Неизвестная ранее статья Д. И. Менделеева "Какая же Академия нужна в России?" представляет исключительный интерес со многих точек зрения: и своей необычной судьбой (она была записана особой, давно забытой системой стенографии и пролежала без движения более восьмидесяти лет), и загадочной историей своего возникновения, и гениальным прогнозом перспектив научного развития.

Историки нашей общественной мысли и науки в долгу перед памятью великого русского ученого. Если его роль в развитии химии освещалась обстоятельно, то до сих пор мало изучены его жизненный путь, взгляды, его роль в общественно-научной жизни. У нас издано несколько очерков жизни и деятельности Менделеева, однако фундаментальной научной биографии еще нет и появление ее пока не предвидится. Как я убедился, в различных архивах страны хранятся ценнейшие неопубликованные материалы, связанные с Менделеевым, многие из них до сих пор даже не учтены. А между тем исследование его биографии необходимо не только для истории химии и других специальных наук, в которые открыватель периодической системы элементов внес неоценимый вклад, - значение Менделеева для истории науки и русской культуры распространяется на многие области. Темпераментный публицист, выступавший по злободневным вопросам науки, образования и воспитания, отличный знаток и любитель Искусства, собиравший на своих "средах" передвижников и состоявший членом Совета Академии художеств, человек, гениальностью которого восхищался Александр Блок, - таким предстает Менделеев перед нами в совокупности его интересов и стремлений. Многосторонность Менделеева ярко проявляется и в публикуемой статье.

Принадлежность ее именно Менделееву абсолютно бесспорна. Текст статьи в виде стенографической записи на сорока листах сохранился в личном архиве Менделеева, который находится в Ленинградском государственном университете (No. 11- А-10-2-13). На стенограмме имеются пометки стенографистки Е. Архангельской "20 февраля 82 года (Менделеев)" и "23 февраля 82 года" (запись под диктовку велась в два приема). Кроме того, в этом же архиве вместе со стенограммой сохранилась адресованная Менделееву записка Архангельской, датированная 2 мая 1882 года, где она пишет: "Посылаю Вам, многоуважаемый Дмитрий Иванович, оконченную работу; более у меня ничего не осталось из продиктованного Вами. Вместе с тем, по Вашей просьбе, посылаю Вам и стенографические мои тетради, в которых заключаются статья об академии и доклад, можете быть уверены, что это именно те самые тетради". В той же тетради, где записана статья об Академии, частично записан доклад "О топливе и его заводском применении".

Авторство Менделеева, таким образом, вне всяких сомнений. Однако в самом замысле статьи, в истории ее возникновения много загадочного.

Написанная в период свирепой реакции, наступившей после убийства Александра II, статья с первых же строк поражает исключительной смелостью.

Менделеев утверждает, что в том виде, в каком существует Академия наук, она не имеет такого значения, какое могла бы иметь не только для мирового развития науки, но и для интересов России. По его словам, это учреждение, "когда-то славное и сделавшее немало как для развития знаний вообще, так и для изучения страны", переродилось: "принципы императорской Академии взяли верх над началами русской Академии". А дальше подвергаются резчайшей критике не только вся ее структура и деятельность, но и принципы, на которых основаны ее отношения с верховной властью.

При первом же ознакомлении со статьей возникает ряд недоуменных вопросов. С какой целью она была задумана? Чем вызван ее замысел? Почему Менделеев, довольно подробно изложив новаторские идеи о путях реорганизации Академии, все же не закончил работу? Больше того, почему, судя по письму Архангельской, стенограмма была возвращена ему, по-видимому, в нерасшифрованном виде (по крайней мере данных о расшифровке не обнаружено)? Обращает внимание, что Архангельская сочла нужным особо подчеркнуть, что посылаемые записи содержат именно статью об Академии, то есть что Менделеев может быть в этом совершенно уверен.

Все это было непонятно. Стремясь найти ответы на эти вопросы, я обратился к изучению общественно-политической ситуации и научной жизни этих лет, к истории Академии наук, к журнальной и газетной полемике, связанной с проблемами развития науки, к биографии Менделеева. Обнаруженные материалы и факты помогли прояснить в ряде существенных моментов историю замысла и обстановку, в которой он возник.

