Военная опасность для СССР к середине 1950-х, после налаживания массового производства атомного и водородного оружия и средств его доставки, серьезно уменьшилась. Наступило заметное смягчение международной напряженности. Резкое повышение эффективности производства, сокращение военных и связанных с ними расходов (например на строительство ряда железнодорожных линий стратегического значения) и использование части очень крупных к 1953 году золотых резервов для закупки предметов потребления и сырья для их производства позволили качественно улучшить потребление населения.

После смерти Сталина наряду с очень заметным ростом производства традиционных предметов потребления (мяса, молочных продуктов, тканей, обуви и т. д.) впервые в массовом масштабе было развернуто производство многих товаров культурно-бытового назначения долговременного пользования (производство наручных часов выросло более чем в 5 раз и достигло 8 миллионов штук, более чем втрое выросло производство радиоприемников, началось массовое производство телевизоров, бытовой мебели). Все еще ничтожным оставалось производство легковых автомобилей, холодильников и стиральных машин. Значительно расширилось жилищное строительство, хотя и такой рост еще не мог заметно повлиять на обеспеченность жильем. Уровень жизни населения, по западным стандартам, все еще оставался низким, но приближение к этим стандартам уже началось, и для советского населения этот период (автор хорошо помнит по своим юношеским впечатлениям) представлялся периодом небывалого расцвета благосостояния и уменьшения товарного дефицита, по крайней мере в крупных городах. СССР, хотя и с большим запозданием по сравнению с западными странами, вступил в эру благосостояния.

Осенью 1953 года появилась серия постановлений ЦК КПСС и Совета Министров СССР о развитии сельского хозяйства, увеличении производства предметов потребления и расширении розничного товарооборота, намечавших огромный рост производства потребительских благ в 1955-1956 годах. Размеры этого увеличения были значительно большими, чем тот совсем не малый рост, предполагавшийся по пятилетнему плану. Однако новые задания предусматривали столь колоссальный рост сельскохозяйственного производства и капиталовложений в сельское хозяйство и в группу "Б", что достичь его было невозможно. Повышение производства и потребления потребительских благ в 2-2,5 раза за пять-шесть лет, как предписывали постановления, требовало либо фантастического роста эффективности производства во всей экономике, либо полного сворачивания военных расходов, не менее фантастичного для советского руководства. Недооценку опережающего роста группы "А" и нереалистичность этих постановлений в 1955-м поставят в вину Г. Маленкову, хотя формально решения принимались всем руководством страны. Тем не менее усилия по выполнению этих постановлений действительно привели к значительному расширению производства потребительских товаров, хотя бы и в гораздо меньших размерах, чем эти постановления требовали.

Крупнейшим хозяйственным достижением 1950-х стал грандиозный (в данном случае не побоюсь этого слова) подъем сельского хозяйства. Он был важнейшим условием повышения уровня жизни населения, а также подъема легкой и пищевой промышленности. Именно в сельском хозяйстве достижения СССР были менее всего значительными, и многие специалисты в стране и за рубежом вообще не ждали никаких крупных успехов в этой области, полагая, что колхозный строй безнадежен в силу своих органических дефектов. Однако, как только советское руководство поставило задачу подъема сельского хозяйства в качестве первоочередной (начиная с 1953 года), достижения не замедлили появиться.

В целом за 1952-1958 годы продукция сельского хозяйства СССР увеличилась примерно в 1,5 раза, то есть росла почти на 10 процентов ежегодно. Таких колоссальных темпов роста в нормальный (а не восстановительный) период не знало, насколько известно, сельское хозяйство ни одной страны капиталистического мира, даже США 1860-1870-х годов. Другой особенностью этого роста было то, что он происходил преимущественно на интенсивной основе. За указанный период численность занятых в сельском хозяйстве практически не изменилась. Значит, производительность труда в сельском хозяйстве росла ежегодно на те же почти 10 процентов. И это тоже совершенно небывалый рост.

Если сопоставить рост урожайности и посевных площадей, поголовья скота и продуктивности животных, то при существенном увеличении площадей и поголовья большая часть прироста все же обеспечивалась за счет роста урожайности и продуктивности животноводства.

Решающим фактором роста стали огромное увеличение материально-технической оснащенности сельского хозяйства и улучшение качества руководства сельским хозяйством. Парк важнейших сельскохозяйственных машин и орудий в этот период увеличился в 1,5-2 раза на основе огромного роста сельскохозяйственного машиностроения. Значительно выросли поставки минеральных удобрений.

