Нигде в мире экономическое развитие не осуществляется без определяющей управленческой роли государства, имеющего четко фиксируемую тенденцию возрастания. И, вопреки пропагандистам постсоветских либеральных реформ, госуправление экономикой особенно значимо в развитых либеральных западных странах, что и явилось фактором их успешности.

Следует признать, что идеомиф о деэтатизации как главном факторе экономического успеха, получил распространение не только среди россиян. Американский историк А.М. Шлезингер указывал, что в него свято верят и большинство американцев [1]. Представление о том, что экономическое процветание США есть результат неограниченного частного предпринимательства, исторически выполняло роль не хозяйственной рецептуры, а идейной самоидентификации "свободного американского общества". Российские реформаторы монетаристской генерации восприняли идеологемы западного мира в качестве подлинного выражения их экономической системы. В этом заключалась едва ли не основная ошибка при выборе реформационных экономических ориентиров.

Между тем анализ А.М. Шлезингера на предмет соотношения идеологического позиционирования и реальных хозяйственных механизмов развития США привел его к следующему заключению: "Традиция государственного вмешательства в экономику - традиция столь же истинно американская и имеет столь же глубокие корни в национальной истории, будучи неразрывно связанной с именами наших величайших государственных деятелей, и отражает американский дух и национальный характер, как и соперничающая с ней традиция неограниченной свободы личного интереса и частного предпринимательства" [2].

Экономическая история США, как, впрочем, и других стран Запада, может быть представлена в виде циклических колебаний между полюсами государственного управления и рыночной саморегуляции. Когда бюрократическая рутина становилась сдерживающим фактором экономического развития, узда государства несколько ослабевала и приоритет управления смещался в сферу частного инициативного предпринимательства. Однако с обеспечением временного инновационного прорыва, переориентированная на интересы предпринимателя экономическая система оказывалась в состоянии разбалансировки. Актуализировался курс на очередное усиление государственно-управленческих механизмов в экономике. Если с такой переориентацией правительство запаздывало, возникал экономический кризис. Именно такое запаздывание со стороны находящихся у власти либеральных ортодоксов имело место в 1929 г. Катастрофические последствия экономического кризиса могли бы быть гораздо менее масштабными при превентивном государственном реагировании. Концепт маятникового развития экономических систем позволяет создать более сложную, чем имело место до сих пор, модель долгосрочного планирования.

Линейной схеме противопоставляется в данном случае программа, предусматривающая периодичность переориентации в рамках общей стратегической платформы экономического курса. Предлагаемый подход методологически противостоит любой форме экономических ортодоксий как неолибиральной, так и этатистской. Акцентировка внимания на расширении управленческих функций государства в современной экономике России исторически связана с предшествующей амплитудой деэтатизации. На следующей стадии маятниковых колебаний, очевидно, актуализируется иная стратегическая парадигма - расширения экономических свобод в сфере частного предпринимательства. Но это, подчеркнем еще раз, не есть приоритетная стратигема современного интервала общего циклического движения [3]. Приоритет заключается в нахождении меры, решении оптимизационных управленческих задач.

Насколько справедливо утверждение о том, что национальное богатство США есть результат последовательной реализации принципа невмешательства государства в экономическую сферу? Рассмотрение истории Соединенных Штатов позволяет признать более достоверным тезис прямо противоположного содержания. Еще в период британского владычества вмешательство властей в экономику являлось тривиальной практикой.

Философским основанием политики государственного управления экономическими процессами выступал республиканизм, трактуемый через императив подчинения личных интересов общественным. Опубликованное впервые в Америке в 1789 г. "Богатство народов" А.Смита столкнулось с резкой критикой, как произведение чисто умозрительное, диссонирующее с хозяйственными реалиями. Один из "отцов-основателей США", министр финансов и лидер партии федералистов, А.Гамильтон призывал отбросить "фантазии Адама Смита". Образцом для подражания в экономической сфере виделась политика по достижению национального могущества Ж.Б. Кольбера [4]. "Ничем не ограниченный дух предпринимательства" квалифицировался как путь к "произволу, а в итоге - к насилию и войне" [5].

Реализуемая в США Великая программа 90-х гг. XVIII в. А.Гамильтона выстраивалась через определение национального правительства в качестве основной силы преобразования аграрной страны в промышленную державу. Характерно, что государственные средства предоставлялись, в соответствии с гамильтоновской программой, только тем американцам, которые готовы были использовать их под контролем общества в целях национального развития. "В Соединенных Штатах, - писал один из первых исследователей американской экономической политики Е.А. Дж. Джонсон, - трудно найти решительных сторонников свободного предпринимательства в традициях XVIII в., но еще труднее обнаружить сколько-нибудь заметное отражение тории экономического либерализма в законодательстве" [6]. Если государственные ограничители не устанавливались на федеральном уровне, их имплементация осуществлялась на уровне штатов. Многочисленные законы об инспекции регламентировали не только качество товаров, но даже цены. "Запутанный клубок законов в штатах, - констатировал Джонсон, - ограничивал свободу предпринимательской деятельности... и в 90-х годах XVIII в. поток законов, издававшихся ежегодно в отдельных штатах, регулирующих предпринимательскую деятельность, отнюдь не иссяк. Напротив, законотворческий бум все более нарастал" [7].

