СЕРГЕЙ ЧЕЛОБАНОВ: "ПУГАЧЕВУ НИКТО НЕ ГНАЛ ЗАМУЖ"



Человек-загадка, человек-легенда… О нем писали: «Талантливый аранжировщик, неподражаемый певец, стильный красавец». Он молчал, как сфинкс. Его спрашивали: «У вас роман с Аллой Пугачевой?», он коротко отвечал: «У нас просто контракт, и ничего более…» Ходили слухи, что они должны пожениться, но примадонна неожиданно обвенчалась с Киркоровым. Он исчез и только теперь решился рассказать о своей жизни, которая достойна большого романа…

СЕРГЕЙ ЧЕЛОБАНОВ - Я родился на Волге, в маленьком городке Балаково, где было огромное количество заводов, строек и даже атомная ГЭС. В Балакове на одном из заводов отец работал главным инженером, а мама, окончив педагогический техникум, растила меня и двух братьев.

- Скажи, какое будущее ждало тебя в саратовской глуши, если бы не музыка?

- Скорее всего работа на заводе. Мама хотела, чтобы я стал музыкантом, и года в четыре посадила за пианино, а отец развивал любовь к спорту. Я рос спортивным ребенком - коньки, лыжи, футбол, гимнастика. Потом отец отвел меня в секцию бокса и попросил своего друга, тренера Володю Кузнецова: «Научи его защищаться…» Но это вовсе не значит, что меня в школе обижали, как раз наоборот. К нам постоянно приходили с жалобами родители побитых мною пацанов. У меня даже прозвище было Бешеный. Еще в первом классе я на спор сиганул со второго этажа. Это было никакое не геройство, просто азарт. Мальчишество! Вот отцу в голову и пришла мудрая мысль: обуздать мою бешеную энергию, направив ее на… боксерскую грушу. Но хотя родители и загружали меня по полной программе - спорт, музыка, школа, стоило мне вырваться на улицу - и все! Хулиганы ведь находят друг друга моментально. Можешь себе представить такую картину: идет «стенка на стенку» целая орава подростков с колами, железными прутьями и самодельными «пужиками» со смертоносной смесью серы и гвоздей! Летят колья, свистят прутья, из разбитых носов льется кровь… Победителей в такой схватке не бывает, а достаться может будь здоров как! Слава богу, мне никогда крепко не доставалось…

- Наверное, выручал бокс?

- Бокс меня сдерживал. Нас не только учили боксировать, но и воспитывали культуру поведения боксера. Кодекс мужской чести обязывал чтить бойцовские правила: разумно используй свою силу, не бей первым. Год я просто тупо ходил в секцию, плохо понимая, что вокруг происходит, - настолько изнурительными оказались тренировки. К тому же непонятно, чего ради? Ближе к концу второго года стал понимать вкус боксерского поединка. Вкус спарринга, вкус победы и горечь поражения…

Тренеры считали, что у меня, как боксера, большое будущее. На боксерском сленге я был «быстрый технарь»: очень легкий, подвижный - словом, «живчик». Но музыкальную школу, несмотря на блестящие перспективы, я не бросил. Так что совмещал. Кстати сказать, у меня оба больших пальца сильно вывихнуты в бою.

Я мало что в своем характере понимаю… Я ведь еще и лунатиком был. За мной постоянно приходилось присматривать. Отец неоднократно приводил меня с улицы, где я оказывался ночью в одних трусах и с гитарой. Мог рисовать во сне. А сколько раз я уносил спящего маленького брата! Оставлю его где-нибудь на скамейке, а сам в другую сторону. Однажды запер братишку в ванной. Родители проснулись от его стука. В другой раз заботливо уложил брата спать в кухне, под столом. Утром я ничего не помнил, мне об этом рассказывали родители. Потом все как-то само собой прошло…

- А в боксе были серьезные успехи? Что такое нокаут, испытал?

- В нокауте сам никогда не был, других отправлял, было дело. Но иногда доставалось и мне, особенно поначалу, когда меня, зеленого мальчишку, выставляли на ринг против взрослых соперников. На серьезные соревнования допускались только с восемнадцати лет, так что мне приписывали возраст. Тут, конечно, приходилось попотеть. Но тем не менее в пятнадцать лет я стал чемпионом области среди мужчин. Тогда первый раз в жизни почувствовал вкус популярности. Куда бы я ни пришел, меня всюду сопровождал шепот: «Чемпион... Чемпион...» А в школе мною гордились: мол, у нас учится знаменитый боксер! Вот тогда-то у меня немножко поехала крыша… Это банально, как в кино, но так было! Когда впоследствии, на сцене, встретился с известностью, было уже легче - я «хапнул» этого еще в юности…

- За местной знаменитостью, наверное, табуном бегали девчонки?

- Конечно! Боксер, да еще и гитарист! Телефон буквально раскалялся от бесконечных звонков. Бабушка отгоняла от меня девчонок, орала на очередную поклонницу: «Отстань от парня! Как тебе не стыдно!» Но полностью изолировать меня от «атрибутов славы» ей не удавалось. Да мне, честно говоря, особенно и не хотелось. Шумные компании, девочки, портвейн «Агдам», от которого потом крутило живот, и гитара - это был самый, что называется, «фасон» того времени. Романтика!

Словом, не знаю, как бывает у других, но у меня началась звездная болезнь. А это, скажу вам, страшная вещь! Особенно для зеленого пацана с неокрепшей психикой. Появляются заносчивость, пренебрежение ко всем и вседозволенность. Поначалу постоянное внимание к твоей персоне приятно, сердце заходится от гордости, от страшного пафоса. Я - чемпион на всю оставшуюся жизнь! Не задумываясь, мог дать «леща» случайно подвернувшемуся парню или позволял себе грубость с девушкой, которая отказала во взаимности. Меня страшно задело, что ей нравился не я, а другой, и я по-мужлански ее обозвал. Меня подкараулили двое ребят постарше и отметелили так, что даже бокс не помог! До сих пор на бровях несколько шрамов - памятка моей чемпионской гордыне! Только со временем пришло понимание, что это всего лишь искусственно созданный ажиотаж вокруг твоего имени…

В десятом классе, когда в моей жизни появился рок-н-ролл, я мало посещал уроки. Учителя не возражали - на мне держалась вся школьная самодеятельность. Первый сексуальный опыт я получил тоже в школе… прямо на парте. Моя первая любовь училась в параллельном классе. Она играла в нашем ансамбле на ионике, мы частенько репетировали в музыкальном классе и… дорепетировались! «Репетиции» в конце концов настолько участились, что мы стали хитростью выманивать друг друга с уроков. Она заглядывала к нам и говорила учительнице: «Челобанова срочно к директору!» И мы бежали в музыкальный класс… Любовь была как положено: и драки, и ревность, и страсти в клочья… Я дико ее ревновал. Даже не знаю почему. Видимо, черта характера. Я часто дрался из-за девчонок. Характер-то бойцовский! На одном школьном вечере в бытность моего чемпионства обидели девушку. Причем вовсе не мою. Я нашел обидчика и отлупил его как следует. Вечером ко мне заявилась целая компания. В подъезде часа два шла разборка - я оказался один в окружении агрессивно настроенных парней. Спинным мозгом вдруг почувствовал, что у одного из них в кармане нож. Но слава богу, разошлись мирно. Если бы дошло до драки, была бы кровь…

- Ты знал, что рано или поздно твоя жизнь резко изменится и ты уедешь в Москву?