* * *

На фоне того положения, в котором находилась Академия наук в 80-е годы и в последующие десятилетия, проект реорганизации Академии наук, изложенный Менделеевым, без преувеличения можно назвать революционным. Ведь во второй половине XIX века в противовес крепнущему передовому демократическому движению Академия наук в целом все более и более подчинялась реакционному правительственному курсу, все более становилась бюрократически-кастовым, замкнутым, оторванным от жизни учреждением. Президент Академии Ф. П. Литке, выдающийся ученый-географ, но убежденный монархист (кстати говоря, президент Академии тогда не избирался, а назначался лично императором), и непременный секретарь К. С. Веселовский послушно исполняли предписания "свыше" во всем, что определяло общественную физиономию Академии. Конечно, и тогда Академия могла гордиться многими своими членами: в ее составе были такие виднейшие деятели науки, как математики В. Я. Буняковский и П. Л. Чебышов, химики А. М. Бутлеров и Н. Н. Зинин, биологи К. М. Бэр и Ф.Ф. Брандт, историки С. М. Соловьев и М. И. Сухомлинов, филологи Ф. И. Буслаев, А. Н. Веселовский и другие. Но достижения этих ученых были, как правило, результатом их личной инициативы и преданности науке, а не стремления руководства Академии сосредоточить усилия своих членов на важнейших проблемах. Казенщина и бюрократизм оковывали инициативу лучших ученых.

Царское правительство, опасаясь революционных настроений, всячески противилось расширению состава Академии, пополнению ее русскими национальными кадрами: благодаря поддержке правительства Академия была наводнена большим количеством иностранцев, в особенности немецкого происхождения (черносотенные "Московские ведомости", откровенно одобряя эту политику, объясняли ее тем, что "добропорядочные немцы" всегда были оплотом против нигилизма). В протестах Менделеева и других передовых русских ученых против подобной политики, разумеется, не было и тени шовинизма: русские учёные всегда высоко ценили выдающихся ученых-академиков иностранного происхождения, честно отдававших свои таланты и силы своей второй родине  - России. И в публикуемой статье Менделеева характерно уважение, с которым он говорит о крупных ученых - академиках Брандте, Гессе и других. Но рядом с ними благодаря поддержке реакционных кругов в числе членов Академии оказались и бездарности, выписанные из-за рубежа люди, которые в собственной стране никогда не добились бы столь высокого положения. Были среди них и люди, презиравшие русский язык, печатавшие свои работы исключительно на иностранных языках и объяснявшиеся со своими русскими коллегами только при помощи переводчика. Все это вместе взятое привело к тому, что руководство Академии и большинство ее членов оказалось во враждебных отношениях с широкой научной общественностью, которая в это время развила живую всестороннюю деятельность на благо родной культуры в университетах и добровольных научных организациях, возникших в Петербурге, Москве, Казани, Харькове и в других городах.

Проект реорганизации Академии, изложенный в публикуемой статье Менделеева,  требовал самым решительным образом изменить все направление ее деятельности и  всю ее структуру. В тогдашних политических условиях этот проект был, конечно, совершенно нереальным: рассуждая логически, его можно было бы провести в жизнь только при коренном изменении государственной системы. Менделеев противостоял "установлениям", одобренным правительством и послушно проводившимся руководством Академии и большинством ее членов. Официальным лозунгом Академии в этот  период был лозунг "чистой науки". Менделеев же требовал теснейшего союза науки и жизни, подчинения работы Академии нуждам народа, страны, развитию ее производительных сил и разработке природных богатств, распространения знания в массах. Насильственно-бюрократическому навязыванию правительством своих установок Менделеев противопоставил девиз: "Наука есть дело вольное и совершенно свободное". Сознательному желанию реакционного большинства Академии отгородиться от научной общественности, сохранить Академию как совершенно закрытое, недоступное для посторонних заведение, Менделеев противопоставил требования широкой связи центра русской науки с учеными всей страны, гласности всей ее деятельности, прямого контроля общественности за ее работой. Откровенно и резко говорит Менделеев и о неудовлетворительности стиля научной работы Академия и предлагает принципиально изменить его.

