Принято считать, что сегодня (да и всегда, со времени Петра I - точно) в нашей стране параллельно сосуществуют несколько укладов жизни. Наиболее полярными из них являются, с одной стороны, столичные мегаполисы Москва и Санкт-Петербург, а с другой - "глубинка", удаленные от крупных индустриальных и информационных центров малые и средние города, села и деревни, порой до сих пор не узревшие телевидения и канализации. Для части жителей мегаполисов провинциальная Россия - это остатки социального варварства и бескультурья, а для части провинциалов столица - своего рода "вавилонская блудница", источник попрания традиционных национальных ценностей и образчик "сытой жизни за счет остальной страны". Эта мифология носит довольно устойчивый характер и без остановки воспроизводится, тиражируется в сознании россиян всеми существующими образцами массовой культуры.

   Вместе с тем, по оценкам Института комплексных социальных исследований Российской академии наук (ИКСИ РАН), в последние годы происходит как минимум смягчение этого противостояния. В первую очередь за счет продолжающегося разложения традиционных местных субкультур и экспансии ценностей и образа жизни "общества потребления". В этих условиях резонно возникает вопрос - так ли в действительности непримиримы и далеки друг от друга жители российских мегаполисов и провинции, как это принято считать?

   Результатом работы ученых стал аналитический доклад "Мегаполисы и провинции в современной России: образы и реальность", который подготовил коллектив сотрудников ИКСИ РАН в сотрудничестве с представительством германского Фонда имени Фридриха Эберта в России. Данные, которые содержит этот документ, настолько сенсационны, что уже были удостоены 15-минутного сюжета в прайм-тайм на одном из двух главных телеканалов и громкой презентации в одном из фешенебельных отелей поблизости от Кремля. При всей объемности и научной изощренности представленной работы, "Известия" решили ознакомить своих читателей с некоторыми наиболее интересными широкой публике выводами ученых.

   Прежде всего участникам исследования предложили ответить на вопросы, какие из 30 понятий (от образованности и безопасности до наркотиков и бесправия) в наибольшей степени отвечают их представлениям о Москве, а какие - об "обычном" российском городе. Полученные ответы демонстрируют, как объективно существующие различия в жизни разных городских поселений претворяются в их образы.

   Исходя из полученных данных, были построены следующие условные модели смыслового ядра сформировавшихся в массовом сознании образов Москвы и "обычного" российского города. Вот через какие понятия, получившие поддержку более половины респондентов, складывается образ Москвы в глазах самих москвичей: карьера, образованность, развитие, благосостояние, деловитость, культура, насилие, энергия, интеллект, заносчивость, наркотики. Образ Москвы в сознании петербуржцев получился более емким: благосостояние, развитие, образованность, наркотики, деловитость, культура.

   Жители "большой провинции" (города с числом населения свыше 100 тысяч человек) видят столицу немного иначе: карьера, образованность, развитие, благосостояние, культура, наркотики, насилие, заносчивость, энергия, деловитость, лицемерие, интеллект. Наконец, у жителей "малой провинции" (города с численностью населения меньше 100 тысяч человек) образ Москвы выстраивается в следующую последовательность понятий: образованность, благосостояние, карьера, развитие, культура, наркотики, лицемерие.

   При наложении четырех реконструированных моделей (одна столица, вторая столица, "большая провинция", "малая провинция") получается достаточно обширная зона смыслового пересечения. В нее входят прежде всего такие - присущие всем четырем образам Москвы - понятия, как: благосостояние, образованность, развитие, культура и (к сожалению) наркотики.

   Итак, в массовом сознании россиян Москва - это прежде всего богатый и жестокий город с большими возможностями для целеустремленных людей и таким же, если не большим, социальным расслоением, как и по всей России.

   Впрочем, и провинции россияне оценивают достаточно критично. С одной стороны, в массовом представлении россиян провинции характеризуются, прежде всего, теплыми человеческими отношениями, нормальным ритмом жизни, а также тем, что провинции - это и есть "настоящая Россия".

   С другой стороны, по мнению также значительного числа респондентов, провинции являются отсталой периферией, где трудно и неинтересно жить и где процветает произвол бюрократии. При этом у жителей Москвы, Санкт-Петербурга и самих "провинциалов" нет существенных расхождений в оценках, за исключением, пожалуй, того, что провинциальные жители в меньшей степени соглашаются с тем, что в "глубинке" современному человеку жить трудно и неинтересно. Психологически это понятно: чувство собственного достоинства - мощная защита от окружающих руин бытия.

   Обратимся к образу "обычного" провинциального города. В глазах москвичей и петербуржцев образ такого поселения включает в себя в первую очередь такие понятия, как: пьянство, скука, доброта, открытость, деградация.

