А я остался на ночь.

— Кто-то понравился?

— Так ведь целый месяц без женщин!

— Что ж Никонов не остался?

— Замандражировал. А я подумал — обойдется, к зарядке вернусь. Но на базе меня уже ждали. Рано утром прокрался тихонько в комнату, открыл дверь и увидел Мамыкина, который сидел на моей кровати: «Нагулялся? Снова в сапоги захотелось?» На построении объявил: «Никонов за то, что явился после отбоя, возвращается в Чебаркуль. Ольшанский пока продолжает тренироваться».

— Несправедливо.

— Я тоже возмутился: «Если Вадима в часть отсылаете, тогда и меня. Я больше виноват». Вадик пригорюнился, начал вещи паковать. А я рванул к Боброву, объяснил ситуацию.

— А он?

— Заинтересовался подробностями: «Девчонки хорошенькие? И как все у вас развивалось?» Потом нахмурился: «Другое время не нашлось?» — «Так ведь 8 марта…» — «Ладно, поговорю с Мамыкиным, вас не тронет».

— Как Боброва увольняли из ЦСКА?

— Не сложились отношения с адмиралом Шашковым, председателем спорткомитета Министерства обороны. Плюс «телегу» накатали.

— Кто?

— Капличный. Он с дублем работал, выступали успешно. Иногда проводил тренировки основного состава, Всеволод Михайлович ему доверял. А тот на его место метил, возомнил себя великим тренером. Настропалил ребят, сварганили бумагу в Министерство обороны. Дескать, Бобров такой-сякой, талантливую армейскую молодежь зажимает. Кроме дублеров письмо подписал Юра Чесноков. Тогда мы с Назаром Петросяном и Сашей Тархановым подготовили письмо в защиту Боброва. Чесноков и его подмахнул.

— Вот это номер.

— В конце чемпионата Бобров пообещал Чеснокову «Волгу», если в оставшихся матчах забьет три мяча. Тот с задачей справился. Машина вообще-то мне полагалась, но Всеволод Михайлович сказал: «Серега, следующая „Волга“ — твоя. А эту я должен Юре отдать». Денег у него не было, занял у Боброва. И такая «благодарность»!

— Странно.

— Пристыдил я Чеснокова: «Михалыч для тебя столько сделал! Как же идешь против него?» В ответ пролепетал: «Растерялся. Подошли ребята, говорят, все уже подписали…» — «Да кто — „все“?! Дубль! Капличный воду мутит, на ваших плечах хочет въехать в рай».

— Не помогло второе письмо?

— Нет, к сожалению. Судьба Всеволода Михайловича была предрешена. Но и Капличный главным не стал. Бобров успел его убрать из команды, едва заварилась эта каша.

— 1979-й — последний ваш сезон.

— ЦСКА принял Шапошников, который ревниво отнесся к тому, что мы вступились за Боброва. Сказал: «Раз ты Севу поддержал, значит, против меня настроен…» Потихоньку начал задвигать. Когда Шапошникова сменил Базилевич, мелькнула надежда, что еще пригожусь. Но вскоре выяснилось — Олег Петрович на меня не рассчитывает.

— На ЦСКА свет клином не сошелся. Вам 31 год, играть и играть!

— Звали в ростовский СКА, но из Москвы уезжать не хотелось. Разговорился с Варюшиным, он уже ВШТ возглавлял: «Сережа, давай к нам, в школу тренеров. Через сезон-другой все равно придется заканчивать. А здесь два года поучишься, зарплата гарантирована — 300 рублей. В поездки с ветеранами буду отпускать, тоже деньги. После защиты диплома отправим на стажировку за рубеж…» Поразмыслил я и закончил.

Сергей ОЛЬШАНСКИЙ (справа) и Юрий ГАВРИЛОВ в Гвинее-Бисау.

***

— В Гвинею-Бисау по линии ВШТ занесло?

— Нет. Предложил поехать Юрий Нырков, который руководил «загрануправлением» Министерства обороны.

— Легендарный генерал из «команды лейтенантов».

— Между прочим, до генерала всего два футболиста дослужились — Нырков и Виктор Федоров, он за ВВС и ЦДКА играл. Юрий Александрович сказал: «Поработай в Африке с армейской командой, получишь майора. Других вариантов пока нет». Тогда был порядок: если играешь — выше капитана не поднимешься. Становишься тренером — сразу майора присваивают.