- Ничего не знал и не чувствовал. Просто жил и занимался тем, что меня интересовало, - музыкой, боксом... Никаких планов не было. Правда, все сильнее и сильнее увлекала музыка. А вот куда это вырулит в итоге, даже не представлял… А вырулило все в первую судимость. Это был, можно сказать, мой первый опыт общения с органами. Мы с ребятами стали угонять мотоциклы. В нашем городке считалось высшим шиком приехать на свидание к девушке на только что угнанном мотоцикле. Покатать ее, потом бросить мотоцикл где-нибудь на улице и отправиться целоваться. Это было чистой воды лихачество, выпендреж перед девочками. Один, два, три раза сошло с рук, а потом нас поймали. Взяли меня тепленького ночью. Завели дело и перевели из КПЗ в камеру к подследственным. Помню, народу в камере было много, настоящие уркаганы. Почему-то больше всего запомнилось, что страшно кусали клопы. У следователя я долго отпирался, пока мне не показали протоколы допросов товарищей: «Чудак! Чего молчишь как партизан, друзья твои давно во всем признались!» Через трое суток меня отпустили под расписку. В суде дали отсрочку приговора, предупредив: если в течение двух лет веду себя прилично, судимость снимается.

Меня взял на поруки коллектив отцовского завода. Туда я устроился учеником слесаря-инструментальщика. А вечерами играл рок-н-ролл на танцах в ДК химиков. Наша группа «Каменный цветок» исполняла страшный «тяжеляк» - «Deep Purple», «Led Zeppelin», «Nazareth». Бронебойная музыка! Мы «снимали», то есть исполняли один к одному музыканта-кудесника Ричи Блэкмора. Слушаешь по сто раз записи каждого его виртуозного пассажа, переводишь на ноты, а потом часами разбираешь. Было трудно, но дико интересно, кстати, этот интерес буквально толкал меня на подвиги. Ночами не спал, «снимал»! Каждый вечер на танцах заканчивался классической потасовкой: особо борзые лезут на сцену, девки кричат, свет мигает, милицию топчут… В драку мы не влезали - уже сдерживало ощущение, что мы музыканты! Артисты!

С этого момента, считаю, и началось мое творчество. А творчество для меня - не просто занятия рисованием или пением, это - высшее качество твоих поступков! Можно играть на гитаре, и это не будет творчеством, а можно готовить еду - и это будет произведение искусства! Видимо, в голове моей правильно перемкнуло. Я к тому времени закончил музыкальную школу, потом Московский заочный народный университет. Конечно, все там учились исключительно ради корочки, которая позволяла работать руководителем художественной самодеятельности. Делать, собственно, там было нечего - переписывай контрольные и сдавай. Но мне было интересно, и все работы я выполнял сам. Особенно нравился курс аранжировки. Кстати, потом это мне в жизни очень пригодилось.

- Как же ты успевал еще и на заводе работать?

- Не знаю... На вечный вопрос мастера: «Где Челобанов?» был вечный ответ: «Спит». После танцев утром приходил на работу, забирался под старый грузовик и отсыпался. Но меня не трогали, наверное, отца моего, Василия Васильевича, уважали…

- А как ты в армию попал?

- Мои ровесники уже отслужили, а меня все не призывали, потому что еще не была снята судимость. Потом вышел приказ министра обороны, и таких, как я, взяли в армию. Мне было уже двадцать два года, когда я попал в стройбат. Несмотря на солидный для призывника возраст, служил на общих основаниях. Чемпион ты, музыкант, хоть семи пядей во лбу - в армии не имеет значения! Однажды нас, молодых «салаг», привели в клуб вешать шторы. На сцене стоял рояль. Я не удержался и что-то наиграл. «Ну-ка, ну-ка, Челобанов, - заинтересовались дембеля, - давай сыграй что-нибудь!» А когда вечером я взял гитару и спел, они сказали: «Считай, что твоя служба закончилась!» Единственное, что я вынес полезного из службы в армии, это то, что самостоятельно освоил саксофон. Когда я уволился, моему сыну было уже полтора года...

- Ты что, успел и жениться до армии?

- Нет, вначале сделал жене ребенка, а потом уже предложение. С Людмилой мы романились до армии. Познакомились в одной компании. Гляжу, девушка симпатичная, дай, думаю, провожу. Все произошло нечаянно. Вдруг в армию мой друг присылает письмо, где сообщает, что Людмила беременна. Сама она об этом промолчала, видимо, хотела посмотреть, как я себя поведу в этой ситуации. Осенью мне дали недельный отпуск - жениться. Отгуляли свадьбу, и я снова вернулся в Свердловск. Людмила старалась как можно чаще приезжать ко мне в часть. Я жил ожиданием этих встреч. Только сознание, что тебя любят и ждут, удерживает в армии от сумасшедших поступков.

Наступил 80-й год - год Олимпиады. Мы с ансамблем «Молодость» поехали работать в Курскую филармонию. Это был мой первый филармонический опыт. Директор этого ВИА после концерта, который они давали у нас в городе, случайно попал на наше выступление. Слушал-слушал, как мы наяриваем «Deep Purple», и пригласил меня поработать клавишником. Было очень лестно, что меня приглашают в филармонию, и я поехал. Родители отпустили легко: они прекрасно понимали, что силой меня не удержишь, да и уговорами не возьмешь.

Вот тогда, на гастролях, я был резко испорчен многочисленными девушками, посещавшими концертные площадки. В каждом городе нас встречала целая толпа любительниц музыкантов-гастролеров. Специализация у них была такая - обожали артистов! Откуда они брались, я не знаю, и, думаю, никто из нас особо над этим вопросом не задумывался.