   Сами жители провинций используют в нарисованной ими картине своего места жительства очень похожие краски. Это опять-таки: пьянство, скука, доброта, открытость. Часто (на уровне около 50 %) к этому списку примыкают "кризис" и "деградация", но также и "душа".

   Довольно интересная картина получится, если провести параллель между описанными моделями восприятия Москвы и "обычного" российского города с образами России и Европы, как они представлены в сознании наших сограждан в соответствии с данными всероссийского социологического опроса "Европа и Германия глазами россиян", проведенного ИКСИ РАН по той же методике в 2002 году. Как показывают данные этого исследования, ассоциативные ряды, связанные в массовом сознании с образом Европы, с одной стороны, и образом российской столицы - с другой, для большинства россиян очень близки. В обоих случаях в набор самых значимых ассоциаций с сопоставимой частотой упоминания вошли: благосостояние, демократия, культура - в этих областях европейцы опережают москвичей обычно процентов на 10. В ответ мы побиваем их на те же 10% своей энергией и интеллектом. Однако не все так благостно: в число приоритетных понятий о Европе у нас вошли также лицемерие, эгоизм и наркотики. Одинаково низко оценил "средний" россиянин и европейские страны, и свою собственную столицу по критерию "патриотизм" (соответственно около 20% и 25%). Существенный разрыв показателей имел место только в одном случае - при оценке безопасности (для европейских стран она представляется весьма высокой, в Москве - очень низкой).

   Если образ Москвы в сознании россиян приближается к образу Европы, то "обычный" российский город выглядит по отношению к странам Старого Света антиподом (напомним, это мнение россиян!). Например, такую характеристику, как "культура", к России в целом отнесли больше половины опрошенных, а к провинциальному российскому городу - примерно в 2 раза меньше, по слову "интеллект" - в 3,5 меньше, по "энергии" - вообще в 4 раза.

   По параметру "благосостояние" российский провинциальный город имеет рекордно низкий процент голосов - в 8 раз меньше, чем у его европейского "тезки". Схожее различие не в нашу пользу и по такой характеристике, как "демократия". Понятие "скука" ассоциируется с Европой лишь у четверти россиян, а с российской провинцией - у двух третей. Вслед за всей русской классической литературой можно сколь угодно метать гневные стрелы в адрес низкопоклонников, унижающих свое отечество и возвышающих "приятный глазу" Запад, но в данном случае проблема в другом.

   - Великая сила науки социологии заключается в том, что ее выводы никогда не бывают однозначными, - сказал в узком кругу на излете 1970-х годов один из главных партийных гонителей пытавшихся быть независимыми от линии КПСС ученых. Говорят, был он тогда не сильно трезв, а потому совершенно прав. Человеческое общество, которое социология изучает, - все-таки слишком сложный предмет, чтобы проверить его гармонию только одним видом алгебры. Следующий вывод, который сделали специалисты ИКСИ, переворачивает все сказанное в предыдущей главе на 180 градусов. Значительная часть наших сограждан убеждена в том, что сегодня нет принципиальной разницы, где жить - в столицах или в провинциях, своих сложностей везде хватает. Лишь немногие, более четверти провинциальных жителей, полагают, что в столицах прожить все-таки легче.

   Сам факт, что жители мегаполисов и провинций оценивают свою жизнь в целом практически одинаково, поначалу ученых поразил. Особенно когда она узнали, что примерно каждый пятый из жителей мегаполисов и "глубинок" утверждает, что "живет хорошо". А почти две трети респондентов по обе стороны кольцевых дорог (вокруг Питера она так и не достроена) оценивают свое бытие "удовлетворительно". Совсем плохи дела идут у 10-15% опрошенных, но не будем забывать, что это они так говорят - тотально-белозубое "файн" нашим согражданам никогда свойственно не было. (В целом на основе данных проведенного исследования можно сделать заключение о том, что в мегаполисах доля бедных в составе населения несколько меньше, чем в других российских городах, доля благополучных слоев населения - несколько больше, чем в провинциях, но и в тех, и в других большинство населения (около 60%) составляют люди, имеющие примерно одинаковый уровень жизни.)

   Вопреки зародившимся в Голливуде и на "Мосфильме" расхожим мифам о бoльших и разнообразных возможностях, якобы предоставляемых мегаполисами, их опровергает оценка своих успехов жителями разных типов поселений. А как видно из приведенных в таблице 2 данных, видимых различий между жителями мегаполисов и провинций в их оценках реализации своих жизненных планов не просматривается. На основании этого социологи замахнулись на очень пафосный вывод: "можно говорить о "единой России", объединяющей как большинство жителей столиц, так и подавляющее большинство жителей провинций". Однако дальнейший ход исследования такой подход не опроверг.