В XIX в., когда Соединенные Штаты вышли на первую позицию по общим объемам производства в мире, доля государственного сектора в ее экономике была более значительной чем, к примеру, в Великобритании. Так, если в британском королевстве железные дороги и каналы в основном учреждались на частные средства, то за океаном - при существенном участии государ ства. За счет бюджетных расходов в США было осуществлено 70% строительства сети каналов и 30% прокладки железнодорожного полотна. В южных штатах властями и вовсе финансировалось 3⁄4 всех строившихся железных дорог. Широкое распространение имела практика приобретения правительствами штатов акций частных корпораций, в правление которых инкорпорировались государственные чиновники. Так, например, в Вирджинии правительственными органами было выкуплено 60% акций железнодорожных компаний штата. В Пенсильвании правительство выступило держателем акций более 150 смешанных компаний. Значительная часть частных американских корпораций XIX в. была инициирована административным способом. Различия между ними и государственными учреждениями были зачастую весьма условными. "Государственное вмешательство в экономику, - резюмировал А.М. Шлезингер анализ сложившейся в США в середине XIX в. ситуации, - приобрело невиданный размах" [8].

Совершенно нерыночным путем складывалось американское фермерское хозяйство. Основу его составила тривиальная практика захватов переселенцами земель на "диком Западе". Тезис скваттеров о том, что земля - божья, а потому не может являться объектом купли-продажи, развенчивает миф об особой легитимизации в западных обществах права собственности. При дефиците государственных сил на "диком Западе" легитимизировалось право сильного. Установление свободы экономических отношений, при минимизации регулирующей миссии государства, приводит, как это показывает мировая историческая практика, не к формированию цивилизованного рынка, а к правовому беспределу. В конечном счете в 1862 г. в США был принят закон, по которому фактически каждый желающий мог получить участок земли в 70 га ("гомстед") на условии использования его по хозяйственному назначению [9].

Нигде и никогда экономический кризис не преодолевался путем самоустранения государства из экономики. Принятие руководством Российской Федерации в кризисной ситуации 1990-х гг. именно такой рецептуры выглядит как безрассудство. Страновый опыт выхода из самого крупного в мировой истории экономического кризиса 1920-1930-х гг., может служить назиданием государственным руководителям.

К моменту начала паники на Нью-Йоркской бирже 1929 г. США экономически развивались в фарватере либеральной политики. Результатом разразившегося кризиса явилось сокращение промышленного производства более чем вдвое (т.е. фактически в столь же значительном объеме, как и в России по отношению к экономическому состоянию СССР). Численность безработных в США стремительно возросла с 2 млн до 17 млн человек. У тех, кто остался на рабочем месте, заработная плата снизилась на 35-50%. Обанкротилось 40% американских банков. В конечном счете все банковские учреждения были закрыты. Золотое содержание доллара было понижено на 40%. Золото, находившееся на руках у населения, подлежало принудительному изъятию (за его утайку устанавливалось сверхжесткое наказание - 10 лет лишения свободы). Ситуацию кризисного управленческого дефицита отражали абсурды уничтожения миллионов тонн зерна, кофе, сахара, риса, использование пшеницы в качестве средства отопления, перепашка 10 млн акров хлопковых полей, убой 6 млн голов свиней и т.п.

Сущностное значение "нового курса Ф.Д.Рузвельта" как раз и заключалось в расширении компетенции государства в сфере экономики. Классический капитализм манчестерского типа после рузвельтовской трансформации окончательно перестал существовать. "Я, - пояснял Ф.Д.Рузвельт в 1932 г. в полемике с Гувером сущность своих программных установок, - имею в виду не всеобъемлющее регламентирование и планирование экономической жизни, а необходимость властного вмешательства государства в экономическую жизнь во имя истинной общности интересов не только различных регионов и групп населения великой страны, но и между различными отраслями ее народного хозяйства" [10]. Идее саморегуляции экономики противопоставлялся концепт "сочетания интересов". "Каждой социальной группе, - пояснял Ф.Д.Рузвельт, - надлежит осознать себя частью целого, звеном общего плана" [11]. Функции комплексного регулирования были возложены на специально учрежденную при правительстве "Национальную администрацию по восстановлению промышленности (NIRA). Весь промышленный сектор структурно дифференцировался на 17 отраслевых групп, во главе каждой из которых были поставлены особые управленческие органы.

В соответствии с той же структурой хозяйственных отраслей принимаются "кодексы честной конкуренции". Администрация санкционировала принятие 750 таких кодексов. Наряду с правилами профессиональной этики, в них устанавливались даже размеры цен и объемы производств. Важной составляющей курса Рузвельта явилась организация "больших государственных работ". На данный проект, включавший мероприятия по строительству новых дорог, аэродромов, больниц и т.п., было ассигновано свыше 3 млрд долл. Большие государственные стройки аккумулировали труд широкой армии американских безработных, рассредоточенных по 2,5 тыс. организованных для этой цели палаточным лагерям.

Преодолением кризиса в сельском хозяйстве явилась практика скупки государством фермерских владений. Характерно, что закон реализации новых рузвельтовских инициатив в аграрном секторе получил наименование "О регулировании сельского хозяйства и оказании помощи фермерам". "Мне кажется, - оценивал политику нового курса Герберт Уэллс, - что в Соединенных Штатах речь идет о глубокой реорганизации, о создании планового, т.е. социалистического хозяйства" [12].

Спасительные для экономики США этатистские мероприятия Ф.Д.Рузвельта действительно вступали в противоречие с абстрактно понимаемыми принципами свободы предпринимательства. Данное расхождение явилось основанием для принятия в 1934 г. Верховным судом США заключения о неконституционном характере значительной части мероприятий "нового курса" [13].

Характерно, что российское руководство предпринимало меры по преодолению экономического кризиса, прямо противоположные тому, что делал в соответствии со стратегией "нового курса" Ф.Д.Рузвельт. В результате Соединенные Штаты менее чем за пять лет достигли докризисных показателей, тогда как экономика России по сей день еще не вышла на уровень развития РСФСР. В целом по степени катастрофичности последствий для национальной системы хозяйствования считающейся крупнейшим в истории западного мира экономический кризис 1929 г. в России был незавидным образом "превзойден" (табл. 1 исходного текста) [14].