Девицы проникали каким-то образом на репетиции, просачивались в гостиницы, мы проводили своих поклонниц за кулисы. Нам ведь тоже нужен был пафос! А еще по молодости страшно важно было их количество, хотя это чушь собачья! Но не участвовать в подобного рода игрищах было по меньшей мере неприлично. А еще мы все любили хвастаться, у кого больше поклонниц. Естественно, после общения с девушками приходилось заниматься самолечением. Обращаться к врачу считалось верхом предательства, потому что вычислялась вся цепочка. Друзья могли тебя убить презрением: «Ты нас сдал!», потому что с этим тогда было строго: на работу отсылали бумаги, и все мгновенно становилось достоянием гласности.

В 85-м в Балаково приехал «Интеграл» с Бари Алибасовым. Бари, услышав, как я играю в клубе, пригласил гастролировать с его группой. В ее составе были сильнейшие музыканты - Женя Белоусов, Володя Козак, Сережа Перегуда, Игорь Луциф. Я многому научился в «Интеграле», хотя поработал недолго - обстановка в коллективе напрягала. Какие-то кучки, коалиции - мадридский двор отдыхает! Я этого страшно не люблю. Однажды в Днепропетровск, где мы гастролировали, ко мне приехали земляки. Помню, сидим, выпиваем, и меня пронзает мысль - все! Больше не хочу в «Интеграле» работать! Решил - и быстро ушел. Просто не сел в автобус к музыкантам. Потом мне звонили, уговаривали вернуться: «Еще будешь обратно проситься!» Но я не просился. А потом… потом я присел на иглу. Плотно. И это отдельная история… Все началось в армии. Со мной в роте служили казахи, которым присылали посылки с косяками, уже забитыми травкой.

Словом, с тех пор курить дурь я стал регулярно. Достать ее в Балакове проблем не было: кому надо, всегда найдет. Однажды я сидел в гостях у своего знакомого. В свое время именно он познакомил меня с будущей женой. Я ему доверял как себе и поэтому, когда он предложил попробовать, согласился не раздумывая. «Что это?» - спрашиваю. Он объяснил, что смешивают эфедрин с марганцовкой и уксусной кислотой и получают «джеф». Смотрю - девчонки колются и пацаны… И я попробовал. Да и стыдно было отказываться перед девчонками, которые младше. И с первого раза я понял: «Все! Это страшный кайф!»

И здесь начинается история - Челобанов-наркоман. Затянуло меня сразу и сильно. Я не представлял больше жизни без иглы. День без кайфа был серым и пасмурным, и я щедро «расцвечивал» его наркотиком. Постепенно я перестал, даже не замечая этого, осознавать реальность происходящего. Я стал гораздо агрессивнее смотреть на мир. Стал меньше работать, про дом вообще забыл. Жил по схеме: деньги - наркотик - иногда работа… Вскоре мною заинтересовалась милиция. Меня не раз вызывали и предупреждали: «Если не остановишься, примем меры!»

Дело в том, что я стал «присаживать» других. Из очень вроде добрых побуждений - мне хорошо, и ты попробуй! С совершенно открытым сердцем. В нашей наркоманской компании мы все были озабочены только одним - где достать деньги? Стали появляться какие-то краденые фирменные шмотки, которые мы продавали… Мне сейчас абсолютно не стыдно об этом говорить, потому что я стал совершенно другим человеком. А тогда все мои мысли, все желания сводились к одному - немедленно получить дозу. Дошло до того, что мы стали задумываться, где бы самим что-нибудь украсть. В конце концов мы это и сделали. Из кабака свистнули клавишный инструмент. Дали двум мужикам двести рублей, рассказали, как и где его взять, они нам радостно ночью его притащили.

Когда меня арестовали, милиционеры выглядели победителями, словно раскрыли кражу века: «Мы тебя предупреждали? Предупреждали! Так и знали, что этим закончится». Но читать наркоману проповеди бесполезно! Меня стали допрашивать. Поймать с поличным не могли - инструмент мы давно отправили в Москву, а осудить и выслать из города очень хотелось. Нашли свидетеля, который якобы видел меня в тот вечер неподалеку от этого кабака. (Хотя на самом деле я там не был.) И мнимый свидетель помог предъявить мне обвинение. А дальше дело техники… На суде прокурор просил три года общего режима, но судья дал три года химии. На «химии» все-таки свободный режим, правда, отмечаться надо все время. Если приезжает семья, тебя при хорошем поведении могут отпустить жить к родным, и то если жилье где-нибудь под боком.



В Балашовскую область, в село Репное, где мне предстояло отсидеть три года, я отправился сам на поезде. С вещами и бумагой, подписанной прокурором. А что делать? Если в течение трех дней не являешься, тебя арестовывают и отправляют уже на зону. Жили мы в общежитии, на окнах - решетки, всюду охрана, и по три раза в день проверки. Режим есть режим! На «химии», знаешь, кто сидит? Либо такие, как я, из-за пустяка, либо те, кто за деньги откосил от зоны. Жили по четыре человека в комнате. Первое время притирались, поигрывали мускулами, не обошлось без драк. Это потом, с опытом, постигаешь «зековскую» мудрость - очень важно уметь промолчать, когда тебя провоцируют.

Через год моей отсидки ко мне приехала жена с двумя детьми. Младшему сыну только исполнился год. Когда меня посадили, ему было несколько месяцев. Людмила за копейки сняла в соседней деревне маленькую хатку и поселилась рядом. Сейчас вспоминаю и диву даюсь: как она вытерпела все это?! Мои друзья прозвали ее декабристкой. А тогда, как ни прискорбно, я меньше всего думал о семье. У наркомана своя мораль, он забывает о совести, стыде и долге. И бесполезно обращаться к его разуму! Я ведь и там дурь доставал...

Командир нашей общаги имел отношение к музыке. Он заглянул в мою трудовую книжку: «Ага! Музыкант. Будешь в клубе заниматься самодеятельностью». Меня по вечерам стали отпускать в клуб, мы сколотили ансамбль и даже пытались в этом селе давать концерты. Но очень скоро все закончилось. Из наркологического диспансера, где я стоял на учете, пришли бумаги. «Наркоман? Под ключ!» И на мои отлучки наложили табу. Меня перестали выпускать на волю, за мной следили, проверяли вещи, трясли матрас. Иногда приходишь с работы, от усталости глаза ввалились, а им кажется - укололся! Кто-нибудь из соседей настучит - бегут среди ночи, будят и вены проверяют.

- А где приходилось работать?

