Перефразируя старый советский шлягер, "Маркс устарел - говорит кое-кто, смеясь". Ну а раз так, то и вспоминать о его учении следует в лучшем случае как о немаловажном, но давно пройденном этапе в истории науки. Да, жил, мол, давным-давно, может быть, и гениальный в своем роде, но не соблюдал академической вежливости по отношению к научным оппонентам. 

За четверть века, прошедшую после буржуазной контрреволюции в России, власти РФ сделали все, чтобы замолчать, предать забвению имя Маркса. Даже мировой экономический кризис 2008 г. их не образумил. Если на Западе почесали затылки и выпустили дополнительные тиражи "Капитала", то у нас изучение марксизма остается уделом самодеятельных молодежных кружков. И это, кстати, неплохо - опыт русских революций показывает, что из подпольных кружков вышли марксисты более знающие и более преданные, нежели позднейшие партфункционеры, добровольно-принудительно "проходившие" марксизм в советских вузах и партийных школах. 

Но для большинства вновь актуален вопрос-ответ Остапа Бендера: "Кто, по-вашему, этот мощный старик? Не говорите, вы не можете этого знать!"

В тесных пределах газетной публикации мы вынуждены ограничиться беглым разбором лишь одного произведения Маркса, ставшего главным делом и главным испытанием всей его жизни, - "Капитала", оставляя как бы за скобками все остальное поле его революционной работы. Но и одного "Капитала" достаточно, чтобы признать Маркса величайшим революционером всех времен. "Самый страшный снаряд, который когда-либо был пущен в голову буржуа" - так он сам оценивал эту книгу. 

Этот "мощный старик" открыл всеобщий закон капиталистического накопления, согласно которому рост капиталистического богатства с железной необходимостью ведет к росту пролетарской нищеты. Победить бедность, оставаясь в рамках капитализма, невозможно в принципе по той причине, что бедность является имманентным условием роста капиталистического богатства.

Именно этот закон объявляют "устаревшим" и "опровергнутым" жизнью, кивая на благополучие "золотого миллиарда" человечества. Но, во-первых, капитализм - мировая система, и кроме "золотого миллиарда" как коллективного капиталиста существует еще и другой мир как коллективный пролетарий. И, во-вторых, процессы относительного и абсолютного обнищания трудящихся масс продолжаются не только за пределами, но и внутри самого "золотого миллиарда". Если в США и Западной Европе уровень имущественного неравенства постепенно снижался после Великой депрессии и Второй мировой войны, то в 80-е годы его рост возобновился, особенно ускорившись после поражения социализма в СССР и Восточной Европе.  Соответственно, на рубеже столетий появилось множество исследований роста национального и глобального имущественного неравенства. Из известных учреждений, постоянно мониторящих рост социального расслоения, упомянем здесь французскую исследовательскую группу Тома Пикетти, автора книги "Капитал в XXI веке" (2013), швейцарский банк Credit Suisse и международное объединение по борьбе с бедностью Oxfam. Вот только немногие из их наблюдений:  Восемь крупнейших богатеев мира владеют таким же богатством, что и 3,6 миллиарда людей, составляющих беднейшую половину человечества (Oxfam). Беднейшие 50% населения мира располагают менее чем четвертью процента мирового чистого богатства. При этом у девяти процентов чистое состояние отрицательное, то есть долги превышают стоимость имущества, причем большинство таких людей живет именно в богатых странах (Credit Suisse).  В США за последние 30 лет состояние беднейшей половины населения не выросло, в то время как у богатейшего одного процента оно учетверилось (Пикетти). А теперь ознакомимся с полной формулировкой марксова закона в первом томе "Капитала":  "Пауперизм составляет инвалидный дом активной рабочей армии и мертвый груз промышленной резервной армии. Производство пауперизма предполагается производством относительного перенаселения, необходимость первого заключена в необходимости второго; вместе с относительным перенаселением пауперизм составляет условие существования капиталистического производства и развития богатства. Он относится к faux frais [непроизводительным издержкам] капиталистического производства, большую часть которых капитал умеет, однако, свалить с себя на плечи рабочего класса и мелкой буржуазии. Чем больше общественное богатство, функционирующий капитал, размеры и энергия его возрастания, а следовательно, чем больше абсолютная величина пролетариата и производительная сила его труда, тем больше промышленная резервная армия. Свободная рабочая сила развивается вследствие тех же причин, как и сила расширения капитала. Следовательно, относительная величина промышленной резервной армии возрастает вместе с возрастанием сил богатства. Но чем больше эта резервная армия по сравнению с активной рабочей армией, тем обширнее постоянное перенаселение, нищета которого прямо пропорциональна мукам труда активной рабочей армии. Наконец, чем больше нищенские слои рабочего класса и промышленная резервная армия, тем больше официальный пауперизм. Это - абсолютный, всеобщий закон капиталистического накопления".  "Официальный пауперизм" - это признаваемый самим буржуазным государством уровень бедности, и на этот счет есть точная статистика. О росте в РФ числа людей с доходом ниже прожиточного минимума не писал только ленивый. Но, может быть, современная Россия с ее бестолковой и вороватой властью есть печальное исключение, а в богатых капиталистических государствах дела идут иначе? Обратимся к богатейшим Соединенным Штатам. С 2001 по 2013 г. национальный доход вырос здесь на четверть. И за тот же период доля получателей продовольственной помощи выросла в два с половиной раза - с 6% до 15% населения, немного снизившись до 13% в 2016 году. Что это как не рост официального пауперизма, то есть абсолютное обнищание на фоне роста совокупного общественного богатства?!