— Гвинея-Бисау — одна из беднейших африканских стран. Что увидели?

— Нищета жуткая. Люди живут в покосившихся хибарах из пальмовых листьев, ходят босиком. Из еды — рис, рыба да бананы с кокосами, которые растут на каждом шагу. Когда на первой тренировке дал небольшую нагрузку, футболисты начали спотыкаться, падать. Оказалось — кормят раз в сутки! Дополнительное питание им пробил.

— Сами что ели-пили?

— Местные блюда пробовать не рискнул. Каждые шесть месяцев в порт заходили наши сухогрузы, привозили мясо, консервы, макароны, рис, муку, конфеты… Дороже всего ценились яйца. На полгода выдавали семь штук! Конфетами местных мальчишек угощал. Они таскали мне кокосы, которые с пальмы сбивали палками. На Зину мою поглядывали с почтением.

— Это почему?

— В Африке культ пухленьких женщин. Символ богатства, достатка. Самый тревожный период в Гвинее-Бисау — когда созревает плод кажу. Из него гонят брагу, в это время вся страна ходит пьяной.

— Даже футболисты?

— Ну нет. Они-то режим соблюдают. В отличие от водителей и летчиков. Когда играли на островах, пользовались гражданскими вертолетами Ми-8. Пилоты явно под градусом, но это никого не смущало. Привыкли, наверное. На обратном пути сажали торговцев с курами, овцами, козами…

— Как в «Мимино».

— Только летишь зигзагами над океаном. И молишь Бога — если суждено рухнуть, лучше сразу об землю, чем в воду, где кто-нибудь сожрет.

— Иван Едешко, который тренировал в Гвинее-Бисау баскетбольную сборную, рассказывал нам, как намучался с полковником Педько, главным военным советником. Тот запрещал в шортах ходить, посещать посольство.

— Это правда. Ваню поселили на территории военно-морской базы, там все строго. А я жил в городе, коттедж на три семьи, рядом с тренировочным полем. По выходным собирались с нашими военными, играли в мини-футбол. Едешко на воротах стоял. Потом завязал: «Не дай Бог поломаюсь…»

— Еще какие опасности подстерегали?

— Змей полно. Установку и разборы матчей проводили на свежем воздухе, в тени густых деревьев. Как-то прямо передо мной с ветки упала гадюка. Я замер, боялся пошевелиться. Ребята не растерялись, камнями забили. Предупредили — если змея ужалит, желательно ее поймать.

— Зачем?

— Из яда готовят антидот. Причем тот, что сделан из яда кобры, например, бесполезен при укусе черной мамбы или гадюки. В стране с электричеством напряженка, выручал дизельный генератор, установленный в зарослях. С соседями по коттеджу дежурили посменно. В полночь идешь отключать генератор, в одной руке фонарь, в другой — палка, вздрагиваешь от любого шороха. Бр-р-р.

— При вас никого не кусали?

— Один раз. Сотрудник посольства полез в трубу, откинул крышку переходника — змея! Ужалила!

— Поймали?

— Уползла. Мужчину удалось спасти, врачи быстро оказали помощь. За три года, что провел я в Гвинее-Бисау, наши умирали чаще от малярии. Или от язвы желудка — если на еде экономили. К тому же «сухой закон», объявленный в СССР, распространялся и на тех, кто работал за рубежом. А в Африке без алкоголя никак. Не выпьешь — обязательно какую-нибудь заразу подхватишь… Знаете, о чем жалею?

— О чем же?

— Хотел привезти из Гвинеи-Бисау огромного попугая. Говорящего. Цена божеская, в районе ста долларов.

— Ну и что помешало?

— Знакомые заверили, что подарят перед отъездом вместе с клеткой. В последний момент что-то не срослось. А я купить и оформить ветсправку, разрешение на вывоз уже не успевал.

— Обидно.

— Вручили другого — размером с голубя. Оранжевая грудка, зеленое оперение, серый хохолок. Симпатяга! Жаль, не разговаривает. Такого же я привозил, когда уезжал в отпуск. Ребята просветили: «Крылья у попугая подрезаны, в самолете никому мешать не будет. Перед посадкой намочи тряпочку, заверни попугая, спрячь в карман плаща. Чтоб не квакал на таможне».