Исключительный интерес представляет прогноз Менделеева, предвидевшего необходимость новых, коллективных форм научной работы. Подчеркивая все значение свободной личной инициативы ученого, он считает необходимым вместе с тем значительно расширить состав Академии, потому что теперь "движение науки усилиями единичных лиц заменилось таким, в котором общие усилия многих превосходят по результату усилия даже так называемых гениальных людей". Менделеев настолько продумал свои идеи реорганизации Академии, что предлагает учреждение в ней новых специальностей, в том числе и таких, необходимость которых была признана лишь десятилетия спустя. О разносторонности ученого свидетельствуют также наметки тех задач, которые он выдвигал перед гуманитарными отделениями Академии. Так, он подчеркивал, что Отделение русского языка и словесности должно поставить в центр своей работы "лексикологические исследования, в которых так нуждается до сих пор еще русский язык...".

Большое внимание уделяет Менделеев такому важнейшему вопросу, как формирование состава членов Академии, - системе выборов академиков и членов-корреспондентов. Это вполне понятно: ведь от характера этой системы всегда и в значительной степени зависели направление и судьба центра русской науки. В отличие от порядков, когда выдвижение происходило камерно, в самом узком кругу, Менделеев предлагает проводить выдвижение по всей стране университетами и научными обществами. Он стоит за подлинный общественный смотр нового пополнения Академии, за ликвидацию таких условий, при которых в число академиков или членов-корреспондентов могут пройти лица не по своим научным заслугам, а в результате давления извне, всякого рода протекционизма, закулисной возни и группового сговора внутри самой Академии, нажимов академического начальства и т. п.

Через всю статью проходит забота о том, чтобы при выборах были обеспечены такие условия, при которых Академия стала бы средоточием всех выдающихся ученых, независимо от того, в каком из районов России они проживают, и независимо от места их постоянной службы. Менделеев освещает свой план реформы Академии со всех сторон. Характерно, например, особое внимание, которое он уделяет оплате работы членов Академии, опять-таки в связи с общей проблемой эффективности науки. Он возражает против таких порядков, при которых Академия может быть местом притяжения по материальным, а отнюдь не научным соображениях, "своего рода синекурой и пенсией за службу науке"... Менделеев требует оплаты только за труд, а не за чин. Тонко намечены им и градации уровней работников внутри Академии. Так, он указывает, что директора тех или иных академических учреждений, "очевидно, должны быть лицами науки, но могут не быть вовсе академиками". В условиях Академии того времени эта мысль Менделеева имела принципиальное значение и была направлена против протаскивания в академики или члены-корреспонденты лиц не по научным заслугам, а по занимавшейся ими в Академии должности, по административной логике: если лицо занимает должность директора, уже тем самым ему предопределено быть академиком. Всеми этими предложениями Менделеев стремился освободить комплектование состава членов Академии от влияния указующего перста российского самодержавия, способствовать тому, чтобы Академия стала центром подлинной науки, служащей интересам родины и народа.

* * *

Обратимся теперь к истории статьи, к вопросу о том, какими непосредственными причинами она была вызвана и чем можно объяснить, что статья осталась без движения.

Проект Менделеева по своей широте, радикальности и проницательности не может идти ни в какое сравнение с предложениями об улучшении Академии, которые выдвигались до него. Замысел проекта возник в пору, когда состояние Академии привлекло внимание всей передовой общественности, а проблема ее дальнейшего развития вызывала ожесточенные споры в прессе.

Начало этих споров относится к ноябрю 1880 года, когда огромное общественное возбуждение вызвало забаллотирование Менделеева в члены Академии наук. Провалив на выборах крупнейшего русского ученого, заслуги которого были признаны во всем мире, руководство Академии наук и послушное ему большинство членов продемонстрировало полное презрение к мнению передовой русской интеллигенций и, более того, пренебрежительное отношение к русской национальной культуре. Протест общественности против забаллотирования Менделеева выражался в разных формах: и в восторженных встречах, которые устраивала ему студенческая молодежь, и в многочисленных приветственных телеграммах, посланных ученому группами профессоров и научными обществами, и в избрании его почетным членом различных университетов и научных организаций. Вся эта кампания отражалась и в прессе, особенно в "Голосе", "Молве", "Стране" и других. Показателем остроты, с которой все прогрессивно мыслящие люди реагировали на провал Менделеева, служит запись Ф. М. Достоевского, относящаяся к этому времени: "Проект Русской Вольной Академии Наук. По поводу отвергнутого Менделеева почему не завести нашим русским ученым своей Вольной Академии Наук (пожертвования)". Отсюда можно заключить, что Достоевский считал, по-видимому, совершенно безнадежным какие-либо существенные изменения существовавших в Академии наук порядков...