Итак, об устарелости марксизма не может быть речи. Все выведенные этим учением законы капиталистического способа производства остаются в силе по сей день. Конечно, в ХХ веке возникли новые явления, которых во времена Маркса еще не существовало. Но переход капитализма в стадию империализма-глобализма, рождая новые, надстроечные (империализм, по Ленину, есть надстройка над классическим капитализмом) связи и закономерности, не отменяет базисных законов, как и в физике теория относительности не отменяет ньютоновой механики. В этом смысле Маркс "устарел" не больше, чем Ньютон. Он наш современник и надолго им останется. 

Итак, закон действует. Но почему? Обыватели всех стран и вслед за ними и буржуазная ученость отвечают, что все дело, мол, в неравенстве талантов, а еще больше - в лености и расточительности распущенного большинства и в трудолюбии и бережливости высокоморального меньшинства, становящегося "цветом нации". "Если ты такой умный, то почему ты такой бедный?" - вот вопрос, кажущийся обывателю абсолютно неубиенным аргументом против всяческих смутьянов.  На Маркса подобные аргументы не действовали. Он с неизменным презрением отзывался о капиталистах как о "немногих грубых и полуобразованных выскочках", превратившихся в "выдающихся прядильщиков", "крупных колбасников" и "влиятельных торговцев ваксой".

А что с Маркса взять, если сам он был беднее церковной мыши! Не авторитет! Обратимся тогда к авторитетам буржуазным. Так, знаменитый Герберт Уэллс относился к Марксу и марксизму резко отрицательно. Коммунисты, писал он, "внушили людям, что некая таинственная группа злодеев, именуемых капиталистами, вступила в заговор против счастья всего человечества". То есть великий фантаст считал марксизм некоей разновидностью конспирологической писанины типа той макулатуры, какой у нас в изобилии торгуют на любом оппозиционном мероприятии. Отсюда однозначно следует, что Уэллс был невежда и никаких сочинений Маркса или Энгельса даже в руках не держал. Ведь именно марксизм подвел под антикапиталистические настроения прочную научную базу, сделав невозможной любую социальную конспирологию. 

Невежество не аргумент, но здесь любопытно другое - то, как Уэллс опровергал выдуманный им же самим "марксизм". "Трудно, - писал он, - убедить марксистов в том, что в совокупности своей капиталисты - всего лишь беспорядочная кучка дерущихся из-за жирного куска, недалеких, духовно убогих людей". Ну и чем отличается сказанное от презрительных отзывов Маркса? Да ничем, кроме, конечно, того, что процесс капиталистического накопления остался для него тайной за семью печатями.  Вопросом о роли таланта в бизнес-успехе заинтересовались современные ученые. Трое исследователей из Катанийского университета (Италия) построили и прокрутили на компьютере математическую модель, показавшую, что успех в бизнесе зависит не от индивидуальных качеств, а от игры случая. Их вышедшая в феврале этого года статья так и называется: "Талант или везение: роль случайности в успехе и неудаче" (A. Pluchino, A.E. Biondo, A. Rapisarda. Talent vs Luck: the role of randomness in success and failure). 1000 виртуальных индивидов (агентов) с разным уровнем интеллекта были поставлены в равные исходные условия благосостояния, и далее их взаимоотношения были прокручены на 40 лет вперед за 80 итераций (полугодий). И вот что получилось. "Важным результатом моделирования, - пишут авторы, - является то, что наиболее успешные агенты почти никогда не являются самыми талантливыми, а находятся в середине гауссова распределения талантов". И только 8,75% талантливых индивидов оказались способными превзойти свой исходный уровень успеха.

Исследование интересное, хотя, строго говоря, изобретен велосипед, так как самая первая динамическая модель накопления и концентрации капитала была построена и прокручена Лениным в одном из его первых сочинений - реферате "По поводу так называемого вопроса о рынках" (1893). Ленин показал, как в результате роста общественного разделения труда натуральное хозяйство мелких производителей постепенно превращается в товарное, а товарное, в свою очередь - в капиталистическое, как это неизбежно ведет к классовому расслоению товаропроизводителей и росту внутреннего рынка. Поскольку компьютеров в те времена не было, и Ленин располагал только бухгалтерскими счетами, он вынужден был ограничиться шестью агентами (хозяйствами) и шестью итерациями. Вывод моделирования совпал с марксовым: "Обеднение массы народа" (этот непременный член всех народнических рассуждений о рынке) не только не препятствует развитию капитализма, а напротив, именно его".

Итальянские исследователи в силу незнания или каких-то иных причин не ссылаются ни на Маркса, ни на Ленина, а посему и связь такого распределения богатства именно с капитализмом и присущим ему способом производства ими не указывается и не осознается. Впрочем, как и другими исследователями роста экономического неравенства - они лишь констатируют этот рост, особо не вникая в его марксистское объяснение. А надо бы!

Тем не менее интерес к Марксу и его главному произведению неуклонно возрастает во всем мире. Ищутся новые подходы, множатся новые интерпретации. В прошлом году в издательстве Принстонского университета (США) вышла книга Уильяма Робертса "Преисподняя Маркса. Политическая теория "Капитала" (William Clare Roberts. Marx's Inferno. The Political Theory of Capital). Автор утверждает, что структура первого тома "Капитала" навеяна Марксу "Божественной комедией", и что внимание к этой структуре помогает раскрыть аргументацию Маркса.  У Данте Ад представляет собой уступчатую воронку, восемью кругами спускающуюся к последнему девятому кругу - ледяному озеру Коцит, в которое вморожены самые ужасные грешники - предатели во главе с самим Люцифером. По мнению Робертса, иерархия экономических категорий у Маркса соответствует иерархии грехов у Данте. 33 песни Дантова "Ада" соответствуют 33 главам французского издания "Капитала". выражает собой его развитие, является условием капитализма и усиливает

Такая интерпретация "Капитала" подсказана Робертсу самим Марксом. В предисловии к первому варианту "Капитала" - "К критике политической экономии", кратко обрисовав перипетии своих теоретических изысканий, он подытоживает: "Эти заметки о ходе моих занятий в области политической экономии должны лишь показать, что мои взгляды, как бы о них ни судили и как бы мало они ни согласовались с эгоистическими предрассудками господствующих классов, составляют результат добросовестных и многолетних исследований. А у входа в науку, как и у входа в ад, должно быть выставлено требование:

Здесь нужно, чтоб душа была тверда;

Здесь страх не должен подавать совета"

(Данте, "Божественная комедия")

Сам же Маркс представляется Робертсу Вергилием, сопровождающим его в путешествиях по кругам капиталистического ада. Конечно, это не более чем метафора, но метафора уместная, ибо теоретическое проникновение в структуру капиталистической экономики стало лично для Маркса настоящим сошествием в ад - Катабасисом, физическим и нравственным кошмаром, тяготевшим над ним на протяжении всей жизни. 