   Посмотрим, как вообще выглядят представления жителей мегаполисов и провинций о жизненном успехе. Главные из них - наличие семьи и детей, надежных друзей и интересной работы, уважение окружающих, возможность быть самому себе хозяином и честно прожитая жизнь - близки респондентам независимо от того, где они проживают. Но есть одна оговорка. В отношении популярности такого слагаемого, как честно прожитая жизнь, российские провинции заметно опережают мегаполисы, так же как мегаполисы опережают провинции в отношении роли в жизненном успехе возможности быть самому себе хозяином.

   В семерке лидирующих позиций, свидетельствующих о жизненном успехе, есть только одно качественное различие - для жителей мегаполисов в нее входят яркие жизненные впечатления, а для жителей провинций - возможность жить не хуже других. Причем относительно последнего сразу надо сказать, что представление о возможности жить не хуже других как важном слагаемом жизненного успеха зависит не от специфики ценностных ориентаций российской провинции, а от доли бедного населения в социальной структуре того или иного региона и города. Чем выше эта доля, тем чаще встречается в ответах эта позиция. И если среди жителей разных населенных пунктов, кто оценил свое материальное положение как хорошее, возможность жить не хуже других в качестве признака жизненного успеха рассматривали 10-18% респондентов, то среди оценивших его как плохое таких было уже от каждого третьего в Москве и до ближе к половине опрошенных в городах с численностью от 100 до 500 тысяч жителей.

   Важным отличием представлений россиян о слагаемых успеха в жизни выступало отношение к возможности быть самому себе хозяином. На первый взгляд, разница между мегаполисами и провинциями в 8%, зафиксированная в рисунке 2 по этой позиции, - не такой уж большой разрыв. Однако, если посмотреть на этот вопрос более пристально, выделяя специфику представлений о составляющих жизненного успеха людей, выросших в мегаполисах и провинциях, то окажется, что различия по этой позиции значительно возрастут. Так, для тех жителей мегаполисов, кто не только живет, но и родился в них, возможность быть самому себе хозяином оказалась более важной, чем для тех, кто недавно приехал. Причем для респондентов, кто не только сам являлся коренным жителем мегаполисов, но и чьи родители прожили в Москве или Санкт-Петербурге всю жизнь, эта тенденция проявилась еще ярче - из них возможность быть самому себе хозяином посчитали важным слагаемым жизненного успеха почти половина опрошенных. И этот показатель для них вышел в семерке важнейших слагаемых жизненного успеха на 5-е место. Таким образом, именно для потомственных жителей мегаполисов в наибольшей степени характерна ориентация на личную автономность и независимость как важнейшую жизненную ценность, которая является отличительной особенностью ценностных ориентаций эпохи модерна и давно заявила о себе как значимая мотивационная ценность в развитых западноевропейских странах.

   В ИКСИ РАН полагают, что относительно высокую по отношению к провинции роль престижной собственности (престижную иномарку или коттедж рассматривают как фактор жизненного успеха 13% жителей столиц и лишь каждый десятый представитель периферии) в мегаполисах обеспечивали прежде всего мигранты первого поколения. Причем, и это очень характерно, у жителей тех типов населенных пунктов, из которых переехали в мегаполисы "мигранты-первогодки", ценность наличия престижной собственности как слагаемого жизненного успеха была распространена почти в 2 раза меньше. Чаще, чем у коренных жителей мегаполисов, встречалась у мигрантов первого поколения и ориентация на богатство как одно из важнейших слагаемых жизненного успеха.

   Это означает, что когда часть провинциальных россиян выезжала в мегаполисы "за хорошей работой", то для них данное решение было связано не столько с возможностью получить профессионально интересное дело (у оставшихся на своей малой родине ориентация на интересную работу была даже выше, чем у выехавших), сколько с возможностью получить более высокие заработки. Если во времена СССР с этой целью многие молодые люди ехали на всесоюзные ударные стройки или калымили в провинциальных городах и колхозах, то теперь "за длинным рублем" отправляются в мегаполисы. Однако парадоксальность сложившейся ситуации заключается в том, что значительно более высокая стоимость жизни в мегаполисах сводит для многих, приехавших туда, их финансовые достижения на нет. В то же время большинство жителей мегаполисов, независимо от того, являются ли они их коренными обитателями или мигрантами первого поколения, убеждены, что в их городах жить лучше, чем в других регионах России.

