Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Чтоб вы так жили!

  Все выпуски  

Чтоб вы так жили!


Информационный Канал Subscribe.Ru

Чтоб вы так жили!

Выпуск №147. 30 января 2006г.

Каждый день - обновления на сайте WWW.ERMANOK.NET

ФОРУМ

К читателю


Здравствуйте!

Смотрите, кто пришел!
"День Надежды" (окончание)

НИКОЛАЙ ГУДАНЕЦ

Привезли нас в лагерь, уже на английской зоне. Оттуда англичане повели нас пешком до станции, шли чуть не целый день. Жара, пыль, на плечах мешки. Маша раскапризничалась, бросила свой мешок, и мы с мамой его несли по очереди. На станцию пришли заполночь, погрузились в товарный поезд. В последнем лагере мама подружилась с одной женщиной, у которой было два сына. Она нас все звала сесть в первые вагоны зачем-то, но мама очень устала, и мы сели в последний вагон, который был ближе. Легли прямо на пол и заснули. Проснулись мы от страшного грохота и удара, все кубарем так и покатились к стенке. Оказалось, наш поезд врезался в другой, товарный, который пустили нам навстречу...
Сколько народу погибло...
(Стон высится над разбитыми вагонами сплошной стеной. Раненые кричат на одной высокой ноте, и кажется, этому крику не будет конца. Из уцелевших вагонов высыпают люди и в непроглядной темноте бегут, задыхаясь, вперед, к страшной куче обломков. Оскальзываясь в крови, осторожно выносят еще живых... Разожгли костер, и его угрюмый свет плещется среди хаоса искореженного металла и досок. По щебенке насыпи ползут длинные черные пятна. Стон, плач и проклятия мешаются в один протяжный вопль. Аня как приросла к земле, рыдая, ничего не видя вокруг, пока мама не берет ее за руку и не отводит в вагон, чтобы не смотрела на раздавленных. Но и в вагоне, заткнув крепко уши руками, она слышит все тот же медленно угасающий во тьме крик, суровой ниткой режущий сердце...)
Господи, Наденька... Никогда в жизни не забуду ту ночь. Конечно, это фашисты подстроили, кто же еще... Мстили. Потом разные слухи ходили, но толком никто ничего не знал. А еще случай был, уже перед самой Эльбой. Мы долго стояли на станции, а рядом стояла цистерна. На ней мелом кто-то написал "спирт". Ну конечно, мужчины повыскакивали из вагонов, набросились на эту цистерну и все опились. А спирт этот оказался древесный, Наденька, ядовитый. И тоже многие поумирали. В нашем вагоне парень ехал -- молодой красавец, белокурый. Он до следующей станции не доехал. Его страшно тошнило, и его у двери положили, головой наружу. Так и умер, голова свесилась и болтается. Я отвернулась и не смотрела на него...
Приехали мы на западный берег Эльбы, последний лагерь в английской зоне. Время медленно потянулось. Слухи разные ходили. Говорили даже, что за рекой всех сразу ведут в лес и расстреливают как предателей. По ночам многие мужчины убегали из лагеря -- наверное, кто чуял за собой вину... Одногонашли утром в трансформаторной будке, его задушили, а кто -- Бог его знает. И вот, Наденька, наконец-то нас передали своим. На мосту через Эльбу, как раз посреди, встретились два офицера -- английский и наш, советский. О чем-то договаривались. Мы шли гуськом, нас всех пересчитали и на машинах перевезли через Эльбу. Так я попала к своим.
(Неподалеку стоит машина, возле нее русский солдат с автоматом. Во все глаза смотрят на него репатрианты. Молча солдат подходит к грузовику. Люди поспешно спрыгивают на землю. Некоторые плачут.
Солдат, увидев на Ане черные спортивные шаровары, выругался по матери и приказал снять штаны. У него простецкое веснушчатое лицо, автомат он носит за спиной дулом вниз, как охотничье ружье. Его бляха, отполированная полями от Волги до Эльбы, едко сияет на солнце, и на груди болтается серебряная медаль. Офицер, считавший людей на мосту, идет к своему автомобилю, ни на кого не глядя. Вскоре подходят еще военные и начинают сортировку. Женщин отводят налево, мужчин - направо. Тетю Настю разлучают с Костей. Три года она видела его только по воскресеньям.
Мужчин и мальчиков строят и уводят куда-то.
До лагеря идут на своих двоих).