Говорят, что писатель должен любить своего героя, даже если тот негодяй. Маркс же питал глубокое отвращение и ненависть к предмету исследования: "Новорожденный капитал источает кровь и грязь из всех своих пор, с головы до пят". В апреле 1851 г. он сообщает Энгельсу: "Я уже так далеко подвинулся, что недель через пять покончу со всей экономической дрянью (в оригинале употреблено грубое ругательство: Scheiße, т.е. с-нь. - А.Ф.). Это начинает мне приедаться". "Пять недель" растянулись на десятилетия... 

А в "награду" за труды он получил нищету и болезни. Все свои финансы - несколько тысяч талеров - Карл и Женни просадили на издание революционной "Новой Рейнской газеты" (баронессе Женни фон Вестфален пришлось продать даже свою мебель), и к началу английской эмиграции в августе 1849 г. они остались буквально ни с чем. Вот только несколько выдержек из писем Карла. Писем Женни я уж не буду цитировать, дабы не пополнять перечня ужасов их пролетарского существования в Лондоне с четырьмя детьми на руках.

"Вряд ли приходилось кому-нибудь писать о "деньгах" при таком отсутствии денег! Большинство авторов по этому вопросу состояло в наилучших отношениях с предметом своих исследований".

"Я лично еще могу в усиленной работе над общими вопросами забыть об этой нищете. У моей жены, разумеется, нет этого прибежища".  "Если бы у меня было достаточно денег, то есть > 0, для моей семьи и если бы моя книга была готова, мне было бы совершенно безразлично, сегодня или завтра быть выброшенным на живодерню, alias [иначе говоря] издохнуть. Но при вышеупомянутых условиях это пока не годится".

"Итак, почему я Вам не отвечал? Потому что я все время находился на краю могилы. Я должен был поэтому использовать каждый момент, когда я бывал в состоянии работать, чтобы закончить свое сочинение, которому я принес в жертву здоровье, счастье жизни и семью. Я смеюсь над так называемыми "практичными" людьми и их премудростью. Если хочешь быть скотом, можно, конечно, повернуться спиной к мукам человечества и заботиться о своей собственной шкуре. Но я считал бы себя поистине непрактичным, если бы подох, не закончив своей книги, хотя бы только в рукописи". Больше всего Маркса мучили карбункулы, которые развиваются на фоне длительных стрессов, общего истощения, диабета, болезней желудка, печени и почек, авитаминоза. Единственным "утешением" Маркса, как он говорил Энгельсу, было то, что карбункулы - это "истинно пролетарское заболевание". Ни переливания крови, ни антибиотиков в те времена не было, и Маркс лечился мышьяком и... курением. 

Однако нашлись мерзавцы, утверждающие, что карбункулезу сопутствуют психические расстройства, от которых-де и произошли все "разрушительные идеи" Маркса. Из того же ряда байки о том, что Энгельс чуть ли не намеренно держал Маркса впроголодь, а сам роскошествовал. 

Переписка друзей в периоды обострения болезни похожа порой на переписку реанимации с моргом. "Сделай мне одолжение, принимай мышьяк и приезжай сюда, - заклинал Энгельс. - Ни один человек не в состоянии долго выдержать такого хронического заболевания карбункулами, не говоря уже о том, что может, наконец, появиться такой карбункул, от которого ты отправишься к праотцам. Что тогда будет с твоей книгой и твоей семьей? Ты знаешь, что я готов сделать все возможное, и в этом экстренном случае даже больше, чем я имел бы право рискнуть сделать при других обстоятельствах. Но будь же и ты благоразумен и сделай мне и твоей семье единственное одолжение - позволь себя лечить!"

Суммы, регулярно пересылавшиеся Марксу в течение более чем тридцати лет, характеризуют якобы купавшегося в роскоши Энгельса как капиталиста, или, лучше сказать, менеджера весьма средней руки. В начале 50-х годов его личный доход составлял около 200 фунтов стерлингов в год. Оттого его письма другу так и пестрят репликами типа "вот-вот дождусь дивидендов", "вот-вот продам акции" и т.п. Так что контекст процитированного письма явно свидетельствует: ради спасения жизни Карла Фред был готов запустить лапу в фабричную кассу. А может быть, и запустил. И вообще он помогал другу, как мог. Не менее половины газетно-журнальных статей, вышедших за подписью Маркса, и за которые тот получал гонорар, на самом деле написаны Энгельсом. Ему же пришлось доводить до читабельного состояния второй и третий тома "Капитала", а материалы к четвертому тому были опубликованы Каутским только в 1905 г. 

В каком-то смысле смерть стала для Маркса избавлением. "Жить, - писал Энгельс, - имея перед собой множество незаконченных трудов и испытывая танталовы муки от желания закончить их и от невозможности это сделать, было бы для него в тысячу раз горше, чем настигшая его тихая смерть".

