ХРОНИКА ОДНОГО СПУСКА

Евгений Лоренц – инженер, МС СССР, Президент ФА Таджикистана.

3 августа 1996 г . прибыли на место и 13 августа с гидом Виталием Гозиным (Харьков) поднялись на вершину (пик Коммунизма 7495 м – прим. автора). На обратном пути (на спуске) Азизи из-за усталости и слабости погиб. В течение трёх дней Хусейн Хоросоти был подавлен смертью друга и очень усталый и ослабевший, 17 августа тоже умер. Через три ночи, проведённые в палатке на высоте 6700 м , вместе со спасателями начали спуск в базовый лагерь. В данный момент тело Азизи находится под вершиной на высоте 6800. Тело Харосоти – на высоте 6550, оставили привязанным на скальном гребне. С большой благодарностью группе спасателей «Альп-Навруз» и, в особенности, моему другу Евгению.

26 августа 1996 г. подпись – Масуди Огоболои

 13 августа 1996.

Согласно народным поверьям прошлого и настоящего времени, число тринадцать – очень несчастливое число.

Авария на пике Коммунизма произошла именно 13 августа. Ничего не предвещало беды, погода была хорошая, громада высочайшей горы Памира не скрывалась в облачности.

Иранская группа альпинистов в составе: Абдулло Азизи (рук.), Хусейна Харосоти, Масуди Огоболои и сопровождающего их гида – высотника из нашего «Альп-Навруза» Виталия Анатольевича Гозина (Украина, Харьков) совершили восхождение на вершину пика Коммунизма. На вершине всё происходило, как и всегда – видеосъемки, фотографии на память, притуплённая высотой радость победы, красивая панорама окружающих гор.

Спускались довольно медленно, т.к. люди устали, чувствовалась недостаточная акклиматизация. За спуском группы следили с помощью бинокля с поляны Москвина. В целом спуск проходил нормально. В том, что на высоте 7100 м вдруг сорвался и, прокатившись по крутому льду и фирну, перелетев через большой серак, погиб руководитель группы Абдулло Азизи (его тело остановилось на пологом участке, недалеко от огромной ледовой трещины на высоте около 6900 м), мы узнали только утром, 14 августа, после завтрака.

События развивались следующим образом. Проведя ночь в палатке на вершине пика Душанбе, вернее на седловине, чуть ниже вершины (высота около 7000 м), подавленные гибелью друга и усталые, утром начали спуск на плато, трое членов группы, Виталий страховал с помощью 20-ти метровой верёвки двоих иранцев на спуске с пика Душанбе до большого скального острова. Шли очень медленно, Хусейн чувствовал себя плохо, он был в каком-то шоке – тяжело переносил гибель Азизи.

На 6900 лёд был не таким крутым, как выше и Виталий решил отвязаться от верёвки. Трудно сейчас, сидя в тепле и уюте, сказать, что случилось и как это произошло, но Гозин продолжил спуск в одиночку до 6600, а Хусейн и Масуд остались на начале скал, прекратив спуск. Видимость была хорошая, облачности не было, но дул сильный, холодный ветер, было холодно. Иранские альпинисты постелили внутреннюю часть палатки прямо на камни, привязав её за один из них, и залезли внутрь как в мешок. Установить палатку по всем правилам – собрать и вставить стойки и накрыть её наружным полотнищем они даже не пытались.

14 августа.

Утром 14.08.96 за завтраком узнаю, что в Иранской группе произошло несчастье. Все шесть гидов – высотников «Альп-Навруза» были в базовом лагере, т.к. все иностранные группы вернулись с маршрутов, и на восхождении были только иранцы, которых сопровождал Гозин. Сычова, который проводил сеанс радиосвязи, обступили почти все. Настроение испортилось. Погода в этом году нас не баловала погожими деньками, снежно-ледовая обстановка на склонах окружающих гор очень сложная – на верхней части, т.е. выше 6000 м – снега мало, ниже 6000 м – его много. Через «подушку» – основной выход на ребро Бородкина, постоянно проходят огромные лавины, причём бессистемно, в любое время суток и угадать когда их не будет – сложно. Мы уже несколько раз пробегали через это место при подъёме и спуске с ребра, один раз чуть-чуть не угодили с Витей Айзенбергом под гигантскую лавину, опередили её на каких-то 15-20 минут. Швейцарские альпинисты назвали «подушку» – «Русской рулеткой».

