До 17,5 лет
я был Иваном. Что я о нем помню? Болел, врал всем, был жесток к животным и
убивал их из любопытства, завидовал, ненавидел и мстил, бил девчонок и боялся
мальчишек, не хранил чужих тайн и не держал своё слово, сорил в лесу, не любил
себя, не уважал, не верил в себя и в жизнь. Всё это правда! Все понятия морали и
нравственности вызывали лишь рвотный рефлекс. Положа руку на сердце – Иван был
натуральным чмом, сейчас я бы не пожал ему руки. И что я, по-вашему, чувствую,
когда меня называют его именем? Да, было немало экстрима, многое даже как-то
вспоминать жутко, не то что описывать в предисловии вполне цензурной книжки. А
потом вдруг всё это изменилось. Всё черное зло, что Иван нёс в душе, куда-то
подевалось. Я, конечно, далеко не святой: еще неплохо бы наверное победить
эгоизм, гордыню, снобизм, лень, сквернословие и чревоугодие… Но карма очень
очистилась. Люди стали мне доверять и уважать, да и сам я стал постепенно себя
уважать… и даже перестал удивляться, что некоторые любят во мне светлую душу.
Вот такое нехилое превращение довелось пережить. От некоторых людей
эзотерического толка я слышал метафизическую кармическую трактовку этого
события, но мы с вами попытаемся взглянуть на ситуацию с понятной всем позиции
причинно-следственных связей. Через анализ событий детства, например. В 3
года я сильно хронически заболел, месяцами не вылезал из больниц; прогнозы были
страшными. Болезнь прошла сама, как только я перестал быть Иваном. В 4 года
я стал жить с мамой и отчимом. В 6 лет я стал жителем сельской местности.
В 8 лет я стал жить с отцом и мачехой на севере в Ноябрьске. В 9 лет я
вернулся к матери и отчиму. В 10 лет я перестал ходить в школу (начал
учиться дома) по физиологическим (читайте «психологическим») причинам. В 14
лет я начал ездить в городскую школу. В 16 лет я прекратил образование и
пошел зарабатывать (о чем до сих пор ни разу не пожалел – уже преподаю!). Тут и
начинаются события книги, вам предложенной.
---
Детства в
привычном понимании у меня не было. Вот этого беззаботного периода, по которому
так скучают все взрослые. Этого чувства защищенности от всего мира, чувства, что
тебе всё простят, что бы ты ни сделал, и будут любить, несмотря ни на что.
Так что материнской любви в привычном смысле этого слова я, к счастью, не
знал. Она проявлялась по-другому – в самоограничении по отношению ко мне, в
заботе о формировании полноценной, независимой, самостоятельной взрослой
личности. Далеко не каждая мать способна принести ребенку столько пользы, не
говоря уже о приёмном отце, которому тоже хочется баловать ребенка (чтобы чадо
его любило, как родного). Мой дядя по материнской линии Сашка – явный
«инвалид материнской любви»: в 50 лет он продолжает жить и пить на пенсию своей
матери, моей бабушки Антонины. И всю жизнь ему это позволяется и прощается.