Категориальная структура "Капитала" навеяна, конечно, не "Божественной комедией" как таковой, а продиктована и ученому, и поэту независимой от них Мировой комедией, Comoedia Universi. Наука и искусство являются двумя зеркалами единой реальности. Поэтому совсем не удивительно, что в великих творениях человеческого духа системы художественных образов и системы научных категорий образуют параллели, вступают в резонанс. "Божественная комедия" и "Капитал" родственны в первую очередь по специфической природе отображаемой реальности. Это мир омертвелых сущностей. У Данте - загробное царство, кладбище замороженных в ледяном озере прегрешений, печальный паноптикум некогда живых страстей. У Маркса препарируемый им капиталистический способ производства - мир омертвевших, отчужденных, застывших человеческих действий и отношений, принявших фантастическую форму отношения вещей. 

"Чтобы найти аналогию, - объяснял Маркс, - нам пришлось бы забраться в туманные области религиозного мира. Здесь продукты человеческой головы представляются самостоятельными существами, одаренными собственной жизнью и находящимися в определенных отношениях друг с другом и с людьми. То же самое происходит в мире товаров с продуктами человеческих рук. Это я называю фетишизмом, который присущ продуктам труда, коль скоро они производятся как товары, и который, следовательно, неотделим от товарного производства".

В одной из подготовительных рукописей "Капитала" Маркс формулирует, что при капиталистическом способе производства "вещные условия отчуждены от самого рабочего и выступают, более того, как одаренные собственной волей и собственной душой фетиши, что товары фигурируют как покупатели людей". Провидческая картина пресловутого "общества потребления", в котором не люди покупают товары, а сами товары покупают людей, навязываются им вездесущей рекламой, стандартами "престижного" потребления: "Ни один евнух не льстит более низким образом своему повелителю и не старается возбудить более гнусными средствами его притупившуюся способность к наслаждениям, чтобы снискать себе его милость, чем это делает евнух промышленности, производитель, старающийся хитростью выудить для себя серебряные гроши, выманить золотую птицу из кармана своего христиански возлюбленного ближнего".

Здесь мы переплываем Стикс и оказываемся в первом ярусе дантова Ада, в сфере простого товарного производства и обращения. Между прочим, механизм, которым пользуется промышленный евнух для вовлечения покупателя и принуждения его к покупке, называется в теории маркетинга "воронкой продаж". Вполне инфернальный образ! Это путь, который потенциальный потребитель проходит от привлечения его внимания к товару до момента его покупки. 

Засасывая в себя человека, воронка продаж заставляет его залезать в долги. Например, по данным торговой сети "М.видео" за 2015 г., в кредит покупалось более 40% айфонов. А пока кредит выплатишь, выйдет новый айфон и захочется купить его, а старый продавать за бесценок и влезать в новый кредит. Дабы подхлестнуть процесс, Apple искусственно тормозит работу старых моделей. Во многих странах начаты расследования, поданы судебные иски. Например, во Франции за такие делишки грозит до двух лет тюрьмы и штраф в размере до 5% от годового оборота. Но что значат два года и пять процентов, если, как писал цитируемый Марксом английский профсоюзный деятель Т. Дж. Даннинг, нет такого преступления, на которое капитал не рискнул бы ради высокой прибыли, хотя бы под страхом виселицы.  "Сфера простого обращения, или обмена товаров, - пишет Маркс, - есть тот источник, из которого фритредер vulgaris [апологет свободного рынка обыкновенный] черпает все свои взгляды, понятия, масштаб всех своих суждений об обществе капитала и наемного труда"

Это настоящий эдем прирожденных прав человека. Здесь господствуют только свобода, равенство, собственность и Бентам [английский философ, "гений буржуазной тупости", по словам Маркса]. Свобода! Ибо покупатель и продавец товара, например рабочей силы, подчиняются лишь велениям своей свободной воли. Они вступают в договор как свободные, юридически равноправные лица. Договор есть тот конечный результат, в котором их воля находит свое общее юридическое выражение. Равенство! Ибо они относятся друг к другу лишь как товаровладельцы и обменивают эквивалент на эквивалент. Собственность! Ибо каждый из них располагает лишь тем, что ему принадлежит. Бентам! Ибо каждый заботится лишь о себе самом. Единственная сила, связывающая их вместе, это - стремление каждого к своей собственной выгоде, своекорыстие, личный интерес. Но именно потому, что каждый заботится только о себе и никто не заботится о другом, все они в силу предустановленной гармонии вещей или благодаря всехитрейшему провидению осуществляют лишь дело взаимной выгоды, общей пользы, общего интереса.

Итак, общая польза, социальное партнерство, классовое сотрудничество... Но что происходит глубже, в следующем ярусе капиталистической преисподней - за крепостной стеной города Дит?

"Оставим эту шумную сферу, где все происходит на поверхности и на глазах у всех людей, и вместе с владельцем денег и владельцем рабочей силы спустимся в сокровенные недра производства, у входа в которые начертано: "Посторонним вход воспрещается!" Покидая эту сферу, мы замечаем, что начинают несколько изменяться физиономии наших действующих лиц. Бывший владелец денег шествует впереди как капиталист, владелец рабочей силы следует за ним как его рабочий; один многозначительно посмеивается и горит желанием приступить к делу; другой бредет понуро, упирается как человек, который продал на рынке свою собственную шкуру и потому не видит в будущем никакой перспективы, кроме одной: что эту шкуру будут дубить". Дубление выражается в том, "капитал - это мертвый труд, который, как вампир, оживает лишь тогда, когда всасывает живой труд и живет тем полнее, чем больше живого труда он поглощает". Здесь образ Ада преследует нас на каждом шагу. Вот детский труд на спичечной мануфактуре: "Рабочий день, продолжительность которого колеблется между 12-14 и 15 часами, ночной труд, нерегулярное питание, по большей части в помещении самих мастерских, отравленных фосфором. Данте нашел бы, что все самые ужасные картины ада, нарисованные его фантазией, превзойдены в этой отрасли мануфактуры".