"Национальным правительством" Великобритании были на волне выхода из состояния кризиса установлены гарантированные цены на основные виды производимых в стране товаров. Специфика английских антикризисных мер заключалась в организации смешанных государственно-частных компаний, действующих под контролем государства. Такой тип объединений получил приоритетное распространение в сферах производства и потребления электроэнергии, радиовещании (Би-Би-Си) и др. [15].

Во Франции правительство "Народного фронта" инициировало принятие целого пакета социально ориентированных законов: о 40-часовой рабочей неделе, об оплачиваемых отпусках и коллективных договорах. Управление Французским банком возлагалось на генеральный совет, большинство членов которого назначались по предложению правительства. Проводилась частичная национализация военной промышленности. Учредив смешанную акционерную компанию Национальное общество французских железных дорог, государство получило 51% ее акций. Регуляционными тенденциями правительства Народного фронта в аграрной сфере явилась организация Зернового бюро [16].

В Скандинавских странах под контроль государства были взяты ниши внешней торговли и вывоза капитала. Реализовывалась кейнсианская рецептура воздействия на величину ссудного процента [17].

Очевидно, что для целенаправленного движения вперед нужен по меньшей мере управленческий орган, формулирующий цели и задачи общественного развития. Либеральная экономическая теория по-прежнему оперирует историческими реалиями в лучшем случае начала ХХ столетия. Роль государства в управлении экономикой с тех пор принципиально изменилась.

Активно используемое в критике капиталистической системы понятие "государственно-монополистический капитализм" сменило свой содержательный смысл едва ли не на противоположный.

Прежде главным образом в рамках марксистско-ленинской теоретической парадигмы государственно-монополистический капитализм трактовался как контроль монополиями государственной власти. Теперь приоритеты в данной дуальной связи взаимоотношений изменились. Государственным институтам удалось подчинить интересы и амбиции крупного бизнеса в рамках решения общенациональных задач. В отдельных случаях само государство берет на себя роль отраслевого монополиста. Переход к модели государственного управления обусловливался актуализировавшимся в связи с мировыми экономическими кризисами вопросом цивилизационного выживания. Те же государства, которые остались под влиянием монополий (пример российской "семибанкирщины") по-прежнему характеризуются перманентным кризисным состоянием. Нельзя в связи с этим не оценить позитивно ряд шагов государственной власти в России по обузданию притязаний олигархов. В доминировании государства над крупным национальным бизнесом заключается один из главных факторов экономического прорыва новых "азиатских драконов".

Именно так формировалось в период правления Пак Чжон Хи южнокорейское "экономическое чудо" [18]. В отличие от большинства периферийных развивающихся стран диктатура лидера Южной Кореи действовала в отношении не только народа, но и олигархических альянсов.

"Придя к власти, Пак, - художественно реконструирует происходившую в Южной Корее управленческую трансформацию специалист по экономике Восточной Азии А. С. Селищев, - вызвал на ковер ведущих бизнесменов страны. Построил их по ранжиру (кошельков) и начал постановку военной задачи. В качестве таковой объявлялось создание высокоэффективной экономики, способной конкурировать с Японией и прочими экономическими монстрами. Вот стоит, к примеру, первым в шеренге Цой.

- Цой, ты каким бизнесом занимаешься?

- Производство риса и игорный бизнес.

- Будешь строить суда! Надо утереть нос британцам и норвежцам!

- Но я не могу! Я могу только рис, только рулетку!

- Я тебе помогу. Государство поможет. Будет трудно поначалу. Но мы победим. Главное - помоги стать Корее могущественной державой, и мы тебя озолотим. Откажешься - обижусь. Понял?!

- Слушаюсь.

- Ким будет производить телевизоры и магнитофоны. Квак - обувь и одежду. Чо - автомобили... Будем развиваться по пятилетним планам. Задача первой пятилетки: утереть нос норвежским судопроизводителям. Вопросы есть?

- Да, господин Пак. Это недемократично.

- Молчать! Кто „против" - разорю! Кто „за" - озолочу!

- Вопросы есть?

- Никак нет.

- Разойдись!" [19].

"Вот и весь секрет южнокорейского чуда, - резюмирует исследователь. Пак верно уловил, что бизнесу в принципе все равно, как делать бизнес. Бизнес может делать свой бизнес не только во имя обогащения страны. Он может делать бизнес на разорении страны. В России, к примеру, таких бизнесменов - пруд пруди. Поэтому Пак был диктатором не только по отношению к своему обнищавшему народу, как Пиночет, но и по отношению к бизнесу" [20].

Функции современного государства по отношению к прежнему капиталистическому государству ранней индустриальной эпохи (концепция "ночного сторожа") существенно расширились, включая, в частности, задачи регулировки и управления хозяйственным развитием макроэкономического программирования, социального обеспечения. Характерно, что именно в США с позиции высшей государственной власти впервые был четко сформулирован подход о необходимости ограничения государством влияния крупных корпораций. Еще в первом десятилетии XX в. являвшийся приверженцем идей А.Гамильтона президент Т.Рузвельт предостерегал об угрозе, исходящей от фактора корпоративного могущества для американской демократии.