- Трубы прокладывали для газопровода. Вагоны с углем разгружали. Лопатой так намашешься за день, что думаешь только об одном - как бы до койки доплестись. Получал за работу рублей шестьдесят в месяц. Как мы всей семьей могли тогда на эти деньги жить? Не представляю... Конечно, помогали родители, друзья… К тому же меня дергали все время - то выпустят к семье на месяц, то закроют на два. Жена одна с детьми крутится, я - за решеткой. Много раз я подпиливал железные прутья на окнах и сбегал к ней ночью... Прошло года два с половиной. На счастье, мне попались люди, которые боготворили меня как музыканта (одного я учил с нуля, сделал профессиональным бас-гитаристом. Он потом в Москве со мной долго работал). Эти ребята слушали мои песни и все время восхищались: «Вот бы эту музыку показать в Москве!» Они взяли в соседнем колхозе кредит и выдали мне две тысячи рублей. А это - полмашины! Они же отмазывали меня от оставшегося срока. Я отослал жену с детьми домой, а сам - прямиком в Москву. Ну что так мучиться? Все равно не жизнь!

90-й год. Январь. Москва. Куда? Зачем? Поехал, можно сказать, просто наудачу. Позвонил своему земляку Саше Венгерову (он до сих пор работает с Пугачевой) и сказал: «Саш, есть деньги и желание записать пять-шесть моих песен. Посоветуй, к кому обратиться». Он тут же отправил меня к Аркадию Укупнику в студию «Гала».

Владелицей этой студии была жена Данелии Галя Юркова, Аркадий работал там директором. Надо сказать, заплатил я только за первые три песни. Их послушали, удивились: «Что такое? Кто такой?» Никто меня не знает и понять ничего не может: приехал неизвестно откуда неизвестно кто, записал нечто такое интересное, что все с восторгом слушают! Не знаю почему, но Укупник решил: «Больше ничего платить не надо. Записывай сколько хочешь!» Пленка с моими песнями через Укупника попала к Володе Преснякову. А он заслал ее Алле. Пугачева, прослушав, велела: «Ну-ка, приведите его ко мне». Когда мы уже ближе познакомились, я спросил: «Почему ты выбрала меня?» Я-то знаю, какое море кассет ей присылали на прослушивание. Она сказала: «Однажды сижу вечером, слушаю. Ставлю кассету - не то, еще ставлю - опять не то. Ставлю твою - а там истошный крик: «Все нор-маль-но!!!» Что такое? Кто такой? Что нормального-то?! И стала внимательно слушать уже до конца».

- Ты помнишь первую встречу с Пугачевой?



- В тот день я работал в студии, делал кому-то аранжировку. Вдруг приезжает Укупник: «Пугачева хочет с тобой познакомиться. Давай заканчивай и поедем». Приезжаем к ней на Тверскую. Помню, она оглядела меня и кивнула в сторону моих сильно потрепанных ботинок: «Какие у вас сапоги…» Я, как мне показалось, удачно отшутился: «Это не сапоги, а гады!» Я был в этот вечер сильно раскуренный, и мне было совершенно наплевать: Пугачева это или не Пугачева. Никакой робости я не чувствовал. Помню, мы сразу же крепко ударили по коньяку. В компании была еще одна женщина, к сожалению, я ее не помню. Потом стали на рояле друг другу показывать какие-то свои музыкальные куски: она покажет - я комментирую, я покажу - она комментирует. В конце так разошлись, что все пустились в пляс. Дым стоял коромыслом. Видимо, так нагулялись, что дальше ничего не помню. Утром просыпаюсь - лежу на маленьком диванчике весь в губной помаде, в одном носке и одном ботинке. И голова страшно раскалывается с похмелья. Где я? Где все? Не пойму. С трудом нашел под шкафом свой несчастный ботинок и по-английски ретировался.

- Чья помада-то была?

- Осталось тайной… Видимо, Укупник просветил Аллу, что я не только песни пишу, но и хороший аранжировщик, потому что спустя какое-то время она предложила сделать ей песню «Спасибо». Первый гонорар, кстати, она выплатила мне… ботинками. Помню, Укупник все восхищался: «Ух! Дорогущие колеса она тебе подогнала». Размер, думаю, ей услужливо сообщили. И с тех пор пошла работа. А когда подошло время «Рождественских встреч», она предложила: «Давай я тебя попробую во «Встречах»…»

Концерт должен был проходить в Олимпийском. И тут она задумалась: а в чем меня выпускать? Ни костюма, ни приличной одежды у меня не было. Откуда? Я же только что с «химии»! Алла отправила меня к частному портному, который сшил мне фиолетовый костюм. Алла придумывала все детали, вплоть до белой бабочки. Прическа у меня всегда такая была, ее просто парикмахеры окультурили. Словом, полный фасонище! И публике меня Алла представила: «Сергей Васильевич Челобанов». Только она могла позволить себе такое - все артисты по именам, а я по имени-отчеству. С тех пор и пошло уважительное обращение - Сергей Васильевич да Сергей Васильевич. Меня потом пытали журналисты: «А почему Васильевич?», я смеялся: «Да потому что папа у меня Вася!» Это был период, когда мы уже спокойно перешли на «ты», но интима, по-моему, еще не было...

- Пугачева в то время была замужем?



- Да. За Женей Болдиным.

- Серьезный товарищ. Не страшно было роман с его женой заводить?

- Я таких в жизни страшных фокусов насмотрелся, что меня было трудно чем-то испугать. Я и сам был страх ходячий! У меня на фотографиях той поры такой колючий взгляд - не глаза, а два сверла. Конкретный агрессор! Кстати, Болдин очень умный мужик. Думаю, он обо всем знал с самого начала, просто не подавал виду. Все же интеллигентные люди. Никто никого не напрягал, но все понимали и тактично не мешали происходящему. И потом, чего Пугачеву ревновать? Если она чего-то захочет, бесполезно вставать у нее на дороге. Бесполезно! Это же Пугачева! Не генерал, а генералиссимус! Поэтому мелкие отношения там в принципе не проходят…

- Но мне однажды рассказывали, как Болдин, ревнуя жену к Кузьмину, разыскивал ее с милицией…

- Что-то не очень верится в эту историю… Больше похоже на выдумку. К тому же у нас все-таки был другой расклад. Я свободный человек, хоть и женатый, а она вообще Примадонна! Чего скрываться, от кого? Поначалу все было спокойно. Если кто и догадывался о наших отношениях, то самые близкие. Остальная публика догадалась после выхода клипа «Незваный гость», который мы записали вместе. Вот тут и началось: «Челобанов - фаворит Пугачевой».

- Алла Борисовна после «Встреч» подписала с тобой контракт?