Ближе к обеду, часам к 11 или 12 мы перестали понимать, что же творится там, на склонах пика Душанбе. Виталий перестал выходить на радиосвязь. С утра мы видели, что трое спускаются с вершины к малому, а затем и большому скальному острову. Затем видели только одну маленькую точку, которая, дойдя до 6600, опять пошла вверх до 6800 и вновь начала двигаться вниз. Определить, кто это, с помощью бинокля невозможно – слишком далеко. Почему не выходят на радиосвязь? Подсели аккумуляторы? Может, уронили рюкзак с радиостанцией и сейчас его ищут? Что у них там происходит?

Срочно собрались все шесть гидов – Айзенберг Виктор (Душанбе), Герасимов Александр (Тольятти), Фурсов Валерий (Курск), Печерица Виктор (Харьков), Мельников Слава (Харьков), Лоренц Евгений (Душанбе) и шеф нашей «гидовской службы» – Сычов Виктор (Курск). Было решено выходить всей шестёркой на помощь. Кислородное оборудование находится на плато под скалами на «Востоке», необходимо взять маску и редуктор, добавить в аптечку некоторые медикаменты. Выход намечен на 16-00 из базового лагеря, чтобы вечером, когда солнце не освещает северо-восточные склоны пика Коммунизма, «проскочить» через «подушку» и заночевать на 5100.

Подробнее >>>

ДВЕ ПЛИТКИ ШОКОЛАДА

Георгий Калинин – МС СССР, Ташкент

Особенно нравились рассветы в горах, когда ущелья еще чернели, полные мрака, а верхушки вершин уже пламенели золотом. Было поразительно, если во мраке ущелья ночевало серое облако. С рассветом оно просыпалось, пошевеливали мохнатыми боками и величаво всплывало на гребень горы. Становилось белесым, полупрозрачным, намокало от росы, блестевшей на загорелых камнях и на усиках травки. Затем взбиралось на вершину и попадало под обстрел солнца, вспыхивало серебром и поворачивалось к солнцу всеми боками, словно желая погреть их, залежавшиеся за ночь на холодных острых зубах скал.

Оно поджаривалось и становилось хрустящим, с золотистой корочкой, как пирог, что печет мама по торжественным дням. Этот пирог всегда был связан для дяди Саши с праздником. Праздником были и эти дни в горах.

Саша улыбнулся и толкнул спальный мешок, из которого доносилось тихое посапывание.

-   Вставай! Смотри, какое утро! Го-го-го!

-   «Го-го»,- эхом прокатилось по горам и застряло в ватном облаке.

-   Сумасшедший романтик, – сухо заключил Сережка, открывая глаза. – Ну да ладно. Давай
подзаправимся. Только бы погода не испортилась. Завтра кончим эту зануду – стену. – И он
начал колдовать над примусом.

Лет пять назад они встретились в горах, и с тех пор шли рядом. Они учились на одном курсе, вместе ходили в горы, и даже были влюблены в одну девчонку с параллельного потока, что нисколько не мешало их дружбе.

Смена в альплагере подходит к концу. «Под занавес» сезона они договорились пройти вдвоем стену Кара-тага. Возражений со стороны лагерного начальства не было: оба на хорошем счету, маршрут им по силам.

Стена Кара-тага единым отвесом чернела над ледником. Лишь в средней ее части светлым пятном выделялось «зеркало» – огромная гранитная плоскость, отполированная ветром, непогодой и солнцем.

«Зеркало» было ключом к маршруту: малейшие неровности с трудом нащупывались пальцами. Только в середине была небольшая выемка, где едва можно поместиться вдвоем. В описании маршрута эта вмятина звалась «ласточкиным гнездом».

Саша мог и любил ходить первым. У него было чутье, которое он не умел объяснить. Провести группу по запутанному лабиринту трещин на леднике, выбрать путь по скалистой стене в обход вздыбившегося монолитом «жандарма», не сбиться ночью с тропы. Это чутье и вело его. Нельзя сказать, чтобы он целиком на него полагался. Нет: характерные царапины на скалах от стальной оковки ботинок... Обгорелые спички... Потревоженный рукой камень... Все это суммировалось в сознании и тут же перерабатывалось в решение – «здесь можно пройти».