Далеко не в последней степени этот подъем сельского хозяйства был обеспечен целой серией мероприятий по повышению и уровня жизни сельских работников, и их большей заинтересованности в результатах сельскохозяйственного производства: повышением заготовительных и закупочных цен, уменьшением налогов, поощрением личного подсобного хозяйства, более высокими ставками оплаты труда работников МТС и совхозов.

В целом указанный период показал, что колхозы и совхозы при обоснованной экономической политике и помощи их деятельности могут быть достаточно эффективными хозяйственными предприятиями.

Причины отказа от шестого пятилетнего плана (1956-1960) и его замены семилеткой (1959-1965) не вполне ясны. Высказывалось предположение, что причиной стало невыполнение по ряду показателей заданий шестой пятилетки - однако в этом отношении она не отличалась от предыдущих. Более правдоподобным кажется другое предположение - о намерении интенсифицировать крен развития самых прогрессивных отраслей экономики и военно-промышленного комплекса. Контрольные цифры развития на 1959-1965 годы, утвержденные XXI съездом, предусматривали коренное преобразование советской экономики. Уже к началу 1970-х предполагалось догнать американскую экономику, достичь не только по абсолютному объему, но и продукции на душу населения. Высокие темпы должны были сохраниться, техническое перевооружение экономики обеспечивалось огромным ростом капитальных вложений - в целом на 80 процентов, в том числе вдвое по промышленности [119]. Предусматривалось и удвоение продукции машиностроения (то есть среднегодовой темп в 13-14 процентов). Увеличение численности занятых могло дать лишь небольшую часть намеченного прироста в строительстве и машиностроении, остальное предполагалось обеспечить за счет роста производительности труда и эффективности производства (например снижения удельных расходов черных металлов на 25 процентов).

При прежней организации производства в машиностроении это было немыслимо. Поэтому главный упор делался на преодоление одного из его самых традиционных дефектов - натурализации. Предполагалось осуществить масштабную программу организации производства изделий общемашиностроительного назначения на специализированных заводах и в цехах. Только для производства литья и штамповок должно было быть построено 75-80 заводов и цехов огромной мощности, видимо, покрывавшей все потребности советского машиностроения в литье и поковках [120]. Общий объем соответствующих вложений в машиностроение (в отличие от других отраслей) в "контрольных цифрах" не назван. Очевидно, он был намечен намного выше среднего по промышленности, а основная его часть предназначалась для ВПК.

Реконструкция распределения капитальных вложений в промышленность в семилетке показывает резкий рост вложений в две отрасли: в цветную металлургию, в особенности производство редкоземельных металлов, и в машиностроение, преимущественно оборонное. Среди частично оборонных статей роста продукции машиностроения были приборостроение и особенно "счетные и математические машины" (рост в 4,5-4,7 раза, однако до относительно низкой величины в два с небольшим миллиарда рублей), химическое оборудование (более 3 раз). Даже рост производства технологического оборудования для литейной промышленности намечался лишь в 2,3-2,4 раза, что плохо согласовывалось с грандиозными планами строительства специализированных цехов и заводов.

Если исходить из намечавшегося объема капитальных вложений и наличия основных фондов на начало семилетки, предполагаемый рост национального дохода (или ВВП, который тогда не исчислялся, но легко может быть получен на основе данных семилетнего плана) не выглядел чрезмерно нереалистичным. При основных фондах примерно в 300 миллиардов рублей семилетний план предусматривал капитальные вложения (с учетом средств колхозов) порядка 220 миллиардов рублей, что с учетом возмещения выбытия фондов (15 процентов) обеспечивало их рост примерно на 60 процентов, то есть в таком же объеме, как и рост национального дохода. Однако уже тогда было ясно [121], что восстановительная стоимость основных фондов в СССР была примерно в 1,5 раза выше, чем балансовая. И если исходить из восстановительной стоимости, то при намечавшемся объеме капитальных вложений с учетом выбытия основных фондов (в размере около 70 миллиардов рублей) намечавшийся объем ввода основных фондов позволял обеспечить их прирост лишь на треть от их величины в начале периода. Тогда намечавшийся прирост национального дохода или ВВП мог быть достигнут лишь при совершенно фантастическом увеличении фондоотдачи.