"Живой труд выступает только средством для того, чтобы увеличить стоимость овеществленного, мертвого труда, вдохнуть в него живую душу, утратив при этом свою собственную, и в результате, с одной стороны, произвести созданное богатство как чужое, а как свое - только нищету живой рабочей силы". "Присоединяя к мертвой предметности живую рабочую силу, капиталист превращает стоимость - прошлый, овеществленный, мертвый труд - в капитал, в самовозрастающую стоимость, в одушевленное чудовище, которое начинает "работать" "как будто под влиянием охватившей его любовной страсти". В немецком оригинале слова о любовной страсти - припев куплетов о крысе из "Фауста" Гете: Als hätt' es Lieb' im Leibe (Ужель она влюбилась?). И вновь капитал рождает у Маркса подземельные ассоциации - он подобен крысе из погреба! 

Но при этом крыса не нарушает никаких законов капитализма - ни экономических, ни юридических. Все домарксистские коммунистические и социалистические учения строились на том, что выкачивание и присвоение прибавочной стоимости происходит посредством обмана рабочего капиталистом. Маркс же показал, что никакого обмана нет - обитатели рыночного эдема обмениваются эквивалентами, без нарушения закона стоимости. Стоимость рабочей силы равна стоимости жизненных средств, необходимых рабочему, дабы не умереть с голоду и воспроизвести потомство. А ведь еще Адам Смит отметил, что "бедность, по-видимому, благоприятствует размножению"! И поскольку владелец денег оплатил дневную стоимость рабочей силы, ему же принадлежит и потребление ее в течение дня. Тот же "сюрприз", что стоимость, создаваемая потреблением рабочей силы в течение одного дня, вдвое больше, чем ее собственная дневная стоимость, "есть лишь особое счастье для покупателя, но не составляет никакой несправедливости по отношению к продавцу". "По законам буржуазной политической экономии, - разъяснял мысль друга Энгельс, - наибольшая часть продукта не принадлежит рабочим, которые его произвели. Когда же мы говорим: это несправедливо, этого не должно быть, - то до этого политической экономии непосредственно нет никакого дела". Той версии "марксизма", которая сознательно ограничивает себя рамками узко понятой "политэкономии", до этого действительно нет никакого дела. "Справедливость, - писал Ленин, - пустое слово, говорят интеллигенты и те прохвосты, которые склонны объявлять себя марксистами на том возвышенном основании, что они "созерцали заднюю" экономического материализма". Но справедливость - это идея, "которая двигает во всем мире необъятными трудящимися массами". И "если нравственное сознание массы объявляет какой-либо экономический факт несправедливым, то это есть доказательство того, что этот факт сам пережил себя" (Энгельс). 

Капиталу же, напротив, нужно показать, что это вампирство, это его "особое счастье" присваивать неоплаченный труд - и есть самая доподлинная СПРАВЕДЛИВОСТЬ. Доказательствами служат основанные на обмене товарных эквивалентов общественные формы - юридическая свобода, юридическое равенство и юридические "прирожденные" права. 

И здесь у капитала есть весомые преимущества, против которых утопический социализм, опирающийся исключительно на требования "чистой справедливости", абсолютно бессилен. Дело не в том, что капиталист якобы жульничает, а в том, что сам мир капитала по природе своей обманчив. Соль в том, что капиталу не требуется прибегать к созданию каких-то искусственных иллюзий - он порождает их в головах своих агентов и контрагентов самим способом своего функционирования, в ходе которого стихийно возникают, как определяет их Маркс "общественно значимые, следовательно объективные мыслительные формы" для товарного производства. "Поэтому весь мистицизм товарного мира, все чудеса и привидения, окутывающие туманом продукты труда при господстве товарного производства, - все это немедленно исчезает, как только мы переходим к другим формам производства".  Но пока мы находимся в Малебольдже - восьмом круге Ада, в капиталистическом способе производства и накопления как мире перевернутых отношений и соответствующих им обманчивых "объективных мыслительных форм". Здесь Данте встречается Какусом - полузверем-получеловеком, знаменитым тем, что, укравши стадо коров, он втащил их к себе в пещеру за хвосты, чтобы следы вели не внутрь, а наружу. Это о нем писал Мартин Лютер: "Какусом называется злодей, благочестивый ростовщик, который ворует, грабит и пожирает все. И все-таки он как будто ничего не делал дурного; и думает, что даже никто не может обличить его, ибо он тащил быков задом наперед в свое логовище, отчего по их следам казалось, будто они были им выпущены. Таким же образом ростовщик хочет одурачить весь мир, будто он приносит пользу и дает миру быков, между тем как он хватает их только для себя и пожирает". По этому поводу Маркс отмечает: "Прелестнейший портрет капиталиста вообще, который делает вид, будто от него исходит то, что он тащит в свою пещеру от других, заставляя все это двигаться задом наперед, чтобы казалось, что это вышло из его пещеры".

Эта кажимость, иллюзия, рисующая реальные отношения перевернутыми задом наперед и с ног на голову, вообще есть свойство всей идеологической надстройки, возвышающейся над экономическим базисом товарного производства. Примером может служить лукавое и гадкое словечко "работодатель", благодаря которому капиталист представляется благодетелем, не дающим владельцу рабочих рук околеть с голоду, в то время как дело обстоит диаметрально противоположным образом. И такая, по выражению Энгельса, тарабарщина официально узаконена в Трудовом кодексе РФ и даже как зараза проникла в программные документы коммунистических партий. Но бог с ней, с терминологической тарабарщиной. Капиталистическая действительность такова, что "хвостом вперед" оборачивается весь образ жизни человека. Рабочий, говорит Маркс, только вне труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувствует себя оторванным от самого себя. Принудительный труд - это не удовлетворение потребности в труде, а только средство для удовлетворения всяких других потребностей, но не потребности в труде. Как только прекращается физическое или иное принуждение к труду, от труда бегут, как от чумы. "Рабочий чувствует себя свободно действующим только при выполнении своих животных функций - при еде, питье, в половом акте, в лучшем случае еще расположась у себя в жилище, украшая себя и т.д., - а в своих человеческих функциях он чувствует себя только лишь животным. То, что присуще животному, становится уделом человека, а человеческое превращается в то, что присуще животному". Из этой, коренящейся в самой природе капитализма, перестановки местами животного и человеческого и происходят разные биосоциальные концепции капитализма - от социал-дарвинизма до фрейдомарксизма.

