Сейчас, когда расширяется БРИКС и глобальное устройство мира начало быстро меняться, важно смотреть и на опыт предшественников в использовании цивилизационных аспектов в решении сформулированной Д. И. Менделеевым фундаментальной задачи России "выжить и продолжить свой независимый рост", о чем мы начали говорить в статье "Проблема: Восток - Запад и опыт СССР".

В советское время в преподавании истории стран и народов доминировал так называемый формационный подход. Этот подход был ключевой структурой исторического материализма, части учения марксизма. Он представлял историю как ступенчатое развитие от первобытно-общинного строя к рабовладельческому строю, затем к феодализму, потом к капитализму, а далее мнения расходились: будут ли социализм и коммунизм - или история остановится со всеобщей победой капитализма. Такие формы существования стран и народов, как цивилизации, были в тени.

Считалось, что цивилизационный подход слишком неопределенный или даже ненаучный, хотя в обыденных представлениях мало кто отрицал, что существует и такой тип классификации человеческих общностей, как цивилизации. Преподаватели соглашались, что "китайцы есть китайцы, а англичане - англичане", независимо от формаций. Почему же тогда не быть специфическому подходу к их изучению?

Здесь мы очень кратко скажем о соотношениях формационного и цивилизационного подходов. Оба они - инструменты, предназначенные для построения моделей исторического процесса существования и развития человеческих обществ в пространстве и времени. Оба инструмента являются продуктами культуры, они - не выражение Откровения свыше и не имеют никакой прямой интуитивной связи с "объективной реальностью". Это значит, что оба эти подхода имеют ограниченные сферы приложения. В одном случае из модели исключается один набор проявлений реальности, а в другом случае - определенный набор иных сторон реальности. Подходить к двум методологическим подходам с позиции "или - или" значит отходить от норм рационального мышления.

В Новое время, когда складывалась современная западная цивилизация ("Запад") и колониальные империи, в западной общественной мысли возникло различение двух образов жизни человека - цивилизованного и дикого. В ХVIII веке и вошло в обиход слово "цивилизация". Считалось, что в пределах западной культуры человек живет в цивильном (гражданском) обществе, а вне этих пределов - в состоянии "природы". Гражданскому или "цивилизованному" обществу (societas civilis) противопоставлялось "естественное" общество (societas naturalis). В романтической историографии XIX в., с ее апологией "почвы и крови", стало развиваться понятие локальных цивилизаций. Были предложены признаки и критерии для выделения и различения "локальных" цивилизаций, и сложился цивилизационный подход к взгляду на историю.

В ХХ веке было уже невозможно представить себе рациональные действия власти большой страны без того, чтобы определить ее цивилизационную принадлежность и траекторию развития. В переломные моменты именно здесь возникают главные противоречия и конфликты, доходящие до гражданских войн.

С конца ХVIII века и до сих пор действует разработанная Локком презумпция естественного права цивилизованного государства вести войну с варварской страной (против тех, кто "не обладает разумом"), захватывать ее территорию, экспроприировать достояние (в уплату за военные расходы) и обращать в рабство ее жителей. Так были на Западе легитимированы рабовладение и работорговля. Например, влиятельный европейский интеллектуал Эрнест Ренан писал в конце ХIХ века: "Люди не равны, как и расы. Например, негр создан, чтобы прислуживать в великих делах, совершаемых белым".

Идеологи хватались за любую теорию, которая могла "рационально" подтвердить представления о "варварах" как не вполне людях. В настоящее время лишением страны статуса цивилизованной является ее квалификация как "страны-изгоя" или, как в случае СССР, "империи зла". В моменты глубоких кризисов государства, подобных революциям 1917 г. или ликвидации СССР, речь идет не об изолированных конфликтах - политических и социальных, а об их соединении в одну большую, не объяснимую частными причинами систему цивилизационного кризиса. Он охватывает все общество, от него не скрыться никому, он каждого ставит перед "вечными" вопросами.

Не будем касаться темы русофобии Запада, но и те, кто испытывал уважение к России как цивилизации, признавали ее фундаментальное отличие от Запада. О. Шпенглер писал: "Я до сих пор умалчивал о России; намеренно, так как здесь есть различие не двух народов, но двух миров... Разницу между русским и западным духом необходимо подчеркивать самым решительным образом. Как бы глубоко ни было душевное и, следовательно, религиозное, политическое и хозяйственное противоречие между англичанами, немцами, американцами и французами, но перед русским началом они немедленно смыкаются в один замкнутый мир. Нас обманывает впечатление от некоторых, принявших западную окраску, жителей русских городов. Настоящий русский нам внутренне столь же чужд, как римлянин эпохи царей и китаец времен задолго до Конфуция, если бы они внезапно появились среди нас. Он сам это всегда сознавал, проводя разграничительную черту между “матушкой Россией” и “Европой”.

Для нас русская душа - за грязью, музыкой, водкой, смирением и своеобразной грустью - остается чем-то непостижимым... Тем не менее некоторым, быть может, доступно едва выразимое словами впечатление об этой душе. Оно, по крайней мере, не заставляет сомневаться в той неизмеримой пропасти, которая лежит между нами и ими".

И дело в том, что отношение Запада к России определялось не экономической формацией, а расхождениями в важных мировоззренческих устоях, как говорят, в цивилизационных кодах. Ведь факт: в I Мировой войне "англичане, немцы, американцы и французы" громили друг друга, но как только в 1917 г. Россия стала уходить с цивилизационной "столбовой дороги" Запада, весь Запад "немедленно сомкнулся в один замкнутый мир" против русских. Да и внутри России вспыхнула Гражданская война не из-за конфликтов в выборе организации производственных сил, а расколов в системе ценностей - потрясении цивилизации.

