МОЯ АПЕЛЬСИНОВАЯ ЗИМА

Вчера гуляла по настоящей зимней — белой! — дороге. Смотрела вверх, на настоящее синее с настоящим розовым, и хотела жить настоящей жизнью.

Прошла студентка с сумкой, в сумке сигареты. Запах от студентки чуется за пять метров в настоящем-то воздухе. Когда я была студенткой, то тоже курила и заедала жареным мясом с жареной картошкой. Все другое казалось невкусным.

К первому курсу у меня уже был гастрит. Проработав три года после вуза, я насидела еще остеохондроз и одышку.

Тут решил родиться Иван и спас меня, нагрузив собой, своей коляской и сумкой со всем запасным.

Но к шести годам (три из которых он кашлял), я приобрела профессиональную болезнь матери городского ребенка — невроз. Мне хотелось только тишины, а ее не было нигде в городе.

И вот десять лет я хожу под соснами и думаю: неправда, что к хорошему привыкаешь; не такое оно уж, значит, хорошее.

А вчера — ко всему хорошему — встретила свою приятельницу Алену.

— Ой, чем ты лицо мажешь?

Этой зимой меня замучили городские приятельницы:

— Ой, чем ты лицо мажешь?

То ли ужасаются, то ли восхищаются — не поймешь городских.

Алена, она девушка простая, говорит:

— Такая ты свеженькая, рыженькая такая.

— Да я просто ем апельсины.

— Апельсины... дорого ведь!

— А колбасу-то я не ем!

Ну, дальше обычный разговор: про мое сорокалетнее здоровье и про ее тридцатилетние болезни. Алена мной восхищается, за это даю ей полезный совет. Хоть и знаю, что бесполезно: моими лекарствами никто не лечится. Верят врачам, которые болеют больше всех, потому что надеются на свои лекарства.

Походив в общественную — у озера — баню, я поняла: люди любят болеть, чтобы привлечь к себе внимание, стать значительнее. Люди гордятся болезнями, как почестями. Говорят любовно: у меня букет болезней... Мол, хорошо пахнет!

Обычный банный разговор:

— Так голова утром закружилась, чуть не упала.

— Голова! Вот я себя до такого давления довела, скорую вызывали!

Зимой я хожу в баню босая, в шлепанцах; захожу и жду испуга чьей-то городской гостьи, не привыкшей к моим странностям. А привыкшие сначала ругали, как девочку, потом ждали, когда я заболею, теперь хвалят и говорят: ты закаленная, а нам нельзя.

А я не закаленная, не заговоренная. Не закодированная, я не пью новомодный дорогой бальзам и даже старомодную бесплатную мочу. Лечусь просто едой, а иногда отсутствием еды.

Нашу еду я называю обезьяньей: фрукты-овощи и орехи-семечки (с деревенскими добавками — молочными, яичными). Когда спрашивают: почему обезьянья? — шутим:

— Ну, в город долго на автобусе ехать, будем по деревьям доскакивать.

Процесс превращения начался три года назад.

Мы и раньше знали об этом (и кто не знает, что надо больше есть растительного?). Читали Брегга и Шелтона, но, как все, видели в Брегге проповедника голодания, а в Шелтоне - раздельного питания. А они, прежде всего, проповедники живой, солнечной, растительной пищи.

Но эти авторы не убедили. Точнее, мы не готовы были быть убежденными (хотя уже знали, что здоровеем потому, что не едим мясного, консервированного, копченого, жареного и сахарного).

Убедила книжонка в сорок страниц. Автор — Арнольд Эрет. Название "Лечение голодом и плодами". Написана в 1910 году. Суть ее: "Здоровее всего человеку питаться фруктами, и их понадобится совсем немного; плоды — самая совершенная пища".

В ту зиму наш Леонид Михалыч ел в основном каши. В его первой семье были денежные затруднения, и он почти все свои деньги отдавал туда.

Я, прочитав Эрета, сообщила, что каши и хлеб также вредны, как и мясо; что я этому верю и бросаю "кашеедство".

Реакция была мужская:

— Но я же не наемся!

— Ты прочитай сначала! И вспомни, как спать хочется от блинов.

Через час (за это я его люблю) Михалыч без всякой тоски во рту (за это я его люблю) попрощался с булками и кашами (за это я его люблю). И за три года не съел ни одной каши!

Я же вскоре записала в своем блокноте (где отмечаю свои усилия не толстеть и результаты этих усилий): Плодовая диета Плюсы:

1. Вкусно. (Все любят фрукты, орехи, семечки.)

2. Можно есть много. (Иногда я ем целый день; вместе с книжкой на подставке — лучший для меня отдых.)