Записная тетрадь Ф. М. Достоевского No. 13, хранящаяся в Центральном государственном архиве литературы и искусства, ф. 212, оп. 1, ед, хр. 17. Здесь же пометка Достоевского: "Новое время". Статья В. П. о Менделееве" (имеется в виду статья, напечатанная в "Новом времени" 19 ноября 1880 года "Д. И. Менделеев и Академия", посвященная забаллотированию Менделеева при выборах в Академию наук). Приведенная мною запись Достоевского опубликована в кн.: "Ф. М. Достоевский. Биография, письма и заметки из записной книжки". СПб. 1883, стр. 358 (второй пагинации).

Однако в легальной прессе (и не только из-за цензурных препятствий, а прежде всего из-за крайней узости либеральной оппозиционности) выводы из "академического скандала" делались весьма ограниченные. В качестве одной из основных причин провала во всех газетах подчеркивалось засилье в Академии наук немецких ученых. Как мы уже упоминали, эта причина в известной степени действительно влияла на общую ситуацию в Академии и, конечно, на выборы новых членов. Однако стремление свести к "немецкому засилью" причины общего создавшегося в Академии наук положения на деле отводило вину тех, кто был ответствен за это положение, - от царского правительства и его аппарата, направляющего всю политику в области науки. (См. Г. Князев. Д. И. Менделеев и царская Академия Наук (1858-1907 гг.). "Архив истории науки и техники", вып. 6. Издательство Академии наук СССР. М.-Л. 1935, стр. 329-330. )

В некоторых газетах лишь в самой осторожной, завуалированной форме содержались намеки на то, что дело совсем не так просто. Так, газета "Молва" писала 24 ноября 1880 года: "Голос людей науки подавляется противодействием темных сил". С относительно наибольшей откровенностью высказался на эту тему прогрессивный критик-демократ М. А. Антонович. Он подчеркивал, что речь должна идти при обсуждении "академического инцидента" не только о забаллотировании Менделеева, но и "забаллотировании, напр., всей прессы или той или другой системы воспитания и образования", о том, что "мы самым благодушным образом переносим оскорбления, наносимые по человеческому достоинству, нашему нравственному чувству". Иначе говоря, Антонович в пределах цензурных возможностей пытался перевести ставший злободневным вопрос об Академии в план политический и расширить рамки его обсуждения ("Новое обозрение", кн. 1. 1881, стр. 240-241).

Симптоматично, что в противовес пусть слабым, но все-таки имевшим место попыткам прогрессивных публицистов связать провал Менделеева в Академию с общим положением науки, культуры, общественной жизни реакционнейшее "Новое время" в целой серии статей всю вину за провал Менделеева в Академию свалило только на участвовавших в баллотировке немцев, категорически отводя все другие причины.

Иначе ставил вопрос известный историк В. И. Модестов, ранее неоднократно выступавший с критикой реакционной политики в области народного просвещения. В статье "Русская наука и общество" ("Голос", 4 декабря 1880 года) он в связи с делом Менделеева с гневом писал о том, что интересы науки еще не стали важными общественными интересами, что еще не настала пора, когда общественность внимательно следит за тем, "чтоб на университетскую кафедру не попал невежда или тупица, чтоб в Академию не избирались люди по проискам интриганов, кумовству и даже по протекции". Статья кончалась призывом: "Дать свободный ход русской науке и поставить ее в живую связь с обществом".

Остротой отличалась и статья юриста, публициста А. Д. Градовского в той же газете "Новый подвиг Академии наук" ("Голос", 15 ноября 1880 года; напечатана под псевдонимом "В. Ж."), где подчеркивалось, что Менделеев являет собой пример ученого, соединяющего теорию с практикой, и указывалось, что Академия в настоящем ее виде во многом представляет собой "не средоточие талантов, а средоточие окладов и квартир, к которым "подбираются" алчущие и жаждущие только не правды...". Как отмечалось в прогрессивной публицистике, для людей, считавших, что научные заслуги можно заменить личными связями или видными постами, которые они занимали, попасть в члены Академии было тогда пределом мечтаний: Академию наук такого рода "ученые" рассматривают как теплое местечко, где можно до конца дней получать солидное жалованье и откуда однажды избранного уже никогда не исключат, даже если он вообще не будет ничего делать или публично обнаружит свое невежество. Таким образом, при обсуждении факта забаллотирования Менделеева нередко приходили к весьма широким выводам...