- Нет, после съемок новогоднего «Огонька». Видимо, выслушав мнения разных музыкантов и сама поразмыслив, решила, что можно мною заняться. Я подписал контракт с Театром Аллы Пугачевой на три года, где говорилось, что я и моя группа «Н-бенд» принимаем участие в деятельности этого театра. Что там и говорить, я попал в Академию искусств! Почему удостоился такой чести? Трудно сказать… Может, моя музыка такое сильное впечатление произвела, может, моя харизма... Помню, Алле часто говорили: «Вот, мол, Челобанову нужен хит. Такой, чтоб простой народ напевал». Она всегда отвечала: «Не надо ему никакого хита, он сам хит!» Единственное, что ее сильно раздражало, - я постоянно курил травку. Не стесняясь, даже при ней в компании моих музыкантов. Много раз замечал: она сидит с нами, потом наденет темные очки и исподтишка следит за всеми - кто как себя ведет. Конечно, она нас изучала…

- А зачем?

- Уже завязались творческие и личные отношения. Она очень внимательно ко мне приглядывалась. Я тоже постоянно наблюдал за ней, только не так завуалированно, конечно… Потом появилась песня «Незваный гость», и она мгновенно стала популярной. Все было замечательно! Концерты, гастроли, работа… Все сложилось воедино: и творчество, и любовь. Единственное, конечно, мы в ту пору перебарщивали со спиртным. Что было, то было. Но так уж заведено в музыкальном мире: сделал работу - обязательно надо по этому поводу выпить! А мне еще и курнуть… Это святая традиция - посидеть после студийной работы за рюмочкой, внимательно прослушать (раз сто!), что записали, и как следует обсудить, разобрать, прокомментировать.

- Кто из вас первым сделал шаг навстречу?

- Трудно сказать… Думаю, у нас сразу же возникла обоюдная симпатия, а потом все случилось само собой. Естественно и ненавязчиво. И очень красиво - наши отношения из чисто творческих перешли в любовные, сексуальные. Любовь ведь такая штука… Захочешь в кого-нибудь влюбиться, а не получается. Должно провидение свести. Тогда все по-настоящему. Вот оно нас и свело… После «Рождественских встреч» мы были уже свои в доску. Я часто бывал у нее дома на Тверской, иногда ночевал. Мы полмира объездили вместе с гастролями. Она про себя говорила: «Я - твоя походная жена». Когда Пугачева звонила, всегда говорила: «Челочка, возьми то, возьми это. Не забудешь, Челочка? Целую, Маша». Так «Маша» к ней и приклеилось… Я ее и сейчас Машей называю. Иногда шутя: «Марь Борисовна». Но это редко.

- А как тебя приняло окружение Пугачевой? Неизвестный музыкант…

- Неизвестный среди звезд, а среди профессионалов я был очень известен. Что касается моей музыки, то там был такой порядок, что ни у кого язык, думаю, не повернулся бы назвать меня выскочкой. К тому же я никогда не обращал внимания на интриги, сплетни и досужие разговоры. Мне на это наплевать! Как я понимаю, и она меня представила достойным образом - вот Сергей Васильевич Челобанов, человек он талантливый, так что будьте любезны, господа, любить и жаловать! Тем более я никого локтями не расталкивал, чтобы занять местечко у Олимпа. У меня никогда не было намерений стать звездой. Я и петь-то начал случайно. На студии пробовали то одного, то другого - все не то, что хотелось. Я показывал-показывал, как надо, а потом и сам запел. Так и с Пугачевой само собой получилось. Не было у меня планов с ней познакомиться, она сама этого захотела. Жизнь все расставила по своим местам…

- На пугачевских застольях ты присутствовал?

- У нее дома часто собирались гости. А я терпеть не могу все эти пышные бесконечные тосты. Каждый из гостей считал и считает, между прочим, до сих пор своим долгом облизать ее с головы до ног, облить патокой и лестью. И у кого лесть изящнее, пышнее и красивее, тот, как ему кажется, в ее глазах становится главным капельмейстером на этот вечер. Но все эти слова были настолько льстивые и лживые, что мне всегда хотелось встать и уйти. Как правило, я это и делал. Пока гости соревнуются в сладкоголосой лести, я быстренько заскочу в ванную, уколюсь, а шприц - под ванну. И обратно, как ни в чем не бывало, за стол, когда все уже выпьют и никто никого не слушает.

Прошли годы. В квартире Пугачевой, которую она отдала Кристине, затеяли ремонт. Вдруг звонит Маша и говорит: «Ты знаешь, под ванной целый склад шприцев нашли».

А что касается лести… Она - очень умная баба. Делает вид, что ей приятно слушать дифирамбы в свою честь, а что там в ее голове творится - на самом деле никто не знает. Мало того, она еще страшно хитрая! У нее уникальный ум, в котором собрано все лучшее из женского и мужского мозга. Такой редкий симбиоз из мужского практицизма и женской хитрости. Поэтому она такая великая, это точно!

- А наедине Пугачева какая?

- Классная! В те минуты, когда остается без зрителей, без свиты, она совершенно преображается. Это просто маленькая девочка, веселая, смешная и озорная, которая порой может и всплакнуть по-бабьи. Но это случалось не часто. Всего пару раз я видел ее плачущей. Она же очень требовательная, диктатор, а подшофе все это жестче проявляется. Она привыкла, чтобы все вокруг нее вертелось, любит это, и, видимо, заслуженно. Но как только я чувствовал, что она начинает мной манипулировать, говорил: «Стоп!» Помню, сидим мы втроем - я, Кальянов и Алла, едим пельмени. И что-то я стал ей перечить. Она как долбанет кулаком по тарелке - все пельмени у Саши на коленях оказались. «Ну вот! - расстроился Кальянов. - Поел, называется, пельмешек!»

- Ну а Людмила в этой ситуации, как мудрая женщина, просто терпела и молчала?

- Не думаю, чтобы ее это сильно задевало. Такой она человек. Видимо, успокаивалась мыслью, что мое сердце рядом с ней, с семьей. Пусть, мол, побегает на стороне, все равно домой вернется! Не знаю, как она вообще вытерпела рядом со мной столько лет!

Муж я - отвратительный, отец - никудышный, да и денег особых нет. Кроме перспектив радужных, ведь ни-че-го! Может, как любовник я из себя что-то и представляю, но ведь для совместной жизни этого мало. Привычка? Трудно сказать… Ей пришлось со мною очень тяжко - пьяным я могу и мертвого достать! Она стояла до последнего, испробовала все возможности, чтобы вытащить меня из этого состояния. Какие силы нужно иметь, чтобы каждый день многие годы наблюдать за пьяным мужем. Я бы не смог… Находиться рядом со мной, когда я в таком состоянии, очень опасно. Алкоголь ведь из тебя дурака делает!

