27.03.02. - на
странице профессора Светлова добавлены заключительные главы конспекта романа
"Пори". Вашему вниманию предлагается небольшой отрывок из "Пори". Полный
текст Вы можете прочитать на странице проф. Светлова.
АНТОН
Сдвинув
пробковый шлем на затылок, расстегнув темную рубаху, заменившую френч, Антон
фон Левенштейн ждал, когда закончится затишье. Пот пробороздил на его сером
от пыли лице дорожки. Худое, высохшее от походной жизни тело, застывшее в
странной позе - на корточках, прижавшись спиной к камню, - могло показаться
безжизненным. Даже открытые глаза были подернуты пленкой - то ли дремы, то
ли усталости. Как у спящей и, в то же время, вечно остающейся настороже
ящерицы.
Британцев было
много. «Термиты. Упорные и безмозглые». Он давно уже понял, что британцы
оставляют свой разум далеко от линии фронта. Там, где немцы воевали ротами,
они атаковали или оборонялись полками. Посылали свое разномастное,
разноязыкое воинство - негров, индийцев, англичан, буров - тысячами на
какой-нибудь безымянный холм, чтобы услать землю вокруг него трупами. Когда
же нужно было обходить, рисковать, дожимать неприятеля, они вдруг
становились осторожными, будто внезапно ослепший человек, вытянувший руки,
осторожно передвигающий ноги.
Вот и сейчас его
рота поймала в ловушку несколько батальонов южноафриканцев. Засев на скалах,
зависших над выходом из горной долины они второй день не пропускали
наступающую британскую колонну. Атака следовала за атакой, но аскари,
деловито перезаряжая ружья, выбивали передовых, самых отчаянных неприятелей,
а остальные откатывались назад. Атаки готовились часами, завершались же в
несколько минут.
Антон отрядил один
взвод на подноску воды: долго без нее на этом пекле его люди не выдержали
бы. Дожди вот уже неделю обходили стороной горный хребет, прикрываемый их
отрядом. Другой взвод стоял в дозоре. Третий и четвертый отдыхали, ожидая
нового приступа британской решительности.
Единственным белым,
помимо Антона, в этой роте был бывший портовый инженер, обслуживавший
трофейный пулемет «Льюис». Все остальные были африканцами, и сотня черных
воинов в коротких шароварах давно стала его семьей: братьями и детьми. Они
обижались друг на друга, жаловались, мирились, с недоверием относились к
новичкам, ссорились из-за проделок слуг, имевшихся у каждого воина и
таскавших за ним добычу.
Перед Антоном
появился старый, голый по пояс негр в феске. На его подбородке торчало
несколько клочков седых волос, а близ уголка рта запеклась кровь - след
каменного осколка, выбитого утром из скалы английской пулей. Это был эфенди
первого взвода.
Глаза Антона ожили.
-Что скажешь,
Муванда?
- Инглезе не слышно.
Совсем не слышно. Может, они ушли?
- Кого-то послал
посмотреть?
- Сына послал.
- Хорошо. Жди. Скажи
- пусть все слушают и смотрят внимательно.
Тишина - опасная
вещь. Когда-то инглезе-англичане должны научиться разуму. Ну не разуму - так
хитрости. В тот же день, Антон был уверен в этом, сопротивлению горстки
немцев придет конец.
Он опять впал в
полузабытье. Говорить себе: «Я устал» было бессмысленно, так же как и жалеть
себя. Оставалось удивляться, как много, оказывается, может выдержать тело.
Даже тело европейца. Даже в этой стране - то адски сухой, то непереносимо
влажной. Он уже переболел лихорадкой и дизентерией, он уже не замечал горечи
хины. Месяц назад он был ранен и сжав зубы, помогал тому же Муванде зашивать
пробитую пулей мякоть левой руки.
Но все это не было
его жизнью. Да, он привык. Да, он плакал, когда убили эфенди третьего
взвода. Да, он знал по именам всех своих солдат. Да, скупые похвалы из уст
Полковника, научившего африканских немцев воевать и побеждать, были ему
лестны. Но происходившее было для него Страшным Судом, а не временем
геройства и славы.
Он вспоминал Луизу.
Его огорчало, что иногда целые недели лицо жены не желало открываться его
внутреннему взору. Но лицо, пожалуй, не было для него главным. Даже забыв
лицо, он помнил ее повадку, движение ее тела, певучесть голоса, когда
ее рука ласкала его волосы, изгиб тела, наклонившегося над колыбелью.
В первые месяцы
войны он тосковал о ней, тосковал так, что иногда внутренняя боль выбивала
из его сердца слезы.
Затем тоска ушла.
Осталось четкое сознание того, что есть не только вот эта, походная,
по-своему ущербная, и по-своему богатая, злая жизнь, но и другая, более
важная для него. Он знал, что Луиза ждет его не в чистом, красивом, уютном
доме, что военное время заставляет бедствовать и ее. Антон понимал,
насколько непросто будет наладить нормальную жизнь после войны. Но все равно
его место было там - в заботах мирного времени.
Сейчас он жалел, что
не мог рассказать об этом Луизе во время своих кратких отпусков. Может быть,
его сдерживала мысль о скором прощании. Отпуска для него были даже не
наградой, а испытанием. Каждое мгновение он помнил о расставании. Пожалуй,
Антон был слишком слаб для такого испытания.