"Только национальное правительство, - заявлял президент, - может навести должный порядок в промышленности, что отнюдь не равнозначно централизации. Это лишь признание того очевидного факта, что процесс централизации уже охватил и наш бизнес. Контроль за этой безответственной и антиобщественной силой может осуществляться в интересах всего народа лишь одним способом - предоставлением надлежащих полномочий единственному институту, способному ими воспользоваться, - федеральному правительству"[21]. Т.Рузвельт первым в экономической истории США применил меры государственного регулирования, направленные против поразившей американское общество очередной депрессии. Предвосхищая идеи Дж. Кейнса, еще в 1907 г. в дни банковской паники, американское правительство принудительно понизило процентные ставки и увеличило эмиссию денег.

Ортодоксальная классическая теория о свободной капиталистической конкуренции была скорректирована в трудах Дж. Кейнса [22]. Необходимость государственного воздействия на рыночную экономику сама приобрела характер классики. В неокейнсианстве (Е.Демар, Р.Харрад) речь уже шла не о спорадическом и косвенном, как у Кейнса, а о системном управленческом регулировании [23].

Могут возразить, что формирование кейнсианского направления обусловливалось особенностями периода становления индустриальной эпохи, тогда как в постиндустриальном обществе его основные положения деактуализируются. В действительности постиндустриализм усиливает меритократический компонент общественного развития, а потому лишь расширяет, одновременно усложняя, управленческие функции государства. Анализ механизмов функционирования современных национальных экономик высокотехнологических стран постиндустриальной стадии развития подтверждает данную гипотезу.

Как известно, особо стремительный рост экономики США за всю ее новейшую историю пришелся на период Второй мировой войны. С 1938 по 1948 г., американское промышленное производство возросло более чем в два раза. Для сравнения за предыдущее 20-летие мирного экономического развития этот рост составил лишь 38%. Если перед войной на долю США приходилось 40% всего производства капиталистического мира, то после ее окончания - уже 62%. Главным фактором экономического прорыва явилась в условиях военного времени система государственных заказов. Ленд-лиз (46 млрд долл.) стал панацеей для американской посткризисной экономики. В государственной собственности находилось 2,5 тыс. новых, передовых в технологическом отношении, заводов, возведенных в США за период войны. Все они были переданы в дальнейшем, по ценам, уступающим первоначальным затратам в 3-5 раз, в руки частного бизнеса. Государство, таким образом, обеспечило США стартовый рывок в мировой экономической гонке.

Крупнейший в мире государственный бюджет выступает для США важным фактором экономической политики. Ранее, по отношению к национальному доходу, он составлял сравнительно незначительную величину. В настоящее время в качестве государственного капитала используется около трети валового национального продукта. Средством регуляции экономики США остается механизм государственных заказов. На его основе функционирует свыше 20% всей американской промышленности. Брендовая для США электронная промышленность более чем на 60% работает по государственным заказам. Еще одной управленческой нишей государства в американской экономике является сфера строительства. Государственный сектор охватывает в ней более 20%. Наконец, государство в США берет на себя основное бремя расходов на научные исследования. На государственные средства финансируется около 60% проводимых в стране НИР. Стимуляционная налоговая политика также используется американским правительством в качестве управленческого механизма.

Рецептура его общеизвестна: высокий налог с той части прибыли, которая идет на личное потребление, и низкий - с вкладываемой в производство. Предприниматель стимулируется таким образом к увеличению капиталовложений. Не облагается налогами деятельность различных благотворительных фондов, что обеспечивает благоприятную ситуацию для финансовой поддержки сферы культуры и просвещения. На вооружении американского правительства остается и кейнсианский прием корректировки величины ссудного процента, осуществляемый через институт федеральной резервной системы [24].

Более стремительные темпы экономического развития Великобритании в послевоенный период в сравнении с довоенным многие исследователи объясняют отказом от ортодоксальной либеральной теории английских тори в пользу идей государственного регулирования. Традиционный для либералов экономический курс У. Черчилля послужил одной из основных мишеней для критики Дж. М. Кейнса (характерен памфлет - "Экономические последствия политики г-на Черчилля").

Так же, как и в США, переломным моментом для перехода Великобритании на рельсы государственного управления экономикой послужила Вторая мировая война. В целях обеспечения военных заказов государство установило свой контроль в топливно-энергетическом комплексе страны. Проводилась целенаправленная государственная политика по стимулированию концентрации промышленного производства. Многие мелкие фирмы либо инкорпорировались в состав крупных компаний, либо подлежали ликвидации. Главным последствием данного курса на сегодняшний день является крайне высокий уровень монополизированности английской экономики. К началу 1980-х гг. из пяти крупнейших монополий мира три - американские и две - британские ("Ройял Датч Шелл" и "Бритиш Петролеум").

Еще более усилила позиции государства необходимость решения задач восстановления разрушенных немецкой авиацией во время войны хозяйственных инфраструктур. Для частного бизнеса роль восстановителя была не под силу, да и ввиду низкой прибыльности не входила в предмет его интересов. Вынужденное обновление производственных фондов осуществлялось на новой технологической основе, обеспечив высокую инновационную динамику.

Пришедшая в 1945 г. к власти в Великобритании партия лейбористов ставила цель перехода к социалистической системе хозяйствования. Путь построения социализма виделся в национализации промышленности. Действительно, с 1946 по 1951 г. ряд отраслей британской экономики были национализированы. В собственность государства передавались, в частности, английский банк, угольная и газовая промышленность, электростанции, радио, телевидение, железнодорожный и некоторые другие виды транспорта.

Уже в 1967 г., после очередной победы лейбористов на выборах, национализации подверглась металлургическая промышленность. При переходе частной акционерной собственности в руки государства проводилась процедура обмена акций на облигации государственного займа. Характерно, что, ввиду принципов этатизации, энергия, сырье и транспортные услуги предоставлялись английским потребителям по сниженным ценам. Будучи приемлемой для Великобритании, данная диверсификация цен почему-то в понимании отечественных либералов оказывается неприемлемой для России.