   Важным фактором представляется социологам то, что у жителей всех типов городов очень близки оценки доступности для них необходимого образования и знаний, возможностей реализовать себя в профессии, состояния своих семейных отношений. И даже доля населения, занимающегося бизнесом, на разных территориях практически совпадает (около 4%). С другой стороны, по данным исследования, не просматриваются преимущества провинций (в чем убеждены жители мегаполисов) в возможностях проще решить жилищный вопрос или дать детям хорошее образование и воспитание. Оказывается, это тоже миф.

   Как видно, при оценке реальной ситуации, а не потенциальных возможностей, показатели, по которым россияне усматривают преимущества мегаполисов или провинций, оказываются практически идентичны. И все-таки в целом предпочтение отдается мегаполисам. При этом наиболее распространена точка зрения, что в мегаполисах жить лучше и легче, среди жителей мегаполисов, приехавших в них 5-10 лет назад. Это воспроизводит тот, известный по судьбе многих российских эмигрантов, феномен, когда большинство недавно покинувших Россию являются более горячими патриотами своей новой родины, чем ее коренные жители, поскольку, с одной стороны, они приехали на новое место с особой мотивацией, а с другой - такой настрой необходим им для быстрой и успешной адаптации к новым условиям.

   Думается, однако, что при всей важности этого фактора главное все же в другом - в огромной роли "информационной картинки", в формируемых СМИ образах столиц и провинций. Причем в глубине души большинство россиян понимает, что эти образы могут быть достаточно далеки от истины. Иначе трудно объяснить тот факт, что только почти каждый десятый провинциал хотел бы сегодня жить в мегаполисах - это практически столько же, сколько в сумме набрали ответы "в других городах России" и "за границей". Даже среди молодежи до 30 лет, т. е. самой мобильной части населения российской провинции, хотела бы жить в Москве или Санкт-Петербурге всего пятая часть. При этом популярность Санкт-Петербурга оказалась вдвое выше, чем Москвы. В других городах России хотели бы жить 5% россиян, за рубежом - каждый десятый респондент из провинций.

   Однако наличие реальных "историй успеха" и горячий патриотизм по отношению к своей новой "малой родине" недавно переехавших в столицы жителей провинций работают на самовоспроизводство мифа о преимуществах жизни в мегаполисах, в том числе и за счет контактов новых жителей столиц со своими бывшими земляками, перед которыми они, естественно, стремятся подчеркнуть в первую очередь преимущества своего нового положения. Осознанно или неосознанно, а скорее, просто по незнанию реального положения дел активно способствуют распространению этих мифов и масс-медиа.

   Формирование и распространение подобных мифов приводит в итоге к тому, что в столицы приезжают многие представители социально активной части населения российских провинций, воспроизводя в новых рыночных условиях традиции советской эпохи, когда этот процесс носил хотя и более целенаправленный, управляемый, но по сути своей тот же характер. Судя по данным проведенного исследования, только чуть более половины жителей Москвы родились и выросли в Москве, причем только у половины из них и родители прожили в Москве всю жизнь. Похожая ситуация наблюдается и в Санкт-Петербурге. Каждый десятый москвич и петербуржец переехал в эти города еще в детстве, и свыше трети населения этих городов составляют мигранты первого поколения, приехавшие в столицы уже взрослыми.

   Наплыв приезжих характерен не только для Москвы и Санкт-Петербурга. Динамичные миграционные потоки характерны и для провинциальной России, что опровергает еще один миф - о жесткой привязанности российского населения к месту своего постоянного проживания, которая мешает развитию рынка труда. Во всяком случае, судя по данным исследований ИКСИ РАН, ограничителем здесь выступает не столько отсутствие готовности населения к смене своего места жительства ради получения хорошей работы, сколько негарантированное наличие этой работы во всех типах поселений, включая Москву и Санкт-Петербург. Ведь даже в нынешней ситуации 13,6% жителей российских провинций приехали в их нынешнее место жительства за последние 10 лет, и еще почти треть сменила свое место жительства свыше 10 лет назад. Причем пропорция эта практически не меняется в зависимости от величины провинциального города.

   Жители мегаполисов путешествуют гораздо чаще. Так, свыше половины их представителей за последние три года выезжали за пределы своего города (причем большая часть - в другие крупные города и областные центры России, в страны "дальнего зарубежья" или СНГ). Не следует также забывать, что у многих нынешних москвичей и петербуржцев есть родственники и знакомые, с которыми они поддерживают тесные контакты. 2/3 жителей мегаполисов отметили наличие родственников и знакомых в провинциях.