В лагере, куда нас поселили, ходил слух, что первыми домой отправят тех, кто будет работать. Поэтому мы втроем пошли на завод Ардельт в Эберсвальде. Там сниммали и вывозили станки. Привели нас на завод почему-то ночью. Спали мы там на больших ящиках из фанеры. На одном помещались втроем, и еще оставалось место. На наше счастье, были у нас два одеяла, ватное и шерстяное. Мы их всю войну таскали с собой. Меня поставили работать маркировщицей, малевать на ящиках надписи. Маша пошла в контору учетчицей, а мама убирала общежитие. Было нас на заводе не меньше ста человек.
(Часто по ночам их будят и ведут в город на допрос. Спать ложатся, гадая, будет допрос или нет. Допрашивает капитан контрразведки, пожилой, со шрамом на щеке и разноцветными планками на кителе. Он что-то зачастил на завод и в общежитие, всегда приходит навеселе. Усадив Аню перед собой, он поет, дыша перегаром:

Девушку из маленькой таверны
полюбил суровый капитан...

Аню прятали от него под фанерными ящиками. Потом мама догадалась обрезать ей косы. Капитан приходит поздно вечером; покачиваясь, он напевает:

Полюбил за пепельные косы,
алых губ нетронутый коралл...

Увидев остриженную Аню, он остолбенел и разразился бранью...
В Эберсвальде Аня работает с июня по октябрь сорок пятого года)

В октябре к заводу подогнали открытые платформы и всех повезли на станцию. Неделю мы жили под открытым небом, ждали эшелон. Было очень холодно, в вагоны, которые с печуркой, набивалось множество народу. В поезде было ужасно много вшей. Мы раздевались и морили вшей над огнем. В Бресте мы несколько дней сидели на перроне под дождем. Никто не знал, что нас ждет, у всех был камень на душе. Я помню, одна женщина сошла с ума даже... Она разделась совсем и голая бегала по рельсам. Кричала что-то. Солдаты ее поймали, закутали в шинель, она все от них вырывалась... Жутко было смотреть... От Бреста довезли до Луги, а там мы добрались до Сиверской. У соседей остались наши вещи, мебель, лыжи, но они нам ничего не вернули и даже денег не дали. Хорошо еще, после Ардельта деньги у нас были. Только одежды теплой не было. И еще нас не прописывали, потому что за это надо было отработать трудгужповинность. Мы с Машей пошли работать в Сиверский леспромхоз. В середине декабря мы получили от леспромхоза комнатку у хозяйки, в Орлино. Ей за наш постой платили дровами. Хозяйка у нас оказалась очень добрая, она дала мне старый полушубок и валенки. А для Маши одежду раздобыла мама. На работу в лес приходилось ходить за двенадцать километров, через озеро. Норма у нас была четыре кубометра в день. Надо было свалить деревья, обрубить сучья и стволы распилить. А силенок у нас было маловато, ели плохо в ту зиму.
Счастье, что мама по возрасту не годилась для трудгужповинности. Она взяла саночки и пошла к сестре, привезла немного крупы и муки, все-таки подспорье для нас...
Скоро нас с сестрой перевели в грузчики. Я одна на машине укладывала бревна - двухметровые, откуда только сила бралась. Труднее всего было ночью. Как нагрузим машину, идем греться в землянку к лесорубам. Спать хочется жутко, а тут машины идут -- одна за другой, значит, снова грузи. Торопились, чтобы успеть до весны, когда дороги развезет. Потом машины стали застревать, и мы работали только по ночам, когда подморозит. Как машина застрянет, мы ее разгружали, вытаскивали и снова нагружали. Потом я еще работала на станции грузчиком. Таскали мешки по полцентнера из вагона в машину, потом из машины на склад. Работали со мной сплошь девчонки, лет по двадцать, а кому и двадцати нет.
(Шоферы стоят кучкой возле машин, покуривают, балагурят.
- Ну, девки! -- удивляется самый пожилой, густо пуская дым из самокрутки. - Ай да девки. Да у вас у всех, небось, животы надорванные, ни одна не родит...
- Эт точно, - поддакивают другие. - Не родит...
Тася, бригадир, выпрямляется, стоя в кузове, и зло кроет мужиков забубенным волжским матом. Те ржут, хлопая себя по бокам и приседая от хохота.
- Ну, девки...
Она дочку хотела. Дочку. Маленький человечек, красный, смешной и беспомощный, выходит из материнского тела. Маленькое, живое, лепечущее зеркало твоей плоти. Губы сладко теребят сосок.
Растет, заслоняя и вытесняя своим медленно зреющим телом то, первое, новорожденное... Но мать всегда видит его. У всех нас внутри есть ребенок, которого видит только мать.
Она хотела назвать ее Надей).