Вот и сейчас Саша шел впереди. Его пальцы, словно пальцы пианиста по клавишам. пробегали по скале, находили нужную зацепку и застывали на ней, что бы через несколько секунд повторить свои «гаммы» на метр выше. Все это он делал почти не думая. В эти минуты он думал совсем о другом. Мысли перенесли его в город, где снуют машины и девушки в ярких платьях проходят по солнечным улицам. Он представил, как пройдет по этим улицам с Сережкой. Их загорелые мужественные лица будут выделяться на фоне смуглых лиц южан. Они купят в складчину букет экзотических георгинов и, разделив его пополам, поднесут каждый свою половину девчонке с параллельного потока.

А потом, улучив момент, он подарит ей букетик эдельвейсов с высокогорного луга, и Сережка будет завидовать ему. Ну и пусть! Но все-таки, Серега – отличный парень. Такой не подведет. Здорово он тот раз на Двузубке сиганул в головокружительную бездну, чтобы создать противовес, когда Саша соскользнул с ледового гребня. Вспомнишь – мурашки по коже.

Саша знал, что сейчас Сергей сидит в «ласточкином гнезде», свесив ноги в сторону ледника, посасывая давно потухшую сигарету, и вытравливает в такт Сашиному продвижению веревку. Так он способен сидеть часами.

– Сергей, еще метра три, и буду наверху. Веревка есть? – крикнул Саша, чтобы как-то
развлечь друга.

Он мог не спрашивать, Сергей в нужный момент сам скажет.

И вдруг Саша почувствовал, как его нога соскользнула, и он пошатнулся, потеряв равновесие. Он изогнулся мгновенно, ухватился свободной рукой за выступ над головой. Но выступ хрустнул под внезапной нагрузкой и отделился от скалы. Саша успел заметить промелькнувший рядом крюк, хотел схватиться за него, но, ударившись раньше, почувствовал острую боль в плече и потерял сознание.

Сергей разглядывал плавные изгибы ледника, когда каменная мелочь застучала по его каске. Затем – «Ох!» («Голос Сашки»), и веревка словно змея, поползла по ладоням. Сережка до боли сжал пальцы, но веревка поползла еще быстрее. Он стиснул зубы и вцепился в свистящий канат. На этот раз он почувствовал сильный рывок, но удержал веревку.

– Сашка!

Сашка висел на конце веревки, безвольно опустив голову и свесив длинные руки.

– Сашка, очнись, – снова закричал Сергей и даже подергал веревку.

Словно повинуясь окрику, Саша чуть приподнял голову и прошептал запекшимися губами, будто продолжил начатый разговор: «Всего три метра осталось». И снова уронил голову.

Тут Сергей случайно увидел свои руки, еще сжимавшие веревку. Они были в крови. Он сплюнул изжеванную сигарету.

– У меня, наверное, перелом, – снова очнулся Сашка, когда Сергей вытянул его на край
«гнездышка».

Шел снег, но было очень холодно.

Саша уже потерял счет времени. Какой день они сидят в «гнездышке», прижавшись друг к другу? Третий, четвертый?

-   Серега, какой сегодня день?

-   Третий. – Сережка слизнул с уголков губ капельку растаявшего снега. «Закурить бы», – он спрятал поглубже распухшие руки, – надо же так глупо влипнуть.

– Если бы был в рукавицах, спустились бы сами. А теперь сиди, жди. – Подумал он и закрыл глаза.
             Когда они поняли, что самим не выбраться, они подсчитали запас «калорий». Несколько сухарей, баночка шпротов, девять конфет. Саша нашел у себя в рюкзаке еще плитку шоколада. Сережка в это время дремал. Саша отломил от плитки кусочек и положил под язык. На минутку  растворилось чувство голода. Саша снова спрятал плитку.

Не сказал он другу о своей находке и на следующий день. Теперь он уже ждал, когда Сергей задремлет, чтобы снова ощутить во рту крохотный кусочек. «Сережа крепче меня, – наползали липкие мысли. – Он продержится дольше».

«Сейчас разбужу и скажу ему»... – и не решался. Пить хотелось вдвойне – от привкуса шоколада пересыхало во рту. Саша слизывал снежинки с рукава штормовки, но они не утоляли жажды.

Плитки хватило на двое суток, а затем Саша старался о ней не вспоминать.

Сергей, приподнял тяжелые веки и сквозь метельные облака стал в который уже раз  изучать поверхность ледника. «Если спасотряд вышел сразу после контрольного срока, сегодня подойдут». Он снова оглядел ледник. «Черные точки на перегибе. Раньше их не было». Вгляделся пристальнее.

– Сашка, спасатели, – прохрипел он, – еще сутки и они будут здесь. – Саш, у меня в штормовке плитка шоколада. Прозапас сберег. Съедим?