П. А. Сорокин, ставший ведущим социологом США (во многом из-за труда "Социология революции"), писал (1944 г.): "Гражданские войны возникали от быстрого и коренного изменения высших ценностей в одной части данного общества, тогда как другая либо не принимала перемены, либо двигалась в противоположном направлении. Фактически все гражданские войны в прошлом происходили от резкого несоответствия высших ценностей у революционеров и контрреволюционеров. От гражданских войн Египта и Персии до недавних событий в России и Испании история подтверждает справедливость этого положения".

Революция ставит цивилизацию перед вызовами - не только угроз, но и надежд. Цивилизация в состоянии революции задает какой-то вселенский проект, указывает цель как образ светлого будущего. Российская империя складывалась как православная цивилизация с мощной эсхатологией, в своих катастрофах она задавала новый образ будущего, опирающийся на справедливость и всечеловечность в новых формах.

Это говорится потому, что разделение проектов, процессов, действий и общностей как элементов систем уводит нас к механистическому мышлению и линейной парадигме. Но явление революции не может быть адекватно представлено в такой парадигме и ее моделях. Революцию с ее кризисами, катастрофами, хаосом, неопределенностями и несоизмеримостями, нелинейными процессами и пороговыми явлениями можно было понять как образ неравновесной динамической синергетической системы.

Сейчас, когда многие из наших граждан впервые интенсивно обдумывают русскую революцию как целостность, в деятельности Ленина видна особая тревога за сохранение и развитие России как цивилизации. Эта тема и, думается, важная компонента его мировоззрения скрыта во всех его идеях и проектах, хотя о цивилизации в состоянии становления ее новых форм Ленин говорил очень редко.

В литературе нередко говорится, что стремление Ленина превратить партию в скелет всей советской политической системы возникло из-за того, что политически незрелым и малограмотным депутатам Советов нужна поддержка централизованной и сетевой партии. Проблема глубже - для строительства СССР как большой системы нужна была именно партия нового типа. Можно было бы сказать, что нужна была партия не классовая, не формационная, а цивилизационная.

Этот аспект русской революции обойти было нельзя. Большой бедой была деформация системы понятий политизированной российской интеллигенции в начале ХХ века, которая использовала дискурс формационного подхода с сильным влиянием евроцентризма. Возник разрыв между историческим материализмом марксизма и русской классической литературой, которая представляла образ России как цивилизации (особенно в литературе начиная с Пушкина и Гоголя до Достоевского и Толстого, а позже Блока и Есенина). Разрыв между двумя моделями, которые должны были взаимодействовать (как неявно было у Маркса), не давал наладить диалог социокультурных групп.

Интеллигенция, особенно марксисты, говоря на языке формационного подхода, в своих суждениях в действительности часто представляли культурные и цивилизационные противоречия, из-за чего возникали разрывы в коммуникации между группами, даже с близкими культурными векторами. Почти очевидно, что подход к реальности требовал учитывать разные модели. Л. А. Гриффен писал: "Каждый раз становление новой общественно-экономической формации сопровождалось также образованием новой “цивилизации”, т. е. “общественно-экономическая формация” Маркса и “цивилизация” Тойнби представляют собой различные стороны одного и того же социального организма, рассматриваемого преимущественно в первом случае в общественно-экономическом, а во втором в политико-культурологическом аспектах".

Например, у российских западников начала ХХ века наблюдалось выпадение рефлексивного аспекта из их рассуждений о будущем России. Н. Бердяев писал: "Именно крайнее русское западничество и есть явление азиатской души. Можно даже высказать такой парадокс: славянофилы... были первыми русскими европейцами, так как они пытались мыслить по-европейски самостоятельно, а не подражать западной мысли, как подражают дети... А вот и обратная сторона парадокса: западники оставались азиатами, их сознание было детское, они относились к европейской культуре так, как могли относиться только люди, совершенно чуждые ей".

В начале Февральской революции Пришвин записал в дневнике (1 марта 1917 г.):

"Рыжий политик в очках с рабочим. Рыжий:

- Так было везде, так было во Франции, так было в Англии и... везде, везде.

Рабочий задумчиво:

- А в России не было".

Таким образом, советский строй возникал как новая общественно-экономическая формация и в то же время приобретал важные новые цивилизационные черты по сравнению с дореволюционной Россией.

Уже в начале ХХ века антропологи и этнологи знали, что народы вовсе не "проходят один и тот же путь", и что социально-экономические формации - научные абстракции, чтобы разрабатывать модели. Поразительно то, что большинство политизированной интеллигенции этого как будто не знало. Из литературы и опыта было видно, что развитие культур шло по разным путям, хотя они непрерывно заимствовали друг у друга достижения. Это было и до появления капитализма, и после него. Без этого не могло бы существовать человечество.

На деле построение единообразного мира - утопия, основанная на мифе и питающая идеологии Запада. Читаем у антрополога-структуралиста К. Леви-Стросса: "Не может быть мировой цивилизации в том абсолютном смысле, который часто придается этому выражению, поскольку цивилизация предполагает сосуществование культур, которые обнаруживают огромное разнообразие; можно даже сказать, что цивилизация и заключается в этом сосуществовании. Мировая цивилизация не могла бы быть ничем иным, кроме как коалицией, в мировом масштабе, культур, каждая из которых сохраняла бы свою оригинальность... Священная обязанность человечества - охранять себя от слепого партикуляризма, склонного приписывать статус человечества одной расе, культуре или обществу, и никогда не забывать, что никакая часть человечества не обладает формулами, приложимыми к целому, и что человечество, погруженное в единый образ жизни, немыслимо".

Леви-Стросс ставит под сомнение сам критерий, по которому оценивается вклад той или иной формации или цивилизации: "Два-три века тому назад западная цивилизация посвятила себя тому, чтобы снабдить человека все более мощными механическими орудиями. Если принять это за критерий, то индикатором уровня развития человеческого общества станут затраты энергии на душу населения. Западная цивилизация в ее американском воплощении будет во главе...