Не знаю, как на кого водка действует, а я просто диким становлюсь! И так бешеный, а во хмелю вообще! Поверь, ситуация, когда умом понимаешь, что причиняешь боль близким людям, а ничего поделать с собой не можешь, ужасна. Но я покаялся, и, кажется, меня там, наверху, простили… Надо сказать, что тем не менее мы сумели сохранить хорошие отношения. У нас ведь дети…

- А как Алла Борисовна относилась к твоей семье?

- Когда мы ехали с гастролями на юг, Пугачева сама предлагала: «Бери своих на гастроли». И мы все вместе отправлялись по городам и весям. Это действительно были высокие отношения. Будь на месте моей супруги другая женщина - это было бы невозможно. Люда - умная женщина и обо всем догадывалась. Видимо, любила сильно, раз терпела… Вопросов она не задавала, думаю, ее устроил бы любой ответ на поставленный вопрос. Но ответ внес бы опасную определенность в наши запутанные отношения. Главное - я рядом, а что там происходит со мной на работе, ее не волновало.

- Ты сказал, что Пугачевой страшно не нравилось твое увлечение травкой. Она не пыталась с этим бороться?

- Помню наши первые гастроли по стадионам страны. С нами поехали Саша Кальянов, группа «Мономах», дуэт «Академия». А она все обо мне уже знала: и что наркоман, и что на «химии» отсидел…



Приехали в один город. Отработали концерт, она приглашает на банкет сотрудника наркодиспансера, в котором я состоял на учете. Не знаю, что она ему наговорила, но этот человек, как загипнотизированный, принес ей мою папку с документами - тайком вытащил из архива. Мы потом с ней все эти бумажки разорвали на мелкие кусочки и торжественно сожгли. Так она покончила с моим официальным статусом наркомана.

Ей казалось, что я эдакий ангел с крыльями, кайфа сам не ищу, мне его разные злыдни приносят. Она от меня друзей очень сурово отсекала, наивно полагая, что если меня изолировать, я перестану курить. А на самом деле я все сам находил. Помню, на гастролях до того обнаглел, что стал курить травку прямо у площадки. Так она не на меня собак спустила, а на тех, кто был рядом. Однажды захожу к Сереже

Мазаеву в гримерку. «Покурим?» - предлагаю ему сигаретку. Сели, затянулись, вдруг входит она. Видимо, запах учуяла. Мы аж поперхнулись от неожиданности. Пугачева оглядела нас, мол, все понятно. А потом ее лицо вдруг перекашивается от гнева, и она начинает орать на Мазая как резаная: «Б…!!!» Я не знал, что делать. Куда прятаться? Мазай от страха застыл с сигаретой, как мумия. Я думал, Пугачева его сейчас порвет - столько ярости было в ее крике. Потом она вышла, и тут же его… не стало. Все, больше с нами Сергей не выступал…

Затем Маша пыталась меня кодировать. Был такой психотерапевт Довженко, к которому она меня водила. Я послушно пошел, хотя уже тогда был уверен - медицина здесь бессильна. Странная процедура! Врач усаживает меня в кресло и делает над моей головой какие-то пассы, колдует, в транс вводит, а на меня ничего не действует. Сижу и смотрю на него, как на дурачка. Он руками машет, чем-то дурно пахнущим на меня пшикает: «Ты больше не пьешь! Не куришь! Если вдруг выпьешь - умрешь!» Я для приличия две недели не пил, а потом все снова… И по полной программе. Мог уколоться, запить все это коньяком, а сверху травки курнуть.

- Когда были с гастролями в Балакове, с родными Пугачеву познакомил?

- Семья уже жила со мной в Москве. А родители приняли у себя дома Машу с большим почетом. Мы посидели, выпили, замечательно поговорили. Выйти потом к машине было невозможно. Мои соседи до сих пор собираются и вспоминают, какое было столпотворение у нашего подъезда - люди со всего района сбежались посмотреть на живую Пугачеву. Балаково такого не видело никогда!

Меня вообще страшно бесили ее поклонницы. Поначалу все это кликушество вокруг нее казалось мне игрой, не более того. Потом фанатки стали страшно раздражать. Не успеешь из подъезда выйти, как они прыгают на нее как дикие кошки, парики стаскивают, сумки вырывают, одежду рвут. Если видят, что на них не обращают внимания, начинают провоцировать, могут даже чем-то кинуть, крикнуть что-то оскорбительное. Я тут же бросался на них с кулаками. Сколько раз мне приходилось силой оттаскивать вцепившуюся в Пугачеву мертвой хваткой и визжавшую от восторга очередную девчонку.

- А как вас встречали областные боссы на гастролях?

- Еще у трапа самолета начиналось облизывание со всех сторон. Правительственная «Чайка», загородные резиденции, банкеты в честь ее величества Королевы... И, как правило, после всех этих почестей жди разного рода просьбы. «Алла Борисовна, а вы не могли бы замолвить словечко…» - лебезили перед ней. Тогда, в начале 90-х, было страшно модно брать кредиты. И большие. Помню, она кому-то помогала их получить. Видел, как люди вокруг нее вьются, летят, как мошкара на свет.

- А тебе она помогла получить в Москве квартиру, прописку?



- Конечно. Первое время я снимал квартирку на «Бабушкинской». Моя аранжировка стоила пятьсот рублей, ровно столько платил за жилье. А аранжировок было много, так что денег хватало. В 92-м году Театр Пугачевой купил мне квартиру. И совершенно точно могу сказать, что не за красивые глазки - крови я сдал столько, будьте любезны! Творческой, имею в виду. Кстати, меня долго в квартиру не прописывали. Тянут и тянут. Дошло до того, что Пугачева сама в паспортный стол приехала и все утрясла. Я очень часто сталкивался с подобными вещами: нужно, например, решить какой-то вопрос в госучреждении. Прихожу. Но как только чиновники видят: пришел Челобанов - все, стоп машина! Специально оттягивают решение моего вопроса на неопределенный срок. Вначале я не понимал, в чем дело, а потом сообразил: им нужно, чтобы Пугачева приехала! «Позвони, а! - умоляли, - ну что тебе стоит. Пусть сама сюда приедет!» Самый элементарный вопрос с машиной не мог в ГАИ решить: и то не так, и это… Инспектор тянет резину, а потом говорит открытым текстом: «Позвони Пугачевой, и сразу все решим!» Нормально? Пугачева поедет оформлять мне машину в какое-то районное отделение милиции! Помню, даже на дороге останавливали меня пьяного гаишники и панибратски шутили: «Привет Пугачевой!»