3. Не надо готовить. (Это в наших безводопроводных условиях — спасение).

4. Красота. (Да, у меня все стало видимо лучше — кожа, зубы, волосы. И что-то еще — невидимо.)

5. Здоровье. (Давление не давит, колит — не колет, перистальтика — не перестает. Даже голова не болит профессионально.)

6. Энергия. (Бывают — нечасто — месяцы, когда набирается шестьдесят выступлений. А ведь мы не ножкой топаем, не ручкой хлопаем — мы убеждаем и переубеждаем — сколько для этого нужно энергии?)

Минусы:

Дорого. (По сравнение с чем?)

На этом запись кончилась, но я продолжу, для себя, потому что все же говорю иногда: дорого!

А потом спрашиваю себя: по сравнению с чем? И покупаю на предпоследние деньги (остаться с последними мы себе не позволяем) апельсины.

Да, по сравнению с чем?

Сколько стоит сознание того, что ты не можешь заболеть? И знаешь, как вылечить почти любую болезнь?

Сколько стоит чувство того, что ты в сорок — ужасных - три года молода и долго будешь такой?

Сколько стоит уверенность, что будешь нравиться мужчинам, пока будет энергия (энергия — вот что притягивает мужчину)!

Сколько стоит радость того, что жизнь только начинается, и все радости впереди?

А может ли быть иначе, если ты питаешься лекарствами?

Ох, и удивились вчера, прочитав в газете рецепт от какой-то болезни: возьмите морковь и долго варите ее с сахаром... Кто-то ломает качели, кто-то пишет на стенах матерки, кто-то советует людям, как из лекарства сделать отраву. Зачем варить морковь? Зачем долго? Зачем с сахаром?

Что случается со мной, когда я ем (честное слово, вкусный!) овощной суп? Я лечу себя настоем из десяти компонентов: моркови, кабачка, свеклы, капусты, картошки, укропа, лука, чеснока, тмина, петрушки... Да еще саморощеных!

А когда я съедаю всего пол-апельсина... я делаюсь легкой, и кажется, взлетаю. У американцев свежевыжатый апельсиновый сок почти обязательная добавка к кофе... Понимаю.

Книжек Эрета мы купили много и подарили уже штук десять. Но никто не соблазнился и не собезьянился.

И мы давно уже перестали уговаривать хороших людей жить долго; они хотят умереть. То есть они хотят жить, но не настолько, чтобы отказаться от пельменей.

Первый об этом сказал Евгений Шерман, редкий жизнелюб:

— Если не есть, чего я хочу, то и жить не хочу! Ел он что хотел и жить хотел, а все-таки умер в шестьдесят восемь лет.

Всеволод Бессараб любит восклицать:

— Что вы хотите, мне уже пятьдесят шесть!

Мы на десять с небольшим моложе. Мы начинаем жить - он кончает. Зачем?

На него — единственного — мы истратили несколько часов, уговаривая начать молодеть. Он отвечает:

— На это нужно время. А я хочу и на банджо поиграть и в шахматы...

Я ему возражаю грубо, как умею: — Но ведь в гробу не поиграешь в шахматы! Он всхохатывает бесподобным своим всхохотом и поднимает руки: сдаюсь!

Но не сдается (судя по результатам анализов). Жалко.

Светлана Ермакова

ДЖОАННА ВУЛФОЛК

МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ ДЛИННОЮ В ЖИЗНЬ

Как сделать ваш брак счастливым

ЧАСТЬ I

БУДЬТЕ ЕГО ЛЮБОВНИЦЕЙ, А НЕ ЖЕНОЙ

ЛИЧНЫЙ ОПЫТ

Я влюбилась в моего мужа раньше, чем познакомилась с ним.

В ту пору я работала помощницей главного редактора большого книжного издательства и получала приличный оклад. Мой шеф, Ли Баркер, был красивым шестидесятилетним мужчиной, женатым на совершенно потрясающей женщине. Я завидовала Ли и Аделине. Мечтала жить, как они, в изысканной нью-йоркской кооперативной квартире, обедать в роскошных ресторанах, ходить в театры, наблюдать за игрой бейсбольной команды «Метрополитенс» из личной ложи на стадионе «Ши Стэдиум», принимать у себя знаменитых писателей, часто отдыхать на Карибском море — каждый раз на новом острове.

Однажды мистер Баркер рассказал мне о романе, написанном его другом, который в прошлом издавал журнал, а ныне редактировал популярную и престижную телепередачу «Защитники». Мистер Баркер попросил меня прочитать рукопись и высказать мое мнение о ней.

В ту ночь чтение так захватило меня, что я почти не спала. Я добралась до конца рукописи к четырем часам утра. Спустя несколько часов, принимая душ, я сочинила рекламную аннотацию для книги. Она понравилась Ли Баркеру, и он пересказал её автору.