Если за критерий взять способность преодолеть экстремальные географические условия, то, без сомнения, пальму первенства получат эскимосы и бедуины. Лучше любой другой цивилизации Индия сумела разработать философско-религиозную систему, а Китай - стиль жизни, способные компенсировать психологические последствия демографического стресса. Уже три столетия назад Ислам сформулировал теорию солидарности для всех форм человеческой жизни - технической, экономической, социальной и духовной - какой Запад не мог найти до недавнего времени и элементы которой появились лишь в некоторых аспектах марксистской мысли и в современной этнологии.

Запад, хозяин машин, обнаруживает очень элементарные познания об использовании и возможностях той высшей машины, которой является человеческое тело. Напротив, в этой области и связанной с ней области отношений между телесным и моральным Восток и Дальний Восток обогнали Запад на несколько тысячелетий - там созданы такие обширные теоретические и практические системы, как йога Индии, китайские методы дыхания или гимнастика внутренних органов у древних маори...

Что касается организации семьи и гармонизации взаимоотношений семьи и социальной группы, то австралийцы, отставшие в экономическом плане, настолько обогнали остальное человечество, что для понимания сознательно и продуманно выработанной ими системы правил приходится прибегать к методам современной математики... Австралийцы разработали, нередко в блестящей манере, теорию этого механизма и описали основные методы, позволяющие его реализовать с указанием достоинств и недостатков каждого метода. Они ушли далеко вперед от эмпирического наблюдения и поднялись до уровня познания некоторых законов, которым подчиняется система. Не будет преувеличением приветствовать их не только как родоначальников всей социологии семьи, но и как истинных основоположников, придавших строгость абстрактного мышления изучению социальных явлений".

Здесь говорится о структурах культуры этих цивилизаций, но ведь и их социально-экономические уклады вовсе не сливались и не сливаются в одну формацию - ни в период древности, ни при феодализме и капитализме, если вообще можно их системы так назвать. В общественном сознании интеллигенции доминировал истмат в его евроцентристской версии с убеждением во всеобщности закона смены формаций ("пятичленка"). Но даже Запад трудно было втиснуть в "пятичленку" формаций.

Так, очевидной абстракцией формационного подхода было представление феодализма как формации, якобы "выраставшей" из рабовладельческого строя. На деле обе формации вырастали параллельно в лоне двух разных цивилизаций - античной общины-полиса и германской общины ("варваров"). А у восточных славян и "азиатов" ни рабства, ни феодализма в западном смысле слова вообще не возникло.

Да и структуры капитализмов у разных цивилизаций так различались и различаются, что уже в конце ХIХ века модель "всеобщего" капитализма по стандарту Маркса была явно устаревшей. Например, говорили, что в Японии развитой капитализм, но под этой вывеской совсем другая, самобытная формация. Что значат, например, такие выражения, как "конфуцианский капитализм" при описании производственных отношений в Японии или "буддистский капитализм" в приложении к Таиланду? А дальше надо разбираться с капитализмом фашистской Германии, Тайваня, Швеции и т. д. А сейчас еще бесполезно давать ярлык капитализма Китаю, Ирану или арабским странам. Да и что за капитализм устроился на постсоветском пространстве?

Многие описания и исследования конкретных социокультурных и производственных систем, проводимые в рамках формационного подхода, не могли обойтись без включения в модель цивилизационных категорий. На деле марксизм ХХ века стал пользоваться понятиями цивилизационного подхода.

Можно предположить, что, разрабатывая истмат и формационный подход, Маркс и Энгельс придавали понятие цивилизации только западным обществам, которые якобы прошли в истории по "столбовой дороге" и дошли до станции "капитализм". Энгельс в труде "Происхождение семьи, частной собственности и государства" пишет: "Цивилизация является той ступенью общественного развития, на которой разделение труда, вытекающий из него обмен между отдельными лицами и объединяющее оба эти процесса товарное производство достигают полного расцвета и производят переворот во всем прежнем обществе.

Производство на всех предшествовавших ступенях общественного развития было, по существу, коллективным, равным образом и потребление сводилось к прямому распределению продуктов внутри больших или меньших коммунистических общин...

Ступень товарного производства, с которой начинается цивилизация, экономически характеризуется: 1) введением металлических денег, а вместе и денежного капитала, процента и ростовщичества; 2) появлением купцов как посреднического класса между производителями; 3) возникновением частной собственности на землю и ипотеки и 4) появлением рабского труда как господствующей формы производства. Цивилизации соответствует и вместе с ней окончательно утверждает свое господство новая форма семьи - моногамия, господство мужчины над женщиной и отдельная семья как хозяйственная единица общества".

Можно сказать, что такое представление о цивилизации просто сужено в концепции формаций, и российские революционеры могли бы рассуждать о России как цивилизации в обычным смысле этого термина. Но такого соглашения никто не предложил, и цивилизационные проблемы России замалчивали или маскировали. Вероятно, над русской революцией витало представление Маркса о России как цивилизации, и особенно, революцией союза рабочих и крестьян. Ведь в действительности модель "смены формаций" развивалась Марксом на основе широкой картины разных цивилизаций, хотя эта категория не использовалась, т. к. капитализм должен был стереть предшествовавшие структуры.

Но те, кто видел общественные процессы через призму истмата, открыли лишь "верхний" слой представлений марксизма. Понятия классовой борьбы в нем являлись лишь надстройкой процесса войны народов и цивилизаций. Формационный подход возник для описания истории Запада как "столбовой дороги цивилизации" и стал господствующим у многих вследствие идеологического давления. Здесь корень многих расколов российской интеллигенции, особенно революционной.