   Именно такая - весьма значительная по своим масштабам - миграция и обеспечивает во многом единство ценностных ориентаций и жизненных устремлений населения России, которое позволяет говорить о россиянах как о реальной, а не мнимой социальной общности. Кроме того, она означает очень плотный и прочный каркас личных связей между мегаполисами и провинциями, а также между различными регионами и разными типами городов внутри регионов. Только каждый пятый из жителей мегаполисов или российских провинций не имеет близких им людей, с которыми они поддерживают постоянные контакты, в других регионах и населенных пунктах страны.

   По собственным оценкам россиян, ни федеральный центр в целом, ни президент не играют особой роли в их текущей жизни. Отвечая на вопрос: "Кто реально способен решить Ваши проблемы, защитить Ваши интересы?", главу государства назвал лишь каждый десятый столичный житель и каждый пятый провинциал.

   Как видим, реально в решении своих текущих проблем россияне рассчитывают только на себя, членов своей семьи и свое ближайшее окружение. Прежде всего это относится к жителям мегаполисов. Последние - ярко выраженные индивидуалисты. Особенно характерно это для Москвы, жители которой практически не рассчитывают на власть.

   Характерно и нигилистическое отношение москвичей к правоохранительным органам, судам и т.п. (на них надеются менее 10% опрошенных. Впрочем, выявилось, что во всех обследованных регионах все правоохранительные органы слабо воспринимаются как защита. Мало надеются россияне и на местную власть. Средства массовой информации не вызывают ни надежд, ни страха - для населения сегодня они всего лишь фон текущей обыденной жизни. Все это подтверждает тезис о крайней индивидуализации современного общества при одновременной ценностной унификации. Государство и его структуры в лучшем случае не вызывают больших опасений, а в худшем - воспринимаются как угроза частной жизни. Безопасный и комфортный мир сузился до масштабов квартиры, дачи, семейного окружения. Реализовалась идея "мой дом - моя крепость", но эта идея при всей ее индивидуальной привлекательности не является государственнообразующей (и это представляется серьезной проблемой для власти. - "Известия").

   В целом же столицы и провинции одинаково реагируют на наиболее значимые события сегодняшней политической жизни. Различия в реакции определяются скорее нюансами, чем магистральными тенденциями. Вместе с тем "взаимообмен" образами между Москвой и провинциями в любом случае не может быть назван нормальным. Мнение провинциальных центров о том, что "Москва больше забирает, чем дает", сегодня является практически общепризнанным, и это по-прежнему остается главным фактором потенциального регионального сепаратизма. С определенными оговорками к этому же мнению склоняются и сами москвичи, для которых федеральный центр и Москва в меньшей степени совпадают между собой, чем для жителей провинций.

   В то же время опасность сепаратизма не стоит преувеличивать, в том числе и потому что в регионах практически не осталось популярных, обладающих политическим авторитетом и способных на открытое противодействие федеральным властям лидеров. а наиболее успешные местные руководители верховной власти лояльны, считают в ИКСИ РАН.

   Наиболее сильным фактором самоидентификации для всех россиян выступает их гражданская принадлежность. Вслед за ней с умеренным отрывом идут мотивации "общечеловеческого" характера (по принципу "прежде всего я - человек").

   Региональная идентичность у россиян оказалась существенной примерно для четверти опрошенных. Это значит, что гражданское самосознание у россиян достаточно унитарно - во всяком случае, насколько можно об этом судить, в большей степени, чем у населения Западной Европы. Добавим к этому, что и в столицах, и в провинции практически на одинаковом уровне (чуть более 10%) все еще сохраняется рудиментарная советская идентичность. Зато "европейский вектор" и в центре, и в провинциях проявляется одинаково слабо - на уровне 1-2,5% опрошенных. Описанный порядок приоритетов закрепляется определенным строем переживаний, придающих самоидентификации яркую эмоциональную окраску. Особенно важны в этой связи чувство гордости, вызываемое сознанием принадлежности к тем или иным общностям, а также готовность ограничивать во имя них свои личные интересы, способная в особых - экстремальных - случаях подниматься до самопожертвования.

   Самая универсальная и значительная ценность в глазах большинства россиян - это семья. Сразу же вслед за семьей среди предметов гордости наших сограждан идут национальная принадлежность и историческая государственность. Правда, безоговорочно защищать эти ценности и, если понадобится, отдать за них жизнь готово меньшинство россиян. Однако меньшинство это достаточно весомое - примерно каждый пятый опрошенный. Причем и в мегаполисах, и в провинциях цифры эти совпали с точностью до десятых (как не вспомнить в этой связи о бытующих в массовом сознании оценках уровня патриотических настроений, столь резко противопоставляющих друг другу столицу и провинцию?).