Для нас теперь ясно, что провал Менделеева в Академию наук был одним из выражений реакционной политики самодержавия в области культуры и просвещения. К уже известным фактам истории забаллотирования великого ученого следует добавить также мало известные. Отрицательное отношение властей к Менделееву объясняется и тем, что для царя и правительства он был лицом не только "неблагонадежным", но и враждебным.

Менделеев был далек от революционных и социалистических идей и в его мировоззрении были и элементы консервативные, но в основных своих тенденциях оно может быть охарактеризовано как демократически-просветительское. Патриотическое понимание долга ученых перед своей страной и народом, ненависть ко всякого рода регламентации, которая была характерна для феодально-крепостнической России и во многом сохранилась после "реформ", борьба с обскурантизмом - все это свидетельствует о прямой связи взглядов Менделеева с просветительскими традициями пятидесятых- шестидесятых годов. В правительственных кругах его имя постоянно связывалось с оппозиционным движением, с сочувствием студенческим волнениям. В одном из донесений шефа жандармов генерал-адъютанта А. Р. Дрентельна Александру II (1879) сообщается: "Генерал-адъютант Гурко объявил профессорам Менделееву и Меншуткину, которые, судя по агентурным сведениям, относились неуважительно к инспекции, что если произойдет со стороны студентов какая-нибудь демонстрация, то оба они будут немедленно высланы из Петербурга". Александр II на полях пометил: "И хорошо сделал".

См. "Красный архив", т. 3 (40). 1930, стр. 165-166.

Характерен и другой эпизод политической биографии Менделеева, непосредственно предшествовавший забаллотированию его в академики.

В начале 1880 года Менделеев направил М. Т. Лорис-Меликову, тогдашнему фактическому диктатору России, письмо с далеко идущими предложениями к предполагавшимся (но, конечно, не состоявшимся) реформами. (Архив Д. И. Менделеева, No. М/10858).

Менделеев высказывался здесь не только против таких официальных принципов политики в области просвещения, как классическое образование, не только ратовал за гражданские свободы, но предлагал ни более ни менее как уничтожить гражданские чины и сословия! Эти предложения, несмотря на то, что они кое-где сочетались с "благонамеренной" фразеологией, конечно, лишь дополнили представление царского правительства о Менделееве как о более чем "нежелательном элементе".

Как же отнесся сам Менделеев к реакции общественного мнения на его забаллотирование? Все, что нам известно по этому поводу, свидетельствует, что организованный ему провал в Академию и отклики на этот провал он рассматривал не в узко личном плане, а прежде всего как повод для широкой и острой постановки вопроса об общем положении в Академии наук и о путях развития русской науки.

Отвечая на телеграмму своему другу профессору П. П. Алексееву и говоря, что ему тяжелы изъявления сочувствия по поводу неудачи в Академии, Менделеев писал: "Тяжесть облегчилась по добром размышлении, когда пришла верная догадка - ведь я лишь повод, подходящий случай, чтобы выразилась на мне охота ветхое заменить чем-то новеньким, да своим. Просветлело на душе, и я к Вашим услугам, готов хоть сам себе кадить, чтобы черта выкурить, иначе сказать, чтобы основы академии преобразовать во что-нибудь новое, русское, свое, годное для всех вообще и, в частности, для научного движения в России" (письмо приведено в кн.: Н. А. Фигуровский. Д. И. Менделеев. М. 1961, стр. 195).

Как повод для проявления "укрепляющегося народного самосознания и научной самостоятельности" расценивал Менделеев и демонстративное избрание его, после забаллотирования в Академии наук, членом различных научных обществ.