В целом план семилетки был обоснован значительно хуже, чем планы пятой и даже шестой пятилеток. Как следствие, жертвами при его реализации стали сельское хозяйство, жилищное строительство, ряд мероприятий по повышению уровня жизни населения и вложения в специализацию и кооперирование производства. На сельском хозяйстве это сказалось уже в самом конце 1950-х, когда его прежде быстрый рост почти прекратился. Резко замедлился рост реальных доходов населения, вскоре СССР был вынужден начать импортировать зерно, отвлекая валютные ресурсы от закупок новой техники. Сохранение высоких темпов экономического роста с точки зрения распределения ресурсов требовало либо дальнейшего замедления или даже сокращения уровня жизни, либо сокращения военных расходов (при огромном отставании от США в ядерном вооружении, в ВВС и ВМФ), либо того и другого вместе. Все эти пути были равно неприемлемы для советского руководства тех лет.

Большие надежды возлагались на большую специализацию, унификацию и типизацию продукции, для которых в условиях командной экономики существовали объективно большие возможности, чем в рыночной. Немалые возможности давало широкое распространение поточных линий в промышленности. Так, на одном из крупнейших станкостроительных заводов "Красный пролетарий" это позволило увеличить выпуск продукции на одного рабочего в 1,6-2,5 раза при снижении себестоимости на 15-30 процентов [122]. В 1959-1960 годах распространение поточных линий на предприятиях Ленинграда (по которому имелась такая статистика) было исключительно быстрым. Однако возможности ленинградской промышленности по улучшению организации производства были намного больше, чем в остальной стране (за исключением Москвы), и к концу 1950-х поточные линии охватывали лишь несколько процентов от выпуска всей продукции промышленности.

Роковая самоуспокоенность политического и хозяйственного руководства в отношении усилий по внедрению новой техники и улучшению организации производства поддерживалась и тем, что официальная статистика создавала ложную картину не столь большого и к тому же быстро сокращавшегося отставания промышленности СССР по уровню производительности труда от США и других западных стран. Министерства и предприятия, особенно в многономенклатурных отраслях, могли показывать значительное повышение производительности труда, достигнутое за счет скрытого роста цен, а плановые органы не могли, а часто и не хотели уличить их в обмане.

Некоторый шанс для повышения эффективности экономики давали создание и распространение электронно-вычислительной техники и новых экономико-математических методов исследований. Управление из единого центра очень сложной экономической системой, контроль и регулирование ее текущего состояния ранее требовали огромного количества вычислений, притом в короткие сроки. Именно поэтому приходилось искусственно ограничивать число планируемых показателей и номенклатуру распределяемой продукции, что приводило к серьезным диспропорциям как раз по продуктам, не включенным в народнохозяйственный план. Такое новое средство планирования, как межотраслевой баланс, расширяло возможности вариантных расчетов при составлении плана.

Поражает уже сама энергия, проявленная советскими учеными в этой области. Стоило только снять запрет на применение математических методов в экономике, как в эту область исследований буквально хлынул поток высокоталантливых и квалифицированных математиков и экономистов разных поколений. Это, конечно, многое говорит о характере советского общества того времени.

Но практические результаты были невелики. Нередко решения, очевидные из проведенных расчетов, не реализовывались, так как противоречили интересам предприятий. Например, более рациональные схемы перевозок грузов не отвечали интересам транспортников, заинтересованных в росте объема перевозок, даже нерациональных, но оплачиваемых потребителями. В советском руководстве не нашлось человека, который оценил бы потенциальные возможности этого направления научно-практических исследований для экономики. Сам Хрущев, судя по его выступлениям конца 1950-х, мало ориентировался в этой области, равно как и его главный экономический помощник А. Косыгин. В авторитарной стране равнодушие первых лиц чревато огромной недооценкой любого направления. В отсутствие мощной поддержки сверху усилия отдельных хозяйственных руководителей и тем более ученых давали небольшой эффект. Показателен случай, когда талантливый математик и инженер И. Полетаев (в то время военнослужащий) представил в Министерство обороны проект создания сети больших ЭВМ для управления экономикой в мирное и военное время. Начальник политуправления Советской Армии спросил у проектантов: "А где здесь в вашей машине руководящая роль партии?" [123] Те не нашлись что ответить, в итоге проект был отвергнут, а его авторы отправлены в отставку.