— С клеткой не проще?

— Тогда документы нужны. Но и они ничего не гарантируют. Заберут на ветеринарный карантин, потом скажут: «Извините, птичка сдохла».

— Как назвали попугаев?

— Второй — Марселино. В честь гвинейца, который его подарил. Как звали первого, не помню. Давно помер. Отдал соседке, та не уследила. А Марселино — у дочки, жив-здоров. Сколько ж ему? Двадцать семь лет.

— Ветеран.

— Нет-нет. Эти попугаи — долгожители, умирают лет в шестьдесят. Характер у Марселино вредный, кусается. Сунешь палец между прутьями — цапнет так, что мало не покажется. Поначалу у меня в одной клетке обитали.

— Дрались?

— Регулярно. Марселино второму хохолок клювом пробил. Тот попугайчик был добрейший, не кусался. Садился ко мне на плечо, ласково пощипывал мочку. С Марселино фокус не пройдет. Останешься без уха.

— Внуки у вас есть?

— Зина умерла 18 февраля, а на следующий день Оля, дочка наша, родила мальчика. Назвали Глеб.

— К спорту Ольга отношение имеет?

— Окончила институт физкультуры, долго не работала. Сейчас устроилась в детский сад, преподаёт плавание. А зять мой, Павел Баулин, тренер в хоккейной школе ЦСКА. Глеб как раз у него занимается.

***

— Когда в 90-е вы за хоккей в ЦСКА отвечали, что конкретно входило в обязанности?

— Тренерские советы проводил, школу курировал. Формально, конечно. Что я мог Тихонову посоветовать? Хотя увольнял его именно я…

— Как это было?

— Все разъехались в НХЛ, в команде осталась одна молодежь. Вызывает Александр Барановский, новый начальник ЦСКА: «Убирай Тихонова». Я подумал ослышался: «Виктора Васильевича? Как можно?» — «Можно-можно. Ни игры, ни результата». Иду к Тихонову: «Вы уж извините, но Барановский требует вас уволить…»

— А Тихонов?

— В крик: «Меня?! Да кто он такой?!» Уходить не хотел. Но в армии с этим просто. Вышел приказ министра обороны об увольнении полковника Тихонова в запас. Что автоматически означало снятие с должности главного тренера ЦСКА.

— На вас был сильно обижен?

— А смысл? Он же понимал — не мое решение. Ему исполнилось 65, на тот момент старше Тихонова в армии полковников не было. Так и меня увольняли. Стукнул полтинник, выслуга есть — давай, до свидания.

— Барановский — тяжелый человек?

— Гоношистый. Кто-то сверху его покрывал, чуть ли не замминистра обороны. Вот и чувствовал себя безнаказанно. С Барановским я разругался, когда потребовал выгнать Тарханова. После моего отказа начал давить. Кончилось тем, что Тарханов с группой футболистов ушел в «Торпедо», ЦСКА принял Садырин, а я стал полковником запаса.

— Владимир Викулов с вами работал?

— Друзья-хоккеисты попросили: «Серега, возьми его на любую должность». Устроил инструктором в отдел спортигр. Но кабинет в армейском манеже мне позже выделили. Тихо-спокойно, в стороне от начальства. До этого сидел в административном здании со всем руководством ЦСКА. Незамеченным не проскочишь. А Викулов раз поддатым явился, второй. Говорю: «Володь, в таком состоянии лучше не приходи. Будут проблемы». Полгода продержался — и сообщил, что увольняется. Дальнейшая судьба сложилась печально. Подрабатывал грузчиком в магазине, пил, бомжевал. Три года назад умер.

— В 1996-м на территории ЦСКА расстреляли администратора хоккейной команды Владимира Богача. Газеты выдвигали версии — то ли погиб случайно в бандитской разборке, то ли его с кем-то перепутали…

— Была еще третья версия, основная — киллеры поджидали именно Богача. Возможно, кому-то денег задолжал. Ни убийц, ни заказчиков не нашли.

— Вы сказали — «киллеры». Их было несколько?