Таковы общий общественно-политический фон и биографические факторы, которые следует учесть при исследовании истории замысла статьи Менделеева "Какая же Академия нужна в России?". Но громадное значение идей этой статьи становится ясным в полной мере, если рассматривать ее в цепи длительной борьбы передовых сил общества за сближение Академии наук с жизнью, в связи с историей критики существовавших в ней реакционных тенденций. Здесь можно было бы напомнить о разнообразных эпизодах этой истории. Среди них острая борьба, возникшая в 1864-1865 годах в связи с предполагавшимся пересмотром устава Академии: ряд университетов страны высказал тогда резчайшие замечания по адресу Академии. Комиссия, выделенная Московским университетом, заявила, что Академия наук давно уклонялась от задач, поставленных перед ней Петром, и оторвалась от общественности; Петербургский университет отрицал монопольное право Академии разрешать ученые споры и сомнения; Харьковский университет заявил, что принцип гласности, публичности должен проводиться и в работе Академии; Киевский университет предлагал, чтобы Академия связалась с учеными всей страны и устраивала с этой целью съезды. Обобщая всю эту критику, "Отечественные записки" (1866, апрель, кн. 2) заключали, что при обсуждении проекта устава все русские университеты и все органы печати (кроме, конечно, реакционных) высказались против системы, сложившейся в Академии. Резкую критику академической рутины можно встретить на страницах произведений выдающихся деятелей этой эпохи.

Одним из наиболее ярких, исторически предшествующих статье Менделеева выступлений с критикой Академии был блестящий по остроумию и далеко идущим выводам памфлет Салтыкова-Щедрина "О переформировании де сиянс академии" (то есть Академии наук), вмонтированный в "Дневник провинциала в Петербурге".

В параграфах приводимого Щедриным пародийного устава "де сиянс академии" говорится: "Главная задача, которую науки должны преимущественно иметь в виду, - есть научение, каким образом в исполнении начальственных предписаний быть исправным надлежит. Таков фундамент". Назначением академии является "рассмотрение наук, но отнюдь не распространение оных"; для того чтобы науки возымели правильное действие, необходимо "прилежно испытывать обывателей, не заражены ли, и, в случае открытия таковых, отсылать, для продолжения наук, в отдаленные и малонаселенные города". Начальство вправе "некоторые науки временно прекращать, а ежели не заметит раскаяния, то отменять навсегда", "в остальных науках вредное направление переменять на полезное", "призывать сочинителей наук и требовать, чтобы давали ответы по сущей совести", "ежели даны будут ответы сомнительные, то приступать к испытанию" (Щедрин (М. Е. Салтыков). Полное собрание сочинений, т. X. "Художественная литература". Л. 1936, стр. 347-352).

В несравненно более осторожной форме критика Академии передовыми кругами общественности и в демократической прессе продолжалась и в дальнейшем. Однако только Д. И. Менделеев в публикуемой нами статье сумел придать этой критике конструктивный характер и выдвинуть идеи, новые и плодотворные не только для будущего Академии, но и для развития всей русской науки в разнообразных ее областях.

Но почему же у Менделеева возник замысел этой статьи именно в феврале 1882 года? Полагаю, что причиной было следующее обстоятельство. В это время стало известно, что президент Академии наук Ф. П. Литке будет заменен на своем посту другим лицом. Причина заключалась не только в том, что Литке был чрезвычайно преклонных лет: несмотря на то, что он был человеком правых взглядов и, в общем, подчинявшимся правительственным указаниям (в частности, было известно, что при баллотировке Менделеева он положил два черных шара), царское правительство все же было недовольно тем, что он не мог предотвратить избрание Менделеева более незаметным для общественности методом, как не мог предотвратить протестующих выступлений академиков А. М. Бутлерова, А. С. Фаминцына и других на ее общих собраниях. Александру III нужна была для "руководства" Академией "более твердая рука", и в апреле президентом был назначен по совместительству не кто иной, как отъявленный реакционер, министр внутренних дел граф Д. А. Толстой. Ему предстояло "утихомирить" прогрессивных ученых, которых "Московские ведомости" называли "университетской шайкой, желающей разрушить Академию". Но в то время, когда Менделеев задумал свою статью "Какая же Академия нужна в России?", было известно лишь о смене президента, но не о кандидатуре на его место. Этот период и был избран Менделеевым для того, чтобы попытаться провозгласить свой план полной реорганизации Академии.