На июльском (1960) пленуме ЦК КПСС были названы весьма тревожные данные о развитии машиностроения. План капитальных вложений в эту отрасль (естественно, без военно-промышленного комплекса) выполнялся в 1959-1960 (первый квартал) годы только, соответственно, на 85 и 88 процентов, план по капитальным вложениям в части оборудования в 1959-м - лишь на 88 процентов. Это означало серьезные проблемы с техническим перевооружением народного хозяйства. Еще хуже обстояло дело с качеством проектируемой продукции машиностроения: из 759 новых видов тракторов и сельскохозяйственных машин, представленных в 1959 году на государственные испытания, только 88 были приняты к производству, 186 - забракованы, прочие отправлены на доработку.

На том же пленуме академик В. А. Трапезников откровенно и, пожалуй, впервые публично объяснил усложняющиеся проблемы с научно-техническим прогрессом тем, что до сих пор советская экономика использовала иностранные технические достижения, а теперь приходится опираться на собственные. Но дорогостоящую и требующую большого количества инженерно-технических работников сеть НИОКР в гражданской промышленности требовалось создавать практически с нуля [124].

Конечно, сами по себе приведенные данные не выглядели катастрофическими. План по капитальным вложениям вполне мог быть завышен, а даже несколько принятых к внедрению образцов сельхозтехники свидетельствовали об определенном прогрессе. Но это был первый серьезный звонок: в области наращивания основных производственных фондов начинался кризис. Звонок этот не был услышан не только советским руководством, но и подавляющим большинством советских и западных экономистов (единственное известное мне исключение составляет крупнейший статистик Колин Кларк, который еще в середине 1960-х на слушаниях в конгрессе США говорил о надвигающемся на СССР инвестиционном кризисе).

По-видимому, тогда же появились серьезные затруднения и с обеспечением научно-технического прогресса в оборонной промышленности. Когда в СССР попал образец американской ракеты типа "воздух - воздух" "Сайдуиндер", намного превосходивший советские аналоги, было решено ее скопировать. Однако в образце отсутствовала очень важная часть - чувствительный элемент головки. По свидетельству С. Н. Хрущева, "принцип его работы не составлял секрета, а вот при организации производства завод столкнулся с чрезвычайными трудностями. Брак превышал девяносто девять процентов. Бились долго, ничто не помогало… Электронщики кивали на машиностроителей - нет необходимого оборудования. Пошли к машиностроителям, те сослались на некачественный металл: из того, что им поставляют, лучшего не сделаешь. Металлурги только развели руками - руда поступает такого качества, что скажите "спасибо" и за это. Горная промышленность сослалась на низкое качество оборудования для обработки руд, поставляемого машиностроением. Круг замкнулся". И дальше сын Хрущева вспоминает, как из-за нарушения технологии изготовления краски, использовавшейся в авиационной промышленности, во время войны произошло несколько аварий в авиации. Трех провинившихся - директора, главного инженера и главного контролера завода - расстреляли на глазах руководителей других аналогичных предприятий. "Больше неприятностей с краской не отмечалось. Технология выдерживалась строго", - продолжает С. Н. Хрущев, но "теперь времена поменялись, а система осталась прежней, вот она и не работала". В конце концов производство ракеты, правда, было налажено [125].

При рассмотрении причин затухания экономического роста в СССР в конце 1950-х нельзя обойти и фактор ухудшения качества хозяйственного руководства. На первую роль к началу семилетки выдвинулся А. Н. Косыгин, вовремя поддержавший Хрущева в борьбе с так называемой "антипартийной группой" и к маю 1960-го формально ставший первым лицом в руководстве экономикой. В годы застоя и перестройки с именем Косыгина ассоциировался образ исключительно компетентного, даже выдающегося хозяйственника. Так действительно могло казаться на фоне других членов государственного руководства времен Хрущева и Брежнева. Однако на самом деле на высшем в советской экономике посту Косыгин ничем особенным себя не проявил. Все "успехи" экономической реформы 1965 года являются либо статистической иллюзией (мои расчеты говорят о падении темпов основных экономических показателей в этот период), либо следствием благоприятного стечения обстоятельств, включая влияние погоды на сельское хозяйство.