Кровь прилила к лицу, стало жарко. «Как я мог жрать один этот проклятый шоколад».  Он начал сбивчиво говорить Сергею всю правду, несколько раз повторяя одни и те же слова, словно пытаясь убедить его в чем-то.

Сергей полулежал, закрыв глаза, и, казалось, опять дремал и не слышал Сашиной исповеди. Тихо сказал: «Я же знал, Саша», – и снова впал в забытье.

Сумерки. Только полоска заката расплавленным золотом горела над ними. Черные точки – люди на леднике – превратились в светлячков. «Если будут идти всею ночь, то к утру придут» – подумал Саша. Он поправил над Сергеем укрывавшую их палатку-накидку и вздохнул.

Светлячки уже пересекли ледник и были у основания стены.

ЭДЕЛЬВЕЙС

Георгий Калинин – МС СССР, Ташкент

 Вокруг ледяными громадами теснились горы. Хребты то вздымались неожиданными пиками, теряясь где-то за облаками, то обрывались отвесными кучами, словно прорубленные ударом гигантского топора. А вдоль белых гребней осколками чернели скалы, хаотически загромождая ледники. Казалось, великан-скульптор, создавая невероятное, по замысел произведение, покинул на минуту свою мастерскую.

Но что это? Слышу легкий шорох, как вздох. Может быть, это он, талантливый создатель? Или это оживает его произведение?

Я открыл глаза. Запотевшие скаты палатки шуршали от легкого ветерка. Резкие лучи солнца косо врезались в бездонные провалы ущелий, до отказа заполненных холодным мраком уходящей ночи.

Сегодня уже шестой день, как мы покинули уют нижнего лагеря на морене ледника. Обычный ледник, обычная морена, грязная и серая, как все морены Памира. Но для нас даже она кажется сейчас курортным местечком.

Портреты

Нас в палатке трое: Виктор, Михаил и я. Официально нами руководит Виктор. У него есть друг. Это Михаил. Я не помню на восхождениях их отдельно. В противоположность Виктору, он выглядит молчаливым и скромным, лишь иногда прорвется острой насмешкой.

Михаил вечерами пропадает в соседней палатке, где обитают Геннадий, Петр и Василий. «Браты» – зовет их Генка. Они уже несколько сезонов ходят вместе по вершинам, пренебрегая страховкой, полагаясь на свою недюжинную силу. Их тактика восхождения проста до предела: рюкзак (в него укладывают снаряжение и несколько банок консервов) и вершина (которая здесь высшей категории? за два дня «чикнем!»). Они страстно желают приколоть мастерские квадраты на штормовки, и каждый вечер считают свой арсенал категорий.

Вот и вся наша «компания».

Вершина

Сегодня особенно чувствуется высота, которая приблизилась к семитысячной черте. Вперед ушел Генка с «братами». Генка обмотан веревками, звенит крючьями, идет в середине связки. Он вроде «организующей середки», сдерживает темпераментность друзей, обеспечивает «БП» (безопасность).

Через пару часов я, Мишка и Витька выйдем второй связкой. По следам легко идти, и к вершине мы догоним ребят. Молча допиваем пустой чай, что-то сегодня не хочется сладкого. На глаза попадается полплитки шоколада.

Я делю шоколад на три части. Мишка безразлично проглатывает свою долю. Виктор прячет шоколад в нагрудный карман штормовки, закуривает.

...С запада наплыли облака, и мы затерялись в их пене. Идем, как в замедленном кино. Быстрей нельзя.

Мне кажется, что мы поднимаемся по медленно ползущему навстречу эскалатору. Шаг – ступенька. Сколько уже ступенек, сто или тысяча? А может быть, миллион?... Нет не может... Значит тысяча... Тоже нет. Неужели сто?

Склон стал положе и начал спадать. Порыв ветра на мгновение размыл пену облаков, и в просвете мелькнул черный провал незнакомой горной долины. Так это же вершина! Не снимая рюкзака, тихо опускаюсь на снег, рядом плюхается Мишка, и как-то неестественно, боком валится Виктор. Накопленная за долгие дни усталость вдавливает в снег. Неужели минуту назад мог еще идти? Не хочется двигаться, так бы и лежал, закрыв глаза. А где же радость победы? Как хорошо лежать на снегу! Без движения. Можно совсем не думать ни о чем... ни о чем...

...Внутри что-то обожгло. Где же Генка... и «браты»?..