Поэтому с 16 лет его жизнь нисколько не изменилась, если не считать редких и
хилых попыток трудоустроиться. Этот яркий пример не мог не повлиять на ход моего
воспитания. Теперь-то я понимаю, что воспитание получил замечательное:
тяжело в учении – легко в бою. Но пока я жил со Светой и Лёней, не припомню
теплых чувств к ним. Во-первых, возможности настоять на своём у меня никогда
не было: крики и рукоприкладство не практиковались нашими педагогами, но в любом
споре моё возражение выслушивалось лишь один раз, а не бесконечно. Далее
произносилась заветная фраза: «Еще слово скажешь на эту тему - и будешь без
денег (сладкого, общения, телевизора, магнитофона, возможности пригласить
друзей, и т.д.) еще неделю! А еще слово скажешь – еще две недели! Потом -
месяц…». Наказания, к счастью, всегда выполнялись. Этот способ заставлял меня
тихо ненавидеть в бессильной злобе… но зато теперь я не один из навязчивых
типов, которые пытаются добиться своего тупым уламыванием, занудью, многократным
произнесением просьбы без дополнительных аргументов (приучить ребенка к такому -
вот уж нелепейшая из педагогических ошибок!). - -- Во-вторых, я жил с
ощущением того, что в их счастливой семье я – третий лишний. Как и следовало
ожидать, рос я человеком гипертрофированно свободолюбивым: в детский сад ходить
не смог, школа была адом для меня, в армии или тюрьме я бы себя на сто процентов
убил, до сих пор на работу не могу ходить (и не хожу), не исповедую ни одной
официальной религии… Да и неженат пока… Словом, подчиняться я не способен. Я
– Мужчина, хозяин своего Мира. В детстве у меня была идея-фикс о том, что
взрослые не имеют права командовать детьми, и она прослеживается в книге «Я
просто Ванька». Представьте, как нелегко человеку с таким мощным Эго быть
ребенком!.. В конфликтах между мной и отчимом Леонидом мать часто принимала
его сторону: «Ты вырастешь и отвалишь, а с этим человеком мне еще жить!». Самые
же лакомые куски в этой семье доставались отнюдь не десятилетнему сыну, а
женщине (если бы не примеры из книжек, ТВ, семьей ровесников, я бы возможно в
детстве не сомневался, что это верная политика). Да и некоторая бытовая
работёнка с возрастом перекладывалась с маминых плеч на моих. Мои суровые
воспитатели, разумеется, всё делали правильно. Просто таким людям, как я,
детство противопоказано :-) Из хороших воспоминаний об этом непростом периоде –
бОльшая, чем у ровесников, свобода передвижения. Героически победив свой
«куриный» родительский инстинкт, Света и Леонид отпускали меня, пятиклассника,
одного ездить в Тюмень за 20 км от нашего посёлка, не донимали меня контролем,
где и с кем я гуляю, а в старших классах и вовсе позволили приходить домой в
любую позднь, хоть под утро (я всю ночь ездил по спящему посёлку на огромном
велосипеде, пугал летучих мышей и ловил сачком ночных насекомых). В мою душу
не лезли, относясь лояльно к моим переменчивым хобби. Это, наверное, было очень
тяжело – ребенок родителям достался непростой. Еще Света и Лёня всегда были
готовы дружеской беседой облегчить душевные страдания, дать мудрый жизненный
совет. Правда, в детстве большинство душевных страданий было связано с
детской несвободой и несамостоятельностью – тут они могли посоветовать только
терпеть до совершеннолетия, что я и делал, стиснув зубы. Света любила тишину,
Лёня любил порядок, я не любил молчать и раскладывать вещи по местам. И,
конечно, в двухкомнатном домике нам было тесно. Это часто и открыто обсуждалось.
В 16 лет я стал жить один, и с родителями начали выстраиваться полноценные
дружеские отношения. Окончательно мы подружились, когда были улажены и исчерпаны
все материально-жилищные разногласия. Моё нестандартное детство мы со Светой
подробно обсудили в книге «Как не орать. Опыт спокойного воспитания». На
данный момент я могу гордиться своими взаимоотношениями с роднёй. Как только я
доказал всем, что прекрасно проживу и один, отношения с одной частью родни сразу
стали безупречными, а с другой частью, к сожалению, пока не сложились (не все
приняли мою перемену имени). Так что сей текст я сочиняю, будучи как раз в
гостях у Светы и Леонида, валяясь с ноутбуком в сетчатом шатре во дворе, у самой
границы с сосновым лесом. Теперь они у меня в числе лучших друзей, люди
добрые и заботливые. И пока я занимаюсь литературой под шорох дождя, с
обязанностями секретарши (кофе и правка пунктуации) справляется сама Светлана
Ермакова :-)
(купить книгу у автора, в формате pdf или обычным файлом:
ion@eti-band.ru )