— Двое. В то утро я разговаривал с Володей в ЦСКА, мне понадобился билет на поезд. Ответил: «Хорошо, Серега, сделаю. Только жену отвезу». Сел за руль, уехали. Почему вдруг решил вернуться? Припарковался неподалеку от административного здания, рядом корты. Оттуда и стреляли.

— На глазах жены?

— Да. Она у машины стояла, Володя успел крикнуть: «Ложись!» Жена не пострадала. Видела, что киллеры перелезли через забор и врассыпную. В это время у начальника ЦСКА шло совещание. Июль, жара, окна настежь. Мы услышали хлопки, крик дежурного: «Богача убили!» Выбежали на улицу. Кто-то сразу накрыл труп. Володя много лет в ЦСКА отработал, безотказный парень, все его любили.

— Ветеранам ЦСКА в день рождения вручают от Гинера конверт. Сколько?

— 5 тысяч рублей. В клубе ветеранов не забывают, поддерживают, каждый год выдают спортивную форму.

— А какая сегодня пенсия у полковника?

— 20 тысяч. Если б не работа в «Нике», прожить на эти деньги было бы тяжело.

— Пару лет назад вы обронили в интервью: «Фанаты в метро едва голову не снесли…» Ждем подробностей.

— На «Автозаводской» после матча оказался в вагоне с кучкой торпедовских фанатов. Либо пьяные, либо обкуренные. Увидели на куртке эмблему ЦСКА, прицепились, начали грубить. Вышел от греха на ближайшей станции, эти дальше поехали. В другой раз сделал замечание парню, который ножом сидения резал.

— Тоже из фанатов?

— Нет, пьяное хулиганье. Рядом его приятели, вскакивают: «Пошли выйдем? Да мы тебя…» Ладно, киваю, пошли. Оглядываюсь по сторонам — народ в телефоны уткнулся, никто не реагирует. Поезд из тоннеля вылетает, вот-вот двери откроются. Тут здоровый мужик подходит: «И я выйду!» Хватает за шкирку этого, с ножом, начинает трясти. Остальные сразу поникли. Нырнули обратно в вагон. Говорю мужику: «Спасибо. А то бы в одиночку не справился». Мне вообще-то драться нельзя. После перелома лицевой кости вживили титановую пластину.

— О, Господи. Память о чем?

— Об ударе кастетом. В 1995-м с футбола возвращался. Двор, узкая дорожка, какая-то машина чуть ли не по ногам проехала. Я обернулся: «Вы чего, охренели?!» Машина по тормозам, выскочили четверо кавказцев. «Ты куда, дядя?» — «Домой» — «Мы проводим». Двое подхватили под руки, повели. Метров через пятьдесят с левой сильный удар в лицо. Кастет прошел в сантиметрах от виска. Иначе хана.

— Потеряли сознание?

— Нет. Упал на колено, кровища, перед глазами все плывет. Кавказцы в автомобиль — и деру. Я до дома доковылял, позвонил доктору Белаковскому. Тот приехал, выписал мази, лекарства. А через десять дней улетать в Австралию на ветеранский чемпионат мира. Синяк сошел, рана затянулась.

— Полетели?

— Да. Все матчи отыграл! Правда, головой старался по мячу не бить. Мы чемпионами стали, золотые медали вручили. Вернулся в Москву, чувствую — что-то не то. Отправился к Владимиру Сергеевичу Воробьеву в НИИ, сделали снимок. Врач глянул, обомлел: «У вас перелом! Глазное яблоко в любой момент может провалиться! Немедленно оперировать…» Лицевую кость поддерживает пластина, а глаз посадили на титановую сетку. Со зрением проблем нет, да и хирург изумительно сработал — шрам почти не видно.

— Повезло.

— Не в первый раз. Мама рассказывала — в полтора года родная бабушка чем-то накормила, слег с дизентерией, две недели был на грани жизни и смерти. Болезнь подкосила иммунитет. Рос не Гераклом, часто простужался, ездил в санаторные лагеря для ослабленных ребятишек. В школе от волнения даже в обморок падал.

— Позже обмороки случались?

— Ни разу. Начал спортом заниматься, окреп — хвори как рукой сняло. Но мама все равно поражалась: «Как же ты футболистом-то стал?!»