Заглатываю как можно больше холодного воздуха и кричу. Но из горла вырывается лишь сдавленный хрип. Пытаюсь разглядеть хоть что-то в молочном мраке. Из тумана голубым пятном появляется Генка...

Вниз

Острие гребня похоже на плавник громадной рыбы. Гребень одет льдом и припудрен снегом: ночью была метель. В обе стороны «плавника» километровые отвесы, и, если идти по такому гребню, чувствуешь, как тянет в пропасть. Позавчера мы были на вершине. Сегодня на четыре сотни метров ниже.

Вчера вечером съели последние сухари, у нас остались три горсти гречневого концентрата и семь кусочков сахара.

Уже около полудня. Погода на удивление ясная. Виктор не может стоять. Его качает, как пьяного. Вот он лежит на снегу, раскинув руки, устремив заострившееся лицо в синь неба. Мы сидим на рюкзаках. Уже второй час.

-   Решай ты, – кивает в мою сторону Генка. – Ты должен знать, как спуститься по этой, черт возьми, стене. – Он почти кричит.

-   Да ты погоди, – успокаивает Петр. – Стена-то более полутора тысяч, – это Васька.

-   Мишка, что молчишь?

Михаил тяжело, поднимает голову, на его темных очках скользит солнечный блик, словно искорка решимости. Но он продолжает молчать.

- Хорошо, – как бы соглашаюсь с самим собой я, – будем спускаться на ледник. Мы
пройдем стену.

На стене

...Третьи сутки спускаемся по стене, третьи сутки во рту ни, крошки. Как аппетитно пахнет жидковатая гречневая кашица, которую мы готовим по утрам и вечерам Витьке. Теперь от его способности двигаться зависит, преодолеем ли мы стену.

Где-то внизу к нам пробивается Генка. Они с Васей ушли по гребню. Сейчас они под нами. Я пытаюсь разглядеть что-нибудь новое в невообразимом хаосе ледяной реки. Триста метров. Семь с половиной веревок. Такова арифметика. На поясе четыре скальных крюка и один ледовый. Продолжаю вглядываться в хаос ледника. Что-то вроде движется? Нет, показалось. Четыре скальных и один ледовой на триста метров. Маловато. Только бы не уронить не одного крюка, похоже – последние метры сплошной отвес. Ну, ладно. Вниз, вниз!

...Оставалось около сотни метров с небольшим, когда снизу донеслись крики. Я увидел крошечных человечков, это они кричали и размахивали руками. Особенно выделялся в голубоватой штормовке Генка. У нас остался последний крюк, под ногами сто метров отвеса. Скоро спустимся, а дальше останется связать две веревки и...

Последний крюк со стоном вошел в трещину. Щелкнул сухо карабин. Веревка змеей «прошипела» в пропасть. Начинаю спускаться. Капрон жжет ногу и шею, конец веревки болтается над ледником, не касаясь стены. Повисаю на самом конце и дрыгаю ногами, чтобы достать до небольшой щели. Несколько минут эквилибристики оканчиваются успешно в щели можно даже сидеть.

Через час все собрались в щели. Веревка свободно продернулась. Петр бросил один конец вниз, второй закреплен вокруг меня. Хватит? Не хватит? Снизу слышится Генкин крик, в нём вибрируют одни гласные: «А-а-а-ет!». Ветер относит куски слов к вершинам. «А-а-а-ет!». Хватает? Не хватает? Петр начинает спуск. Веревка врезается в меня, затем перегибается через край щели, и только тонкое дрожание ее говорит о нагрузке. С ледника доносится долгое: «Ы-ай-ай». «Прыгай», - дублируется в голове. Не хватает. Сколько? Два метра, пять. Арифметика! Веревка слабнет. Теперь за перегибом исчезает Витька. Снова долгое: «Ы-ай-ай!».

Снова слабеет веревка. И я остаюсь один. Внизу копошатся человечки. Для них я тоже, наверное, маленький человечек. На голой серой стене. Теперь все зависит от тебя, «маленький человечек», сумеешь ли закрепить веревку. Я обматываю конец веревки вокруг молотка, забиваю его в глубь щели и забрасываю камнями. Только бы выдержал.

Осторожно переваливаюсь через край и медленно спускаюсь.

...Плохо помню, как спустился. В глазах плыли зеленые и оранжевые круги. И среди этого радужного калейдоскопа был четкий рукав голубой штормовки, пальцы, протянувшие теплый, как фланель, эдельвейс. Цветок был пропитан запахом зеленых долин и пчелиных сот...