Знаменитый Эрих Фромм, старавшийся перевести Маркса на язык Фрейда и обратно (и внесший тем самым свою лепту в дело обратного превращения социализма из науки в утопию), все же ввел в социологию параллельный понятию фетишизма удачный образ "некрофилии" как поклонения мертвым вещам. Фромм считал некрофилию атрибутом современной, техногенной, цивилизации. Но некрофильские черты капиталистической эпохи проявились гораздо раньше, еще на ее заре, в изнеженном XVIII веке, веке изощренных механических игрушек, которые в Эрмитаже заводят раз в год для особо привилегированной публики.  Андерсеновская принцесса была крайне разочарована, узнав, что подаренный ей соловей настоящий, а не механический. Так и "индустриального" человека больше не интересуют другие люди, природа и все живое. Его, как и принцессу, более всего привлекают механические, неживые артефакты. Фромм указывает на пример фотографирования, превратившегося в эрзац зрения, от которого требуются определенные усилия духа. А здесь достаточно взглянуть на предмет и щелкнуть затвором, но не обязательно его видеть. Вместо того чтобы, проникаясь живой красотой, не торопясь созерцать прекрасный ландшафт или ту же Венеру Милосскую, турист просто жмет на кнопку и спешит к следующему шедевру. А предыдущий шедевр остается отпечатком на пленке или флешке. "Fire-and-forget" (выстрелил и забыл) - так устроены современные системы самонаводящегося оружия. В данном случае "фотканье" убивает зрение. Да и к чему, в самом деле, созерцать и проникаться, если отпечаток уже в кармане?

Это еще Фромм не дожил до эпохи айфонов и вездесущих селфи, которые стали эрзацем не только живого зрения, но и живого человеческого общения. Рабское поклонение и служение его величеству айфону - самое на сей момент крайнее психологическое проявление общего явления товарного фетишизма. Уткнувшимся в экраны людям кажется, что они общаются со всем миром. На самом же деле это суррогат общения, отчуждение, или пресловутое одиночество в толпе, со всех сторон обсосанное философами-экзистенциалистами, но так ими не понятое. Если же вы не философ, но хотите узнать и испытать на себе, что такое настоящая, марксистская, категория "отчуждение", заведите себе айфон! Зачем турист делает селфи с Венерой? А затем, что нет у него, к великой его досаде, никакой возможности накорябать на древнем мраморе: "Здесь был Вася!"

Раз уж в путешествии по миру товарного фетишизма мы всюду натыкаемся на загробные ассоциации, обратимся к одному видению Салтыкова-Щедрина. В храме города Глупова была картина, изображавшая сатану в аду. Как повествует летописец города, ни в фигуре, ни даже в лице врага человеческого не усматривается особливой страсти к мучительству, а видится лишь нарочитое упразднение естества. Упразднение сие, сосредоточившись само в себе, перешло в окаменение. Поэтому как ни ужасны пытки и мучения, в изобилии по всей картине рассеянные, и как ни удручают душу кривляния и судороги злодеев, для коих те муки приуготовлены, каждому зрителю непременно сдается, что даже и сии страдания менее мучительны, нежели страдания сего подлинного изверга, который до того всякое естество в себе победил, что и на сии неслыханные истязания хладным и непонятливым оком взирать может. "Хладное око"! - вот меткое слово, найденное великим русским сатириком для мира умерших вещей и чувств.

Но социальная диалектика такова, что те же самые условия бытия, которые рождают "идеологию" как ложное сознание, рисующее действительные отношения перевернутыми с ног на голову, одновременно способствуют становлению сознания истинного. В одной из подготовительных рукописей "Капитала" сказано: "Признание рабочим продуктов труда своими собственными продуктами и оценка отделения труда от условий его существования как несправедливого, насильственного, свидетельствует об огромной сознательности, являющейся продуктом капиталистического способа производства и точно так же служит похоронным звоном, предвещающим гибель этого способа производства, как с появлением у раба сознания того, что он не может быть собственностью третьего лица, с появлением у него осознания себя личностью, рабство влачит уже только искусственное существование и не может дальше служить базисом производства". "Капитал" - это не современная буржуазная "экономикс", хотя последняя и заимствовала из него ряд чисто формальных членений предмета исследования. "Потому-то "Капитал" и имел такой гигантский успех, - писал Ленин, - что эта книга "немецкого экономиста" показала читателю всю капиталистическую общественную формацию как живую - с ее бытовыми сторонами, с фактическим социальным проявлением присущего производственным отношениям антагонизма классов, с буржуазной политической надстройкой, охраняющей господство класса капиталистов, с буржуазными идеями свободы, равенства и т.п., с буржуазными семейными отношениями". Поэтому "Капитал" - не только макроэкономический труд, но и блестящее исследование по социальной и индивидуальной психологии, и именно это сближает его с великими творениями литературы и искусства. 

Робертс отнюдь не единственный и не первый, кто отметил конгениальность "Капитала" другим вершинам мировой духовной культуры. Так, молодой Бернард Шоу многие недели просиживал в библиотеке Британского музея, параллельно штудируя две вещи: "Капитал" Маркса и партитуру "Тристана и Изольды" Вагнера. Выдающийся советский философ Эвальд Ильенков проводил прямую параллель между двумя тетралогиями: "Кольцом нибелунга" Вагнера и четырьмя томами "Капитала". Ведь предметом обоих произведений являются приключения и метаморфозы золота.