Уже "Коммунистический Манифест" вызвал важные противоречия. Ведь он предлагал такой образ прогрессивного общественного развития, проходя формацию капитализма: "Буржуазия подчинила деревню господству города. Она создала огромные города, в высокой степени увеличила численность городского населения по сравнению с сельским и вырвала таким образом значительную часть населения из идиотизма деревенской жизни. Так же как деревню она сделала зависимой от города, так варварские и полуварварские страны она поставила в зависимость от стран цивилизованных, крестьянские народы - от буржуазных народов, Восток - от Запада".

Здесь крестьянство, крестьянские народы и Восток представлены как собирательный образ врага, который должен быть побежден и подчинен буржуазным Западом. Это формула мироустройства - война цивилизаций, оправданная теорий формаций. Вот какие идеологические штампы применяет Энгельс в статье "О социальном вопросе в России", чтобы охарактеризовать русское крестьянство: "Масса русского народа, крестьяне, столетиями, поколение за поколением, тупо влачили свое существование в трясине какого-то внеисторического прозябания". А в России "рабоче-крестьянский народ", судя по совокупности наказов и приговоров, желал жить в России и "жить по-своему, а не по-европейски", поэтому не прошел социалистический проект меньшевиков. В тот исторический момент возможность "жить по-своему" давал именно советский проект.

Буржуазное общество Запада видело в крестьянстве главного своего врага, также и у основоположников марксизма. Казалось, что уже в ХХ веке это представление было преодолено даже в среде буржуазии. А в России именно по вопросу о крестьянстве стала все более и более жестко проходить линия, разделяющая большевиков от меньшевиков, которые все сильнее тяготели к блоку с западниками-кадетами. И вопрос, по сути, стоял так же, как был поставлен в двух Нобелевских комитетах (по литературе и по премиям мира), которые отказали в присуждении премий Льву Толстому - самому крупному мировому писателю того времени и первому всемирно известному философу ненасилия. Запад не мог дать Толстому премию, ибо он "отстаивал ценности крестьянской цивилизации" в ее борьбе с наступлением капитализма. Казалось бы, русская интеллигенция могла бы разобраться...

Важная установка классического марксизма, которая довлела над мировоззрением русской революционной интеллигенции, состояла в концепции разделения народов на революционных и реакционных. Народ, представляющий Запад, являлся по определению прогрессивным, даже если он выступал как угнетатель. Народ-"варвар", который пытался бороться против угнетения со стороны Запада, являлся для классиков марксизма врагом и подлежал усмирению вплоть до уничтожения.

Русские считались реакционным народом, угрожающим Европе. С ХVI века в элите Запада к образу России как "варвара на пороге" добавлялся "географический" мотив представления русских как азиатского народа. Утверждали даже, что для Европы "русские хуже турок". Маркс писал: "Мы самым решительным образом становимся на сторону турок... Турция была плотиной Австрии против России и ее славянской свиты".

Почти целый век эксплуатировался и миф об угрозе для Европы панславизма, за которым якобы стояла Россия. Энгельс развивал эту тему в связи с революцией 1848 г.: "Европа [стоит] перед альтернативой: либо покорение ее славянами, либо разрушение навсегда центра его наступательной силы - России".

Вспомним, как Энгельс определил отношение Германии к России и славянам Австрии: "Никакие фразы и указания на неопределенное демократическое будущее этих стран не помешают нам относиться к нашим врагам, как к врагам".

Прошло десять лет, но этот антироссийский штамп применился Марксом без изменения. На митинге в Лондоне он произнес патетическую речь: "Снова польский народ, этот бессмертный рыцарь Европы, заставил монгола отступить... Я спрашиваю вас, что же изменилось? Уменьшилась ли опасность со стороны России? Нет. Только умственное ослепление господствующих классов Европы дошло до предела... Путеводная звезда этой политики - мировое господство, остается неизменным. Только изворотливое правительство, господствующее над массами варваров, может в настоящее время замышлять подобные планы... Итак, для Европы существует только одна альтернатива: либо возглавляемое московитами азиатское варварство обрушится, как лавина, на ее голову, либо она должна восстановить Польшу, оградив себя таким образом от Азии двадцатью миллионами героев".

Изложенные Марксом и Энгельсом после 1848 г. представления о прогрессивных и реакционных народах, о реакционной буржуазной сущности крестьянства и столь же реакционной сущности славян (особенно русских) были суждениями не о экономических формациях России, а именно об отношениях к ней как цивилизации.

Известно, какое резкое неприятие вызвали представления Бакунина и народников о назревании в России антикапиталистической революции у Маркса и Энгельса. Они считали эту революцию несвоевременной и даже реакционной. Напротив, гражданская война буржуазии северных штатов США против буржуазии Юга воспринималась Марксом почти как пролетарская революция. Маркс писал в поздравлении с переизбранием президенту США Линкольну (1864 г.): "Рабочие Европы твердо верят, что, подобно тому, как американская война за независимость положила начало эре господства буржуазии, так американская война против рабства положит начало эре господства рабочего класса. Предвестие грядущей эпохи они усматривают в том, что на Авраама Линкольна, честного сына рабочего класса, пал жребий провести свою страну сквозь беспримерные бои за освобождение порабощенной расы и преобразование общественного строя".

Эти суждения резко осложнили развитие движения революционных демократов в России. Такие представления позже вызвали в русском марксизме раскол, который затем перерос в конфликт марксистов с русскими народниками, а затем и в конфликт меньшевиков и эсеров с большевиками.

Россия (Евразия) сама была большой и сложной цивилизацией, и созревшая в ней революция подчинялась не схеме евроцентризма, а закономерностям развития именно этой цивилизации - сочетанию славянских и восточный ветвей. Это понял Ленин в ходе революции 1905-1907 гг. Революция в России была отрицанием капитализма, отрицанием политэкономии в совершенно конкретных исторических условиях. Когда читаешь документы тех лет, странно видеть, что с особой страстью отвергли Октябрьскую революцию именно левые, марксистские партии (социал-демократы Интернационала, меньшевики и Бунд). Представления Ленина и большевиков были для них не социальной угрозой, а ересью, нарушением их квазирелигиозных догм.