- Какие отношения у тебя были с Кристиной?

- Да никаких. «Здрасте». - «Здрасте». Хотя когда она начинала сольную карьеру, какие-то аранжировки я ей сделал. Две песни Игоря Николаева. В театре Аллы все друг другу помогали. Это был единый организм. Какие таланты были, какие артисты! Мне выпала большая честь учиться у такого профессионала, как она. Хотя Пугачева, как настоящий мастер, ничему конкретно не учит. Она просто существует и позволяет творческому человеку находиться рядом. А это очень много. Соединение энергий дает великолепный результат.

- А Киркоров когда на горизонте появился?

- Я его вообще не видел и не был знаком. Единственный раз, помню, сидим в ресторане в Севастополе. Подходит гримерша Лена и говорит, что, оказывается, по соседству с нами живет Киркоров. До этого я плохо себе его представлял. Что-то там поет. Что у него за намерения, чего он хочет, что у них за отношения… Даже не заморачивался такими вопросами. А оказалось, он неспроста часто появлялся у Аллы на горизонте. Как бы случайно, а на самом деле выбирал маршрут таким образом, чтобы невзначай попасться ей на глаза. Однажды пришел к нам на концерт. Зашел в нашу с ней гримерку и попросил меня оставить их наедине: «Можно, я с Аллой Борисовной поговорю?» Я, естественно, вышел. Даже, помню, пошутил: «Маш, ты тут не хулигань…» О чем они говорили, не знаю: я не спрашивал, а она не рассказывала.

Я ведь прекрасно понимал, что ревновать бессмысленно. Пугачева не тот человек, которого можно считать своей собственностью. Мало ли с кем она общается. Одних поклонников туча! В высшей степени было бы глупо, если бы я стал ревновать ее к каждому, кто приблизится. Не знаю, ревновала ли она меня... Во всяком случае, я этого не помню. Хотя мы оба и Быки по гороскопу, но корриды не устраивали. Я даже не помню, чтобы мы ссорились.

- Говорят, Пугачева еще до твоего появления уволила Киркорова из своего театра…

- Я об этом не знаю. Но когда они где-то столкнулись и она мне потом об этой встрече рассказала, то добавила: «Ох, Киркоров, Киркоров… Да-а, это была моя ошибка!» Как ни смешно, жизнь показала обратное! В 94-м году эта «ошибка» приняла несколько другой оборот - они с Киркоровым поженились.

- А ты не думал о том, чтобы жениться на ней?

- ...Я много раз обдумывал нашу ситуацию, не скрою. Допустим, поженились бы мы тогда… Но я ведь не Киркоров. Я очень жесткий человек и не поддаюсь дрессировке. К тому же не сбрасывай со счетов, что тогда мне было наплевать на все! Пугачева - замечательно! Маша - чудесно! Люблю я тебя - здорово! Живем, работаем, чем-то интересным занимаемся… А что еще надо? Я не понимал. Что, мне надо было бросить семью и жениться на Пугачевой? Честно говоря, я перед собой такой вопрос не ставил.

- А она?

- Напрямую она ничего подобного не говорила. Но намеки какие-то были… Но то ли я такой тупой, что этих намеков не понял, то ли она не очень настойчиво намекала. Не знаю… Одно скажу - пофигист я был страшный! Наши с Пугачевой отношения длились четыре года, вплоть до свадьбы с Киркоровым. Я еще работал в театре, когда после «Рождественских встреч» она развелась с Болдиным. Эту весть тут же раструбили газеты. И буквально сразу же тайно расписалась в Ленинграде с Филиппом. Поначалу я подумал, что это некая авантюра. Слишком много вокруг пафоса. На самом деле жизнь показала, что это надолго...

- И для тебя это было тайной?

- Абсолютной. Я даже поначалу ничего не понял: у нас все еще продолжается, а тут какая-то свадьба. Бред! Помню момент, когда сразу же после свадьбы Пугачева появилась в театре. Я в это время собирал свои вещи - чувствовал, что нужно уходить, далее мне здесь оставаться неприлично.

- Почему?



- Маша мне то же самое сказала: «Сереж, любовь любовью, но работа есть работа. Оставайся. Ну чего ты?» Умом я понимал, что она права, но почему-то мне вот именно таких отношений не захотелось… Когда она вроде бы моя, но не моя. Такие полутона я не приемлю. И я решил уволиться, тем более у меня и контракт закончился… А потом в последнее время в наших отношениях появилась некоторая усталость. У меня всегда при встрече с ней сердце радовалось - это первый признак сильных чувств. А тут я стал замечать, что меня вдруг все напрягает. Возможно, это связано с Киркоровым, который так стремительно ворвался в ее жизнь.

- Может, это ревность?

- Нет-нет. Многие потом пытались подать мое поведение именно в таком свете. А другие считали, что она замуж вышла назло мне. Ну не знаю…

- Назло выскакивают замуж, когда появляется соперница…

- На тот момент у меня никого не было. И вообще, когда вопрос решается таким образом и изменить ничего нельзя, я просто делаю шаг назад. Я спокойно, без склок и выяснений отношений, закрыл за собой дверь. Думаю, она просто устала со мной бороться. Стать тем, каким она меня хотела видеть, я не мог, а жить с таким, какой я есть, она не могла. Вот и вся история!

- А ты поздравил Пугачеву со свадьбой?

- Нет. Не счел нужным. Я просто прожил очередную главу своей жизни, перелистнул страницу и начал жить с чистого листа. В той жизни я писал песни, давал интервью, ездил с гастролями. Потом работа кончилась, и я ушел.

- Я хорошо помню, как Пугачева после свадьбы пела очень грустную песню «Сильная женщина плачет у окна». Она не тебе посвящена?

- Не знаю… Есть такое подозрение. Но утверждать точно ничего не могу… Когда она ее пела, было видно, что женщина переживает, что ей некомфортно в этой жизни. Ну что поделаешь? Так случилось! Что я должен был ей спеть: «Тихо, Машенька, не плачь»? Ее же никто насильно не гнал замуж…

- Ты знаешь, в музыкальном мире тебя называют «великодушный». Ты умудряешься ни о ком не говорить плохо. Даже о Киркорове сказал, что после того как за него взялась Алла Пугачева, «его вокальные данные улучшились»…

- А почему я должен говорить о ком-то плохо? Свадьба - замечательно! Я рад за обоих. Оттого что она вышла замуж за Киркорова, землетрясения в моей жизни не случилось. Кому от этого стало хуже? Мне? Почему? Я уже говорил, что у меня не было амбициозных планов стать звездой, я стал ею нечаянно. Выпала мне карта поработать звездой (не быть, а именно поработать) - очень хорошо! Прошло это время - я заперся в студии и с удовольствием занимался аранжировкой и сочинительством.