О том, что замысел Менделеева должен был получить широкий общественный резонанс, свидетельствует и своеобразная подготовка его выступления. Всего лишь за неделю до того, как Менделеев начал диктовать свою статью стенографистке, в газете "Русь" 13 февраля 1882 года появилась первая часть статьи академика А. М. Бутлерова "Русская или только Императорская Академия наук в С.-Петербурге?" (вторая часть напечатана 20 февраля). О связи этой статьи с замыслом Менделеева говорит и то, что в первых же строках своей статьи Менделеев почти повторил заголовок статьи Бутлерова ("...принципы императорской Академии взяли верх над началами русской Академии..." - писал Менделеев). Бутлеров ставил своей целью вынести положение, сложившееся в Академии, на суд широкой общественности. Об этом говорят заключительные строки его статьи; "...попытки поднять какие-либо вопросы в среде самой Академии не имеют ни малейших шансов на успех. Необходимость высказаться давно ощущалась, и не одним мною. Доведенный до полной невозможности молчать долее, я делаю теперь этот шаг в надежде, что мой голос будет услышан и принят во внимание теми, которым дороги и близки к сердцу судьбы и достоинство русской науки".

Бутлеров подверг критике антидемократическую систему руководства Академии и обличил непременного секретаря академика К. С. Веселовского как чиновника, человека, который, командуй учеными, сам уже двадцать лет не печатал научных работ. Далее Бутлеров требовал пересмотра устава, раскрыл кастовость, грубую тенденциозность академического большинства, которая неоднократно проявлялась при выборах новых академиков, требовал пополнения Академии русскими национальными кадрами и в заключение ставил вопрос: "Полезна или вредна для русской науки Академия в ее настоящем состоянии и виде?"

Из всего этого следует, что общий дух статьи Бутлерова сходен с направлением статьи Менделеева. Однако основное содержание статьи Бутлерова было посвящено детальному повествованию о различных эпизодах, связанных с выборами, и не содержало программы полной реконструкции Академии, которую с такой широтой и проницательностью развернул Менделеев.

Если суммировать все эти факты, нетрудно догадаться, почему Менделеев не закончил статью "Какая же Академия нужна в России?" и оставил ее у себя в столе. Как я полагаю, по мере работы все яснее становилась полная невозможность надеяться на какой-либо успех проекта.

Когда же стало известно, что президентом Академии наук назначается граф Д. А. Толстой (человек, которого даже умеренный публицист Б. Чичерин впоследствии назвал самым гнусным из русских государственных людей, злобным и лукавым врагом всякой независимости), о задуманном было передовой научной общественностью требовании коренной перестройки Академии, конечно, нечего было и думать. Так смелый и мудрый менделеевский проект о "будущей русской Академии" оказался неизвестным более восьмидесяти лет...

Официально Д. А. Толстой стал президентом 25 апреля 1882 года (Архив АН СССР, ф. 1, оп. 1, ед. хр. 173). В том, что Менделеев прервал диктовку статьи об Академии 23 февраля, была и другая причина: 26 февраля (пометка стенографистки Е. Архангельской) он начал диктовать неотложную, по-видимому, статью "О топливе и его заводском применении" (запись ее начата на следующей строке листа, где обрывается статья об Академии).

Размышления Менделеева о задачах и будущем науки, которые отразились не только в этой, но и в других его статьях, имеют и более общий смысл: они касаются вопроса о ценности и народности всякого подлинного творчества, вопроса, вокруг которого сталкивались различные лагери русской общественной мысли. Надо сказать, что в то время далеко не все даже из передовых людей того времени верно воспринимали значение борьбы Менделеева за новое понимание связи интеллектуальной деятельности с практикой. Не только Лесков относился к ним критически, но даже Короленко. Прав был в оценке позиции Менделеева Александр Блок, утверждавший, что "Менделеев человек... "творчества", как такового", творчества, цель которого одновременно и познание и созидание во всех без исключения областях.