Справедливости ради, необходимо сказать, что всякий раз после возвращения к власти консерваторов осуществлялся курс постлейбористской денационализации экономики. Между тем маятниковое (лейбористы-консерваторы) развитие экономической системы Великобритании лишь усиливало ее динамизм, позволяя использовать недостающие на предшествующем этапе ресурсы. Но даже после наиболее масштабной тэтчеровской либерализации позиции государства в английской экономике остаются определяющими.

Государственный сектор стал обеспечивать производство около 20% промышленной продукции. Для сравнения, в России, как уже указывалось выше, - только 6,7%. В целом через государственный бюджет в Великобритании проходит до 40% валового внутреннего продукта. Различие указанных цифр свидетельствует, "что в Англии, как и в США, именно государственный бюджет, а не государственный сектор, является главным инструментом государственного регулирования хозяйства"[25].

Говоря о государственном регулировании экономики Великобритании, нельзя не отметить исключительно дотационный путь развития английского сельского хозяйства. Государство покрывает до четверти производственных расходов фермеров. Продукция аграрного сектора скупается, вопреки рыночным принципам, по твердым гарантированным ценам. Установлены премии за повышение урожайности, увеличение продуктивности животноводства и другие успехи. В итоге до того деградирующее сельское хозяйство утроило объемы производства. Не имеющая благоприятных природных условий, Великобритания в настоящее время на 60% обеспечивает себя продовольствием против 30% - в начале XX столетия [26].

Позитивное отношение к концептам государственного регулирования экономики совпадало во Франции с устойчиво высокой популярностью партий левого политического спектра. В первом же послевоенном правительстве пять министерских портфелей оказались за коммунистами.

Как и в лейбористской Великобритании первоначально основным направлением экономических реформ стал курс на национализацию. В собственность государства перешли пять крупнейших банков (60% французского банковского капитала), ведущие страховые компании, угольная, газовая, оборонная, авиационная отрасли, часть автомобильной промышленности, транспорт, электростанции. Предприятия государственного сектора выпускали до 20% промышленной продукции. Государством контролировалось 35-40% всех капиталовложений. Характерно, что изъятие собственности у лиц, сотрудничавших с немецкими оккупационными властями, а таковых было немало, осуществлялось без компенсационных выплат. Это, например, коснулось передачи во владение государству автомобильных заводов "Рено".

Особо резонансные для мировой экономики меры французского правительства - национализация крупнейших банковских компаний. Традиционно для Франции была характерна высокая степень концентрации капитала при сравнительно низкой концентрации производства. В первой десятке крупнейших коммерческих банков мира прочные позиции устойчиво занимают четыре французских - "Банк насьональ де Пари", "Креди агриколь", "Креди Лионе", "Сосьете женераль". Надо понимать, что, вступив на путь национализации, французское правительство ввязалось в противоборство с могущественными олигархическими группами - Ротшильдов, Лазаров, Шнейдеров (при всем могуществе российских олигархов они все же не Ротшильды). В целом масштабы государственного управления экономикой Франции были даже ближе к советской системе хозяйствования, чем к модели капиталистического кейнсианского регулирования. Однако это не давало никому оснований квалифицировать экономическую политику Четвертой республики в качестве "тоталитарной".

Реприватизационные волны возникали во Франции с приходом к власти правых партий. Что касается экономической истории США и Великобритании, то фиксируемый цикл этатизации экономики обнаруживается и на французском историческом материале, подтверждая универсальный характер данной закономерности.

Курс национализации был связан не только с послевоенной социализацией Европы. Мощная волна огосударствления французской экономики пришлась на 1982 г., хронологически совпав с противоположными по своему содержанию стратигемами "рейганомики" и "тэтчеризма".

Согласно принятому Сенатом закону о национализации, в собственность государства переходили 36 крупнейших банков (с капиталом, превышающим 1 млрд франков каждый), 2 ведущие финансовые компании (компания Суэцкого канала и Парижско-Нидерландский банк) и 5 финансово-промышленных групп. Владельцы соответствующих предприятий получали выкуп, равный максимальной рыночной цене акций. Под контролем государства оказались авиационная и ракетная промышленность (84%), черная металлургия (80%), цветная металлургия (63%), химическая промышленность (54%), электроника и электротехника (44%). В результате реформы 1982 г. государственный сектор в экономике Франции увеличился почти в 2 раза. На его долю приходилось 32% выпускаемой промышленной продукции, что при французской специфике широкой дисперсии производства выглядит довольно внушительным показателем. Фактически полностью государственной оказалась кредитная система страны. Государство предоставляло до 95% выделяемых кредитов. По масштабности государственного сектора среди капиталистических стран Европы Францию обошла лишь Австрия.

Политика денационализации экономики 1986-1987 гг. хотя и привела к некоторой модификации, но принципиально облик французской хозяйственной системы не изменила. Около 40% национального дохода в современной Франции также проходит через государственный бюджет. Впрочем, французский госсектор сегодня - это отнюдь не учреждения социалистического типа, а прежде всего смешанные акционерные предприятия, в которых государству принадлежит контрольный пакет акций.

Важнейшим компонентом экономической политики во Франции является система индикативного государственного планирования. С 1946 г. функционировал наделенный широкой управленческой компетенцией правительственный орган - Генеральный комиссариат планирования.