Надо отметить, что в конце 1980-х годов антисоветский дискурс "новых либералов" опирался на антироссийские и антигосударственные концепции марксизма, которыми были индоктринированы меньшевики и кадеты. В изданной в 1998 г. по материалам прошедшей в МГУ конференции книге "Постижение Маркса" в статье В. А. Бирюков верно констатировал: "Очередным парадоксом в судьбе марксизма стало широкое использование многих его положений для идеологического обоснования отказа от того социализма, который был создан в десятках стран, для перехода от социализма к капитализму в конце ХХ века. Закон соответствия производственных отношений уровню и характеру развития производительных сил, экономический детерминизм, закономерный характер развития общества в форме прохождения определенных социально-экономических формаций, марксистская трактовка материальных интересов как движущей силы социальных процессов и многое другое из арсенала марксизма было использовано для идеологической подготовки смены одного строя другим".

А в предыстории революции, во второй половине ХIХ в., начал вызревать очередной цивилизационный кризис России. В Европе после 1848 г. поднялась волна русофобии: крымская война, потоки эмиграции диссидентов, внутри - сословное общество и бюрократия тормозили модернизацию, а западный капитал начал интенсивную экспансию. Россия оказалась в сфере периферийного капитализма и не могла повторить путь Запада. Ее промышленность стала анклавом западного капитализма, а крестьянство - его "внутренней колонией". Приходилось "догонять капитализм и убегать от него".

Советский и израильский историк М. Агурский пишет в книге "Идеология национал-большевизма": "Если до революции главным врагом большевиков была русская буржуазия, русская политическая система, русское самодержавие, то после революции, а в особенности во время гражданской войны, главным врагом большевиков стали не быстро разгромленные силы реакции в России, а мировой капитализм. По существу же речь шла о том, что России противостоял весь Запад...

Капитализм оказывался аутентичным выражением именно западной цивилизации, а борьба с капитализмом стала отрицанием самого Запада. Еще больше эта потенция увеличилась в ленинизме с его учением об империализме. Борьба против агрессивного капитализма, желающего подчинить себе другие страны, превращалась невольно в национальную борьбу. Как только Россия осталась в результате революции одна наедине с враждебным капиталистическим миром, социальная борьба не могла не вырасти в борьбу национальную, ибо социальный конфликт был немедленно локализирован. Россия противостояла западной цивилизации".

В 1918-1921 гг. Запад вел свою "горячую" цивилизационную войну с Россией в основном руками российских "белых", а потом - руками поляков и этнонационалистов. Стоит обратить внимание на настойчивое повторение идеи, будто большевики были силой Азии, в то время как и либералы-кадеты, и марксисты-меньшевики считали себя силой Европы. Они подчеркивали, что их столкновение с большевиками представляет собой войну цивилизаций. Конечно, делая в этой статье упор на цивилизационном характере революции Гражданской войны в России, мы ни в коем случае не должны забывать назревшего в обществе социального ("классового") конфликта - конфликта, связанного с происходившей в России борьбой экономических формаций. Временное правительство и Советы означали два разных пути, разных жизнеустройства. Эти два типа власти были не просто различны по их идеологии, социальным и экономическим устремлениям. Но они находились и на двух разных и расходящихся ветвях цивилизации. То есть их соединение, их "конвергенция" в ходе государственного строительства были невозможны.

Перед двумя революциями, которым пришлось вести цивилизационную войну в форме интервенции Запада и внутренней Гражданской войны, Ленин написал фундаментальный труд "Империализм как высшая стадия капитализма". Он представил картину, как новый тип мирового капитализма (империализма) создает глобальную систему "метрополия - периферия" - посредством войн, колонизации, аннексий и геноцида. Те культуры и цивилизации, которые в ходе экономических и "горячих" войн, идеологических и культурных агрессий были втянуты в периферию мирового капитализма, надолго погрузились в слаборазвитость.

Вырваться из этой системы могли только крупные цивилизации только посредством революционной национально-освободительной борьбы. Уповать на пролетарскую революцию в метрополии капитализма нет смысла, потому что, как сказал Энгельс, в метрополии "буржуазный пролетариат рядом с буржуазией. Разумеется, со стороны такой нации, которая эксплуатирует весь мир, это до известной степени правомерно". Ленин убедительно показал, что войны с "отсталыми странами" капитализма как формации лежат в той же плоскости, что и войны Запада как цивилизации с "варварами".

Вспомним суждение Маркса о том, что капитализм ликвидирует общинное производство. В действительности зрелый капитализм (империализм) сам создавал структуры типа общины, чтобы сократить потребление и развитие населения в зависимых странах и целых цивилизациях. О периферийном капитализме пишет в своей книге "Теория формаций" В. В. Крылов: "Даже там, где капитализм разрушал эти [общинные] порядки, в “освободившемся” социально-экономическом пространстве развивались не столько собственно капиталистические порядки, сколько такие докапиталистические укладные формы, с которыми в доколониальный период периферийные страны знакомы не были... И это суть регрессивные формы самого капитала, такие докапиталистические уклады, которые исторически не предшествуют капитализму, но следуют после него, им же самим порождаются. Эти “псевдотрадиционные” или “неотрадиционные” укладные формы необходимо отличать от предшествующих капитализму действительно доколониальных местных укладов".