Конечно, достижения СССР конца 1950-х в экономическом, социальном и оборонном строительстве не только казались, но во многом и были феноменальными. Слова "русское чудо" здесь вполне уместны. Однако сохранялись и многие слабые места советской экономики: низкая эффективность использования ресурсов, отставание в новейших отраслях промышленности, малоэффективное сельское хозяйство. Потребительский рынок оставался дефицитным, а качество не только потребительских товаров, но и многих средств производства - невысоким. Часть из них была обусловлена гипертрофированным развитием ВПК, часть - субъективными ошибками при управлении командной экономикой. Только немногие квалифицированные экономисты (Я. Кваша - в СССР, К. Кларк - на Западе) уже в конце 1950-х заметили появление грозной опасности замедления темпов роста производственных фондов.

Многие из моих старых читателей сейчас, наверное, думают: "Ну вот, Ханин из белого стал красным". И будут отчасти правы: удручающие результаты перехода к рыночным отношениям в России подтолкнули меня к переоценке многих явлений и событий в советской экономике. С другой стороны, высокая оценка достижений советской экономики 1950-х содержалась уже в моей книге, изданной в последний год существования СССР [126]. Но я вообще считаю недопустимым подходить к научной работе с примитивным вопросом "вы за белых или за красных?". Такой подход до боли напоминает советские времена, когда от общественных наук требовали следования определенным догмам, а не научной истине. И то, что ему нередко продолжают следовать и сейчас, свидетельствует о неуверенности инициаторов и сторонников политических и экономических изменений 1990-х и в своих убеждениях, и результатах своего правления.

Отмечу также, что само по себе признание экономических возможностей командной экономики не дает ответа на вопрос, следует ли к ней возвращаться, не говоря уже о том, есть ли для этого реальные возможности. Сила социально-экономической системы не ограничивается экономикой. Политические и гражданские права граждан, религиозные и многие другие свободы играют не меньшую роль, чем уровень жизни населения или военное могущество страны. Командная экономика преуспевала в периоды ограничения политических свобод и прав граждан. И наоборот, их расширение часто (но не всегда) противоречило экономическим успехам. Очевидно, что граждане России и других стран СНГ хотели бы и того, и другого: гражданских свобод и экономических успехов. Далеко не всегда, однако, такое сочетание оказывается возможным. Ради преодоления экономической отсталости нередко приходится жертвовать политическими свободами. И это происходило не только в СССР. Почти все успехи экономического развития в "третьем мире" сопровождались жестким ограничением политических свобод.

Другая проблема, которая возникает при оценке возможностей командной экономики, состоит в соотношении политических и социально-экономических прав. Советская система предоставляла своим гражданам невиданные для того времени социальные права: отсутствие безработицы, бесплатные образование и здравоохранение и т. д. Эти права частично облегчали развитие экономики, обеспечивая ее образованными и здоровыми работниками, а частично затрудняли, ослабляя стимулы к труду в условиях всеобщей занятости. При этом возникал выбор между расширением прав социально-экономических и прав политических, который не имеет однозначного решения и по-разному решается разными людьми в зависимости от значимости для них тех или иных прав.

Командная экономика, вопреки широко распространенному убеждению, сложившемуся в 1980-х вследствие крупных хозяйственных неудач СССР, может добиваться не худших, а часто и лучших, результатов по сравнению с экономиками самых передовых и быстроразвивающихся государств мира. Если, конечно, это действительно командная экономика, а не ее фикция, как было в 1960 - 1980-х годах. Утверждения о ее крахе, коллапсе не соответствуют действительности. Советская командная экономика была убита прежде всего неумелыми действиями своих собственных руководителей, а отчасти и усилиями их политических противников.

Главным фактором кризиса советской экономики, первые симптомы которого появились еще в конце 1950-х, стали колоссальные военные расходы. Оставляю историкам судить о том, в какой степени эти расходы были вынужденным ответом на военные приготовления и агрессивные намерения Запада и в какой степени диктовались миссионерским комплексом советской внешней политики и своекорыстными интересами военно-промышленного комплекса. Хотел бы только отметить, что считать такую экономическую стратегию неизбежной для социалистической страны неправильно. И СССР в период нэпа, и современный Китай в последние 20 лет развивали свою экономику при минимальных относительных военных расходах.