   В целом приведенные данные наводят на мысль, что в социальном мышлении всех россиян, независимо от того, живут ли они в "продвинутых" центрах модернизации или в патриархальной глубинке, превалируют категории, связанные с "органическими" общностями. В мотивационном плане это мышление структурировано прежде всего по линии "семья-держава". Несмотря на интенсивное проникновение в Россию так называемой глобальной культуры, это мышление в основе своей остается "национальным". Содержательное "наполнение" данной категории при этом может быть различным, однако корреляция таких различий с группировкой респондентов по месту их проживания (центр или провинция) практически не просматривается.

   Мегаполисы, в особенности превращающуюся в один из наиболее динамичных деловых центров современного мира Москву, обычно считают главными "оппонентами" российского традиционализма. Схема эта как будто бы вытекает из непосредственных жизненных наблюдений. Однако, судя по полученным данным, она не вполне соответствует реальности.

   Усомниться в ней заставляют не только уже приводившиеся выше данные об относительно большей роли для жителей мегаполисов национальной и религиозной идентичности, характерной именно для традиционного общества. Интересные результаты дает и рассмотрение в этой связи полученных нами данных, характеризующих отношение к традициям в городских поселениях различного типа.

   Как видим, каких-либо расхождений между "центрами модернизации" и "инертной глубинкой" в вопросе об отношении к российским традициям не обнаруживается. Значения полученных показателей в целом довольно ровные, а порядок приоритетов во всех типах городов оказался идентичным. Везде на уровне почти половины опрошенных преобладает взвешенное отношение к российскому образу жизни и традициям: в них можно найти много и плохого, и хорошего. Видят в российской жизни одни лишь темные стороны только 12-13% респондентов. Вместе с тем значительную поддержку в российском обществе получил и тезис о том, что отечественные традиции - это основа нашей духовности. Причем малая провинция дала в этом вопросе только второй результат, а в наибольшей степени традиционализм как специфический тип социальных умонастроений оказался распространен в мегаполисах. Менее же всего склонны к традиционализму жители городов "среднего уровня". Так, доля поддержавших взгляд на российские традиции как на основу духовности среди респондентов, живущих в областных центрах, оказалась несколько меньше, чем среди москвичей и петербуржцев. Нам представляется, что такого рода факты можно очевидным образом противопоставить расхожим представлениям о "внутреннем расколе" России.

   Очень важным для российского самосознания, а во многом и чрезвычайно болезненным является вопрос о соотношении российских традиций и западного влияния, который русская мысль пытается решить в течение вот уже более чем полутора столетий. Вопрос этот напрямую связан с темпами и формами модернизации российского общества, и можно было бы предположить, что здесь непременно должны обозначиться разрывы социального опыта, разделяющие анклавы инновационного развития и обширные зоны инертного, малоподвижного существования.

   Однако на самом деле в полученном массиве эмпирических данных ничего подобного обнаружить не удалось. Отношение к Западу и в обеих столицах, и в других российских городах как областного, так и районного масштаба оказалось в целом удивительно ровным. Преобладающим оказалось такое же избирательно-дифференцированное отношение к западной цивилизации, как к отечественным традициям. Значительное большинство опрошенных считает, что и на Западе можно найти много как хорошего, так и плохого. Так полагают около 60% москвичей и петербуржцев, приблизительно столько же жителей малой и почти 2/3 опрошенных в большой провинции. Правда, респондентов, считающих российские традиции основополагающим ориентиром, оказалось значительно больше, чем берущих за эталон нормы западной цивилизации. Соотношение между сторонниками российских и западных традиций в мегаполисах равно 3:1, а в малой провинции - даже 4:1. В большой провинции (для этого типа поселений антизападные настроения вообще наименее характерны) оно составило 2,5:1. Однако при этом тотальное неприятие западного опыта почти столь же непопулярно, как и нигилистическое отношение к российским традициям: доля сторонников такой односторонней позиции в городах различного типа варьируется в пределах, не превышающих пятую часть опрошенных.

   Характеризуя складывающиеся в массовом сознании тенденции, надо вместе с тем добавить к сказанному, что, несмотря на заметно усилившиеся в последние годы антизападные настроения, основной "референтной точкой" для российского самосознания по-прежнему остаются ведущие страны Запада, в первую очередь европейские. Хотя популярность их снизилась, все же она в целом заметно выше, чем у стран Востока, за исключением, может быть, Индии (Китай, кстати говоря, также несколько потерял за последние полтора-два года в российском общественном мнении). Сказанное относится и к большинству стран СНГ: из них только Беларусь по уровню симпатий к ней россиян сопоставима с Францией, Англией, Германией, Канадой.