Эта угроза и нависла в начале ХХ века, ликвидировать ее реформа Столыпина не смогла, попытка Февральской революции принять в России периферийный капитализм была отвергнута, а после Гражданской войны все в России поняли, что никакой конвергенции с метрополией мирового капитализма уже быть не может. Те, кто остался в СССР, начали достраивать цивилизацию на новом витке, а те, кто остался в эмиграции, или стали так или иначе воевать с Россией-СССР, или приспособились на чужбине и нередко помогали родине. Мировоззренческий провал произошел и в советском обществе, особенно в интеллектуальной элите, уже в 1970-1980-х годах. Часть их искренне поверила в конвергенцию с Западом, другие надеялись наняться пропагандистами и поводырями в "наш общий европейский дом". Даже Керенский в эмиграции так начинал свою рукопись "История России": "С Россией считались в меру ее силы или бессилия. Но никогда равноправным членом в круг народов европейской высшей цивилизации не включали... Нашей музыкой, литературой, искусством увлекались, заражались, но это были каким-то чудом взращенные экзотические цветы среди бурьяна азиатских степей". А писательница Н. Берберова пишет Керенскому: "Для меня сейчас “русский народ” это масса, которая через 10 лет будет иметь столько-то солдат, а через 20 - столько-то для борьбы с Европой и Америкой... Что такое “его достояние”? Цепь безумств, жестокостей и мерзостей... Одно утешение: что будущая война будет первая за много десятилетий необходимая и нужная".

4 мая 1992 г. Координационный совет по гуманитарным и общественным наукам при вице-президенте РАН провел заседание круглого стола, посвященное оценке нынешнего и прогноза будущего общественного устройства России. В дискуссии приняли участие ведущие философы, экономисты, социологи и историки. В обзоре сказано: "Участники круглого стола исходили из неизбежности перехода России к рыночной экономике... Под “особым путем России” понималась необходимость сочетать достоинства и исключать недостатки капитализма и социализма. ...Нужно поработать над тем, как идею конвергенции облечь в приемлемые для всех народов и наций страны одежды. Переходная, опирающаяся на смешанную социально ориентированную экономику модель была поддержана участниками обсуждения". Верить в эту утопию поразительно, основания для этого были иррациональны. Ведь было известно, что правящая верхушка США воспринимала и постсоветскую Россию как источник опасности - как иного, который пытается вторгнуться в "европейский дом" Запада. Хотя СССР на это не претендовал и такую угрозу для Запада не создавал. Поэтому вражда к постсоветской России, государству совсем нового типа, выплеснулась сразу, как только с СССР было покончено.

При той социально-экономической и культурной системе, которую выстраивали по шаблонам "чикагских мальчиков", Россия могла бы существовать в слаборазвитости - но только в фарватере Запада и при его благоволении. Нелепо строить капитализм западного типа, бросив вызов западному капитализму. Можно строить социализм в одной стране (масштаба России), но невозможно строить капитализм в одной стране, будучи изгоем мировой системы капитализма. Ведь сегодня всем очевидно, что проблема не в формации, а в противоречиях цивилизаций.

Статьи, выступления и короткие суждения Ленина в совокупности раскрывают его представление о развитии России как цивилизации, и это представление - часть новой картины мира, которая формировалась в начале ХХ века.

Принципиальным и новаторским шагом было изменить вектор движения к будущему: от социал-демократии к коммунизму. Дебаты по главным проблемам в II Интернационале показали, что социал-демократические партии Западной Европы кардинально расходились с большевиками - в системах ценностей, в образе будущего и даже в антропологии и человеческих отношениях. Соответственно, кардинально разошлись две части РСДРП - большевики и меньшевики. Поэтому на VII Экстренном съезде (6-8 марта 1918 г.) поменяно название партии РСДРП (б) на РКП(б) - Российская коммунистическая партия большевиков. Ленин в докладе даже сказал, что если в Западной Европе будут строить социализм, у них будет иначе.

Какие признаки выявляются при сравнении, какое виделось движение в будущее у социал-демократов и коммунистов? Из обыденных рассуждений можно сказать так.

Вступление в коммунизм - завершение огромного цикла человеческой цивилизации, в известном смысле конец "этого" света, "возврат" человечества к коммуне. Это значит - к жизни в общине, в семье людей, где преодолено отчуждение, порожденное собственностью. Социализм же - всего лишь экономическая формация, где разумно, с возможной долей солидарности устроена совместная жизнь людей, во многом как в семье. "Каждому по труду" - принцип не семьи, а весьма справедливого общества (кстати, главная его справедливость в том, что "от каждого по способности", что значит, каждый получит рабочее место).

Время социал-демократов - линейное, цель - ничто. Здесь - мир Ньютона, бесконечный и холодный. Можно сказать, что социал-демократов толкает в спину прошлое, а коммунистов притягивает будущее. История для социал-демократии - не движение к идеалу, а уход от дикости, от жестокости родовых травм цивилизации капитализма - но без отрицания самой этой цивилизации. Это - постепенная гуманизация, окультуривание капитализма без его отказа от самого себя. Социал-демократия выросла там, где человек прошел через горнило Реформации. Постепенно индивид дорос до рационального построения более справедливого общества - добился социальных благ и прав. А индивидуальные права и свободы рождались вместе с ним как "естественные".

Социал-демократия произвела огромную работу, изживая раскол между обществом и "расой отверженных", превращая подачки в социальные права. Только поняв, от чего она шла, можно в полной мере оценить гуманистический подвиг социал-демократов. Но в России начинали совершенно с иной базы - с человека, который был проникнут солидарным чувством.

В исторической России не было рабства, да и крепостное право захватило небольшую часть России и на недолгое время, а капитализм вообще быстро сник. Русский коммунизм исходит из другого представления о человеке, поэтому между ним и западной социал-демократией - антропологическая пропасть. Россия не имела колоний, в России не было "расы" рабочих, в русской культуре не было места Мальтусу - иным был и смысл большевиков. Поэтому социал-демократы и еврокоммунисты пришли к разумному выводу, что советский строй им не годится, но с СССР они сотрудничали с обоюдными выгодами.