У Вагнера золото изначально покоится на дне Рейна, откуда его похищает подземный карлик-нибелунг Альберих и выковывает из него волшебное кольцо, дающее его обладателю власть над миром. Далее кольцо переходит из рук в руки, принося лишь смерть своим владельцам. Последний владелец - Зигфрид - убит предательским ударом в спину. Однако и его убийца сам тонет в разливе Рейна. Погребальный костер Зигфрида вздымается до небес и в нем сгорает Валгалла и обитающие в ней боги. Цикл завершен, и кольцо возвращается на дно Рейна.  То же у Маркса. Золото в природе - первый металл, обнаруженный древним человеком в руслах пересохших рек. Встречающийся повсеместно, но в небольших количествах, красивый, не подверженный коррозии, ковкий, легко делимый и обратно соединяемый. У золотого самородка нет меновой стоимости, а у древнего человека - нет специальной цели найти его с целью обмена. Золото привлекало только своей потребительной стоимостью, как предмет эстетического наслаждения или религиозного поклонения. Только с развитием разделения труда золото превращается в предмет целенаправленной добычи и обмена - в товар, обладающий стоимостью, измеряемой количеством затраченного на его производство труда. На следующей стадии особенный товар золото превращается в товар всеобщий - в деньги, дающие власть над миром. И далее деньги превращаются в капитал - стоимость, "самовозрастающую", в процессе эксплуатации труда по знаменитой формуле Д-Т-Д.

Ну а что видится за горизонтом? Перспектива обозначена Лениным. "Когда мы победим в мировом масштабе, - писал он в четвертую годовщину Октябрьской революции, - мы, думается мне, сделаем из золота общественные отхожие места на улицах нескольких самых больших городов мира. Это было бы самым "справедливым" и наглядно-назидательным употреблением золота для тех поколений, которые не забыли, как из-за золота перебили десять миллионов человек и сделали калеками тридцать миллионов в "великой освободительной" войне". Буржуазия не стала дожидаться реализации ленинского прогноза. Явно в издевку золотые унитазы появились в ее дворцах значительно раньше экспроприации экспроприаторов в мировом масштабе, как бы символизируя "конец истории", отсекающий человечество от лучшего будущего и пресекающий освободительное движение угнетенных.

Маркс замечает, что если античное общество поносит деньги как монету, на которую разменивается весь экономический и моральный уклад его жизни, то современное общество, которое еще в детстве своем вытащило Плутона за волосы из недр земных, приветствует золото как блестящее воплощение своего сокровеннейшего жизненного принципа. "Культ денег порождает свой аскетизм, свою самоотверженность, свое самопожертвование - бережливость и скупость, презрение мирских, временных и преходящих наслаждений, погоню за вечным сокровищем. Отсюда связь английского пуританизма, а также голландского протестантизма с деланием денег". Протестанты кальвинистского толка убеждены, что хотя это от века уже предопределено, кто спасется, а кто обречен на погибель, но все же земное богатство является знаком избрания и спасения.

Если Христос заповедовал собирать сокровища не на земле, а на небе, то пуританский собиратель сокровищ сумел соединить эти противоположности: он "презирает светские, временные и преходящие наслаждения, гоняясь за вечным сокровищем, которого не ест ни тля, ни ржа, которое является всецело небесным и в то же время всецело земным".

Классический капиталист, отмечает Маркс, клеймит индивидуальное потребление как грех против своей функции накопления. Но в дальнейшем расточительность, являясь демонстрацией богатства и, следовательно, средством получения кредита, становится даже деловой необходимостью. Роскошь входит в представительские издержки капитала. Правда, расточительность капиталиста никогда не приобретает такого простодушного характера, как расточительность разгульного феодала, наоборот, в основе ее всегда таится самое грязное скряжничество и мелочная расчетливость. Тем не менее расточительность капиталиста возрастает с ростом его накопления, отнюдь не мешая последнему. 

Живым воплощением первого, "классического", типа капиталиста является биржевой спекулянт Уоррен Баффет (состояние 84 миллиарда долларов, 3-е место в мире), по-прежнему проживающий в скромном доме, купленном 60 лет назад, и питающийся в ближайшей закусочной. 

Другой тип капиталиста являет собой Дональд Трамп, тоже спекулянт, но иного толка, обитающий в чудовищном, не уступающем по безвкусице "Межигорью" Виктора Януковича, раззолоченном пентхаузе. На днях опубликована запись лекций, прочитанных Баффетом студентам в далеком 1991 г. Речь шла, в частности, и о Трампе. Он в основном переплачивает за недвижимость, но обладает потрясающей способностью заставлять людей одалживать ему деньги. Если вы посмотрите на его активы, то там никогда не было реального капитала. Он должен 3,5 миллиарда долларов, а имущества у него на 2,5 миллиарда. У него дыра в миллиард, но это намного лучше, чем дыра в 100 долларов. Потому что если у вас дыра в 100 долларов, они приходят и забирают телевизор, а если дыра в миллиард, они говорят: "Держитесь там, Дональд!" Словом, денег нет, но вы держитесь здесь, вам всего доброго, хорошего настроения и здоровья. Трамп терпел и вам велел! Мотовство как деловая необходимость и средство получения кредита обрело в лице Трампа свое идеальное воплощение. Переселившись в Белый дом, он пожелал столь же богато обставить личные покои и попросил у нью-йоркского Музея Соломона Гуггенхайма одолжить ему одну из картин Ван Гога. Однако музей не пошел навстречу, предложив взамен другое произведение искусства, которое он счел более соответствующим вкусам и образу жизни президента, - действующий унитаз "Америка" из 18-каратного золота работы итальянского скульптора Маурицио Каттелана. Аллегория недурна: когда капитализм достиг вершины могущества, которое одновременно есть дно, самым подходящим золотым троном для самого влиятельного политика капиталистического мира становится золотой сантехнический прибор. Трамп, впрочем, намек понял и отказался от издевательского предложения.