   - Михаил Константинович, уже не первый год идут разговоры об увеличивающейся "анклавности" государства, о том, что некоторые регионы живут вполне по-европейски, а кое-где и водопровода нет, и "канализация еще при Николае Втором прохудилась..." Одни в Европу стремятся, другие - почти в пограничную китайщину вползают. Нельзя же отрицать, что особой любви между провинцией и "витринами капитализма" возникнуть просто неоткуда?

   - Действительною, за очень короткий срок мегаполисы, и прежде всего Москва, превратились в "витрину" российского капитализма, где оказались сконцентрированы финансовые и инвестиционные потоки. Однако годы постдефолтного развития России качественно изменили если не все, то довольно многое во взаимных представлениях друг о друге жителей мегаполисов и провинций. Как показало наше исследование, в настоящее время провинциалы, да и сами москвичи, довольно четко разделяют Москву, с одной стороны, на некий центр концентрации власти и богатства, с другой - на город, населенный миллионами людей, которые повседневно сталкиваются с теми же проблемами, что и остальные россияне. При этом для молодежи российских провинций Москва - это прежде всего "город шансов".

   - Принято считать, что жители провинций гораздо критичнее оценивают условия своей жизни, чем те возможности, которыми они наделяют жизнь в мегаполисах. Так ли это на самом деле?

   - В сознании жителей провинций сегодня представлен не только негативный, но и отчетливо позитивный образ современной провинциальной России, где жизнь совсем не такая плохая, как ее пытаются подчас представить, и где люди могут жить так же хорошо, как и в столичных городах. Вызывает, правда, удивление тот факт, что жители Москвы и Санкт-Петербурга чаще, чем сами провинциалы, называют провинцию еще сохранившейся "настоящей Россией".

   Важно, что и жители мегаполисов, и люди из провинций дают очень близкие самооценки степени удовлетворенности различными аспектами своей жизни. И те и другие в большинстве своем скорее удовлетворены питанием, жилищными условиями и статусом в обществе. И хотя доля бедных слоев населения в провинциальных городах выше, чем в столицах, тем не менее на основе полученных результатов можно утверждать, что в качественном отношении у большинства жителей мегаполисов, как и у жителей большой и малой провинций, жизнь в настоящее время складывается примерно одинаково.

   - От экономических различий все равно не уйти: ночной оборот одного московского казино может быть сравним с годовым бюджетом среднего российского города. Поведение людей, существующих в столь разных условиях, не может не различаться.

   - Согласен, потребительское и инвестиционное поведение населения России по многим параметрам существенно различается, причем в зависимости не только от места жительства, но и от используемых практик выживания. Свободные деньги гораздо чаще появляются у того типа населения, который опирается на имеющиеся ресурсы и занятость. Учитывая большие возможности столичных рынков труда, становится понятно, почему в мегаполисах показатели по покупке валюты, недвижимости, крупным инвестициям в землю, да и по традиционным видам накопления (на сберкнижке или "в чулке") превышают провинциальные показатели.

   Анализ экономического положения и стратегий экономического поведения жителей мегаполисов и провинций показывает, что противопоставление якобы богатых жителей мегаполисов жителям "обнищавших" провинций - один из весьма далеких от реальности мифов сегодняшней социально-политической мифологии. Судя по полученным данным, напротив, скорее можно говорить о России единой, объединяющей как большинство жителей столиц, так и подавляющее большинство жителей большой и малой провинций. Этой заметно преобладающей части населения России, живущей по схожим жизненным стандартам, противостоит небольшая в численном отношении часть наиболее благополучных россиян, сосредоточенная преимущественно в Москве и Санкт-Петербурге (хотя, конечно, она имеется и в провинциях), но отнюдь не совпадающая с населением этих городов в целом.

   - Прежде всего то, что подобные образы уже явно не соответствуют реальной действительности. Кого-то это, возможно, и удивит, но сегодня нет такой традиционной формы проведения досуга, которая бы оказалась недоступной провинциалам, особенно в большой провинции, по сравнению с жителями мегаполисов. Но главное все же заключается в том, что доля населения с притязаниями на глубокую духовную, социальную и культурную жизнь в России достаточно высока и присутствует практически в одинаковой степени как в столицах, так и в провинциях.

   - Да, здесь выявляются иные тенденции. В наибольшей степени приверженность нравственным критериям жизненного выбора и поведения оказалась свойственна жителям провинций, в особенности малой, а также выходцам из деревенской культуры, живущим в настоящее время в больших и малых городах. Главная же моральная проблема заключается в "перемалывании" нравственных устоев людей самим диктатом современных социально-экономических и политических условий. Речь идет о том, что жизненная практика пореформенных лет отчетливо демонстрирует экономическую выгоду таких моделей поведения, которые игнорируют традиционные моральные предписания. При этом особенно ярко следование принципу "цель оправдывает средства" проявляется среди жителей мегаполисов и других крупных городов.