Ленин не раз отмечал, что основа развития России - созданная ею цивилизация, а социалистическая революция является необходимым следующим шагом. Как можно было понять выше, Ленин в дебатах о НЭПе разделил эти сущности, сказав: "Тяжелая индустрия нуждается в государственных субсидиях. Если мы их не найдем, то мы как цивилизованное государство - я уже не говорю как социалистическое - погибли".

В одной из своих последних статей Ленин резко подчеркнул, что судьба русской революции во многом определяется резкой активизацией мировых цивилизационных процессов, особенно на периферии западного капитализма. Один из руководителей АН СССР С. Ф. Ольденбург, востоковед, писал о Ленине: "Как политик, особенно политик с широкими взглядами на значение Востока в мировой, интернациональной жизни, он интересовался и этнографией и лингвистикой, хорошо сознавая значение языка в интернациональных отношениях".

Ленин считал большим изъяном картины мира социал-демократов и меньшевиков недооценку сдвигов в системах цивилизаций: "Им не приходит даже, например, и в голову, что Россия, стоящая на границе стран цивилизованных и стран, впервые этой войной окончательно втягиваемых в цивилизацию, стран всего Востока, стран внеевропейских, что Россия поэтому могла и должна была явить некоторые своеобразия, лежащие, конечно, по общей линии мирового развития, но отличающие ее революцию от всех предыдущих западноевропейских стран и вносящие некоторые частичные новшества при переходе к странам восточным...

Нашим европейским мещанам и не снится, что дальнейшие революции в неизмеримо более богатых населением и неизмеримо более отличающихся разнообразием социальных условий странах Востока будут преподносить им, несомненно, больше своеобразия, чем русская революция".

Ленин видел цивилизацию как большую систему, которая или развивается, или, в застое, деградирует. Ее надо непрерывно воспроизводить и обновлять. Можно выделить устойчивое ядро этой системы, хотя подвижная и противоречивая "периферия" в конкретных ситуациях может маскировать это ядро. В ядре можно выделить структуры sine qua non ("без чего невозможно") - те, без воспроизводства которых в следующем поколении резко меняется вся система цивилизации. Воспроизводство цивилизации есть процесс динамичный - нелинейный, с кризисами и конфликтами. Это не сохранение чего-то данного и статичного, это развитие всех подсистем цивилизации в меняющихся условиях, но при сохранении ее культурного "генотипа", центральной цивилизационной матрицы.

Для России, чтобы вырваться из "исторической ловушки" и сохранить статус цивилизации, требовалась глубокая трансформация - сложное общенародное преображение. Это чувствовали практически все. Маяковский писал (1921 г.):

Мастера,

нужны сейчас нам.

Пока канителим, спорим,

смысл сокровенный ища:

"Дайте нам новые формы!" -

несется вопль по вещам.

Крупные системные разработки новых государственных общественных и культурных форм были начаты в ХХ веке в Академии. Форсированное развитие общей культуры, массовой грамотности и науки Ленин считал ключевым условием не утратить устои цивилизации и обеспечить ее гармонизацию с советским строем. Для него эта функция государства была не менее важна, чем строительство системы власти, армии и коммуникации партии с массой. Советское государство сразу начало большую школьную программу и культурную революцию. В ней соединились волна потребности грамоты и современного рационального знания масс традиционного общества перед вызовом преобразований - с изменением картины мира и освоения новой парадигмы. Этот проект был в главных своих чертах реализован - в виде индустриализации, модернизации деревни, культурной революции, создания специфической системы народного образования, своеобразной научной системы и армии. В этом проекте возник кооперативный эффект взаимодействия разных типов знания - науки и знания доиндустриальной эпохи, которым владели средневековые мастера с их особым отношением "мастер - материал". Пафос модернизации замаскировал этот синтез, но работники и специалисты многое почерпнули из традиционного ремесленного знания.

Успех советской индустриализации и научно-технического строительства, победа в Великой Отечественной войне во многом были обязаны преодолению цивилизационного раскола. Это позволило на время нейтрализовать русофобию Запада. Россия (СССР) была признана как полноправная цивилизация массовым сознанием Запада или, по крайней мере, перестала балансировать на грани "страны-изгоя".

Еще в 1920-х Ленин призывал своих соратников, в разных контекстах, что социалистическая Россия, будучи цивилизацией, должна налаживать многосторонние отношения с другими цивилизациями, даже если имеются противоречия с ними формационного и идеологического характера. Эта культура была свойственна и в прошлом России - в ней не было буржуазного национализма и шовинизма, русская культура их отвергала. Не разжигали национальной ненависти к французам в 1805-1812 годах, не разжигал Лев Толстой национальной ненависти к англичанам в "Севастопольских рассказах", не разжигали в России национальной ненависти к туркам в 1877 г. - и даже к немцам в 1914 г. Сам Ленин принимал меры к тому, чтобы в советско-польской войне не возникало национальной ненависти. В мае 1920 г. он написал в Секретариат ЦК РКП(б): "Предлагаю директиву: все статьи о Польше и польской войне просматривать ответственным редакторам под их личной ответственностью. Не пересаливать, т. е. не впадать в шовинизм, всегда выделять панов и капиталистов от рабочих и крестьян Польши". В нашей исторической литературе было мало текстов о той стороне деятельности Ленина, которую можно назвать проектирование и воспроизводство цивилизации. Все проекты, представления и объяснения процессов становления новых институтов - это производные от изучения и воспроизводства больших систем, разных ипостасей целостной сущности - например, России. Народ, общество, государство, хозяйство и цивилизация с ее взаимодействием с человечеством - это срезы целого, которые упрощают в сознании возможность действовать с отдельными образами и их блоками.