В отличие от советской традиции Госплана его плановые проекты носят в основном рекомендательный и оповещательный для бизнеса характер. Предприятия госсектора заключают с правительством "долгосрочные контракты", получая по ним индикативные планы развития. Неакционерным государственным компаниям предоставляются конкретные плановые задания, с четко обозначенными цифровыми показателями. Для акционерных обществ предусмотрен более мягкий вариант плана - рекомендуемое стратегическое направление развития. Индикативные планы предоставляются также и частным фирмам. Для них государственное планирование хотя и не является обязательным, принимается большинством за основу деятельности, поскольку стимулируется различными налоговыми льготами, субсидиями и кредитами.

Особые позиции государственного сектора в экономике Франции объясняются исторически сложившимся в ней преобладанием малого и среднего бизнеса. Масштабное расширение производства такого рода предприятиями только за счет прибыли было бы маловероятно. Поэтому французское государство и берет на себя значительную часть капиталовложений, осуществляемых в ряде других стран крупными корпорациями. Если английский опыт свидетельствует о необходимости использования механизмов государственного управления при преобладании в экономике крупного бизнеса, то французский - малого и среднего. Таким образом, по существу, любая из современных рыночных систем актуализирует активную управленческую миссию государства [27].

Казалось бы, историческим основанием для реабилитации либеральной модели экономики мог бы послужить опыт германского послевоенного "экономического чуда". Действительно, политика Л.Эрхарда основывалась на следовании базовым принципам классического либерализма - отмена административного распределения товаров, саморегуляция цен, поощрение частной собственности, свободная конкуренция, независимый контроль над монополиями.

Однако бурный экономический рост связан при этом совершенно с другим фактором - небывалыми инвестиционными вливаниями и кредитованием со стороны США. Осуществляемое в рамках "плана Д.Маршалла" американское финансирование экономики ФРГ основывалось не на закономерностях развития свободного рынка, а на политических соображениях начальной стадии "холодной войны".

Даже, несмотря на помощь США, "рыночные эксперименты" Л.Эрхарда могли, по оценке исследователей, потерпеть фиаско. К концу 1949 г. численность безработных возросла вдвое, составляя 11%, при том, что заработная плата не превышала 400 марок в месяц. Спасла экономику ФРГ начавшаяся в 1950 г. война в Корее, давшая поток промышленных заказов, которые, ввиду высоких производственных мощностей и резервов дешевой квалифицированной рабочей силы, наиболее успешно могла реализовывать именно Западная Германия.

Активную управленческую роль в процессе германской экономической модернизации, вопреки эрхардовской теоретической модели, играло государство. При его активном участии произошло обновление основных фондов. Более позднее и объективно более широкое, в сравнении с другими западными странами, техническое переоснащение позволило ФРГ выйти вперед по внедрению передовых образцов техники. Многие положения эрхардовской либеральной реформы остались лишь декларациями. О какой экономической саморегуляции в Западной Германии могла идти речь, если до 1 марта 1950 г. в ней сохранялась карточная система распределения. Для сравнения, в не менее пострадавшем от войны Советском Союзе карточки были отменены еще в конце 1947 г. В полном диссонансе с классикой либерального подхода функционировала налоговая система эрхардовской Германии. Налоговое обложение прибылей крупных корпораций доходило до 90-94%. Вырученные средства государство целевым образом направляло на реконструкцию промышленности.

Еще на Потсдамской конференции, в целях предотвращения ремилитаризации Германии, было принято решение о ликвидации германских монополий. Данную задачу предполагалось реализовать посредством разукрупнения корпораций. Так, "Стальной трест" деструктурировался на десять компаний, концерн Круппа - на семь. Однако искусственно разукрупненные предприятия в скором времени восстанавливали прежнее организационное единство. В настоящее время ведущими корпорациями Германии являются те же самые фирмы, которые лидировали в германской экономике в период фашизма.Либеральной ортодоксии также противоречит взятый на себя немецким государством широкий пакет социальных обязательств. Характерный пример германской социальной политики - принятие в 1952 г. специального закона "О возмещении ущерба", предназначенного компенсировать населению потери периода войны. К 1951 г. выплаты по нему превысили 104 млрд марок. Опыт социально ориентированной политики ФРГ мог бы послужить наглядным примером для российских реформаторов в установлении нормативов ответственности государства перед народом за уровень его благосостояния.

В дальнейшем скорректированный социал-демократической платформой долгосрочный вектор развития экономики ФРГ выражался девизом: "Конкуренция - насколько возможно, планирование - насколько необходимо" [28].

На вооружение германским правительством была взята концепция "глобального регулирования", базировавшаяся на кейнсианских идеях. Целью экономического развития провозглашалось достижение "социальной симметрии". Посредством "концентрированной акции" с участием представителей государства, профсоюзов и предпринимателей были достигнуты соглашения по размерам заработной платы. Значительные государственные субсидии направлялись в сферы металлургии, строительства, электротехнической промышленности.

Так же, как во Франции, важной составляющей экономической политики современной Германии выступает индикативное планирование. Предлагаются два варианта государственных планов - антициклические и структурные. Первые ориентированы на краткосрочную перспективу, выстраиваясь в соответствии с циклами подъемов и спадов экономики. При прогнозируемых спадах государство включает механизм дополнительного инвестирования отраслевых инфраструктур и субсидирует промышленников. В условиях же экономического роста - финансовые вливания частично свертывается. Структурное планирование имеет долгосрочные ориентиры. Цель его - стимулирование развития перспективных для германской макроэкономики отраслей. Одновременно государство оказывает дотационную поддержку ряду малорентабельных, но социально значимых производств и инфраструктур.