   - Как в свете вашего исследования относиться к модному сегодня суждению о том, что "Москва - это не Россия?"

   - Думаю, у нас есть веские аргументы оспорить подобное суждение. В большинстве своем и москвичи, и петербуржцы по своим базовым интересам и ценностным ориентациям практически ничем не отличаются от других российских горожан, особенно - жителей большой провинции. А это означает, что ментальное пространство России характеризуется значительным, причем нарастающим единением. В нем, безусловно, имеются разного рода вариации, но вряд ли есть четко выраженные границы и уж тем более разрывы, дающие основания резко противопоставлять друг другу "две России" - столичную и провинциальную.

   В государственном докладе "О положении детей в Российской Федерации", подготовленном к Международному дню защиты детей, писатель, академик РАО, председатель Российского детского фонда Альберт Лиханов обнаружил массу нестыковок с реальными цифрами. Например, по данным госдоклада, сирот в стране на 10 процентов меньше, чем по данным Российского детского фонда. Но даже заниженные данные государственного доклада - повод для серьезного беспокойства.

   Альтернативный доклад Детского фонда называется "Тяготы детского мира".

   Только что вышел традиционный государственный доклад "О положении детей в Российской Федерации". И хотя это отчет 2003 года, данные, включенные в него, обрываются 2002-м. Что ж, таков неспешный ход сложений и вычитаний. Хочу заметить, что выпуск таких докладов - правильная традиция. У ее основания стоит доклад "Положение детей в СССР" за 1990 год, подготовленный нашим фондом и наделавший немало шума: многие цифры публиковались впервой и не были свидетельством побед, не подтверждали, что "дети - единственный привилегированный класс".

   Наша неправительственная организация, с согласия, между прочим, властей, готовила сей доклад до 1994 года, потом это наше социальное изобретение отняли, и последний труд выпустило Министерство труда и соцразвития (упраздненное), а Детский фонд выпускает отныне независимый доклад о положении детей в России "Тяготы детского мира", в котором и несколько иные цифры, и несколько другие взгляды.

   Это самый драматический вопрос. Государственный доклад говорит: на начало 2003 года в России было 30,5 миллиона детей до 18 лет, 21,3% всего населения. Но статистика придумана для сравнений. Так вот, на начало 2002 года детей в России было 32,8 миллиона. Исчезло 2,3 миллиона. За год! В 2000 году детей было 33,9 млн. За два года их стало меньше на 3,4 миллиона.

   Попробуем рвануть назад не на год-другой, а на целое десятилетие. Оказывается (это уже из доклада "Положение детей в мире" Детского фонда ООН - ЮНИСЕФ), в 1992 году у нас было 44 миллиона 349 тысяч 470 детей. Потеря в 13 849 470 душ!

   Политики, да и пресса любят щеголять цифрами, что, мол, у нас убывает в год по 1 миллиону людей. Но с 1992 по 2002 год население России в целом сократилось на 5229 миллионов человек - со 148 326 до 143 097 миллионов. А детей стало меньше на 13,849! И трагедия именно в этом: с одного входа этого статистического ряда дети выходят во взрослость, вырастают. Но в другой - не вступают, то есть не рождаются.

   А что между ними? Иначе: как чувствуют себя дети в детстве?

   За 10 минувших лет 3 991 570 детей в России родились вне брака. Доклад фиксирует: в 2002 году их зарегистрировано 411,5 тысячи - рост за год на 40 тысяч. Любопытная деталь: из них 195 397 малышей зарегистрированы по совместному заявлению родителей. И папа и мама есть, но ребенка регистрируют как внебрачного. Почему? Да потому, что пособие матери-одиночке выше, чем ординарное пособие на детей, которое в 2002 году составляло 86 рублей 50 копеек! Бедность, выходит, лишает ребенка отца, заставляет родителей выкручиваться вот таким, совсем уж неблагородным, способом. По-моему, хорошая иллюстрация к тезисам президента о бедности.

   Для меня всегда существовала контрольная, и страшная, в общем, цифра: 678 тысяч детей-сирот после Второй мировой войны. Есть, правда, данные, что число это сильно занижено. Но официальная статистика признает: сегодня сирот 700 851 - то есть больше, чем, по официальной статистике, после войны.

   Детский фонд полагает, что их еще по крайней мере на 10% больше - доклад не учитывает тех, кто "в пути" - в приютах, в том числе негосударственных, "в бегах", у родственников или знакомых. А если говорить о сиротстве по существу - цифры здесь вырастают круто.