Политическая система СССР была построена таким образом, что исключала борьбу мнений в области выбора экономической политики и выбора наиболее компетентных политических лидеров. Есть основания уподобить советскую экономику огромному акционерному обществу: тогда можно сказать, что его главная проблема состояла в выборе совета директоров и правления. Если в отношении критериев развития проблема имела решения, но не решалась вследствие нежелания получать объективную экономическую информацию, то выбор подходящих лидеров, даже в кризисных ситуациях, совершался, как правило, из клановых соображений удобства для номенклатуры, а не в процессе сопоставления политических и экономических программ и действительных достижений потенциальных кандидатов. Когда такие лидеры оказывались достаточно компетентными (как в случае со Сталиным), система могла развиваться относительно успешно. Как только лидер оказывался негодным (как было с его преемниками), система начинала постепенно разваливаться. Не могла успешно развиваться и экономическая теория. Как остроумно заметил один мой студент, единственным человеком, который понимал систему командной экономики, был ее создатель - Сталин, и он унес ее секрет с собой в могилу. Однако и определенные достижения прикладной экономической науки использовались на практике недостаточно.

Мое исследование не подтверждает и правоты расхожего утверждения о том, будто командная экономика способна успешно развивать только традиционные отрасли, но не технически передовые, наукоемкие. В 1950-х СССР создал атомную, ракетную, электронную промышленность, производство вычислительной техники, развивал авиационную промышленность. Советское государство уделяло огромное внимание науке и высшему образованию - интеллектуальной базы наукоемкого производства. Правда, развитие наукоемких отраслей имело в основном военную направленность - но это уже совсем другой вопрос.

Верно и то, что научно-технический прогресс в СССР носил преимущественно заимствованный характер. Но точно так же долгое время развивалась и Япония.

Наиболее заметным дефектом командной экономики была высокая степень дефицитности рынка потребительских товаров. Однако было бы ошибочным считать это ее имманентной чертой. Разумеется, в командной экономике невозможно обеспечить такое разнообразие потребительских товаров, как в рыночной. Но это разнообразие принципиально для 5-10 процентов населения, наиболее состоятельных. Остальные готовы довольствоваться гораздо меньшим разнообразием товаров приемлемого качества, лишь бы они были в наличии по доступным ценам. Такое разнообразие в 1970 - 1980-х годах обеспечивалось и в странах "рыночного социализма" (Венгрия, Польша), и в странах с командной экономикой (Чехословакия, ГДР). Но советское руководство проявляло редкое безразличие к внутренней торговле и не сумело добиться реализации даже собственных правильных постановлений, хотя такие возможности были.

Могли ли сохраниться высокие темпы развития советской экономики 1950-х в последующий период при более адекватной экономической политике? В 1960-е и особенно в 1970-е в развитых капиталистических странах темпы экономического роста тоже значительно уменьшались. Некоторые из факторов этого уменьшения были специфически западными (например энергетический кризис), другие касались и СССР (ослабление преимуществ догоняющего развития или усиление экологических ограничений). Замедление экономического роста скорее всего должно было произойти и в СССР, но при сохранении возможности опережать в экономическом росте развитые капиталистические страны.

Сейчас с чисто экономической точки зрения возврат к командной экономике представляется вполне возможным, тем более что есть возможность учесть опыт и ошибки 1940 - 1950-х годов.

Но ответ на вопрос о возможности такого возврата неразрывно связан с вопросом о его политических условиях и о цене, которую готово платить за это общество.

Очевидно, что для разных слоев общества такая цена выглядит весьма по-разному.

[119] См. "КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК". Т. 9. М., 1986, стр. 366.

[120] См. Там же, стр. 355.

[121] См.: Кваша Я. Б. Амортизация и сроки службы основных фондов. М., 1959.

[122] С. А. Хейнман. Организация производства и производительности труда. М., 1960, стр. 145.

[123] "Очерки по истории информатики в России". Новосибирск, 1998, стр. 524-525.

[124] См. "Пленум ЦК КПСС, 13-16 июля 1960 г." М., 1960, стр. 116.

[125] С. Н. Хрущев. Никита Хрущев: кризисы и ракеты. М., 1994, стр. 354-357.

[126] См. Г. И. Ханин. Динамика экономического развития СССР, стр. 187-191.

Опубликовано в журнале "Свободная мысль-XXI", 2003, No. No. 7, 8, 9, 11.

http://saint-juste.narod.ru/hanin_sov_chudo.htm