Луиза изменилась. В его отсутствие она стала еще красивее, женственнее. Она
входила в возраст женского совершенства, ощущения глубин жизни своего тела.
Ее нужно было брать, отдаваясь ей без остатка. Часто, сильно, уверенно. А он
знал, что через несколько дней сядет в дребезжащий вагон колониальной
железной дороги и старый Муванда первым делом спросит его о боеприпасах для
трофейных винтовок Ли.
Анна не узнавала
отца и пряталась за юбками мамок. Попытки завоевать ее расположение
заканчивались криком и слезами. От этого Антон становился еще более мрачным.
Зато здесь, в
удалении от дома, он мог любить свою семью всем сердцем, веря, что когда
война закончится, ничто не будет мешать ему делиться своей любовью с женой и
дочерью.
Сейчас Антон
вспоминал тонкую белую косынку на плечах Луизы и запах французских цветочных
девичьих духов - еще тот, европейский запах. И прохладу августовского вечера
на пустынном песчаном балтийском берегу.
Он не заметил, как закрыл глаза и задремал.
На этот раз атака
началась внезапно. Англичане впервые не полезли в лоб, отправив людей вокруг
отрога, занятого ротой Антона. Прежде чем аскари успели перестроиться,
южноафриканцы оказались среди отдыхающих взводов.
Раздалась
беспорядочная пальба. Антон вскочил при первом же выстреле. Он быстро понял,
что произошло. Впрочем, поняли это и его люди. За полтора года войны они
побывали во всевозможных переделках, поэтому бросились бежать лишь слуги.
Аскари укрылись за скалами, за россыпями камней и посылали в неприятелей
пулю за пулей.
Неожиданно для себя
южноафриканцы оказались под перекрестным огнем - и заметались в поисках
укрытия. Их песочные френчи четко выделялись на фоне терракотовых скал.
Антон отбежал чуть
назад, чтобы оценить ситуацию. Он опасался, что неприятель, при своем
подавляющем численном превосходстве, мог отправить через горы несколько
таких отрядов.
Однако больше нигде
песочных френчей он не увидел. «Добровольцы, - сказал себе Антон. - Хотели
взять на испуг».
Там, где шел бой,
дорога была каждая винтовка, поэтому он сделал необходимые распоряжения и
короткими перебежками поспешил к своим солдатам. Вскоре нападавшие уже не
высовывались из-за камней, посылая пули вслепую. Затем раздались
воинственные крики туземцев - это взвод водоносов зашел в тыл
южноафриканцев.
- Инглезе! -
хохотали аскари, глядя, как те ищут спасения.
Поняв, что путь к
отступлению отрезан, часть неприятеля решилась на отчаянный шаг. Они
покинули укрытия и с винтовками наперевес бросились вперед. Антон сразу
увидел крупного, коренастого капитана, подгонявшего атаковавших. Он ударами
приклада винтовки, пинками поднимал их из-за укрытий.
- Эфенди инглезе! -
закричали вокруг Антона аскари и стали целиться в него.
Однако пули не брали
южноафриканского офицера, и через несколько мгновений группа людей в
песочной форме с перекошенными от страха лицами была неподалеку от людей
Антона.
Антон не раз видел,
как такие отчаянные выходки приносили удачу. Еще немного - и южноафриканцы
прорвались бы. Тогда, повинуясь внутреннему импульсу, он выскочил из
укрытия, чтобы ничто не мешало ему целиться, и выстрелил в неприятельского
офицера, находившегося уже в каком-то десятке шагов от него.
Пуля, выпущенная с
близкого расстояния, заставила того отпрыгнуть назад. Крутануться вокруг
своей оси. И упасть, выронив из рук винтовку.
Как по мановению
волшебной палочки, бой прекратился. Только что атаковавшие южноафриканцы,
увидев смерть гнавшего их вперед капитана, остановились и начали поднимать
руки.
Аскари тоже
перестали вести огонь. Вначале опасливо, а затем все смелее они поднимались
из-за укрытий. Некоторые что-то восхищенно кричали Антону. Да, Антон знал,
что сегодня вечером Муванда вместе с сыном будут сочинять новую песню о его
храбрости.
Он подошел к
капитану. Южноафриканец потерял при падении шлем. Антон увидел давно не
стриженые, спутавшиеся светлые волосы. Лицо с удивленно приоткрытым ртом -
лицо, с которого смерть стерла возраст. И совершенно безмятежные, голубые
глаза.
Однако через
несколько мгновений Антон заметил, что щеки капитана едва заметно
приподнимаются и опадают. Это было похоже на то, как октябрьский ветер
осторожно приподнимал опавшие листья в лесах его родины.
- Подойдите сюда! -
подозвал он южноафриканцев. - Ваш эфенди жив. Если у вас есть бинты,
перевяжите его.
В детстве он учил
английский язык. Но после начала войны говорил на нем, намеренно коверкая
слова, подражая своим аскари. Однако его поняли и люди в песочном стали
суетиться вокруг капитана.
«Я стрелял ему в
грудь, - подумал Антон. - Попал в левую сторону. Не жилец».