* * *

Мне осталось рассказать в заключение об истории находки и расшифровки статьи. Почти двадцать лет назад при разборе личного архива Д. И. Менделеева в Ленинградском университете Т. С. Кудрявцева (ныне заведующая менделеевским архивом) обнаружила тетрадку с карандашными стенографическими записями. Стенографистки, которым была показана эта тетрадка, ничего в них понять не могли, так как записи были сделаны по какой-то неведомой системе. Долгое время тетрадка лежала без движения, и даже в самой обшей форме нельзя было ничего сказать о ее содержании. Как подступиться к этому материалу - было неясно, пока не пришла мысль передать загадочную тетрадку ленинградской стенографистке Ц, М. Пошеманской, которая стала известна своей кропотливой, филигранной расшифровкой стенографических записей жены Ф. М. Достоевского Анны Григорьевны, ее дневника, некоторых текстов, продиктованных писателем, и его краткой биографии. (См. "Литературный архив", вып. 6. Издательство Академии наук СССР, M.-Л 1961, стр. 109-120. )

Эта работа Пошеманской получила высокую оценку. Газета "Известия" рассказала о ней в статье "Подвиг стенографистки" ("Известия", 3 июня 1959 года).

Получив в 1960 году тетрадку из архива Менделеева, Ц. М. Пошеманская принялась за работу, которую нельзя иначе назвать, как исследовательской. Прежде всего Пошеманская установила, что стенографическая запись сделана по устаревшей и давным-давно забытой системе Штольце (кстати, А. Г. Достоевская писала также по давно вышедшей из употребления, но другой системе - Габельсбергера). Нахождение ключа к расшифровке затруднялось еще и тем, что стенографистка Менделеева Е. Архангельская применяла в своих записях особую систему сокращения слов, которую придумала сама. Задача расшифровки вряд ли была бы разрешена, если бы Пошеманская не обнаружила, что в архиве сохранилась и другая стенограмма, расшифрованная самой Архангельской и напечатанная при жизни Менделеева: это был доклад ученого "Об условиях развития заводского дела в России", прочитанный на промышленном съезде в Москве в 1882 году и тогда же изданный отдельной брошюрой. Сличая стенограмму этого доклада с печатным текстом, Пошеманская составила словарь сокращений, которыми пользовалась в своих записях Архангельская.

Так был найден ключ к расшифровке. Стало ясно, что нерасшифрованная стенограмма представляет собою неизвестную ранее статью "Какая же Академия нужна в России?", продиктованную Менделеевым Архангельской. К концу 1965 года статья была все же расшифрована, но с существенными пробелами.

О существовании статьи мы узнали в связи с работой Комиссии по взаимосвязям литературы, искусства и науки при Ленинградском отделении Союза писателей. И здесь уже при первом ознакомлении со статьей "Какая же Академия нужна в России?" стало очевидно: такой первостепенной важности документ не должен оставаться неизвестным научной общественности, читателям! Но для получения полного текста требовалась еще большая работа. Осложняли расшифровку стертость от времени карандашной записи и такие особенности ее, как слитное с сокращенными словами написание союзов, предлогов и приставок, отсутствие гласных в слове, знаков препинания и т. п. По нашему предложению Ц. М. Пошеманская приступила к завершению расшифровки стенограммы, и одновременно началась работа над подготовкой ее к публикации с учетом требований современной текстологии.

Читая сегодня статью великого ученого, проникнутую идеями народности науки и ее слияния с жизнью, с запросами родной страны, мы вновь и вновь ощущаем живую связь социалистической культуры с традициями ее далеких предшественников, которые мечтали о времени, когда вместо "императорской Академии" образуется подлинный могучий научный центр, объединяющий выдающихся ученых.

Характерно, что Менделеев, излагая свои мысли, несколько раз подчеркивает, что речь идет о "будущей Академии". Его проект в основных своих чертах мог быть осуществлен только после Великой Октябрьской революции. Знаменательный факт: написанный Лениным вскоре после свержения самодержавия "Набросок плана научно-технических работ" намечает для Академии наук как раз ту линию сближения исследовательской деятельности с задачами развития экономики, естественных производительных сил, о которой мог только мечтать Менделеев.

Из узкого, замкнутого учреждения Академия наук превратилась в крупнейший всесоюзный исследовательский центр, где теперь разрабатываются кардинальные проблемы. Нет сомнения, что в ходе непрерывно происходящего усовершенствования деятельности Академии наши ученые не раз будут обращаться к замечательной статье Менделеева, к тем его мыслям и предложениям, которые сохраняют и сегодня свою жизненность.