Вскоре я получила очень забавное письмо. Писатель сообщал, что он представил меня стоящей под душем, и эта картинка так заворожила его, что он готов принять мое предложение. Однако он предвидел одну проблему. Не будет ли рекламная аннотация на обложке всякий раз напоминать ему о том, как я стою под душем?

«Он женат?» — спросила я Ли Баркера.

«Даже очень женат», — ответил он.

Что ж, с этим следовало смириться. В процессе работы мы обменялись несколькими письмами — автор был остроумным, вежливым, красноречивым и очаровательным.

Но женатым.

Однажды он пришел в наш офис, чтобы поговорить о своей книге с Ли Баркером. Он был высоким и симпатичным. В личном общении он показался мне ещё более интересным, чем по письмам. Именно с таким человеком мне хотелось жить в изысканной нью-йоркской кооперативной квартире.

Я решительно оттолкнула от себя эту мысль. Я всегда считала, что, сталкиваясь на улице с бедой, лучше заскочить на тротуар и пропустить её.

Потом Ли Баркер предложил мне составить им компанию за ленчем и поделиться моими идеями относительно издания и раскрутки книги. Во время ленча я почувствовала, что Билл — обращаясь друг к другу, мы уже пользовались именами — явно заинтересован мною, хотя большую часть времени он обращался к Ли Баркеру. Стоило мне взять сигарету, как писатель тотчас протягивал зажженную спичку, оберегая пламя своими руками. Узнав, что я пью только вино, он заказал бутылку французского шампанского.

Пока я пила шампанское, легкомысленно наслаждаясь уделяемым мне вниманием и чувствуя себя красавицей, в мое сознание периодически возвращалась досадная мысль: "Забудь об этом. Он женат".

Спустя несколько дней Билл заглянул в офис, чтобы узнать, может ли Ли Баркер обсудить с ним за ленчем план рекламной кампании. К сожалению, Ли Баркер уехал на какое-то совещание.

- А вы можете отправиться со мной на ленч? — спросил Билл.

- Это — работа, - подумала я. - От ленча вреда не будет.

Билл не просто оказался очаровательным собеседником — ему удавалось без всяких комплиментов поддерживать во мне ощущение, что я являюсь самым очаровательным собеседником, каких он когда-либо встречал.

Я узнала, что на самом деле в настоящий момент он расходится со своей женой. В течение нескольких лет Билл и его супруга принадлежали к миллионам пар, формально состоящих в браке и при этом «разведенных» в духовном, душевном и физическом отношениях. Я почувствовала себя сидящей в каноэ, которое несется к водопаду.

Вечером Билл позвонил мне домой — я жила в Гринвич Виллидже. Он пригласил меня на обед.

Приняв это предложение, я поняла, что дороги назад нет.

ВОСХИТИТЕЛЬНЫЕ СТРАНСТВИЯ

Читатель, я вышла за него замуж.

Вскоре два книжных клуба назвали роман Билла «книгой года», и он перестал редактировать телепередачу «Защитники», чтобы полностью отдаться писательскому труду.

Мы тотчас отправились в двухгодичное турне. «Купил пишущую машинку — путешествуй». Эта фраза стала девизом Билла. Мы могли жить в любом месте, где Билл находил уголок для работы. Мы побывали в Лондоне, Париже, Венеции, Риме и Ирландии. Мы жили на Барбадосе, на острове Сэнибел возле Флориды. Провели два лета на Кейп-Коде в бывшем эллинге, превращенном в живописный коттедж.

Я не могла мечтать о чем-то лучшем. Это был медовый месяц длиной в два года.

Мы не расставались с Биллом круглые сутки. Даже когда он не был со мной, я слышала доносившийся из соседней комнаты стук его пишущей машинки. Я редактировала и перепечатывала рукописи, научилась готовить. Я всегда считала себя неспособной приготовить даже омлет, но мне так хотелось радовать Билла, что я стала искусным кулинаром. Я ходила повсюду и говорила себе: «В мире столько интересного, что, по-моему, мы все должны быть счастливы, как короли!»

Я думала, что наша идиллия никогда не закончится. Конечно, это произошло. Мы путешествовали два года, перевозя с места на место практически всю нашу собственность, включая письма, книга, записи доходов, горы рукописей, одежду и личные вещи. Прибыв в новый город, мы нанимали два такси — вторая машина везла наш багаж. Мы жили в меблированных квартирах, пользуясь чужими полотенцами и посудой. Наш быт чересчур усложнился. Пришла пора бросить якорь.

Я не представляла, на какую глубину он уйдет.