В настоящее время государственный сектор Германии аккумулирует около 20% акционерного капитала федеральных земель. По ряду отраслей позиции государственных компаний являются доминирующими: по выработке электроэнергии - 95%, добыче железной руды - 80%, каменного угля - 75%, алюминия - 50%, производства автомобилей - 40%. Господствующее положение занимает германский госсектор и в системе кредитования. Так же, как в США и Великобритании, основные регулирующие функции государства осуществляются не через госсобственность, а через бюджет. Через государственное бюджетное обеспечение проходит в настоящее время около 40% валового национального продукта экономики Германии [29].

Японская послевоенная экономическая либерализация, так же, как и германская, имела во многом мнимый характер. Прежде всего преследовалась цель убедить западный мир в ее осуществлении. Реализация закона 1945 г. о ликвидации дзайбацу (основанных на клановом принципе японских монополистических объединений) осуществлялась по сценарию разукрупнения корпораций в Германии.

При ослаблении внимания к Японии со стороны втянувшихся в корейскую войну США, дзайбацу восстановили свои организационные структуры в прежнем объеме. В ходе антимонопольной реорганизации были ликвидированы только головные холдинг-компании ("матикабу-кайся"). Однако при этом не учитывалась специфика функционирования дзайбацу. В состав каждой из них входили головные банки, которым и передавались управленческие функции компаний. Вся "большая четверка" дзайбацу ("Мицуи", "Мицубиси", "Сумимото", "Ясуд" (переименована в "Фудзи") сохранили в результате псевдолиберальной реорганизации свои прежние позиции.

Соответствующее ортодоксальному либерализму спонтанно-рыночное саморегулирование экономики в Японии так и не сложилось. Первоначально хозяйственное развитие выстраивалось через систему корпоративного регулирования. Постепенно восстанавливалось значение государственного управления (рубежной чертой его усиления явилось окончание полномочий оккупационных властей).

Уже аграрная реформа 1947-1949 гг. четко обозначила намерение японского государства вмешиваться в хозяйственное развитие страны. Содержание преобразований заключалось в принудительном изъятии за выкуп помещичьих земель. Если помещик проживал в деревне, то в его собственности оставалось не более 3 га земельного участка, в противном случае осуществлялось отторжение всего владения. Причем выкупные платежи в условиях перманентной инфляции составляли 5-7% реальной рыночной стоимости. Выкупленные помещичьи земли государство перепродавало крестьянам, арендовавшим их на период с 24-летней рассрочкой купчих платежей. Стоит ли говорить о явном расхождении такого рода практики с идеями либерализма.

В настоящее время государственный сектор в Японии составляет более трети производственных фондов. По госзаказу производится 20% валового внутреннего продукта. За счет государственного бюджета создается почти треть ВВП. Управление экономикой в основном является опосредованным, соответствующим кейнсианской стратегии. "Япония характеризуется в современной экономической литературе как страна с сильной государственной экономической политикой, осуществляемой без прямого участия государства в хозяйственной деятельности"[30]. В качестве основных управленческих средств используются налогово-бюджетные и денежно-кредитные механизмы, таможенно-тарифное регулирование внешней торговли, регламентированный контроль за деятельностью естественных монополий.

Система планирования в Японии выходит за рамки исключительного ведения государства. В разработке планов экономического развития, наряду с государственными чиновниками, принимают участие представители финансовых групп и корпораций. Господствует точка зрения, согласно которой "планирование хозяйства должно быть делом тех, в чьих руках реально находится хозяйство". Со стороны государства соответствующие функции возложены на специальный правительственный орган "Управление экономическим планированием". Им разрабатываются планы в общегосударственном и отраслевом форматах.

Цель общегосударственного планирования - обеспечение определенных темпов экономического роста. Это предполагает установление для каждой отрасли необходимого объема капиталовложений, которые должны поступать от корпораций. Отраслевое планирование ориентировано на ликвидацию слабых мест национальной системы хозяйствования, устранение диспаритетов, оказание поддержки тем хозяйствующим субъектам, которые априори не могут обойтись без определенной помощи. Выполнение планов общегосударственного формата обеспечивается главным образом частным инвестированием, отраслевых - государственными капиталовложениями [31]. Для современной генерации российских государственных деятелей сама постановка вопроса о планировании связывается с жупелом Госплана. Система индикативных планов в России фактически неизвестна. Между тем опыт ряда высокоразвитых государств, успешно сочетающих принципы планирования и рыночного хозяйствования, целесообразно было бы взять на вооружение. Таким образом, спонтанно-спорадической саморегуляции экономики не обнаруживается ни в одной, позиционирующейся в качестве либеральных, высокоразвитой стране мира. В каждой из них существенную управленческую роль выполняет институт государства.

Избранный российскими либеральными реформаторами путь тотальной деэтатизации хозяйственной системы противоречит экономической политике тех стран, которые, казалось бы, были избраны ими в качестве образца для подражания.

Неолиберальная позиция состоит в том, что современное государство по факту все более устраняется от регуляции экономических процессов. Но данный тезис легко опровергается при рассмотрении статистических показателей расходов государственного бюджета. При самоустранении государства, соответственно, и бюджетные расходы должны были бы сократиться. Однако наблюдается прямо противоположный процесс. Год от года бюджетные расходы лишь возрастают. Ни в одном из государств мира, по которым имеются статистические данные, не было зафиксировано их длительного снижения. Отмеченный тренд иллюстрируется на примере наиболее экономически и технологически развитых государств, традиционно зачисляемых в разряд либеральных демократий [32] (табл. 2 исходного текста).