Потом нас рассчитали. Маша взяла лучшие платья и поехала в Латвию, там давали прописку. А я пошла за нарядом, и меня послали в Тайцы, торф копать. В Тайцах мы с мамой жили на чердаке. Работа была трудная, грязная. Стоишь в яме, в жиже этой, и длинной такой лопатой режешь торф на кирпичи. Яма глубокая, кирпичи наверх бросать трудно. Работа, прямо скажу, не девичья. Там даже мужчины заматывались. Вдобавок у меня началась чесотка. Вся кожа зудела. Меня скоро перевели на сушку торфа. Я на чердаке нашла красный флаг, рваный. Сшила себе трусы и лифчик. Там со мной работали только девушки, я раздевалась и грелась на солнце. Скоро у меня все зажило, все болячки от расчесов. Потом складывала торф в штабеля. На моем штабеле всегда стоял красный флажок -- награда за хороший труд, потому что мои штабеля ни разу не развалились. Мама жила со мной, но работать я ей не давала.
А еще помню, как ходили за малиной. Малина в том году была пышная - на опушках, где бои шли. Там много валялось черепов и костей, так мы с мамой начали было собирать их в воронку, потом бросили это дело, так много их там было...
Договор с торфпредприятием кончился в сентябре, работы подходящей я себе не нашла, и тогда мы с мамой поехали к Маше в Латвию. Она жила у маминой племянницы, нигде не работала, потому что без прописки на работу не брали. Я скоро устроилась сторожем в промстрахкассу в Булдури. А то ближе пятнадцати километров от Риги прописку не разрешали. Мне дали комнату, маленькую, метров восемь. Там мы жили втроем. Я боялась ночью сторожить, и мама пошла работать вместо меня, а я устроилась портнихой в цехе реставрации одежды в Риге. Я зарабатывала хорошо, больше тыщи на старые деньги. Так и жили. Я в вечернюю школу пошла. Вставала утром в шесть, кончались уроки в одиннадцать вечера. Задание я готовила в поезде. Кончила я школу почти на все пятерки. А в сорок девятом году вышла замуж. Муж у меня был военный, он заканчивал училище. Было это тридцать лет назад...
Теперь у меня есть только ты.
Какая-то женщина уводит тебя. Я не хочу, но ничего не могу поделать. Они каждый раз уводят тебя.
Парк опустел. Качели замерли. Изрытая песочница без детей словно окаменела. Анна Александровна уже не шевелит губами. Она сидит неподвижно, положив сплетенные пальцы на колени. Глаза ее высохли и стали невидящими, безжизненными.
Солнце, увеличиваясь и багровея, опускается за темные дома. Подступает ночная темнота, когда лежишь рядом со спящим мужем, и во всем мире нет никого, и тебя самой нет. Пустота разрастается и засасывает. Она съедает тебя всю, и послеэтого нет ни дня, ни ночи, любви, цели, надежды нет, нет, нет... Но ты еще живешь, ты носишь свое омертвелое бесплодное тело. За что?
Анна Александровна с трудом встала и, мучительно расхаживая затекшие ноги, пошла домой.
Придя к себе, она закрыла дверь на цепочку. Принесла из кухни вилки, тарелки, расставила их на столе. Чайник принесла, хлеб. Открыла большую консервную банку с болгарской баклажанной икрой.
В этот вечер у нее должны были быть гости.
И они пришли.
Первыми вошли мама с Машей, поцеловались и стали помогать по хозяйству. За ними пришел муж со своей второй женой, и дочку свою они привели - пухленькую, в школьном фартучке и с капроновым бантом в волосах.
Пришли три француза, причем Эмиль под ручку с Эльзой. Бочком вошел и встал в сторонке отец. Был он трезв, побрит и в свежей рубашке. Пришли герр Рингильштеттер с хозяйкой, с ними прыщавый Войтла, убитый наповал осколком под Нарвой.
Мальчик Костя пришел с караваем подмышкой.
Гости все прибывали, и вскоре в комнате стало негде повернуться.
- Проходите-проходите, - говорила им Анна Александровна. - Присаживайтесь к столу, пожалуйста. Небогато, правда, но что поделаешь. Бог даст, заживем получше...
Тася, бригадир, вошла и всплакнула, обняв Анну Александровну. И врач из психоневрологического диспансера пришел -- молодой, участливый, в больших очках и с усами подковой.
Вместе пришли капитан НКВД и низкорослый солдатик с медалью. Тот смущался, не зная, куда деть свой видавший виды автомат ППШ. Негр-шофер вошел, ослепительно улыбаясь и прикладывая руку к сердцу...
А когда все собрались и расселись вокруг стола, самой последней вошла девочка в голубой пижамке, раскрыв широко глаза и оробев от такого множества народу.
- Наденька, - сказала ей Анна Александровна. - Иди сюда, моя родная.
Она взяла Надю за руку и усадила во главе стола.
Гости зашумели, заулыбались радостно и подняли искрящиеся чаши...
Потому что мы все -- дети. Потерянные дети друг друга. У нас одна кровь, одно родство. И человек, пока он жив и помнит, никогда не бывает одинок.