Ленин умел показать и объяснить какое-то частное явление во времени и парой фраз соединял это явление с сущностями высшего уровня. Например, он в множестве простых реплик объяснил, почему России нельзя закрываться в патриархальной общине, а надо взаимодействовать с другими цивилизациями, даже идеологически чуждыми. Он говорил, что необходимо освоить самую современную промышленность, науку и технику, - но не став объектом эксплуатации мирового капитала. Это поняли почти все, и почти на целый век мы были народом с "антропологическим оптимизмом", важным ресурсом СССР, - и его уважали. Поэтому мышление и методологию объяснения Ленина ценили его современники широкого диапазона во всем мире - Рассел и Эйнштейн, Грамши и Кейнс, Сунь Ятсен и Махатма Ганди.

Сейчас у нас другие обстоятельства, на нас давит огромный слой проблем в описанной области, и мы не сможем их разрешить, если не вглядимся трезво и беспристрастно в структуру этого слоя и не начнем восстанавливать связи нашего дезинтегрированного общества. Нам предстоит произвести сложный синтез ценностей и отношений, диалогов и компромиссов. Для этой работы сегодня требуется усвоить уроки методологии и "неявного знания", которые уже накоплены, а также освоить и то, что сформулировано учеными других стран о цивилизационных отношениях в последние 50 лет...

Самир Амин пишет, основываясь на богатом опыте третьего мира: "Современная господствующая культура выражает претензии на то, что основой ее является гуманистический универсализм. Но евроцентризм несет в самом себе разрушение народов и цивилизаций, сопротивляющихся экспансии западной модели. В этом смысле нацизм, будучи далеко не частной аберрацией, всегда присутствует в латентной форме. Ибо он - лишь крайнее выражение евроцентристских тезисов. Если и существует тупик, то это тот, в который загоняет современное человечество евроцентризм". Сегодня на Украине мы это наблюдаем в реальности.

Об этой особенности либерального мышления писал Лоренц в 1966 г. в статье "Филогенетическая и культурная ритуализация": "Молодой „либерал“, достаточно поднаторевший в научно-критическом мышлении, обычно не имеет никакого представления об органических законах обыденной жизни, выработанных в ходе естественного развития. Он даже не подозревает о том, к каким разрушительным последствиям может повести произвольная модификация норм, даже если она затрагивает кажущуюся второстепенной деталь. Этому молодому человеку не придет в голову выбросить какую-либо деталь из технической системы, автомобиля или телевизора только потому, что он не знает ее назначения. Но он выносит безапелляционный приговор традиционным нормам социального поведения как пережиткам - нормам как действительно устаревшим, так и жизненно необходимым. Покуда возникшие филогенетически нормы социального поведения заложены в нашем наследственном аппарате и существуют, во благо ли или во зло, подавление традиции может привести к тому, что все культурные нормы социального поведения могут угаснуть, как пламя свечи".

Цивилизационный конфликт Запада с традиционным обществом сочетался с конфликтом когнитивным, методологическим. Сначала наука боролась за установление своей монополии как носителя высшего авторитета знания, а потом - за удержание этой монополии. Сочетание мотивов обусловило кооперативный эффект, с которым было репрессировано знание, записанное на языке традиции.

Звучащие еще со времен Г. Попова, а у некоторых и до дня сегодняшнего требования изъять из национальной компетенции и передать под международный контроль ядерное оружие, ядерную энергетику и всю ракетно-космическую технику - ведь это и есть суть перманентной революции Л. Троцкого: враг для них - "власть как система, как феномен". Идеал - хаос, который может контролировать только глобальная элита. Создание хаоса - новое оружие в гибридных войнах постиндустриальных стран.

Исследования процессов формирования "серых зон" и зон хаоса (в России и за рубежом) приводят к выводу, что эти продукты деградации государства не являются "наследием прошлого", а возникают в условиях трансформационного кризиса под воздействием "критических моментов" во время институциональных изменений. Расцвет неформальных институтов есть "результат рациональных действий" зарубежных акторов, способных навязать свои "правила игры". Большим подспорьем им была доминирующая идеология экономического либерализма, требующая минимизации регулирующих функций государства.

В России гвардия стареющих шестидесятников, занимавшая в течение 30-40 лет командные высоты в образовании и учреждениях общественных наук, имела возможность отобрать и воспитать в духе своей парадигмы когорту молодых обществоведов и гуманитариев. В основном от них, сидящих за некоторыми рычагами нынешней идеологической машины, пока не удается избавиться. И всякий кризис, в который погружается государство и население, вызывает у этих гуманитариев приступ злобной радости. При этом никакого беспристрастного анализа, никакого конструктивного совета! Да, государство и общество не предвидели многих угроз и рисков, на нефти и кредитах расслабились - критика уместна. Но ведь это функция именно философов и обществоведов - распознать признаки совершенно новых угроз, нового поколения технологий постмодерна. Именно они не объяснили, какие необычные процессы были активизированы в арабском мире или на Украине, вот и приходилось действовать "по ситуации" - и в Сирии, и в Крыму и в Херсоне.

В ХХ веке, особенно после волны революций в незападных странах и ликвидации колониальной системы, разнообразие форм капитализма и социализма расширилось. Попытка российских реформаторов "построить капитализм в России", а затем войти в систему "западного капитализма" выглядит странной утопией из XXI века. Сейчас нет никакого смысла создавать конфликты относительно идеологических ярлыков. Мы должны строить жизнеустройство, адекватное нашей природе, ресурсам, культуре и отношениям с международной средой.

А те общинные основания российской цивилизации, так ярко проявившиеся и в Великой Октябрьской социалистической революции, и в ходе Великой Отечественной войны, временно оттесненные в катакомбы, продолжат свое развитие и еще сыграют важную роль в цивилизации будущего с ее новыми достижениями вроде мировой информационной среды и искусственного интеллекта.

23 января 2024, https://vnnews.ru