Но не рано ли говорить о завершении метаморфоз золота и возвращении его к своей природной ипостаси, ведь социалистическая революция не победила в мировом масштабе? Это как посмотреть. И да, и нет.

Нет - потому что господство капитала в мировом масштабе не сломлено.

Да - потому что если и не произошло мировой революции, то произошла мировая реформа.  Как это ни парадоксально, но именно революция продлила жизнь капитализму, став тем дамокловым мечом, под угрозой которого капитал вынужден был умерять свои аппетиты, по крайней мере в метрополиях. Ему пришлось пойти на крупные уступки трудящимся, встроив в свою социальную надстройку (но не в экономический базис) некоторые социалистические элементы. Оправдались слова Ленина о том, что революции побеждают даже тогда, когда они терпят поражение. Наша революция за полтора года дала для пролетариата неизмеримо больше, чем французская революция для своего класса. И потому даже если бы завтра какой-нибудь счастливый Колчак перебил поголовно всех и каждого большевика, революция осталась бы непобедимой. Ныне с поражением социализма в СССР и Восточной Европе, с исчезновением этого дамоклова меча капитал стремительно уходит на второй круг и возвращается к своему истоку. Социалистические вкрапления вымываются, и всеобщий закон капиталистического накопления вновь развернулся во всю свою первобытную мощь.  Поэтому и обеспокоены дальновидные выразители интересов капитала. Среди них нобелевский лауреат по экономике Джозеф Стиглиц, автор книги "The Great Divide: Unequal Societies and What We Can Do About Them", 2015 (русский перевод: "Великое разделение. Неравенство в обществе, или Что делать оставшимся 99% населения?"). Не так давно, рассказывает автор, он был на ужине у одного из обеспокоенных великим разделением членов "одного процента", пригласившего ведущих миллиардеров, ученых и других озабоченных проблемой неравенства. Несколько раз в течение ужина плутократы вспоминали о Марии Антуанетте и гильотине, напоминая друг другу о том, что будет, если допустить чрезмерный рост неравенства. "Помните о гильотине!" стало рефреном вечера. Тем самым, считает Стиглиц, собравшиеся подтвердили главный посыл его книги: нынешний уровень неравенства в Америке не неизбежен, он не является следствием неумолимых законов экономики. Это вопрос политики. Они говорили как раз о возможности могущественных людей что-то с этим неравенством сделать. 

Впрочем, политика есть концентрированное выражение экономики. И если капиталистическую экономику не трогать, то единственное, что можно здесь предпринять, - это вытеснить, экспортировать неравенство за пределы "золотого миллиарда". Но и это, как видим, получается все хуже и хуже - гонимое в дверь, неравенство лезет в окно. Неумолимая логика "влюбленной крысы" заставляет ее и дальше гнуть прежнюю линию хотя бы и под страхом гильотины (вспомним слова Даннинга). Так что же, человечество возвращается на круги своя и обречено совершить очередной капиталистический Катабасис, только уже на новом, неизмеримо более высоком уровне развития производительных сил? Скучища неприличнейшая! - как сказал черт Ивана Карамазова.

Допускал ли Маркс возможность попятных движений истории? И допускал, и анализировал. "Гегель где-то отмечает, что все великие всемирно-исторические события и личности появляются, так сказать, дважды. Он забыл прибавить: первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса", - писал он в первых строках "Восемнадцатого брюмера Луи Бонапарта". 

Кстати, этот пассаж насчет Гегеля и фарса подарен Марксу Энгельсом в письме от 3 декабря 1851 г. А вот как Энгельс оценивал попятные движения. Еще в 1840 г. в статье "Ретроградные знамения времени" юный гегельянец писал: "Попытки сравнить ход истории с линией общеизвестны. Но я предпочитаю скорее сравнение со свободно, от руки начерченной спиралью, изгибы которой отнюдь не отличаются слишком большой точностью. Медленно начинает история свой бег от невидимой точки, вяло совершая вокруг нее свои обороты; но круги ее все растут, все быстрее и живее становится полет, наконец, она мчится, подобно пылающей комете, от звезды к звезде, часто касаясь старых своих путей, часто пересекая их, и с каждым оборотом все больше приближается к бесконечности. Кто может предвидеть конец? И в тех местах, где она как будто возвращается на свой старый путь, поднимается самоуверенная ограниченность и кричит, торжествуя, что у нее, видите ли, когда-то была подобная мысль! Тогда-то мы и слышим - ничто не ново под луной! Наши герои китайского застоя, наши мандарины регресса ликуют и пытаются вычеркнуть из анналов мировой истории целых три столетия, как дерзкий экскурс в запретные области, как горячечный бред, - и они не видят, что история устремляется лишь по кратчайшему пути к новому сияющему созвездию идей, которое скоро ослепит в своем солнечном величии их тупые взоры".

Мы как раз и переживаем такие времена, когда история как будто возвращается на свои старые пути, касается и пересекает их. А как поднимается и торжествующе кричит, самоуверенная ограниченность, как пытается она вычеркнуть из истории и марксизм-ленинизм, и Октябрьскую революцию как дерзкий экскурс в запретные области! Ну и что из этих криков следует? Только то, что, как писал Ленин весной 1918 г., "новое общество есть абстракция, которая воплотиться в жизнь не может иначе, как через ряд разнообразных, несовершенных конкретных попыток создать то или иное социалистическое государство". Материалистическое понимание не учит бездумному оптимизму. В истории нет никакого автоматизма, и попятные движения она совершала не раз и не два. Человечеству придется еще не раз совершать дерзкие экскурсы в "запретные области". А чтобы не заплутать, полезно освежить в памяти перипетии марксова Катабасиса.

http://sovross.ru/articles/1690/39337

*   *   *   *   *   *   *