В тех странах, которые достигли постиндустриальной фазы развития, значение государства, ввиду усложнения системных управленческих задач, только возрастает. Рис. 1 свидетельствует, что западные высокотехнологические страны являются в настоящее время мировыми лидерами по масштабности государственных интервенций в экономической сфере. Участие государств в жизни развитых общественных систем Запада, если судить по их долевому представительству в формировании ВВП, возросло за последнюю треть XX в. более чем в 2 раза. Экономический прорыв последнего времени ряда стран регионов Южной и Восточной Азии также коррелирует с возрастанием в них роли государственного участия. Усиление этатистского компонента в национальных экономиках в целом может быть определено как тренд современного развития мира [33].

Только в России, вопреки указанной мировой тенденции, развитие осуществляется в прямо противоположном направлении. Синдром необоснованной внеэкономической деэтатизации по сей день не преодолен. При общем росте объемов производства доля в нем государственного сектора продолжает по-прежнему сокращаться [34] (рис. 2).

Еще более показательна динамика деэтатизации в наиболее доходном секторе российской экономики - топливной промышленности. Собственная доля государства в общих объемах производства составляет в ней ничтожную величину [35] (рис. 3 исходного текста).

Таким образом, историко-страновый компаративистский феноменологический анализ позволяет квалифицировать представление об опыте деэтатизации экономик успешных стран Запада как идеомифологическую конструкцию. Описанная Адамом Смитом модель чистого капитализма является метафизическим феноменом, не подтверждаемым практикой реального функционирования ни одной из национальных экономик. Нигде в мире оно не осуществляется без определяющей управленческой роли государства, имеющего четко фиксируемую тенденцию возрастания. Ссылки в обоснование форсированной деэтатизации российской экономики на опыт успешных стран мира являются несостоятельными.

[1] Шлезингер А. М. Циклы американской истории. М., 1992. С. 311.

[2] Шлезингер А. М. Указ. соч.

[3] Якунин В.И., Сулакшин С.С., Багдасарян В.Э. и др. Государственная политика вывода России из демографического кризиса. М., 2007. С. 246-250.

[4] Miller J. C. Alexander Hamilton: Portrait in Paradox. N.Y., 1959. P. 293.

[5] The Reports of Alexander Hamilton. N.Y., 1964. P. 166.

[6] Johnson E.A.J. h e Foundation of American Economic Freedom: Government and Enterprise in the Age of Washington. Minneapolis, 1973. P. 153, 200.

[7] Johnson E.A. J. Op. cit. P. 305.

[8] Шлезингер А. М. Указ. соч. С. 322.

[9] Конотопов М.В., Сметанин С. И. История экономики зарубежных стран. М., 2007. С. 156-157.

[10] Roosvelt F. D. Public Papers and Adresses... 1928-1932. N.Y., 1938. P. 632.

[11] Ibid. P. 784.

[12] Конотопов М.В., Сметанин С. И. Указ. соч. С. 187.

[13] Согрин В. Новый курс Ф. Д. Рузвельта: Единство слова и дела // Общественные науки и современность. 1991. No 3; Уткин А. И. Рузвельт. М., 2000; Яковлев Н. Н. Новейшая история США. 1917-1960. М., 1961. С. 138-289.

[14] Русская доктрина (Сергиевский проект) / Под ред. А. Б. Кобякова, В. В. Аверьянова. М., 2007. С. 472.

[15] Истории новейшего времени стран Европы и Америки: 1918-1945 гг. М., 1989. С. 284-286.

[16] Смирнов В. П. Франция в XX веке. М., 2001. С. 110-111, 131-136.

[17] Истории новейшего времени стран Европы и Америки: 1918-1945 гг. М., 1989. С. 274-275.

[18] Суслина С. А. Государственное регулирование экономики: Опыт Республики Корея // Проблемы теории и практики управления. 2003. No. 4. С. 33-38.

[19] Селищев А.С., Селищев Н. А. Китайская экономика в XXI веке. СПб, 2004. С. 164-165.

[20] Селищев А.С., Селищев Н. А. Указ. соч. С. 165.

[21] Шлезингер А. М. Указ. соч. С. 339.

[22] Кейнс Дж. М. Избранные произведения. М., 1993; Он же. М. Общая теория занятости, процента и денег. М., 2002.

[23] Сорвина Г. Н. История экономической мысли XX века. М., 2003.

[24] Конотопов М.В., Сметанин С. И. Указ. соч. С. 187-195.

[25] Конотопов М.В., Сметанин С. И. Указ. соч. С. 201.

[26] Там же. С. 196-201.

[27] Смирнов В. П. Указ. соч. С. 192-195, 215-217, 308-309, 314-315.

[28] Патрушев А. И. Германия в ХХ веке. М., 2004. С. 332.

[29] Патрушев А. И. Указ. соч. С. 307-309, 317-320, 331-333; Конотопов М.В., Сметанин С. И. Указ. соч. С. 219-223.

[30] Мировая экономика / Под ред. А. С. Булатова. М., 2005. С. 498.

[31] Конотопов М.В., Сметанин С. И. Указ. соч. С. 224-234; Хлынов В. Общегосударственное планирование рыночной экономики: Опыт Японии // Проблемы теории и практики управления. 1997. No. 2.

[32] "Группа восьми" в цифрах. 2006: Статистический сборник. М., 2006. С. 81; Россия и страны мира. 2006: Статистический сборник. М., 2006. С. 286-287.

[33] Отчет о мировом развитии 1997. Государство в меняющемся мире. М., 1997. С. 26; Перская В. В. Глобализация и государство. М., 2005. С. 114.

[34] Промышленность России. 2005: Статистический сборник. М., 2006. С. 42.

[35] Там же.

http://rusrand.ru/analytics/rol-gosudarstva-v-upravlenii-ekonomicheskim-razvitiem--I

http://rusrand.ru/analytics/rol-gosudarstva-v-upravlenii-ekonomicheskim-razvitiem--II