В 2000 году ко мне на студию приехали Маша с Филиппом. Она меня попросила: «Напиши для Филиппа что-нибудь. Ему нужен репертуар». Вначале она со мной поговорила, а потом уже, после ее просьбы, мы с ним стали записывать песню. Я сделал одну, ему понравилось, потом другую. Вот тут мы стали общаться по-деловому. Наше сотрудничество вылилось в альбом «Челофилия». За два месяца я написал девятнадцать песен.

- Как же так?! Он ведь твой соперник все-таки...

- Кто? Он? Какой он мне соперник! Пусть сначала в армии послужит, в тюрьме посидит, а потом в соперники записывается!

- А куда ты пропал, когда ушел из Театра Пугачевой?

- А я не пропадал. В 94-м ездил с сольниками, в Москве стали открываться клубы, где я, «незваный гость», на сей раз был званым. В 95-м выпустил третий сольный альбом. Самое интересное, когда мы с ней были вместе, ко мне многие просто не могли подойти близко, когда же расстались, все потянулись с просьбами как к приближенному Аллы: «Попроси ее об этом… Попроси о том…» А потом, увидев, что от меня нет толку и в моих руках нет рычагов влияния на нее, быстро исчезли. Я и для себя никогда ничего не просил, просто не умею. Очень скоро я остался один. Но меня никогда не тяготило одиночество - это нормальное состояние. Можно поработать, многое обдумать, понять. На «Рождественские встречи» меня больше не звали. Да и Маша знала прекрасно, что я ни за что не пошел бы. Я ведь уже говорил: она очень умна и все понимает. Но это совсем не значит, что мы потеряли друг друга из виду. Очень часто созванивались и могли говорить на любые темы. Ну какие у меня могут быть обиды? Так сложилось, так получилось, чего уж теперь…

- Пугачева расспрашивала тебя о том, как ты живешь?

- Не спрашивала лишь потому, что… все очень хорошо знала. У меня был директор, который ей подробно обо мне докладывал. Она знала все: куда поехал, где был, чем занимаюсь. Я никак не мог понять - откуда она знает вещи, которые в принципе знать не должна!? А однажды она сказала открытым текстом: «Я за тобой наблюдаю…» Я ей много делал аранжировок, да и сейчас иногда она ко мне обращается.

- Но когда близкие отношения уже в прошлом, их не вернешь, верно?..

- Не знаю, не уверен… Предсказывать будущее - занятие пустое. Поживем-увидим…

- Ты однажды сказал, что «большой кайф тоже может надоесть». Когда ты это понял?

- В середине 90-х. Наступил момент, когда надо было что-то с собой делать - мой организм уже не выдерживал таких чудовищных нагрузок. Я много лет жил с наплевательским отношением к своему телу, травился химией, заливал в себя реки алкоголя, дрался, пил за рулем, попадал в страшнейшие автомобильные аварии, падал в лифте, у которого оборвался трос… В любой момент мог погибнуть, и мне было на себя наплевать! Я до сих пор удивляюсь, как остался жив.

Дошло до того, что однажды у меня остановилось сердце. Это было в Калинине. Мы заработали денег на гастролях, купили кайфа и зависли с моими музыкантами в номере на несколько дней. Помню только, как в ушах вдруг зазвенело высокой продолжительной нотой - дз-з-з-зынь! Потом мне товарищ рассказывал: «Гляжу на тебя и вижу, как ты на глазах раздуваешься - губы посинели, что-то говоришь, а звука нет…» А я был в полном сознании и, как мне казалось, кричал ему: «Вася, сердце, сердце…» Он меня сильно встряхнул и кинул на кровать, от сотрясения сердце и заработало.

- И ты решил лечиться?

- Нет. Я пробовал - бесполезно. Все разговоры, что с этим легко завязать, стоит только лечь в клинику, - бред. Ну хорошо, от ломок они тебя избавят. Да я это и сам могу. А как от снов избавиться?! Когда стоит только закрыть глаза - и снится, как ты вводишь иглу в вену и вот-вот придет оно… Просыпаешься в холодном поту и понимаешь, что это всего лишь сон! И тут наступает состояние бешенства. Ты не контролируешь свои поступки, мысли. В голове стучит одна сумасшедшая мысль: любыми средствами найти деньги и уколоться. Иначе голова просто лопнет от напряжения. А дальше, дальше… хоть потоп.

Я стал выбивать клин клином: не сильно выпивать, а бухать по-черному. И не день, и не два, а по полгода. И это были не литры, а ведра водки! И так до бесконечности, потому что организм уже без этого не может. Пришло время, и я осознал, что от наркотиков-то отошел, но зато стал алкоголиком! Вот тогда я начал с алкоголем бороться - внял советам жены и три раза лежал в клинике. Три года подряд. Сейчас я чист - к наркотикам стойкий иммунитет, бросил и пить, и курить…

- В какой момент с тобой случилось, как ты это называешь, «просветление»?

- У всех людей это происходит по-разному. Дело было в круизе на корабле. Я тогда еще сильно выпивал. От скуки попросил бармена дать мне что-нибудь почитать, и он принес «Философию переннис» индийского мудреца Ошо. Вот эта книжоночка и перевернула мое сознание. Я стал задумываться над вечными вопросами: «Кто я? Что я? Чего ради Бог оставил меня здесь, на Земле? Что я должен понять, что осмыслить?..» Именно медитация помогла мне окончательно покончить с алкоголем...

- Ты прошел огонь, воду и медные трубы. Теперь знаешь, ради чего живешь?

- Живешь ради жизни. Живи и радуйся, вот и все. Когда все мои амбиции будут удовлетворены, я успокоюсь где-нибудь в избушке на берегу Волги. Буду удить рыбу. На самом деле человеку ведь ничего не нужно. Туда с собой ничего не возьмешь… Я человек блаженный, и в этой жизни мне не нужны материальные ценности. Поесть, во что-то одеться, где-нибудь голову преклонить... Могу жить хоть на чердаке, лишь бы музыкой заниматься. Но у меня есть дети, может, я скоро дедушкой стану, буду работать для них. Потенциал есть, так что еще поработаем. Сейчас у меня новый виток жизни, может, сложится так, что я снова поработаю звездой. Почему нет? У меня было много черного в жизни. Важно не то, что ты переживаешь, а какой ты из всего этого извлекаешь урок. Вот и вся премудрость...

Автор - Зайчик Ирина, "КАРАВАН ИСТОРИЙ"