Здоровья и благополучия!
Ваш Ермак

Моя почта


Интересные ссылки

1.ZipSites.ru
Архивы сайтов на любой вкус.
Вы много времени проводите в Интернете, когда вам нужно найти ответ на интересующий вас вопрос? Зачем? За вас уже все сделали. Заходите, и все найдется.

2.Потому что круглая Земля.

Смешные и познавательные истории о путешествиях автора по разным странам. Принимаются для публикации рассказы и информация. Чем раньше пришлешь - тем быстрее прочтешь. Почитайте, улыбнитесь - и к вам потянутся люди. Время пошло.

3.Мастера и шедевры.
Интересные рассказы о выдающихся художниках - от Древнего Египта до наших дней. Об их жизни и творчестве, о картинах и тех, кто на них изображен.
По книге И. Долгополова "Мастера и шедевры".
Для истинных любителей искусства.



Каждый день - обновления на сайте WWW.ERMANOK.NET

Рассылки Subscribe.Ru
Чтоб вы так жили!
Архив рассылки "Чтоб вы так жили!"


Subscribe.Ru
Поддержка подписчиков
Другие рассылки этой тематики
Другие рассылки этого автора
Подписан адрес:
Код этой рассылки: rest.joke.takzhili1951
Архив рассылки
Отписаться Вебом Почтой
Вспомнить пароль

В избранное